Can't learn to tell the truth until you learn to lie

3318 год Второй Эпохи. Нуменор Арменелос за последние лет десять утратил былой лоск и величие. Некогда позолоченные шпили потускнели, а кое-где позолота вообще исчезла. Брусчатка перестала быть идеально ровной, между её мраморными и гранитными кирпичиками образовались провалы и зазоры, на рынки больше не привозили южные ткани и пряности, исчезли и привычные сборища, как про себя Элдарион называл диспуты и вечера. Сейчас столица напоминала портовую шлюху: разряженные в дорогущие тряпки вельможи, буквально вылизывавшие зад Ар-Фаразона, на фоне потускневшего города казались ещё более нелепыми, чем раньше. Нуменор готовился к войне. Советник Зигур на каждом Совете Старейшин кривил губы, издевался над Амандилом, но другим доставалось не меньше. Скорее, наоборот, единственный Верный в Совете подвергался куда меньшим нападкам, чем приближенные короля. Элдарион хорошо изучил господина Зигура: за язвительными выпадами скрывалось подобие уважения. «Очень просто быть верным тому, у кого в руках власть. Гораздо сложнее — если за твои убеждения тебя могут уничтожить, но ты остаешься там, где есть» — эта фраза, оброненная некогда господином, накрепко въелась в память Элдариона. Господин Зигур, Первый советник Его Величества Ар-Фаразона Блистательного, ненавидел Нуменор. Выскочки-полукровки, как он презрительно называл королей и королев острова, не стоили того, чтобы владеть Средиземьем. Элдарион, воспитанный в традициях Верных в Роменне в годы Дружбы, знал историю сражений эльфов и Великого Врага. Когда Повелитель преподнес Ар-Фаразону необходимость поклонения Мелькору, как истинному властителю мира, король Нуменора уцепился за эту идею, как за гениальнейшее решение. Строгий и выверенный архитектурный стиль Арменелоса исказила впечатляющая серая громада храма Мелькора Великого. Ступени храма от запекшейся крови очень скоро приобрели грязный бордово-черный цвет, а вчерашние утонченные дамы и рыцари падали на колени в непритворном экстазе. — Люди слабы, ты и сам это теперь видишь. Чего стоила их верность, если они так легко отвернулись от эльфов? И чего стоила их верность, если сейчас они готовы разорвать на клочки своих собственных детей, чтобы омыть их кровью алтарь в храме Мелькора? — Мой господин, я согласен с вами. — Как будто у тебя есть выбор, Алдарион… Как будто у тебя есть выбор… В последнее время ты слишком напряжен. Тебя так беспокоит замысел нашего дорогого Ар-Фаразона? — Да, мой господин. То, что мне известно о силах Запада… Они, без сомнения, уничтожат остров, стоит только нашему флоту направить корабли к… — Может быть, и не сразу. Быть может, этот глупец сможет ступить на землю Валинора. Но ты прав, они уничтожат остров. Меня это устроит более чем полностью. Ты чем-то опечален? — Я не испытываю любви к тем, кто живет здесь, но Роменна, где я вырос… Мой господин, мне будет больно, когда этот город исчезнет. — Хорошо, будь по твоему. Знаешь, эльфийская память позволяет хранить события прошлого, а потом проживать их снова и снова. Отправляйся в свою Роменну, я даю тебе месяц, чтобы проститься с городом. Потом ты сядешь на корабль и покинешь остров. Ты покинешь его навсегда. Возвращайся в Мордор и жди моего прибытия туда. Кольцо сохранит твои воспоминания, и ты сможешь возвращаться туда в своих мыслях. Элдарион сам не знал, дар это или проклятие, сохранить в своей памяти Роменну, восходы и закаты над морем, крики чаек, круживших над пристанью, тонкие линии домов, высокие стрельчатые окна и мозаики на стенах. На узких улочках можно было услышать эльфийскую речь — жители Роменны не забыли язык Первых, и Элдарион с тоской вспоминал свое беззаботное детство и матушку, учившую его тонкой вязи эльфийских букв. ∞ 2 июля 3019 года Третьей эпохи. Серебристые Гавани Маглор вальяжно расположился в низком кресле, вглядываясь в горизонт. Ветер играл с маленькими колокольчиками, украшавшими открытую веранду. Снежно-белые драпировки шевелились в такт ветренной мелодии. Кирдан стоял позади, не спеша подойти ближе и занять второе кресло. — Подумай еще раз, ничего эдакого я не прошу. Мне нужен лишь палантир и корабль. Отдай мне видящий камень и позволь взойти на борт. Большего я не прошу. — Ты знаешь, это не возможно. Палантир тебе не укажет путь. — Ты боишься Проклятия? Брось, это только мое дело, тебя это никогда не коснется. — Почему ты пришел ко мне? — Великий Кирдан, не стоит умалять свои заслуги и таланты! Все Средиземье знает, что лишь корабли, вышедшие из твоих Гаваней, могут пройти сквозь Завесу. Думаешь, я не пытался сделать это раньше? — Когда? — Дважды. Первый раз за год до падения Нуменора, второй — в год гибели последнего короля Гондора. — Судя по тому, что ты еще здесь, оба раза были неудачными. Расскажи мне! — А что рассказывать? Море: бескрайнее, холодное, серое. И по небу плывут беспечно облака до краев земли… Это надо увидеть самому. Кирдан задумчиво посмотрел вдаль, где линия моря сливалась с небом. Где-то там, за горизонтом, скрывалась неведомая Завеса, навсегда отделившая Благословенные Земли от мира смертных. Среди эльфов ходили легенды о том, что у людей были свои пути, которыми следовали их души после смерти. Быть может, у них были свои Чертоги Ожидания, а быть может, — они покидали Арду навечно. Маглор пришел ночью. Он больше не прятал свое лицо, его чело венчала старинная тиара принца Первого Дома, а на груди покоился знак рода Финвэ. Корабел подивился переменам в облике нолдо: в первую их встречу он выглядел отчаявшимся безумцем, во вторую — отстраненным, холодным и уставшим. Сейчас же в кресле сидел уверенный и спокойный сын Мастера. — Сейчас ты пришел просить, хоть и знал, что получишь отказ, — Кирдан не сдержал мягкую улыбку, — что же будет после, Маглор Феанарион? — Я приду сюда с войной и силой заберу корабль. Никто не сможет обвинить тебя в том, что ты отдал его по своей воле. — Uqwetta! Lá lertaldë sa! — Ecë nin carë sa, ciryaquen! Ecë nin. Кирдан очень редко говорил на квенья. Вспоминать язык прибывших из-за Моря нолдор он не любил. Единственной, с кем он мог заговорить на нем ранее, была Галадриэль. Впрочем, Лесная Владычица предпочитала понятный всем синдарин, изредка развлекая Корабела словами народа голодрим. — Я польщен твоей попыткой воззвать к… совести? Состраданию? Но ради этого не стоит переступать через себя, квенья тебе не поможет. — Как только твое войско подойдет к этим стенам, я прикажу сжечь корабли, — это не было угрозой, Кирдан лишь сообщал то, что Маглор понимал. — Я не сомневаюсь, что ты так поступишь. Поэтому и пришел, чтобы предупредить. Я получу корабль, даже если мне придется утопить здесь все в крови. — Маглор, не стоит марать руки кровью, если хочешь хотя бы попытаться пройти Завесу. Уже трижды ты обагрил их кровью эльдар и собираешься сделать это вновь? — Если понадобится, то да, я сделаю это. Проклятие Валар от этого не изменится, терять мне нечего. Митрандир сообщил, что на помощь в Гавани идет отряд гондорских воинов. Большое войско и не требовалось: для того, чтобы задержать наступавших, пока огонь не уничтожит корабли, полторы сотни хватило бы с головой. К тому же, вместе с отрядом гондорцев следовал Саурон с тремя назгулами. Каким бы дружелюбным Властелин Мордора ни казался, Маглор был ему противником, а это значило, что майа и кольценосцы могли легко навести ужас на тех, кого безумный нолдо собрал под свои знамена. Встречи с Майроном Кирдан ожидал и опасался одновременно. По словам Митрандира и Галадриэли, их давний враг не стремился подчинить себе все Средиземье, проявлял любезность и развлекался тем, что устраивал чужие судьбы и свадьбы. Троица кольценосцев поражала воображение не меньше, чем их господин. Тень Востока, наводивший ужас на все Прирунье, больше походил на торговца, травил байки и сдружился с четверкой хоббитов. Эарнур влился в компанию гондорцев, а Король-Чародей больше интересовался порядком, чем убийствами.