in your likeness

Со времён Клювокрыла в комнате осталась лишь разбросанная по полу солома. Гарри разглядывал уныло повисшие под потолком обои и с трудом мог представить, что здесь когда-то кто-то жил. Неизвестно, куда подевалась вся мебель, но у стены наверняка когда-то стояла огромная резная кровать с бархатным пологом. Только на такой Гарри мог представить себе величавую Вальбургу с её исключительно чистокровными притязаниями. Под стать кровати здесь должен был располагаться дубовый письменный стол с множеством таинственных ящичков, запираемых на ключ. Хотя такой грозной тёмной волшебнице вряд ли нужны были ключи, чтобы хранить свои тайны. Ковыряя носком отстающую половицу, Гарри медлил. Брошенный в центр комнаты медальон еле слышно скрипел и словно сбивчиво дышал, предчувствуя неладное. Будучи исторической ценностью и попросту символическим артефактом, он вызывал у Гарри лишь животное, первобытное отвращение. Трудно было бы найти на белом свете человека более противоположного Волдеморту и вместе с тем настолько на него похожего. Гарри ненавидел в себе всё, что эхом отражалось от Тома Реддла. — Сектумсемпра! Крестраж отбросило в сторону. Гарри пригляделся и увидел на полу глубокую трещину. Он никогда не задумывался о силе этого заклинания. Интересно, остались ли у Малфоя на груди шрамы? Мадам Помфри однажды поведала Гарри, что шрамы, нанесённые мыслями, заживают очень долго. Значит, наверное, фраза на тыльной стороне его ладони, как и следы на руках Рона, когда-нибудь совсем исчезнут. Но есть и другие шрамы — такие, как у Гарри на лбу. Такие, какие были на лице у Грозного Глаза. Его нога, нос и глаз — всё это было отнято тёмными заклинаниями. Значит ли это, что, застёгивая накрахмаленные рубашки на себе перед зеркалом, Малфой всю жизнь будет вспоминать Гарри и их дуэль в туалете Плаксы Миртл? — Инсендио! Инсендио Максима! Вслед за небольшой вспышкой огня последовало ослепительное пламя, поднявшееся до потолка яростно бьющей струёй. Не дожидаясь, пока обои загорятся, Гарри потушил огонь мощным потоком воды и решил заодно заморозить медальон в слабой надежде, что металл не выдержит перепада температур. — Бомбарда Максима! Прозрачный кусок льда со сверкающим внутри медальоном разлетелся на куски так стремительно, что Гарри даже не успел прикрыть голову руками: сотни осколков обрушились на него, разрывая одежду, вонзаясь в кожу и оставляя мелкие ссадины. Стряхнув лёд, Гарри упрямо продолжил: — Экспульсо! Экспеллимеллиус! Делетриус! Дефодио! Редукто! Редукто, блядь, Максима! Крестраж кидало от одной стены к другой. Вскоре все видимые поверхности оказались усеяны царапинами, ожогами и потёками посеревшей от пыли воды. Опалённая солома плавала в луже под ногами Гарри. Тот тяжело дышал, уперевшись руками в колени, и сверлил медальон взглядом так злобно, словно пытался свести в невербальное заклятие всю свою ненависть, горечь и усталость. Медальон отвечал раздражённым шипением: обрывок чужой искалеченной души начинал злиться не на шутку. Гарри не ждал многого от простого набора школьных заклинаний. Можно сказать, он лишь разогревался перед основным блюдом в виде заученных наизусть чар из «Волхования». Авторы настаивали на непоколебимой сосредоточенности и наличии внушительного опыта владения чёрной магией. Гарри на минуту закрыл глаза и попытался воззвать ко всему самому мрачному, что когда-либо творилось в его душе. Для начала он вспомнил ощущение всепоглощающей безнадёги, охватившее его на озере в день спасения Сириуса. На всякий случай плотно запечатав дверь, Гарри вздохнул и медленно, перекатывая незнакомые, неприятные слова на языке, произнёс: — Имперо Абиссументе! Рука словно налилась свинцом. Неведомая сила дёрнула Гарри вниз, и он упал на колени, ухватившись за палочку двумя руками. Из кончика древка вырвалось и полилось вниз чёрное облачко, однако спустя мгновение странная субстанция словно утекла между половиц. Гарри ещё мгновение пытался рассмотреть что-нибудь в тусклом свете канделябра, но заклинание просто растаяло. Гарри решил, что воспоминание о нападении дементоров было недостаточно тёмным: тогда он испытывал страх и отчаяние, но в этих чувствах не было ничего плохого. Видимо, стоило обратиться к более сильным и постыдным желаниям — в самой глубине души. Гарри не был уверен, что готов придать этим желаниям форму. Даже признать их существование также означало бы признать себя куда более похожим на Волдеморта, чем хотелось бы. Почему-то Гарри был уверен, что первые шаги Реддла в мире тёмной магии начинались почти так же. Когда он во второй раз навёл палочку на медальон, тот неожиданно задрожал, дребезжа цепочкой по полу. Такое случилось в первый раз, и Гарри воспрял духом. Наверное, крестраж наконец распознал достойное оружие в руках врага и не мог скрыть волнения, как не мог и Гарри, чувствуя тяжёлые, неровные удары сердца в груди. Они оба — Гарри и крестраж — боялись, но страх этот имел диаметрально разную природу. Он закрыл глаза и позволил воспоминаниям отнести себя в прошлое. Из зыбкого марева, сплошь состоящего из тысяч картинок, среди неразборчивого гула сотен голосов Гарри выхватил расколотое пополам надгробие. От шершавого камня с поросшими мхом буквами во все стороны стала разрастаться картина, которую Гарри мечтал навсегда похоронить в памяти: кладбище с кипящим котлом в центре, высокая фигура в струящемся чёрном плаще, бледный юноша с остекленевшим взглядом, лежащий навзничь… «Твоя мать погибла, защищая тебя…» Глаза обожгло, и Гарри зажмурился, теряя ощущение реальности. Спальня Вальбурги казалась далёким сном. «Хозяин, прости меня! Прости нас всех!» «Круцио!» В горле заклокотало, и Гарри закашлялся. Перед глазами поплыло что-то красное, но он лишь сплюнул под ноги и утёр рот рукавом. Металлический привкус рывком вырвал его из действительности и прибил обратно к надгробию. В тот день крови было намного больше, чем из прокушенной губы. «Теперь я могу прикоснуться к нему…» Боль овладела обессиленным телом Гарри одновременно в двух измерениях. В одном он, подвешенный на мраморном памятнике, исступлённо забился под действием чудовищных чар; в другом — рухнул на колени и схватился за волосы, до смерти желая разорвать голову на части собственными руками. Ледяной ужас вновь сковал тело. Совершенно потерянный в этих ощущениях, Гарри лихорадочно искал глазами что-нибудь, что помогло бы сбросить наваждение… Чуть поодаль от котла, в свете почти погасшего пламени что-то блеснуло золотом. В метре от этого места безжизненно покоилась на земле тонкая рука; чёрно-жёлтый рукав сбился, обнажая жилистое запястье… — Ну, давай же… Гарри сжал своё сознание вокруг медальона подобно стальному кольцу. Волдеморт взирал на него, не способный причинить вред сквозь минувшее время, но, несомненно, уничтожая последние крохи надежды в зародыше одним лишь взглядом горящих алым глаз. Глаза — вот на чём можно было сосредоточиться. Гарри усилием воли заставил себя выдержать зрительный контакт и наконец вспомнил, зачем пришёл сюда. За ненавистью. Во второй раз пережив потерю Седрика и возрождение Тёмного Лорда, Гарри теперь без труда мог поднять со дна своей души ту самую, гниющую и ядовитую ненависть к Волдеморту. Он заставил себя вновь и вновь наблюдать, как нечеловеческое существо падает из рук Хвоста в кипящую воду, повторяя про себя: «Пусть он утонет, пожалуйста, пусть он утонет…» Это — желание смерти другому живому, пусть и в настолько извращённом понятии, существу — стало для Гарри якорем. Тем источником силы, которого жаждало чёрное заклятие. Стократ усиленное прошлыми и будущими лишениями, которые принёс с собой Волдеморт, оно разрасталось в груди горячим металлом, сжимая горло, сковывая лёгкие, замораживая сердце. Гарри ощущал, как это чувство отравляет его изнутри, и вдруг понял смиренно и без удивления: оно пожирало его уже очень давно. Он дал ему свободу. — Имперо Абиссументе! Раздался оглушительный хлопок, и всё закончилось. Спальню поглотила тьма — плотная и давящая, как во время трансгрессии. Кладбище испарилось, и ничто в мыслях Гарри больше не напоминало о нём. Он обнаружил себя на полу и приподнялся на локтях. Солома впивалась в горячую кожу, вода пропитывала джинсы и футболку. Вернулись окружающие звуки: тихое потрескивание тлеющего куска обоев, пение сверчка и отдалённый смех, доносящийся из-за щербатой оконной рамы. Палочки в руках не оказалось. Гарри повернул голову. Крестраж парил в воздухе, неторопливо вращаясь. Свечи погасли, и в свете убывающей луны Гарри едва мог различить украшение. Заклинание сработало или он должен ещё что-то сделать? Гарри потянулся за палочкой, откатившейся в угол, но стоило ему сделать первое движение, как медальон с жалким звоном рухнул. Комнату вновь залил свет канделябра, и только теперь, почувствовав холод, Гарри понял, что до сих пор не ощущал в комнате никакой температуры. Палочка задымилась. Он отдёрнул руку и неуверенно подполз к медальону. Металл был холодным на ощупь, на нём не появилось ни царапинки. Изумруды издевательски играли отблесками свечных огоньков. Изнутри крестража больше не доносилось ни звука. Гарри швырнул его о стену. — Дерьмо! Если это заклятие не сработало, то он попросту не знал, что вообще могло бы. Невозможно было судить наверняка, но одно Гарри знал точно: сегодня он не выдержит даже ещё хотя бы одной попытки, не говоря о прочих разученных заклинаниях. Имперо Ибиссументе казалось ещё не самым пугающим из них, но теперь Гарри не повторил бы его и под страхом смерти. — Экспульсо Максима, тварь! Отчаяние и гнев накрыли его с головой. Проклятия сыпались на слизеринскую безделушку одно за другим, но легче не становилось. Гарри жаждал что-нибудь разрушить, но под рукой не оказалось ничего подходящего, кроме неразрушимого крестража. — Чёрт тебя дери, я не знаю! Империо! Круцио! Медальон пронзительно завизжал и всё равно не открылся. В дверь резко забарабанили, и у Гарри возникло спонтанное желание разнести её в щепки. — Поттер, какого дьявола ты творишь? — голос Малфоя звучал приглушённо из-за чар. — Я пытаюсь поспать! — Иди в задницу, Малфой! — После тебя, придурок! А ну выходи! Возмущённые крики с лестничной площадки даже не достигали слуха. Двинувшись по радиусу вокруг медальона, Гарри провёл рукой по лицу. В крови неистовствовал адреналин, вынуждая действовать, стрелять, ломать… С какой бы стороны подступиться? Очевидно, боевыми заклятиями крестраж не возьмёшь, а к тёмной магии Гарри попросту непригоден — во всяком случае пока. Однако он не испробовал третье из Непростительных заклятий. Пожиратели разбрасывались им во все стороны, и Гарри был уверен, что для его применения нужно было не так сильно искалечить душу, разум и сердце, как для чар из «Волхования». Не нужно было думать, сосредотачиваться, искать подходящий настрой — Гарри и так двадцать четыре часа в сутки мечтал убивать. Слова уже лежали готовые на языке: — Авада… — …арда! Несчастная дверь слетела с петель, обнажая перед глазами кошмарное зрелище: в окружении догорающих обоев, под висевшей на честном слове люстрой, посреди соломенного болота стоял, ссутулившись, мокрый и злой национальный герой с залитым кровью подбородком и искусанными в кровь костяшками пальцев. — Мерлиновы яйца, Поттер… «На эту вечеринку тебя не пригласили», — подумал Гарри и нервно хохотнул. Малфой смерил его подозрительным взглядом и зажёг Люмос. — Какого чёрта ты тут вытворяешь? Спохватившись, Гарри бросился к крестражу и быстро спрятал его в карман. К сожалению, от глаз Драко это не укрылось. — Что это ты прячешь? Ещё один бешеный сувенир Блэков? Дай угадаю: он переворачивает всё вверх дном и… — Малфой с видимым отвращением окинул взглядом лужу воды, постепенно утекающей между половиц, — …устраивает локальный потоп? — Не твоё дело. Он попытался протиснуться мимо Малфоя к выходу, но тот остановил его резким толчком в грудь. Всё внутри противно заныло, мечтая о покое. Малфой бросил взгляд за плечо Гарри и прищурился. — Очень даже моё, если ты планируешь и дальше жечь тут костры. — Успокойся, без крыши над головой не останешься. — Сомнительно. Так что ты здесь делал? Гарри вздохнул. Ну как ему сказать, чтобы он понял? «Я тут уничтожаю кусочки бессмертной души Волдеморта, а что, хочешь помочь?» — очень смешно. Ирония состояла в том, что Драко действительно мог помочь, если не хлопал ушами в присутствии других Пожирателей и усвоил что-то новое. Но Гарри всё ещё куда больше привлекала перспектива лечь под поезд, чем довериться ему. — У меня тоже тут дела. — Да что ты говоришь, деловой Поттер. О моих делах ты уже знаешь, поэтому должен рассказать о своих. — Мечтай. — Поттер! Гарри закатил глаза и всё же пропихнул себя наружу, прочь из потемневшей от магии комнаты. Мысль о мягкой тёплой постели манила, но после такой позорной неудачи он просто обязан был добиться успехов в чём-нибудь другом. Тёмная литература оказалась бесполезна — стоило поискать ответ в другом месте. Гермиона перед уходом всучила ему пару книг для более лёгкого чтения, так что… — Да и пошёл ты со своими делами! Делай что хочешь, но ещё раз устроишь танцы дикарей посреди ночи, я тебя на ингредиенты пущу! Гарри пообещал себе подумать, не позвать ли ему Малфоя на следующие «танцы». Глядишь, успокоится и выдаст что-нибудь дельное. Должна же быть от него хоть какая-нибудь польза.

***

— Хозяин желает чаю? Гарри вздрогнул, и книга чуть не выпала у него из рук. Кикимер, одетый в чистую наволочку на манер тоги, выжидательно смотрел на него. — Да… да, пожалуйста. Если можно, чёрный с мятой. — Прекрасный выбор, сэр. Хозяин Драко предпочёл такой же этим утром. Домовик удалился, и Гарри фыркнул. Ничего общего с Малфоем ему иметь не хотелось — пусть не так сильно, как с Волдемортом, но его присутствие в этом доме ещё ничего не значило. Да, они не переубивали друг друга в первый же день, не сдали противнику со всеми потрохами и даже почти не разговаривали, но до определения «союзники» им всё равно было как пешком до Китая. Скрестив ноги, Гарри сгорбился над книгой и вернулся к чтению. Дурацкая сказочка мигом вылетела из головы, да у Гарри и не было особого желания вдумываться. В рассказе о заносчивом волшебнике не было ни намёка на крестражи, а среди иллюстраций не нашлось объяснения странному треугольному символу. Раздражение мешало сосредоточиться, и поэтому Гарри почти обрадовался, когда над самым ухом раздалось: — А, это про то, как поехавший котёл-мутант сожрал кучу маглов? Он подскочил и задрал голову: над ним возвышался Малфой с дымящейся кружкой в руке. — Вообще-то нет. Колдун всех вылечил, а горшок стал нормальным. — У тебя глаза на заднице, Поттер? Или ты читаешь вверх ногами, как Полоумная Лавгуд? — Да нет же, смотри. — Гарри приподнялся было на коленях, чтобы протянуть книгу Малфою, но тот уже сам присел на корточки рядом. — Это сказка про помощь маглам. — Убери её от меня, я читал эти выдумки сто раз. Сказка всегда была про то, чтобы маглы не совали свой нос в дела волшебников. — Ты всё же почитай. Кажется, это оригинал. Малфой скривил лицо в насмешке: — Ты что, читаешь руны? — Нет, Гермиона перевела кое-что. — Ах да, твоя подружка-грязнокровка. Где она, кстати? Гарри закатил глаза и не стал отвечать, вместо этого отбросив «Бидля» в сторону, прямиком к «Жизни и обманам Альбуса Дамблдора». С задней обложки мерзко подмигнула Скитер. Видимо, её ненатурально-блестящий вид натолкнул Малфоя на какую-то мысль — иначе Гарри никак не мог объяснить его изречение: — Не пойму, чего она таскалась за Уизли, когда у неё был ты. Он замолчал, и Гарри уставился на него во все глаза. Смена темы застала его врасплох. Но Малфой не ждал ответа, продолжая: — Хотя, возможно, Уизлетта просто отгоняла от тебя назойливых поклонниц. Малфой кивнул самому себе и расплылся в довольной ухмылке. Гарри стало интересно, как долго и пристально он наблюдал за его ближайшим окружением. — Не знал, что тебя так интересует моя личная жизнь. — Мерлин, помилуй. Твои любовные похождения не любопытнее зубочистки. — Ты ведь понимаешь, что Скитер всё выдумала? Малфой словно вынырнул из своих неглубоких мыслей и поднял бровь: — М? — На четвёртом курсе. Про то, как Гермиона приворожила меня и Крама. — Так это враньё? Жаль. Твоё разбитое сердце было заглавной темой пятничных пантомим в Слизерине. Гарри почти улыбнулся. Взгляд Малфоя забегал по рассыпанным у камина книгам, и на мгновение внутри у Гарри всё сжалось. Если Драко был столь внимателен к ничего не значащим мелочам на четвёртом курсе, о чём он мог догадаться теперь, когда перед ним все подсказки? — Грейнджер — бездарь. Он указал пальцем на исписанный вдоль и поперёк листок, вложенный между страниц «Тайн наитемнейшего искусства». Книга была открыта на главе, в которой упоминался процесс создания крестражей, и Гарри замер. — Эта руна не так переводится. Ничего удивительного, что твоя занудная подружка здесь застряла. Нужно знать исторический контекст, которого не прочитаешь в библиотечной книжке. — И как она тогда переводится? Малфой потянулся к корешку увесистого тома и пролистал страницы до самого начала, а затем ткнул пальцем в год написания. — В раннем средневековье были распространены вязаные руны. Конкретно Буллок, — он постучал ногтём по облупленному кожаному переплёту, — баловался совмещением рун из разных письменностей, в том числе мёртвых. То, что Грейнджер приняла за отдельную руну, на самом деле является словом из нескольких рун. Тёмные волшебники так шифровали свои лучшие проклятия. — Ты не ответил на вопрос. — Здесь написано не «рвать», а «долго», «деление» или «выделение», «забота», «целое из частей» либо «части в целом», «раскаяние»… Гарри захлопнул книгу у него перед носом и придвинул к себе. — Ну, а что твои похождения? — Какие похождения? Дай сюда, я не дочитал. — Любовные похождения, Малфой. Любопытнее зубочистки? — А мои любовные похождения тебя ебать не должны. Гарри округлил глаза. Малфой прежде никогда не ругался при нём столь откровенно. Всё равно что Гермиона ляпнула бы «Дерьмо!». — Да мне и не интересно, если честно. — Прекрасно. Так зачем ты читаешь всё это? — Малфой обвёл взглядом сомнительный набор литературы, разбросанной среди пустых кружек из-под чая, крошек от печенья и исписанных листков блокнота. — Тёмная магия, детские сказки и грязное бельё Дамблдора. Совсем скучно тебе тут приходится, Поттер. — Ага, тоска смертная. Интересно, как бы Малфой отреагировал, узнав правду. О Волдеморте, о смерти Арианы, о заклятиях, что казались Гарри чернее магии крестражей. Стало бы Драко страшно, стыдно или смешно? Гарри смотрел на него в упор и не мог понять его мотивов. Жаль, что Гермиона не прихватила с собой книг по психологии. Он хотел спросить у Драко что-нибудь — о доме, родителях, Волдеморте. О планах на будущее, которые оставались для Гарри загадкой. О нём самом. Что творилось в его голове? Что заставляло его торчать в этом напрочь лишённом удобств доме наедине со своим заклятым врагом? Чем он занимался за закрытой дверью спальни Регулуса? Гарри нужно было спросить его столь о многом, что он не знал, с чего хотя бы начать. Он никогда не думал, что захочет построить с Малфоем диалог. Гарри открыл было рот, как вдруг рядом с громким хлопком материализовался Кикимер. Кружка в руках Малфоя дрогнула, чай пролился на пыльный ковёр, но слизеринец не подал виду. Домовик протянул Гарри поднос с чашкой чая на блюдце, ложкой, сахарницей и корзинкой с мягкими булочками. — Спасибо большое, Кикимер. Он сделал несколько глотков и почувствовал себя лучше. Бессонная ночь давала о себе знать: все кости ломило, веки слипались, буквы собирались в кучу перед глазами. Гарри поспешил выпить ещё, чтобы взбодриться. Драко отошёл к окну, а Кикимер принялся оттирать тряпкой пятно чая и собирать грязные чашки. Каждый раз Гарри это ввергало в неловкость: на месте Кикимера тётя Петунья уже превратила бы Гарри в эту самую тряпку, причём без всякой магии, голыми руками. Гермиона, вероятно, тоже. Вскоре время перевалило за полдень. Малфой нашёл себе занятие: порылся в довольно скудно обставленном книжном шкафу, извлёк несколько томов и, выпрямившись в кресле, как палка, погрузился в чтение. Гарри ещё немного почитал, чаще бросая косые взгляды на Малфоя, чем на страницы «Сказок». Смысл их безвозвратно ускользал от сонного сознания, и Гарри отложил это дело. С силой надавив на глаза и проморгавшись, он уставился сквозь пальцы на Драко: тот поднёс книгу к глазам, присмотрелся к чему-то и, бубня под нос, пару раз взмахнул палочкой. С такого расстояния тиснение на корешке книги было трудно разглядеть, и Гарри махнул рукой.