Через две сплошные

— По-вашему, так и должно быть, Сяо Чжань? Это вам не кружок вышивания, куда можно приходить по желанию! Что ж, Чжань знал, что заведующий отделением был не слишком сговорчивым, но к истошному крику с утра всё равно был не готов. — Я объяснил вам причину своего отсутствия и предупредил обо всём своего напарника, он должен был меня подменить, — выдыхает Чжань, стараясь сохранять стремительно ускользающее спокойствие. Пожилой альфа за столом буравит его тяжёлым взглядом и презрительно фыркает, кривя губы. Любой человек в «Neele Hospital» знал про неприкрытые сексистские взгляды Сэй Юя и его пренебрежительное отношение к омегам. Сяо Чжань об этом тоже знал, не реагируя на колкие комментарии альфы и не вступая в конфликт. У него выдались тяжёлые дни и не менее тяжёлая течка, обострившаяся хронической усталостью, температурой, стрессом и нестабильным эмоциональным состоянием, вылившихся в полное нервное истощение. Это был первый раз, когда его организм дал настолько масштабный сбой по всем фронтам, изматывая воспалённое сознание даже во время сна. — Думаете, что раз вы омега, то можете себе позволить так халатно относиться к своим обязанностям? Вы будущий врач, Сяо Чжань, и на первом месте у вас должен стоять врачебный долг! — не снижает голоса альфа, явно наслаждаясь своей речью. Чжань слышит шум включённого кондиционера и чувствует себя нашкодившим школьником в кабинете директора, хотя и понимает, что ни в чём не виноват. Все омеги брали отгулы на время течек — это было нормальным, и Сяо Чжань знает, что сделал всё правильно: всех предупредил и договорился с напарником, чтобы тот его подменил. Так делали все во всех компаниях, и никто не смел сейчас его в чём-то упрекать. Он знал, что дело здесь совсем не в рабочем процессе — лишь в субъективном отношении Сэй Юя к омегам и к нему, Сяо Чжаню, в частности. Альфа продолжает разражаться гневной тирадой, буквально багровея на глазах и бросая испепеляющие взгляды на стоящего перед ним молчаливого Сяо Чжаня, смотрящего в одну точку где-то на стене за мужчиной. В голове было пусто, в душе тоже. Он чувствовал обиду, разочарование и злость, но сил на то, чтобы облачить эти эмоции в слова, не было. В груди неприятно скоблило, а голова всё ещё болела от недосыпа, эмоциональных срывов и блокаторов. Кричать и доказывать своё серьёзное отношение к работе не хотелось, потому что это и так было очевидно. Господин Сэй Юй знал о переработках Чжаня, — господи, конечно же, знал — каждый раз подкидывая ему всё новую и новую работу и прибавляя к его сменам чужие. Выяснять что-то сейчас не хотелось совершенно. — Я могу идти? — отмирает Чжань, переводя взгляд со стены на красного от гнева и пламенной речи альфу. — Вы уволены, — слышится пренебрежительная усмешка. — И уж поверьте, я озабочусь тем, чтобы в вашей характеристике содержались все сведения о качестве вашей работы. Новую работу вы не найдёте, Сяо Чжань. Слова, которые должны были звучать как приговор, на деле ощущаются какой-то шуткой. Ему только что прямым текстом сказали, что он не сможет устроиться врачом ни в одну приличную больницу в городе, всё, к чему он упрямо шёл всё это время и к чему стремился, рассыпалось пеплом прямо на пол этого кабинета. Ему бы сейчас, наверное, самое время начать вымаливать прощение, упасть на колени и покаяться во всех смертных грехах, но всё, что Чжань может ощутить — это облегчение. С его плеч упало то, что он ошибочно принимал за данность. Чтобы достичь цели, нужно что-то ради этой цели отдать — так он всегда считал. Сейчас же, стоя посреди кабинета человека, который перечеркнул все мельтешащие перед ним перспективы, Чжаню хочется рассмеяться в голос от глупой системы этого мира и от собственной наивности в придачу. Ему бы не дали занять пост врача, будь он хоть трижды ответственным, трудолюбивым и жервующим на алтарь мечты всё, что у него есть. Сяо Чжань смотрит на упивающегося своей властью альфу и молча кивает в ответ, разворачиваясь и покидая кабинет под удивлённым взглядом. От него снова ожидали не того: мольбы, истерики, негодования — чего угодно, но не молчания и покорного кивка. Он не хлопает дверью и не кричит, тихо выходя из кабинета и идя по оживлённым коридорам в ординаторскую, забирая из шкафа свою одежду, и под удивлённые вопросы своего напарника вдогонку скрывается за дверью. По пятам следуют любопытные взгляды теперь уже бывших коллег, а на сердце тяжёлой патокой разливается безразличие. Какая, к чёрту, разница, как сложится его карьера, если везде, на каждом грёбаном новом месте, будет всё та же неизменная система диктатуры альф. За стеклянными дверьми госпиталя, как в дешёвых сериалах, словно добивая, с неба падают холодные колючие капли дождя, заставляя ёжиться и чувствовать что-то, помимо пустоты внутри. Он гнался за возможностью стать врачом, сколько себя помнит, а сейчас, стоя посреди тротуара с разбитой вдребезги мечтой, просто не может заставить себя почувствовать хоть каплю того, что должен. Обида, разочарование, злость — всё это смешивается в одну сплошную серую массу липкой пустоты под рёбрами, от которой отчаянно хочется кричать в темноту. Сяо Чжань, конечно, не кричит, но внутренне кровоточит всеми клеточками тела, топя в этой крови свою пресловутую наивность и веру в большое и светлое будущее. Ему бы давно понять и смириться с существующей системой, но он так упрямо всё это время шёл в тупик, думая, что приближается к цели, что теперь, когда эта самая цель рассыпалась прахом, не может осознать этого и поменять маршрут. Потому что другого маршрута просто нет. Он хочет быть врачом, хочет спасать жизни и помогать этим самым жизням появляться на свет. Теперь это лишь глупая мечта без будущего. С губ срывается глухой смешок, а рёбра сжимает спазмом беззвучного всхлипа. Дождь с силой обрушивает на плечи холодные иглы капель, барабанит по спине, стекает по щекам и удачно смешивается с болезненными слезами, застилающими глазами и затекающими за воротник. У него нет ни определённого маршрута, ни какой-то конечной точки пути — он просто идёт, разбивая подошвой промокших кед лужи, потерянный, разбитый и пустой. Омега, так рьяно доказывающий всем вокруг, что в этом мире возможно всё, сейчас сам не верит ни одному своему слову. Взрослый, глупый и такой наивный Сяо Чжань. Асфальтированные тротуары сменяются мощёными парковыми дорожками, утопающими в зелени деревьев, и Чжань даже не удивляется, когда видит перед собой до боли знакомую площадь с безымянными скульптурами. Он смотрит на безмолвные творения неизвестных мастеров и не может заставить себя уйти, словно видя их впервые. Когда-то он приходил сюда с Ибо, полный внутреннего умиротворения, понимания и уверенный в завтрашнем дне, сейчас же у него есть только он сам, пустой, потерянный и разбитый на части. Раньше его жизнь казалась ему стабильной рутиной, прокладывающей мост к чему-то большему, его мечтам и целям, а теперь эта самая жизнь являет собой одну большую лужу, в которой он барахтался всё это время, считая её озером. Телефон в кармане раздаётся тихой вибрацией входящего звонка, и Чжань машинально тянется за ним, вытаскивая под падающие с неба капли воды и, не глядя на экран, принимает вызов. — Да. — Чжань-Чжань! — раздаётся в трубке радостный голос Ли Мэй. — Ты не представляешь, кого выбрали для участия в международной конференции от нашего потока, — трепещет нетерпением девушка, и Сяо Чжань слабо улыбается в пустоту. — Тебя? — Да! Представляешь, я набрала почти максимальные баллы от всех членов комиссии! — Поздравляю, — искренне радуется за неё Чжань, улыбаясь и смотря стеклянным взглядом перед собой. — Ты это заслужила. — Конференция будет через месяц и, знаешь, нам можно взять с собой кого-то из помощников, и я подумала, что ты мог бы поехать со мной, — радостно сообщает Мэй, а у Чжаня с губ срывается нервный смешок. «Взять кого-то из помощников» — приложение к участнику конференции. Вот что это значит. Мэй зовёт его как удобное дополнение к себе. Дополнение, которое поддержит, поможет, прикроет и не задаст лишних вопросов. Так было всегда. Сяо Чжань был очень удобным дополнением. Наверное, в гороскопе сегодня говорилось что-то про марсианские бури и вселенские катаклизмы, потому что объяснить по-другому наслоившиеся друг на друга и вскрывшиеся в один день гнойные раны он не мог. — Чжань-Чжань? — слышится в трубке озадаченный голос. Сяо Чжань смотрит на скульптуру перед собой, чувствует, как за шиворот стекает холодная дождевая капля, и говорит то, что раньше вызвало бы нервную дрожь в теле, но сейчас кажется лишь неизбежной данностью, яркой и такой очевидной, что отрицать её истинность видится глупостью. — Езжай без меня. Телефонная линия замолкает, а на том конце трубки слышится удивлённый вздох. — Что? — Езжай без меня, — повторяет Чжань, продолжая смотреть в одну точку перед собой. — Я не поеду с тобой на конференцию. Извини. Он сбрасывает звонок, не дожидаясь ответа и опуская руку с зажатым в ладони телефоном вниз, подставляя лицо под продолжающие лить с неба дождевые холодные капли. От происходящего хочется истерично смеяться, зажав руками уши и скрючившись прямо здесь, на мокрой земле под дождём. Все его мечты теперь казались смешным фарсом, ведущим в никуда, а сам он ощущал себя шутом, глупым и верящим в невозможное. Он не станет врачом, не выберется из своего болота и не сможет добиться даже доли того, о чём мечтал, потому что всё это теперь напоминало лишь рассыпавшийся пепел. Сам он себе теперь тоже напоминал лишь горстку пепла, тлеющего и развевающегося по ветру. Чжань обходит безмолвные статуи, выходя к озеру, где они когда-то сидели с Ибо, и плюхается на мокрую траву под большим раскидистым деревом. Он промок до нитки, замёрз и совершенно развалился на части, не находя в себе сил ни на что, кроме как остаться сидеть под этим деревом, пока не затекут ноги и не заболит поясница. Телефон в кармане снова заходится трелью, и Сяо Чжань смотрит на мокрый от капель экран, мысленно усмехаясь такой шутке судьбы: сегодня, когда меньше всего хотелось с кем-то говорить, он понадобился сразу и всем. На экране высвечивается имя Ибо, и это не вызывает того раздражения, какое должно было бы в таком состоянии. — Да, — нажимает на кнопку принятия вызова Чжань, смотря, как по водной глади озера расходятся кривые круги от тонущих в нём капель дождя. — Ты не ответил ни на одно моё сообщение. Просто скажи, что с тобой всё хорошо, — слышится встревоженный голос на другом конце провода. Сяо Чжань может лишь усмехнуться уголками губ и проверить уведомления, где и правда было больше десяти взволнованных сообщений от Ибо. — Нет, со мной не всё в порядке, — просто отвечает он, потому что сил натягивать улыбку на лицо больше не осталось. Вообще ничего не осталось. Он и правда совсем не в порядке. — Где ты? — напрягается Ибо. — У озера в нашем парке, — отвечает Чжань, как-то совсем легко называя этот безымянный парк «их парком». — Жди, — отключается Ибо, заставляя совершенно глупо улыбнуться. Этот альфа готов был ехать за ним и в дождь, и в снег, куда бы Сяо Чжань ни сказал, и это обезоруживало настолько, что вызывало совершенно глупую улыбку. Может, у них и правда могло бы что-то получиться? Чжань откидывается на мокрую траву, ловя лицом дождевые капли, и наконец-то позволяет себе зайтись в приступе истерического смеха. Пружина, сдерживающая его эмоции и переживания внутри, звонко лопается, позволяя выплеснуться наружу всему, что он хранил глубоко в сердце. Он смеётся, лёжа на мокрой траве под дождём, ревёт в голос и захлёбывается своими же слезами, смешивающимися с холодными каплями, падающими на лицо. Таким Чжаня и находит Ибо, испуганно подбегая к нему и опускаясь на колени рядом, промокая под дождём и пачкая брюки в траве. — Чжань-гэ… Тш… — сгребает его в кокон своих рук альфа, позволяя уткнуться себе в плечо и укачивая, как ребёнка. Сяо Чжань поднимает на Ибо красные от слёз глаза и чувствует, как по замёрзшей коже разливается тепло. — Бо-ди, — только и может прошептать он, прежде чем снова зайтись в рыданиях на чужом плече. Ибо крепче прижимает его к себе, кутает в свою кожанку и успокаивающе гладит по мокрым волосам. Он не спрашивает ни о чём и не пытается Чжаня разговорить, просто находясь рядом и терпеливо ожидая, когда он успокоится, укрывая собой от холодного дождя. — Ты замёрз, гэ, — плотнее кутает Чжаня в свою кожанку альфа. — Поехали домой, хорошо? Пожалуйста, Чжань-гэ, тебе очень нужно в тепло, — умоляюще смотрит Ибо, получая слабый кивок в ответ. Сяо Чжань не сопротивляется, идёт за Ибо, путаясь в ногах, к стоящей у входа в парк машине, и сильнее кутается в накинутую на плечи кожанку, позволяя усадить себя в салон и пристегнуть ремнём безопасности. Он не следит за дорогой и не смотрит на сосредоточенного Ибо, прекрасная зная, куда его везут. В место, которое Ибо назвал домом так, словно они оба там жили. Когда машина заезжает на территорию особняка семьи Ван, по телу впервые за день разливается чувство спокойствия. Словно он и правда приехал домой, в место, где ему хорошо и безопасно. Ибо заводит его в дом, отводит в гостевую комнату, где он ночевал в прошлый раз, заводит в ванную, настраивает горячий массажный душ и приносит стопку чистой сухой одежды и полотенца, закрывая за собой дверь и говоря, что Чжань может спуститься тогда, когда посчитает нужным, а если не захочет спускаться, то можно нажать кнопку вызова горничной, и она принесёт еду в комнату. Сяо Чжань кивает на каждое слово, провожает Ибо взглядом и послушно залезает под горячие струи воды, согреваясь под ними и теряя счёт времени. Когда он вылезает из душа и надевает чистую одежду, отдающую свежестью и кондиционером для белья, за окнами по-прежнему идёт дождь, теперь уже далёкий и кажущийся чем-то успокаивающим. Чжань выходит из комнаты, спускается вниз, идя на запах свежей еды и находя Ибо на кухне, воюющего с конфоркой плиты и забавно ругающегося себе под нос. Он, судя по новой одежде и влажным волосам, тоже уже успел принять душ, теперь явно стараясь быть гостеприимным хозяином и накормить Чжаня. Омега садится на стул у барной стойки и не может сдержать смешка, настолько Ибо выглядит забавно в своей домашней футболке и спортивных штанах среди кухонного массива из резного дорогого дерева и лоска замысловатой лепнины на потолке. — О, Чжань-гэ, — замечает его альфа, наконец-то включая конфорку и ставя на неё что-то разогреваться в кастрюле. — Повар тут наготовил на день, так что это должно быть вкусным. Сяо Чжань не сдерживает улыбки, кивая. Ибо, заваривающий ему чай и разогревающий еду, так сильно контрастировал с тем образом, в котором он привык видеть альфу, что хотелось запомнить этот его домашний вид в деталях. Чжань молча наблюдает, как альфа то и дело помешивает что-то в кастрюле и ставит перед ним на барную стойку чашку с дымящимся чаем. — Надеюсь, ты любишь хот-пот, потому что это он, — усмехается Ибо, разливая по тарелкам горячий ароматный суп. — Хочешь есть здесь, или, может, пойдём в столовую? — Здесь, — улыбается Чжань, вспоминая длиннющий массивный резной стол в столовой, больше подходящий для светских приёмов, чем для домашнего приёма пищи. Ибо молча кивает, ставя тарелки на мрамор барной стойки и садясь рядом с Чжанем на высокий стул. — Можешь остаться сегодня у меня, — между делом говорит альфа, смотря в тарелку, и Сяо Чжань просто молча кивает. Ибо не пытается его ни о чём спрашивать, видя его подавленное состояние и давая время прийти в себя. Сяо Чжань сам всё расскажет, когда будет готов. Он благодарен Ибо за его непосредственность и умение отвлекать от навязчивых мыслей, а когда альфа отводит его в настоящий зал кинотеатра, с огромным экраном во всю стену и диванчиками в ряд, и предлагает выбрать любой фильм, Чжань снова готов расплакаться, на этот раз от обволакивающей заботы. Слишком обессиленный и опустошённый, Чжань засыпает прямо во время фильма, удобно откинувшись на спинку дивана и прижавшись боком к Ибо. Ему тепло, уютно, спокойно и безопасно, рядом сидит Ибо, позволяющий использовать себя вместо подушки, а по комнате разливается умиротворяющий запах сандала, который всё ещё хочется впитать в себя каждой клеточкой тела.

***

Когда с утра Сяо Чжань рассказывает Ибо о своём увольнении и о звонке Мэй, альфа сначала смотрит на него мрачным взглядом, а потом комментирует всё лаконичным «Ну и пошли они все нахер». Чжань не сдерживает слабую улыбку, подтягивая к себе ноги и облокачиваясь на диванные подушки. За окном снова лил дождь, а часы в гостиной показывали десять утра. Сяо Чжань берёт с журнального стола свою кружку с чаем и делает глоток, невесело усмехаясь. — Я хотел быть врачом, сколько себя помню, — мрачнеет Чжань, переводя взгляд на серьёзное лицо Ибо рядом. — Ты будешь, — уверенно говорит альфа, словно это неоспоримая истина. — Боюсь, всё не так просто, — грустно улыбается Чжань. — Для омег всё не так просто. Ибо переводит на него задумчивый взгляд, всматривается в лицо, словно ища там какую-то одному ему известную подсказку, и двигается ближе, касаясь коленей Чжаня своими и заглядывая ему в глаза. — Для тебя всё просто, Чжань-гэ. Ты будешь врачом. Кем хочешь будешь, гэ. Я обещаю, что никто не скажет тебе и слова. У тебя всё будет, Чжань-гэ, слышишь? Должность, лучшее место работы, свой центр — всё, что захочешь. Сяо Чжань слышит, прекрасно всё слышит и не может поверить в оседающие в сознании слова. Лицо Ибо напротив сосредоточенное и серьёзное, дающее понять, что его слова — не шутка, он действительно только что пообещал Сяо Чжаню всё, что было для него так важно. — Ибо, это не смешно. Я долго шёл к тому, чтобы получить стажировку в «Neele Hospital», чтобы получить хотя бы шанс на мечту, понимаешь? Знаешь, что означает пытаться чего-то достичь, будучи омегой? Покорность — вот что это значит. Нужно затолкать свой язык в жопу, работать за троих, выслушивать шквал язвительных комментариев от альф и быть для всех удобным. Омегам не положено достигать карьерных результатов или высказывать своё мнение начальству. Неудобных омег просто убирают с дороги, Ибо, и так было всегда. Ибо ничего не отвечает, молча буравя сидящего рядом Чжаня задумчивым взглядом и кусая губы. Конечно, он знал про положение омег в социуме, сталкивался с пренебрежительным отношением к ним и видел, как легко влиятельные господа могут покупать и продавать тех в усладу своим прихотям. На государственном уровне омеги были под защитой, но в реальности их главной функцией по-прежнему считалось деторождение, а не личное развитие или социальное участие в жизни государства. — Тебя это больше никогда не коснётся, — заявляет Ибо, и бедное сердце Сяо Чжаня делает в груди двойной кульбит. — Забудь про этот сраный госпиталь и того старика, который тебя уволил, и про всех остальных тоже забудь — их больше не существует в твоей жизни. Никто больше никогда не посмеет сказать тебе, что ты чего-то не можешь сделать или чего-то не достоин, потому что это не так, гэ. Ты всё можешь, и ты всего достоин, слышишь? Я восхищаюсь тобой, Чжань-гэ, ты самый умный, талантливый и космический человек, которого я когда-либо встречал. Самый лучший, понимаешь? Лучше любого, кто работал в этом ебучем госпитале. Я горжусь тобой, гэ. Пиздец как тобой горжусь, если бы ты только знал, Чжань-гэ. Сяо Чжань слушает сбивчивую речь альфы и чувствует, как предательски увлажняются глаза. Боже, Ибо это правда говорит всё о нём? — Бо-ди, ты такой невозможный, — непослушным голосом шепчет Чжань, ловя тёмный взгляд альфы. — Почему ты такой невозможный? — уже не сдерживаясь, шмыгает он носом. — Потому что потерялся в тебе, гэ, — хрипло отвечает Ибо, придвигаясь ближе и опаляя дыханием кожу щеки, смахивая с неё большим пальцем одиноко скатившуюся слезу. — С первой встречи потерялся. Сяо Чжань оторопело смотрит в блестящие обожанием глаза напротив, упуская момент, когда в нос забирается успокаивающий запах сандала, и чувствует тёплые сухие губы на своих. Несмелый, совсем детский поцелуй, спрашивающий разрешение и выражающий всю гамму неозвученных чувств. Сяо Чжань чувствует, как начинает щемить сердце, и со вздохом подаётся вперёд, отвечая. Ибо не напирает, по-прежнему давая возможность отстраниться, но теперь так ярко улыбаясь через поцелуй, что Чжань невольно начинает улыбаться тоже, легко касаясь покусанных губ альфы. — Блять, Чжань-гэ, — хрипло шепчет Ибо, отстраняясь и восстанавливая дыхание. Его взгляд по-прежнему тёмный и до боли преданный, как у верного щенка, готового ждать своего хозяина вечность. Сяо Чжань неосознанно думает, что притихший напротив Ибо и правда напоминает щенка, верного и готового отдать своему человеку всё, что тот попросит. — Если это было признанием, то эффектным, — отводит взгляд  Чжань, скрывая смешок. Ибо замирает на секунду, во все глаза смотря на омегу, а потом протягивает к нему руки, накрывая чужие ладони своими. — Было, — кивает альфа, облизывая в миг пересохшие губы. — Признанием и просьбой дать мне шанс. Пожалуйста, Чжань-гэ, просто дай мне шанс, — опускается до хрипоты голос, а руки сжимают ладони Чжаня в своих. Сяо Чжань смотрит на замершего перед ним Ибо, смотрящего большими, тёмными и до дрожи преданными глазами, полными застывшей мольбы. На протяжении всех месяцев их знакомства Ибо настолько открыто выражал свою привязанность и так безоговорочно восхищался им, каждый раз бросая все свои дела и приезжая к омеге по первому зову, что сомневаться в искренности его слов и чувств не приходилось. Чжань чувствует на своих ладонях тепло чужих рук, вдыхает въевшийся в подкорку природный запах сандала и чувствует себя в абсолютной безопасности. Альфа перед ним младше на шесть лет, имеет явную тягу к агрессии, по уши завязан с криминалом и без сомнения готов свернуть шею любому, кто посмеет обидеть Чжаня. Бешеный коктейль, который почему-то вместо страха дарил ощущение спокойствия. Разум советовал присмотреться лучше, а внутренний голос настойчиво шептал, что Ван Ибо — именно тот, кто ему нужен, заставляя сущность омеги урчать под рёбрами. Этот человек был рядом с ним в любой ситуации и в любом состоянии, вновь и вновь демонстрируя, как Сяо Чжань ему важен и нужен. — Хорошо, Ван Ибо, — кивает Чжань, ловя выжидающий взгляд напротив. — Бери свой шанс. Ибо замирает, будто не веря услышанному, а потом начинает сиять такой широкой улыбкой, что Чжань поражается, как у него не сводит скулы. — Спасибо, гэ, — шепчет альфа, поднося ладони Чжаня к губам и целуя костяшки. — Боже, Чжань-гэ, ты даже не представляешь, как я счастлив, — горячее дыхание опаляет кожу, а сияющие обожанием глаза напротив заставляют поверить в то, что он всё сделал правильно. Полтора года он тянул на себе отношения, в которых проигрывал чужим амбициям и карьерным перспективам, постоянно подстраиваясь и пытаясь наладить то, что в налаживании и не нуждалось. У них с Мэй изначально были разные взгляды на жизнь и отношения, не пересекающиеся ни под каким углом и держащиеся только на удобстве. Они учились вместе, и этим было всё сказано, решая сразу несколько проблем. Удобные отношения, не требующие больших затрат. Сяо Чжань понимал, что отыгрывает эту партию за двоих, и глупо надеялся, что всё изменится, если он приложит ещё немного больше усилий. Сейчас, смотря на сидящего напротив Ибо, смотрящего настолько преданным и влюблённым взглядом, что буквально разрывалось сердце, он понимал, насколько ошибался в своих убеждениях раньше. Нельзя построить отношения на удобстве и отдаче наполовину. Это никогда так не работало. Ли Мэй подгоняла их встречи под своё расписание, Ибо же менял своё расписание ради их встреч, и в этом была главная разница. Ван Ибо относился к Чжаню как к чему-то настолько драгоценному, что и сам Сяо Чжань начал верить в свою исключительность, в то время как Мэй — как к чему-то само собой разумеющемуся. Ибо выбрал его с первой встречи и не уставал показывать всем вокруг, как своим выбором гордится. В его глазах плещется обожание, восхищение и абсолютное неверие, что Сяо Чжань действительно согласился дать ему шанс. Ибо молод, импульсивен и упрям, но совершенно точно знает, что сделает всё, чтобы сохранить полученное с таким трудом доверие Чжаня, потому что это единственный человек, которого он хочет видеть рядом с собой каждый день своей жизни. Человек, ради которого он уже не единожды пересёк две сплошные и готов пересекать их снова и снова.