***
Накахара проснулся, как оно по обычаю бывает, ближе к часу дня. Сегодня выходной, так что такую прелесть он себе вполне может позволить. Лениво перекатываясь с одного бока на другой, он понял, что выспался вдоволь и подниматься можно. Открыв глаза, его взгляд тут же зацепился за… — Снег? — неверяще произносит он, подрываясь с кровати и буквально летя к окну. Всего два дня назад календарный месяц сменился на декабрь, но Накахара уже с предвкушением ожидал этого момента. Маленькие снежинки первого снега кружились, медленно опадая на землю. Перед ним открылся не серый мрачный пейзаж, а чистый и белый. Все вокруг было настолько светлым, что резало глаза. Мир стал как будто контрастнее, словно с фотографии под стеклом протёрли пыль. Все вокруг побелело и, казалось, движется теперь по-новому — легко и бодро. Побелели и дома, и деревья, и машины — весь мир покрылся белым покрывалом. Чуя очень любит снег. Очень любит зиму, новогоднюю суету, гирлянды, елки, дарить подарки, печь имбирные пряники. Зима — любимое время годы Накахары. Поэтому он каждый раз с трепетом и волнением ждет, когда же уже он появится. Этот день настал. Детский восторг и радость, что отразился на лице парня, трудно описать одними словами — это просто нужно видеть. В нем сразу появилась энергия, активность, динамичность — был живее всех живых. Стал мигом собираться, доставая свои любимые новогодние носочки и перчатки. Сегодня дома он точно сидеть не будет. Его вообще сложно заставить сидеть дома, когда на улице зима. Нужно приложить множество усилий для этого, ведь даже мороз под сорок его не остановит.***
Дазай с максимально унылым видом сидел на кухне, помешивая свой горячий кофе и наблюдая, как город все больше и больше покрывается снегом. Ему так не нравится морозы, холода, тысячи слоев одежды, которые не факт, что помогут и хоть что-то, да отморозишь себе. Да и зимой у него словно кто-то выкачивает все жизненные силы и хочется делать ровно ничего. Нет, кое-что все же есть — впасть в зимнюю спячку, как медведь, и проспать до марта. Но он так не может, человеческий организм просто не позволит, так что шатен очень завидовал этим мохнатым. Неожиданно рядом зазвонил телефон. Но еще большей неожиданностью стало увидеть там: «Клоун Чу». Осаму мигом поднял звонок. — Осаму, Осаму! Снег! Первый снег! — словно маленькое дитя, кричит в трубку Накахара. Слышатся его прерывистые вдохи и выдохи, словно он пробежал километровый кросс. — Да-да, я видел, первый снег. — Осаму, окно. Выгляни в окно. Дазай поднимался со стула со словами: «Да что я там не видел? Час уже гипнотизирую окно взглядом», но стоило ему взглянуть во двор, как его губы приоткрылись в удивлении. Кое-что он, все-таки, не видел: там, среди чистого белого снега, ярко выделялась рыжая макушка. Она была как солнце посреди белого полотна. Чуя, заметив коллегу в окне, стал радостно махать рукой ему, а потом демонстративно указал на надпись, которую он вытоптал самостоятельно «Хорек, пошли со мной». Дазай смотрел на это и он хотел глупо рассмеяться от этого. Накахара напоминал ему сейчас такого маленького ребенка, который впервые увидел снег. По ту сторону телефона слышится чужой заливистый смех, а своими собственными глазами он видит, как младший смеется, показывая всему миру свои ямочки. Тут же стало тепло и уютно, несмотря на мороз за оконной рамой. — Выйдешь? — с надеждой спрашивает Чуя. — А разве у меня есть выбор? Не отстанешь же, мертвого достанешь. Рыжик утвердительно хмыкнул и сбросил вызов. Жестом руки показал коллеге идти собираться и тот послушно скрылся в квартире. Последние пять лет Накахара встречал первый снег с Акутагавой, но в этот раз ноги сами понесли его в этот двор, к этому дому и под эти окна. Он же даже не особо помнил дорогу, как тут оказался — загадка. Опомнился лишь уже по прибытию, но это не важно. Провести день с Осаму, что может быть лучше? Совсем скоро старший появился на горизонте — выходил из подъезда с недовольным лицом, что-то бурчал себе под нос и неспеша направлялся к Чуе. Да, ему определенно не нравится зима, но как же сильно греет изнутри осознание того, что даже несмотря на всю нелюбовь, ради младшего он вышел. Шатен, который без необходимости вряд-ли вообще в такую погоду выйдет, сейчас без разбора, даже не спросив куда и зачем, без проблем вышел к нему. Чуя действует на него просто необычайно. Дазай, оказавшись рядом, поднял руки над головой Накахары, стряхнул с нее снег и вдруг голубые глаза погрузились в неожиданную тьму. Удивленный рыжик тут же вскрикнул и стянул с себя... — Шапка? — он таращится на нее, словно впервые увидел. — Без шапки уши отморозишь и они отпадут у тебя, — объясняет шатен и снова надевает ее на второго. — Волнуешься? — с доброй издёвкой спрашивает Чуя, сощурив глаза, но не сопротивляется. — Еще чего, — бесстрастно отвечают ему. Но, вопреки своим словам, старший тщательно осмотрел, чтобы шапка укрывала всю рыжую голову. Голубые глаза смотрели на коллегу завораживающе, пленительно-влюбленно. Рассматривали чужое лицо внимательно, как впервые, и не могли насмотреться: была бы его воля, Накахара так и стоял тут с ним, беспрерывно глядя. Маленькие красивые снежинки падали на торчащие из-под шапки шоколадные волосы, очаровывающе задерживаясь на них. Сказка. Ему казалось, что он попал в сказку. Эта забота с его стороны очень грела, так грела, что казалось, ему не нужна никакая шапка и перчатки, достаточно вот так быть рядом с ним и все будет хорошо. Первый снег подобен новой любви: такой же яркий, неожиданный, чистый. — Не смотри на меня так. — Не смотри на тебя как? — шепчет он в ответ. И на это Дазай умолк, подняв свои карие глаза и встретившись с чужими. «Не смотри на меня так, ведь я боюсь понять, что это значит» — осталось непроизнесенным.***
В метро невероятно огромное количество людей. Осаму это совсем не нравилось, он не любитель находится в скоплении и чувствует себя максимально неуютно. Тем более он вечно страшится средь всех этих незнакомцев выпустить из виду рыжика, так что стрессовая для него эта поездка. Все стало хуже, когда они приехали на ту станцию, где шатен никогда не был. — Осаму, извини, — вдруг раздается около уха. Тот вздрагивает, поворачивая голову и наблюдая поднявшегося на носочки Накахару. Лицо его было совсем не таким счастливым, как ранее, и глаза были наполнены безграничной виной. — Я не хотел причинять тебе столько дискомфорта, зря я повел тебя за собой. Старший почувствовал, как что-то укололо внутри. Тогда в туалете, видя перед собой разбитого Чую, он обещал себе, что не станет расстраивать его больше никогда, что будет приносить ему лишь положительные эмоции, счастье и улыбки. Что будет причиной этого. И сейчас, когда тот с таким искренним сожалением об этом говорил, Дазай хотел дать самому себе пощечину. — Чу, все хорошо. — Я же вижу, что нет. Твое негодование можно увидеть за километр. — Мне просто немного не нравится находиться тут, где так много людей. Выйдем и станет получше, — заверяет он и уже хотел было двинуться с места, как неожиданно его холодной руки коснулась теплая. Шатен вскинул голову, ошарашенно глядя на коллегу. — Не переживай, ладно? Все в порядке, этим людям до тебя нет дела. Каждый погружен в свои собственные проблемы и переживания. А если кто-то и посмеет сказать тебе что-то грубое, получит по лицу уже от меня. Я не дам тебя в обиду, Осаму, — успокаивает он старшего. Он старался говорить так, чтобы это не было слышно другим, но при этом, чтобы среди гула его услышал хорек. — А это, — он поднимает их переплетённые пальцы вверх, — чтобы ты помнил, что ты не один. Я с тобой. «Ты не один. Я с тобой» Дазай почувствовал, как сильно забилось его сердце и что тепло Накахары разрядом отдало в его тело. Последние слова произвели очень сильное воздействие. Это то, что он тайно мечтал услышать много лет, просто понять, что он не одинок и в этом мире есть хотя бы один единственный, кому он необходим. Конечно, был Накадзима и он помнил об этом. Но тот никогда ничего не говорил подобного вслух, а ведь маленькому ребенку внутри Осаму это так сильно хотелось услышать. Этот ребенок так жаждал, чтобы рядом с ним был тот, кто защитит его от внешнего жестоко мира. — А теперь пошли скорее, выберемся отсюда и пойдем веселиться, — покрепче сжав чужую ладонь, рыжик перешёл на легкий бег, дабы по-быстрее выйти из метро, где так некомфортно коллеге. На улице снова повеяло морозами, но когда в твоей руке другая теплая — становится уже все равно. Шатен шел за Накахарой, неотрывно глядя на их переплетённые пальцы, понимая, что они уже вышли из места, где огромное количество людей, но его не отпускают. Это же нормально, да? Там впереди младший что-то увлеченно рассказывает, но все слова проходят мимо ушей. Снова это борьба с самим собой. «Мне нравится, мне комфортно и уютно», — твердит одна часть. «Ты же знаешь, к чему это ведет? Успокойся», — не отстаёт другая. — А? — Чуя оборачивается, когда из его хватки пропадает ладонь. — Мы же уже вышли, больше нет необходимости, — поясняет Осаму, спрятав руку в карман. Рыжик слегка огорчённо проследил глазами за этим действием, но решил не принимать все близко к сердцу. — Идем-идем, мы почти пришли, — тряхнув головой и ярко улыбнувшись, он снова спешно двинулся вперед. Старший все еще не понимал, куда они идут и чем будут заниматься, но это неважно. С Чуей он готов на все: начиная от каких-то детских игр до невообразимо сложных или экстремальных заданий. Рядом с ним наполняешься жизнью и энергией, ощущение, что готов побороть все и вся, лишь бы это рыжее чудо улыбалось, освещая своей улыбкой жизнь Дазая. Они шли по небольшой торговой аллее. По бокам стояли маленькие деревянные домики, наполненные различным товаром, даже не только новогодним, а вот украшены они были очень красиво: с одного конца до другого были протянуты гирлянды, в основном белого или золотого цвета, были развешаны новогодние носки с монпансье, а также раздается тихая музыка. Казалось бы, только-только начало декабря и лишь сегодня выпал первый снег, но вокруг уже царила настолько сказочная атмосфера, что можно было подумать, что завтра уже Новый Год. Накахара только и делал, что на все оглядывался с сияющими глазами, указывал пальцем то туда, то сюда, обязательно говоря: «Осаму, смотри какая красота! А вон там, глянь!» Да, второй согласен, безупречная красота. Но не та, что по бокам от него, а та, что впереди, идет прямо перед ним и которая буквально светится от всего происходящего.***
— Что ж, я очень надеюсь, что ты умеешь кататься, а то будешь как корова на льду, — говорит Чуя и, открыв входную дверь, предоставляет взору карих глаз… — Каток? — удивляется Дазай, когда перед ним открылась покрытая льдом площадь, ограниченная бортиком и решеткой. Тут было не особо много людей, видимо, этот каток не особо популярен, но это и к лучшему. — Именно. Ну так что, какие у тебя отношения с коньками? — спрашивает младший, параллельно приобретая для них двоих билеты. Когда он закончил с этим, то махнул рукой, как бы призывая идти за собой, и направился к выдаче нужных вещей. — Плохие, — отвечает шатен, скептически окинув взглядом помещение. «На катке есть своя атмосфера. Там ставят в отвратительное положение людей, которые пытаются доказать, что они только друзья». — Почему я не сомневался? — хохотнул рыжик в ответ. Они, взяв коньки своего размера, отправились искать свободный ящик и скамейку. Ушло на это минуты три, все же, большинство было на льду, так как сеанс начался уже и парням придется ждать следующий. Чуе пришлось завязывать не только свои шнурки, но и чужие, так как Осаму совершенно не умел делать это правильно и своей попыткой лишь вызвал громкий смех младшего. «Вместо того, чтобы смеяться, лучше бы помог», — буркнул тогда первый и сквозь хихиканья коллега помог и завязал как нужно. Пока они ожидали начало следующего сеанса, Накахара пытался на руках, сидя и даже стоя объяснить старшему как верно ездить на коньках. «Ну елочкой, вжух-вжух в разные стороны и делов-то», — в сотый раз пытался объяснить рыжик и в сотый раз шатен негромко взвывал, роняя лицо в ладони. В конечном итоге, Чуя просто похлопал его по плечу и сказал, что далеко уезжать не будет, так что, если что, то поймает. — Отойди ты уже от бортика, хорек! — смеется с него Накахара, легко кружась рядом. Сам-то он с детства умел кататься, ведь с друзьями не по одному разу на зиму посещал каток. В любом случае, было бы странно, не умей он — фанат зимы номер один — кататься, согласитесь? — Ты же так не научишься. С того момента, как они оказались на льду, прошло минут семь, а этот бояка все не решается и на миллиметр откатиться от ограды. — У меня нет желания распластаться на этом льду, — недовольно отвечает Дазай и, наехав на ямку, чуть ли не падает, смешно прижимаясь к борту. — Чтобы я еще раз куда-то с тобой пошел. — Не злись, ну, — по-доброму говорит Накахара и подъезжает к коллеге. — Давай руки, таким образом у тебя будет и опора, и от края ты отдалишься, — он протягивает свои ладони вперед и почти сразу ощущает на них чужие. Уговаривать не пришлось. — А вот сейчас как уведешь на центр, отпустишь и я останусь там как бедный тонущий, — неизменно бухтит шатен. — Естественно! Так я и запланировал, — со всей серьёзностью отвечают ему и лишь когда рыжик натыкается на опасный блеск в чужих глазах, то спешит опровергнуть: — Да ладно тебе, я что, монстр какой-то? — вообще, весь вид Осаму так и кричал, что: «Да, монстр!», так что дабы не услышать этого, младший быстро продолжил: — Я не обману тебя. Доверься мне и поехали. И он доверился. Накахара, как профессионал, ездил спиной вперед, вызывая ворчания и удивления у старшего, мол, как он так легко и свободно ездит, не глядя вперед? Он тянул за собой неуклюжего Дазая, который правда старательно пытался переставлять ноги так, как нужно. «Отзеркаливай мои движения. Когда я делаю движение ногой, то делай также, только в другом направлении», — в который раз говорил рыжик. Через какое-то время Осаму понял принцип и вошёл в ритм, уже смелее ощущая себя на льду. В какой-то момент младший и вовсе отпустил его руки, давая возможность прокатиться самому, но это была так себе идея. Шатен тут же почувствовал себя неуверенно и некомфортно, равновесие медленно терялось, ноги стали выполнять все более резкие и хаотичные движения, а руки рефлекторно раскинулись в воздухе, что только усугубило положение и в итоге привело к падению Дазая. Но сильно он не пострадал — буквально в последний момент его под локоть подхватил Накахара, значительно смягчив падение. Он по-доброму смеялся с неуклюжества коллеги, помогая ему подняться, а после отряхнул одежду от снега. — Падения — это часть учения, — со всей возможной серьёзностью говорил рыжик, а после со смехом еле удерживая бурчащего старшего, чтобы тот не ушел с катка. — Я больше не отпущу, честно, хорек! Да, шатен ворчал все время, говорил, что никогда больше не пойдет за Чуей, что лучше бы он дома посидел, чем старался сейчас удержаться на ногах, однако рыжик замечал его секундные улыбки, которые явно твердили об обратном. Таков уж Дазай — ему трудно сказать, что он ощущает на самом деле и за это нельзя осуждать. В глубине души он верещит как маленькое дитя, — Накахара уверен! Еще он уверен, что при следующей попытке позвать его гулять — Осаму согласится. Уверен, что тот из раза в раз будет недовольным снаружи, но сиять внутри. Когда-нибудь Чуя донесет до него, что показывать свои эмоции — это нормально. Это искусство — не прятать чувств. Проявлять чувства и эмоции — это естественно. Что показывать их — это не стыдно. — Ну как тебе? — спрашивает младший, оказавшись впереди коллеги — он повернулся к нему лицом, идя спиной вперед. Они, уставшие и покрасневшие, вышли с катка, отправившись далее. Уже стемнело, хотя на часах было всего лишь полвосьмого — таковы уж законы зимы. — Ужасно, — отвечает Дазай, чем вызывает звонкий смех у второго. — Тебе же понравилось! — настаивает рыжик. — Нисколько. — Вре-ешь, Дазай Осаму, врешь и не краснеешь, — цокает он и наигранно-разочарованно качает головой. А потом вдруг резко останавливается, заставляя то же самое повторить и шатену, протягивает руку к чужому лицу и снимает шарф. — А ну-ка, — он оказывается очень близко к коллеге, после чего принимается внимательно разглядывать теперь уже не скрытую под тканью часть лица, вызывая полное недопонимание у старшего. — Ага! Попался! — Чуя вдруг тыкнул пальцем в его щеку и победно улыбнулся: — Ты красный. Врешь значит. Конечно, каждый из них знал, что покрасневшие щеки и нос стали свидетельством мороза, который опустился на землю с приближением вечера. Накахара специально воспользовался этим, дабы ввести Дазая в ступор и одержать сокрушительную победу. — Ладно-ладно, — со смешком говорит старший, взмахивая ладонью. — Ты выиграл, клоун. Чуя, показав ему кончик языка, как знак того, что он лузер проигравший, довольный возобновил свой путь. Шатен подумал, что правду говорит фраза: «Первый снег делает из нас детей», и двинулся за младшим. Он не стал спрашивать, куда тот вновь их ведет, ведь это не важно. Не важно, пока перед ним маячит голова с рыжими волосами, активно жестикулирует и что-то рассказывает. Не важно, главное, что с ним. «За тобой, Чу, хоть на край света» Далее были минут десять пешей ходьбы, во время которой Накахара снова попросил рассказать ему о звездах. Он любил их, безусловно, они манили посмотреть на них лишний раз или вовсе задержать свой взгляд на небосводе, разглядывая каждую сияющую маленькую точку. Но не меньше он любил бархатный голос шатена, что во время рассказа о чем-то, что касалось астрономии, наполнялся живостью и интересом. Он любил слушать его, видеть, как тот изнутри сияет, говоря о том, что любит. А Дазаю нравилось, что это не просто «дабы заполнить тишину». Ему нравилось, что тот действительно не просто слушает, а слышит его, внимает и запоминает. Ему нравилось, что голубые глаза были наполнены искренним любопытством и внимание. Ему нравилось, что Чуя мог прервать его со словами: «А, я помню, ты говорил!» и, хоть с мелкими недочетами и ошибками, но пересказывал все то, что Осаму говорил ему ранее. Ему нравилось быть интересным, важным, нужным для кого-то. Для него.***
— Припоминаешь такое? — с улыбкой спрашивает рыжик, обводя рукой заведение позади себя. — Как забыть то место, где мои любимые джинсы были испорчены? — парирует старший, из-за чего первый закатывает глаза. Ну вечно он только плохое помнит, что за человек! В общем-то, Накахара привел их в то самое кафе, где они были два месяца назад, в их самую первую прогулку и где, действительно, рыжик вылил кофе на чужую одежду. Но его же вывели из себя, так что вина не полностью на нем! Тем более, потом они ходили по магазинам несколько часов, дабы выбрать Дазаю новую пару. Так что не надо тут. Зайдя внутрь, младший помахал своим приятелям, что тут работали, получив ответное приветствие, а после провел их в самый конец помещения. Ровно туда же, как и тогда, за столик в конце. Кажется, Осаму понял эту отсылку и не сдержал усмешки. — Только не надо снова на меня проливать что бы там ни было, — шутливо просит он, коротко смеясь, когда его одаривают зловещим взглядом. — Ты всю жизнь будешь мне это припоминать, да? — Нет, что ты, — после чего получает легкий удар в плечо. Парни заказывают мокко и медовый раф. Все как тогда, как в первый раз. Но отличие все же есть. Незначительное, но масштабное одновременно. Их чувства к друг другу. Тогда Дазай еле позволил себя вытащить куда-либо, был действительно раздражителен и недоволен, а все, чего он хотел — поскорее покинуть эту компанию. А Накахара с усилием воли оставался рядом с ним, вновь и вновь пытаясь наладить контакт. Медленно, но верно они сблизились и продолжают это дело. Только стоит об этом подумать и у рыжика непроизвольно сжимается сердце — отличие есть еще в кое-чем. Чуя влюблен в Осаму. Влюблен в его улыбку, в его глаза, в его волосы, в его смех и паутинку, что образуется у глаз во время него. Ему нравится быть с ним, разговаривать с ним, касаться его, заставлять улыбаться, смеяться, ворчать, бухтеть, нравится ощущать теплоту, исходящую от его взгляда или прикосновений. Накахара предлагает ему свое сердце, которое уже ему принадлежит, и руку, на которую он всегда может опереться. Но Осаму не влюблен. Он не испытывает всего то же самого, что первый. Для него Накахара — коллега, в то время как для него он что-то большее и серьезное. Подперев голову рукой, он с легкой улыбкой наблюдал, как человек напротив размешивает свой только принесённый раф, вспоминает, на чем он остановил свою историю из детства, что так резко вспомнил и не мог не поделиться ею. А когда ощутив на себе взгляд, поднимает голову, задавая немой вопрос: «Что такое?», получает в ответ короткое мотание и призыв к продолжению рассказа. «Мир не черно-белый, как в старых фильмах, конечно, мне известно это. Однако в вопросе любви все именно так. Пускай кто-то попробует поспорить: она же либо есть, либо нет. Взаимная любовь — это ведь всегда так сложно. Почти невозможно. Но почему же эта доля выпала на меня? Почему это происходит со мной? Почему я не могу быть счастлив с тобой?»