Obliviate

      Она видела темную фигуру Гойла, падающего в черную бездну со скал Азкабана, просыпалась от ужаса, но мгновенно засыпала снова и видела тот же кошмар — удивительно, как событие, не отмеченное ею наяву, остро проявилось в подсознании.       Утро наступило в пять часов вечера. Мистер Крауч удивился, увидев ее на пороге своего дома.       — Мистер Малфой сообщил в письме, что вас сегодня не будет, — сказал он первым делом.       Шеннон озадачилась: с чего Люциус решил, что она не пойдет к Краучам? Да, она устала, но исследование нельзя откладывать или прерывать — в том числе по медицинским причинам.       — Видимо, между нами с мистером Малфоем возникло недопонимание, — ответила она и не удержалась от замечания: — Надеюсь, ваш сын не успел запланировать ничего на сегодняшний вечер.       Мистер Крауч ни одним мускулом лица не дал понять, как он относится к ее глупой шутке. Жестом он пригласил войти.       В комнате Крауча-младшего и в нем самом ничего не изменилось — даже пижама была все та же, что в прошлый раз, и только над изголовьем кровати появилась полочка, на которой аккуратными рядами уместились все прописанные Шеннон на первое время зелья — традиционное лечение, применяемое для всех больных с повреждениями сознания в больничной практике.       Как только Шеннон отворила дверь, Барти-младший повернул к ней голову. Она резко вздохнула от неожиданности.       — Ничего себе… — пробормотала она и тут же бросилась записывать в журнал исследования: «С началом приема зелий пациент стал реагировать на происходящее вокруг».       Она прошлась по комнате из угла в угол, намеренно громко опрокинула стул — и все время Барти Крауч следил за ней взглядом, а услышав звук упавшего стула, вздрогнул.       Шеннон решила, что пришло время проверить способность Крауча-младшего воспринимать реальность. В прошлый раз она увидела, как его сознание смешало образ Шеннон из позднего воспоминания и образ маленькой Ригель из прошлого. В этот раз она намеревалась отыскать взрослую Ригель — при том именно такую, какой Барти Крауч мог увидеть ее, только будучи уже покалеченным дементором. Если образ такой Ригель появился в его сознании, значит, он еще может воспринимать реальность, он создает новые воспоминания; значит, его душа продолжает вести жизнь внутри себя, но по какой-то причине не может найти связь с внешним миром. Эту мысль Шеннон записала в журнал исследования, как свою первую первую гипотезу.       — Легилименс!       Она снова оказалась в бесконечном буйстве образов и воспоминаний и стала пытаться отыскать в расплывчатых их оттисках саму себя. Первым делом она наткнулась на одно из самых поздних воспоминаний Барти — сражение с ней у ворот Хогвартса — и хорошо почувствовала болезненное сомнение, которое не позволило Краучу отправить в нее смертельное заклинание. Воспользовавшись случаем, она отыскала и другие поздние воспоминания Барти о Шеннон и стерла все — на всякий случай.       Вдруг сознание Барти буквально выбросило Шеннон в другое воспоминание — суд над мучителями Фрэнка и Алисы Лонгботтомов. Взгляд Барти был сосредоточен на отце, сидящим на месте судьи Визенгамота, и на сжавшейся на соседней скамье матери.       — Я не виноват, отец! — кричал Барти. — Мама! Мама, я не виноват!       Воспоминания стали меняться быстро, как вспышки фейерверков, и чем скорее они менялись, тем больше искажались и смешивались с посторонними образами — и в каждом обрывке центральной фигурой был мистер Крауч.       Шеннон догадалась, в чем дело, и вынырнула из сознания Барти-младшего.       — Что-то случилось, мистер Крауч?       Он стоял в двери, держа в руках свежий номер «Ежедневного Пророка».       — Я вынужден оставить вас. Мне срочно нужно отбыть в Министерство.       — Разумеется. До встречи.       И, только мистер Крауч затворил дверь, Шеннон кинулась к журналу, чтобы записать: «Пациент узнаёт родных и близких».       Уходя, мистер Крауч оставил газету в комнате. Шеннон догадывалась, какая статья могла заставить его внезапно отбыть на работу в выходной. Ей в голову пришла занятная идея: почему бы не попробовать спровоцировать Барти-младшего на определенные мысли и эмоции?       — Вчерашним вечером, — зачитала она вслух первую полосу, — восемь заключенных из Азкабана совершили побег… Министерство Магии подозревает Сириуса Блэка в организации… Трэверс, а также супруги Лестрейнджи и Рабастан Лестрейндж, обвиняемые в пытках двух мракоборцев…       Выражение лица Барти оставалось отсутствующим. Но Шеннон, не теряя надежды, зачитала все, что было написано в газете о побеге. Затем она вновь произнесла заклинание:       — Легилименс!       Идея оказалась отличной. Ничего не нужно было делать — только наблюдать то, что сознание Барти само стремиться ей показать. Если до этого его можно было сравнить с книжным шкафом, где корешок каждой книги можно рассмотреть, то теперь оно приобрело иную форму, стало похоже на сундук, где одни вещи затеряны на дне, а другие лежат на самом верху.       Морское побережье. Холодный соленый бриз и тихие волны. С неба падает редкий мокрый снег.       — Вы уверены, что Лонгботтом может знать? — взволнованно спросил Барти у Рабастана. Они шли вдоль линии воды. Барти ежился от холода в своем не по размеру большом пальто. — Если начать сразу с него, есть большой риск попасться.       — Вот поэтому Беллатриса и запретила тебе рассказывать, — мрачно пробормотал Рабастан.       Крауч отчаянно воскликнул:       — Половина из нас уже убита или сидит в Азкабане! Если Лонгботтом пропадет, снова начнутся обыски и проверки. Беллатриса не думает об этом, но Рудольфус — неужели он не понимает, что Лонгботтом сейчас слишком яркая фигура среди мракоборцев? Я говорю тебе об этом, как сын своего отца…       — Ты боишься, Барти?       Барти промолчал, но ответ был: «Да, очень боюсь». С каждым днем круг сужается. Отец узнает. Точно узнает.       — Слушай, я бы не стал тебе рассказывать, если бы знал, что ты такой слюнтяй, — рассердился Рабастан.       — Тогда зачем ты рассказал?       Он вдруг остановился и отвернулся от Барти в сторону моря. Ему не хотелось, чтобы Барти видел его лицо.       — Потому что я боюсь.       Воспоминание сменилось. Барти оказался на заднем дворике собственного дома. Была темная, непроглядная ночь. Покачиваясь, он дошел до лестницы, а когда стал подниматься, споткнулся, упал на живот и его вывернуло наизнанку.       В окнах загорелся свет, в окошке задней двери показалось взволнованное лицо немолодой женщины с большими и яркими голубыми глазами.       — Барти, ты напился? — воскликнула она, спустилась к нему и стала придерживать за плечи. От ее прикосновения внутри у Барти все задрожало.       — Что с тобой? Что ты пил? Сколько?       Эта женщина — мать Барти — злилась совсем неумело, будто отчитывала сына в первый раз в жизни. Барти сидел на ступени и не мог ничего ответить.       — Прости, милый, я не буду больше ругаться, — на глаза у его матери выступили слезы, — я ничего не скажу отцу, — она припала к его плечу, ласково поглаживая его голову, — скажи, что у тебя случилось?       Барти что-то ответил, но воспоминание исказилось множеством посторонних образов и неясного шума. Тогда его сознание переключилось на другое.       Темные камеры. Это не Азкабан — что-то менее ужасное, но все еще внушающее страх.       — Ты обещала! — бормотал Барти полубезумно. — Ты мне обещала!       В дальнем конце коридора отворилась дверь, тонкий луч света разрезал пол и противоположную стену. Два дементора вели под руки Рабастана. Они шли очень медленно, поэтому, проходя мимо камеры Барти, Рабастан смог сказать:       — Эй, Барти? Барти, это ты? Держи себя в руках. Успокойся. Ты слышишь меня? Думай о хорошем. Это мне Рудольфус посоветовал. Думай о матери.       Услышав его последние слова, Барти взвыл от отчаяния и стал царапать свою грудь ногтями.       Воспоминание снова исказилось до неузнаваемости и перестало быть адекватным. Шеннон вынырнула из сознания Крауча.       — Ты разговаривал со мной… — прошептала она. — Ты общался со мной!       Боясь забыть малейшую деталь, Шеннон бросилась записывать все увиденное в журнал. Все события она подытожила так: «Под воздействием триггера — статьи из газеты о наиболее травматичных воспоминаниях — он почувствовал потребность рассказать об определенных событиях. Его сознание приняло вид, отдаленно напоминающий нормальный. Он осознавал все это время, что его сознание пытаются прочитать, и в нужный момент сумел сосредоточиться на нескольких воспоминаниях, чтобы сделать своеобразное сообщение. Стало быть, его душа жива, он воспринимает реальность, хоть и не может найти связь с внешним миром, оттого что его сознание потеряло структуру, а образы и воспоминания в нем — определенные рамки».       Стрелки часов шагнули к восьми, и Шеннон — как бы ни хотела продолжить работу — решила, что настала пора, спустя почти сутки после побега из Азкабана, появиться в доме Малфоев.       Дом погрузился в меланхоличное молчание ясного весеннего вечера. Тихо покачивались деревья аллей, по большим чистым лужам на газоне изредка пробегала темная рябь, и едва заметный шум создавал только старенький домовик, подрезающий кустарники по периметру переднего двора.       Шеннон ненадолго остановилась посреди аллеи перед домом. На верхних этажах все было темно, и только в окнах коридора на первом этаже горел тусклый свет.       Дернув за ручку входной двери, Шеннон осознала, что дом запечатан изнутри на заклинание. В таких случаях нужно было нашептать «Чистота всегда одержит победу» на латинском каменной голове гиппокампа, украшающей вход. Но и это не сработало. Значит, Люциус решил запереться ото всех — наверняка потому что скрывал Лестрейнджей, а может и других беглых Пожирателей у себя. Зря Шеннон надеялась, что за сутки они все разбредутся по своим домам и родовым гнездам.       Она забралась на выступ фундамента и прошлась по нему до окон малой гостиной. Там над какой-то книгой на кофейном столике склонилась Нарцисса, держа в руках свечу. Шеннон постучала в стекло.       Нарцисса резко вскинула голову и, вздрогнув, обернулась к окну. Вид Шеннон за стеклом заставил ее в изумлении раскрыть рот и мгновенно вскочить с кресла.       — Ригель?! — воскликнула она, спешно раскрывая окно, потом оперлась руками на подоконник и замерла, как ледяная фигура.       — Какие-то неприятности? — в ужасе прошептала Шеннон. — Мне уходить?!       Нарцисса несколько мгновений не могла найти, что ответить. Затем забормотала:       — Нет, что за глупости… Нет, конечно!.. Он доволен, очень доволен вами, но… — (Шеннон с облегчением выдохнула), — Ригель… Мы думали, ты погибла…       — Шутишь?       Она руками схватилась за края рамы и запрыгнула на подоконник. Нарцисса сделала несколько шагов назад, и глаза ее вдруг наполнились слезами.       — О, моя милая! — воскликнула она и вдруг обняла колени Шеннон, припав к ним всем телом. — Как я винила Люциуса, ты не представляешь! Как хорошо, что ты жива!       Впервые на глазах Шеннон тетя расчувствовалась, оттого Шеннон стало очень неловко и она не знала, куда деть руки и как реагировать. В этот момент в гостиной появился Люциус.       — Ригель?.. — проговорил он одними губами. Затем лицо его налилось краской и он в гневе выпалил: — Как… Как ты посмела?!       — Ну хоть ты остаешься самим собой! — обрадовалась Шеннон.       Она заметно повеселела и расслабилась, затем мягко оттолкнула тетю от себя и спрыгнула с подоконника.       — Ты пропадаешь по пути из Азкабана, никто не может сказать, где ты, успела ли ты коснуться портключа, — продолжал Люциус, — а потом Темный Лорд преподносит нам твою маску, измазанную в крови! Что мы должны были подумать?!       Шеннон не знала, что Темный Лорд может призвать подаренную маску обратно к себе.       — Я отцепилась от портключа, и меня вынесло в какую-то глушь. Там я случайно потеряла маску, — призналась она. — Кровь — с шеи, расцарапала о вереск.       — И где ты была после побега?! Сутки! — ноздри Люциуса опасно расширились.       — Э-э… Ну… У Крауча? Я должна следовать расписанию. До этого залечивала раны, высыпалась, опять же… — Шеннон покраснела до самых ушей. Рядом с разгневанным дядей она всегда чувствовала себя шкодливой школьницей.       Нарцисса подошла к Люциусу, положила руку на его плечо и зашептала что-то в защиту Шеннон. Недолго он внимал ей, затем, заметно успокоившись, прохладным тоном произнес:       — Мне не нравится, что ты появляешься и пропадаешь, когда тебе вздумается.       — И все же я справилась с возложенной на меня миссией, — с деланно веселой улыбкой отозвалась Шеннон.       Взгляд ее упал на книгу, над которой до ее прихода сидела Нарцисса. Это были старые колдографии с её участием — надо же, как трогательно! Все же тетя и дядя тосковали по ней, и это было приятно.       Нарцисса, не сумев скрыть эмоции, снова обняла Шеннон.       — Так значит, Темный Лорд доволен нами? — спросила Шеннон из-за плеча тети. — Удалось выяснить, как Орден узнал о нас?       — Яксли предположил, что один из тюремщиков был завербован, — ответил Люциус, — в Ордене еще до исчезновения Темного Лорда была хорошо налажена связь. Они используют какое-то неизвестное нам заклинание.       В душе Шеннон возликовала. В большой спешке наложенное на Яксли, ее заклинание Обливиэйт все равно заставило его не думать больше о возможном предательстве. Какое счастье!       — Они будут так рады увидеть тебя, — тихо прошептала Нарцисса ей на ухо. Шеннон сразу не поняла, о ком идет речь, но, поняв, резко пала духом. Лестрейнджи.       Люциус слова жены расслышал и решил добавить:       — К сожалению, ни Рудольфус, ни Беллатриса пока не приходили в себя. А вот Рабастан почти не спит и отказывается от Усыпляющих зелий. Думаю, ты можешь что-нибудь с этим сделать.       Шеннон чувствовала, как внутри нее что-то взрывается, падает, несется в бездну…       Что чувствует человек, всю жизнь боявшийся огня, попав в пожар? Шеннон чувствовала такую всепоглощающую, всепожирающую тоску, что перестала желать быть самой собой и в душе искренне взмолилась о смерти. Наблюдать смерть Гойла, раны Чарли, возвращение Темного Лорда, быть на волоске от смерти под приставленной к спине волшебной палочкой — все это было так страшно, что хотелось кричать, прятаться, бежать. А от страха воссоединиться с семьей хотелось только умереть.       В это же время тетя — Шеннон не сразу заметила — поднесла к ее лицу колдографию. На ней была Ригель, новорожденный Драко, Люциус, сама Нарцисса и все Лестрейнджи, включая даже дедушку Корвуса, который погиб примерно через месяц после создания колдографии.       — Смотри, какая у вас была семья, — сказала Нарцисса. Она наверняка почувствовала, что Шеннон боится встретиться с родственниками, но не могла и предположить, что это за страх. — Не волнуйся, Ригель, они по-прежнему любят тебя. Они так тебя ждали — мы даже не смогли им сразу сказать, что ты пропала.       Услышав имя, данное ей при рождении, Шеннон подумала: «Ригель. У меня все еще есть Ригель Лестрейндж!»       Она вдруг вспомнила, что, распечатывая камеры Пожирателей в Азкабане, чувствовала себя именно Ригель — девушкой не самой сильной, смелой и талантливой, чтобы противостоять Яксли и кучке его приятелей, оттого не в полной мере виновной. Что если и в этот раз попробовать стать на время Ригель? Не просто по привычке отзываться на это имя, а душой и мыслями стать Ригель? Ведь Ригель нечего скрывать от родителей и совсем незачем бояться встречи с ними. Ригель — не член Ордена Феникса и не пыталась препятствовать возвращению Темного Лорда и побегу Пожирателей Смерти из Азкабана.       — Милая картинка, — после некоторого раздумья ответила Нарциссе Ригель Лестрейндж. — Так в какой комнате Рабастан?       По лестнице на третий этаж и направо. Комната для самых дорогих гостей. В детстве играть в ней было нельзя.       Ригель бесшумно отворила дверь и, едва сделав шаг, увидела два горящих в темноте полога белка глаза. Ярко-оранжевый закат, тонкая полоска пламени у горизонта, полыхал, оттого в комнате все предметы казались плоскими и черными.       — Проходи, — произнес Рабастан тихим, хриплым голосом, и тут же отчаянно закашлялся. — Ты изменилась, а я все тот же, — сумел добавить он, на мгновение совладав с кашлем.       Она, тихо ступая, прошла к кровати и села на маленькую подставку для ног рядом. Рабастан оглядел ее с ног до головы, и глаза его зажглись болезненной радостью.       — Тебе уже не шесть лет, — заключил он.       — А тебе не двадцать семь, — отозвалась Ригель.       Итак, Рабастан Лестрейндж был братом ее отца. Он был младше брата почти на десять лет, и обладал более вытянутой тонкой фигурой, глубоко посаженными узкими глазами и носом с горбинкой. Остальные его внешние признаки теперь определил Азкабан: он был бородат, обладал нестриженными спутанными космами с проседью и глубокими морщинами возле глаз, рта, на шее и на лбу. Ригель, не зная, что на самом деле Рабастану сорок один год, сейчас дала бы ему пятьдесят или пятьдесят пять лет. Оценить его характер по тем немногим воспоминаниям, что у нее остались, она уже не могла, поэтому не знала, чего ей ожидать от этого разговора.       Но Рабастан молчал, и от его взгляда, как будто направленного больше в себя, чем на Ригель, становилось не по себе. От тревожности Ригель начала рассматривать зелья, которые покоились на прикроватной тумбочке.       Вероятно, решила она, Тёмный Лорд воспользовался услугами профессора Снейпа, поскольку набор зелий был подобран замечательно для восстановления после Азкабана. Только вот Рабастан половину из них не выпил.       — Почему бы тебе не выпить зелье и не выспаться? — подумав, спросила она.       — Нет, — резко отрезал Рабастан.       — Но ты истощен — тебе никогда не станет лучше, если ты не будешь спать.       Он ничего не ответил.       — Послушай, ты доведешь себя до бреда, если не будешь…       — Нет! — голос его стал наполняться гневом. — Я жду, когда он появится здесь. Я не могу спать.       — Темный Лорд?       — Да, наш Повелитель. Я провел четырнадцать лет в Азкабане, каждый день думая об этой встрече. Она не давала мне сойти с ума.       В других обстоятельствах Ригель поспорила бы с тем, что Рабастан не сошел с ума.       — Уверена, у него важные дела. Ваш побег не прошел незаметно. Думаю, он занят тем, чтобы найти для вас безопасное место или… допустим, заставить министерство молчать, — рассудительно предположила Ригель.       — У тебя есть Патронус, — вдруг вспомнил Рабастан, — я видел его в Азкабане. Рысь. Как ты создаешь его?       Резкая перемена темы немного сбила ее.       — Ну-у… Я думаю о хорошем. О чем-нибудь приятном, например, о друзьях или о своих победах…       — Создай его, — попросил он. — Я хочу, чтобы он снова был рядом.       Ригель совсем забыла о том, что рысь призывают только воспоминания Шеннон. Подумав о том, как тетя обрадовалась, узнав, что она жива, она взмахнула палочкой и в воздухе появилась небольшая синяя черепашка.       — Патронусы иногда меняют форму, — смущенно прокомментировала она.       Впрочем, Рабастану было все равно, кто находится рядом с ним: рысь или черепаха. Он протянул руку к синей фигуре и улыбнулся:       — От него исходит тепло. Здесь нет дементоров, но их холод все еще мучит меня. Я уже не могу думать о хорошем.       Рабастан мог просидеть, глядя на Патронус, очень долго, но Ригель была слишком взволнована и расстроена.       — Выпей зелья, прошу тебя, — повторила она. Патронус исчез. — Тебе уже очень плохо.       — Нет-нет, — помотал головой Рабастан, — я боюсь сна.       — Может быть, капельку «Сна без сновидений»?       — Нет-нет…       Интересно, почему он боится сна? Что ему снится?       — Ладно, тогда мы выпьем немного огневиски.       Ригель не помнила, любит ли Рабастан выпивать, но попала в точку — он обрадовался, сказав, что до этого Нарцисса запретила ему приложиться к бутылке. Ригель достала на кухне огневиски и тайком влила прямо в горлышко крепкого Усыпляющего зелья и «Сна без сновидений» из личного запаса Малфоев — и этот детский трюк сработал.       Нарцисса и Люциус по-прежнему ждали ее в малой гостиной.       — Он ждет Темного Лорда и боится спать, — рассказала им Ригель. — Но я применила военную хитрость и усыпила его, не благодарите. Мне пора идти.       — Разве ты не останешься у нас? — удивилась Нарцисса. — Думаю, твои отец и мать могут прийти в себя в любой момент.       Именно этого Ригель и боялась.       — Загляну к вам завтра с утра.       — Ригель, им не понравится, что ты живешь где-то — и мы даже не знаем где, и не знаем, чем ты занимаешься, — серьезно произнес Люциус.       — Готовлюсь к экзаменам, собираюсь продолжать обучение, — солгала Ригель и притворно изумилась: — Разве я не рассказывала?       Люциус и Нарцисса обменялись многозначительными взглядами. Они так делали постоянно, но Ригель никогда не могла угадать, что они значат в каждый конкретный момент.       Она вышла из дома и, взмахнув рукой на прощание, исчезла в глубоких сумерках.