Перезагрузка

Выспаться они не успевают, и это тоже закономерно; Женя не знает, как это выходит, но она сама проявляет инициативу, и тащит его черт знает куда. - Я сто лет не гуляла по ночной Москве, - признается она, - и я, поэтому, чувствую себя здесь приезжей. Как будто чужой. Не знаю… - Как будто ты вообще везде чужая? – говорит он, и Женя, на секунду, замирает, потому что нет. Потому что это другое. И еще, потому что некоторые его перлы все еще ее пугают. - Не совсем, - осторожно говорит она, - не то чтобы везде… Чужая. Если честно, нет, такого у меня вообще никогда не было. Мой дом там, где мои близкие, вот, в Канаде было немного сложно, но это было поначалу, и мама была со мной… Прости. - Ты издеваешься? – говорит он, и Женя снова думает, о чем он вообще, она издевается, упоминая счастливую семью, или… - Сентиментальные женщины, - хмыкает он, и Женя морщится, - я, вроде, говорил тебе уже. Прости за что? За то, что мать отнесла меня в детдом, не отвела на каточек? Хуй знает, может, я должен сказать ей за это большое спасибо. Ну и блять, ну ты ведь там точно не виновата. Тебя там не было. Ты тогда прыгала свои аксели… - Не прыгала, - говорит Женя, - мне было пять. В пять не прыгают аксели. - Похер. Ты чем-то занималась. Я ничем не занимался. Моя мать дала мне право выбора вообще чего угодно, это очень охуенная фигня. - Это не то чтобы, - осторожно говори Женя, - охуенная фигня. Просто ты… Просто она лишила тебя моральной поддержки. Которая необходима каждому. И это… - Я читал, - хмуро говорит он, оборачиваясь к ней, - твои бабки-фанатки писали. После вьюхи Карена. Что если я об этом не рыдаю, значит я или бесчувственное хуйло, или просто типа… Прячу от себя эту проблему. И мне вроде как еще предстоит к нею столкнуться. Все впереди. Мне стоит сходить к врачу, чтобы мне помогли понять, насколько я несчастный. - О. - Нет, - хмыкает он, - не о. На самом деле, нет. В каком-то смысле это даже прикольно, как они пытаются переложить на меня свои сопли. Слюни. Любовь к детишкам, которые бросили их, потому что пока детишки росли, они слишком много ебали им мозги. И вот что вышло. Слушай. Это, кстати, пиздец какая охуенная тема. Будешь пиво? - Пиво? – удивляется Женя, - а где… Ночь, и… - Мы в жопе мире, - ухмыляется он, - вон, смотри, киоск. - И что? - И что? И все! Мы цари. - Цари? - Пиздец, - качает он головой, - ты мамина дочка. Ты реально никогда не подбухивала ночью в жопе мира? - Нет, - говорит Женя, - слушай, нет. Я раньше вообще не особо… Пила. Но сейчас было бы круто. Да. Я хочу. Пиво. Когда ей вручают ледяную бутылку, Женя смотрит на нее как баран на новые ворота, и говорит: - У нас же нет этого… Ну, этой штуки… - Давай, - смеется он, и отбирая бутылку, ловко сворачивает крышку, - вот, держи. Ничего не надо. О нас позаботились. - Спасибо. - Ага. Так че я говорил? Вот, они заботились о своих детишках, а потом детишки послали из в пизду, потому что оказалось что вместо заботы им просто не давали жить их жизнью, и все… Теперь им надо научить кого-то жить. Я не читаю комментарии. Правда. Да, ты знаешь. И да, я читал это говно из-за тебя. Получилось, что прочитал лишнего. И знаешь как это погано, они, вроде, переживают, они типа пишут что я бедный, что я несчастный, про мать, всю эту поеботу, и тут же пишут что я, типа, сам еще не осознал, в какой я пизде. Там даже были ссылки на уебищный разбор какой-то лысой тетки. Типа, психолога. Ебать их в сраку… - Дань… - Погоди, - кривится он, - дай, договорю. Я просто знаешь, нихуя из этого не понял. Просто на самом деле, честно, я не стыжусь и не грущу, мне похер на мою мать, я знать ее не хочу, мне параллельно. Но вот они так пишут, будто мне больно, но я это прячу, и мне надо это… проработать? А вот прикинь, прикинь, мне реально было бы больно? И они что, хотели бы, чтобы стало еще хуже? Если бы я реально парился, но скрывал, им было бы круто, если бы я достал это? - Это не… - Это оно, - говорит он, - это оно. Я раньше не думал про всех этих людей, да у меня просто не особо были такие фаны. А тут вот почитал, и просто, сука, охерел… Они больные? Зачем им это надо? Они и про тебя пишут это поеботу: пусть возвращается в спорт, пусть всех победит… Ты сказала им, вроде, что тебе хуево, что ты сидишь еле, что недавно бросила таблетки, и че? Они хотят, чтобы ты сейчас пошла крутить им их хуяксели, поднимать ебучие каскадики, потому что они на это дрочат, потому что ты их вообще не трогаешь, если ты не бьешься жопой об лед? - Это не совсем… - Это совсем, - говорит он, и поворачивается к ней, внимательно глядя ей в лицо, - Женя, это совсем. Неужели ты не понимаешь? Твоя армия фанатья не видит тебя за всем этим. За твоими медальками. За твоей хуйней про будущее… Им похер. Они не хотят, чтобы ты шла дальше. Мне было бы похуй, я же говорю, я в принципе никогда не парился, чо они там пишут, главное, чтобы вообще писали, но я же знаю, что ты сидишь по вечерам, и читаешь это говно. Я видел. Ты сидишь и читаешь, что они пишут, что они пишут что тебе не идет топ с голыми сиськами, что тебе было бы лучше надеть ебланское черное платье, как с одним из твоих сладких красивеньких дружков на фотосете… - Это гомофобия! - У кого, у меня? Ты ебанулась? Забыла, в чем я гулял по премии? Только я делаю это, чтобы люди словили кринж, а ты дружишь дружбу с теми, кто делает это, потому что так себя чувствует. Я и в стрингах съемку замучу, если мне заплатят, ты знаешь, мне поебать, и в чулках, да похуй, в чем угодно, но это будет ебаная съемка, и это будет видно всем, кто не ебется в глаза, а там… Другое. Там наоборот. Они типа скрывают. Но если их прикроют, прикрыть их жопу будет некому, и твою тоже… - Это гомофобия, - уже менее уверенно повторяет Женя, и делает большой глоток из банки, - вкусное… - Ага. Не. Это не гомофобия. Посмотри, у нас же вечно ор на эту тему. Никто не гомофоб. Еби кого хочешь. Но мы, малышка, мы в России, и здесь никому не нужна гражданская позиция, никто не примет эту защиту меньшинств, если все поймут что это не прикол, не шутка, что это не мужик в юбке с хуем во рту у телки, который обстебал долбоебов, с певцами третьего звена они тереться не будут, они сразу их прикроют. И их не увидят. И тебя. - А я… - А я хочу, чтобы тебя увидели. Все. Потому что ты этого стоишь. Потому что ты очень классная. На тебя приятно смотреть. Тебя круто слушать. Это нормально, что ты не вылезла раньше, у тебя времени не было, но ты все равно должна вылезти, хоть в тридцатник… - Мне не тридцать! - Тем более. Все должны успеть вздрочнуть. Молодая, красивая, вон, выигрывала медали, на тебя все будут смотреть, подружка ты мне или нет, всем похуй, ты постояла рядом… - Ну, спасибо! – от души выдает Женя, и получает короткое: - Пожалуйста! Какая мне разница, что они думают? Какая тебе разница? Пусть думают. Пусть про нас. Это и есть смысл. - Это мимолетно… - Если ты не успела подхватить. За одним ором идет другой. Люди дебилы. Они смотрят на тебя, и очень радуются, что и ты дебил, и смотрят еще больше, особенно когда на фоне тебя им кажется, что они не дебилы. Мы с бро как-то угасились в Дубайске, и орали, какие они отбитые… - С каким бро? - С Алишером. Мы же эти, блять, как их… Персоны нон-грата, самые главные уебаны страны хуй знает за что… Наверное, за то что копейки не считаем, да… - А это кто… - Морген. Моргенштерн. Он собирается съебывать, но вроде пока тут, если хочешь, можем затусить, он крутой… - Хочу, - перебивает Женя, - я везде хочу. А с чего вы… С чего орали? - Мы там кинули всратый видос, и у всех подорвало жопы. И мы орали, как люди дергаются на каждую херь, ничего такого… Просто у нас реально вечно ищут какие-то проблемы, типа мы, знаешь, умственно-отсталые, или еще чо… А на самом деле я всегда думаю, что «Если не был бы я поэтом, то, наверно, был мошенник и вор»… - Чего, - хрюкает Женя, обливаясь пивом, - это что, стихи? Бля, я не помню, а чье это, Пушкин? - Есенин, всратая интеллигенция, - ржет он, и добавляет, - мой любимый. Че, вы не учили? - Неа. А ты помнишь? - А я помню. - А ты можешь… Ну… Знаешь… Прочитать? - Ебать, получится, что я реально читал тебе стихи? – усмехается он, отбирая у Жени пустую бутылку, и открывая новую, - на, держи. Ты нормальная? Я не буду читать тебе стихи. - Ты не помнишь! - Я помню. - Нет, не помнишь. Если бы помнил, то… - Я помню, просто я не ебучее хуйло, и я не буду тут перед тобой… - Пожалуйста, говорит Женя, делая лицо лица, - я правда не помню это. Мне правда интересно. И почему именно этот стих. - Потому что это правда. - Правда? - Просто так. - Ну пожа… - Хорошо, - дергается он, - хорошо, ладно. - Ладно? - Да. - Ладно? - Все живое особой метой Отмечается с ранних пор. Если не был бы я поэтом, То, наверно, был мошенник и вор. Худощавый и низкорослый, Средь мальчишек всегда герой, Часто, часто с разбитым носом Приходил я к себе домой. И навстречу испуганной маме Я цедил сквозь кровавый рот: «Ничего! Я споткнулся о камень, Это к завтраму все заживет». (с) …