***
Накахара напросился в гости к Дазаю. Сделать это было, конечно, сложновато, учитывая всю тяжесть шатена, но разве рыжик из тех, кто так просто отступает? Он будет стоять на своем до последнего, пока не получит желаемого. Таков уж он. А Осаму, безусловно, знал это, но повыделываться для приличия нужно было, верно? Верно. Парни зашли в квартиру, что была погружена в мрак и тишину. Было всего пять вечера, но зимняя пора дает о себе знать ранними потемнениями. Чуя, быстренько скинув с себя одежду и обувь, прошел в глубь квартиры, оглядываясь с любопытством и интересом, рассматривая каждую вещицу. Смотрел так, будто тут впервые, хотя уже был однажды. Он сослался на то, что в прошлый раз не успел поглазеть на что-то кроме кухни и прихожей. Пока Дазай снял пуховик и ботинки, Накахара уже успел пройти половину зала и подошел к одной из тумбочек, где находились рамки с фотографиями. — О боже! — воскликнул рыжик, взяв в руки одну из них. — Это что, вечно недовольный и надутый хорек? — изумляется он. Шатен хмурится, не понимая, что именно тот имеет ввиду, и что вызвало столь бурную реакцию, так что неспешно подошел к умиляющемуся коллеге. Он заглянул ему за плечо и, протянув короткое: «А», — наконец понял. Там, на фотке, что была сделана явно на каком-то празднике, так как на фоне была арка из белых и желтых надувных шариков, были мужчина с каштановыми волосами, но с голубыми глазами и женщина с русыми, но карими глазами. Глянуть на Осаму и точно смесь их! Замужняя пара совместно держала на руках маленького ребенка, который буквально светился в объятьях родителей и ярко улыбался. Накахара никогда не видел Дазая таким. Таким живым. Он любовался этим маленьким счастливым личиком, аккуратно проводя по стеклу, под которым и находилась фотография, подушечками пальцев. Дазай поднял взгляд со старой рамки на младшего и не смог сдержать легкой улыбки, когда увидел как завораживающе смотрели голубые глаза на это. Он, после отвернувшись, не заметил как резко в чужом взгляде промелькнула боль. Рыжик подумал о том, что в детстве его коллега определенно был солнечным ребенком, совсем не таким угрюмым и хмурым, каков он сейчас. Он, как и многие, радовался мелочам, легко общался и знакомился с людьми, притягивая к себе чем-то неизвестным. Что уж, Осаму и сейчас манит, обволакивает своими загадочными путами, но уже так просто за этими путами не последуешь. Сейчас, чтобы следовать за ними, нужно изначально пробить не одну каменную, нет, бетонную стену, пройти сквозь ловушки и засады, чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к сердцу шатена. Не каждый готов тратить на это свои силы. Не каждый смел, чтобы пробраться через это. Они, скорее, предпочтут обходить его стороной, с силой выпутываясь из этих тайных пут. Но Чуя решился. Чуя не отступает так просто, не кидает начатое дело и доводит все до конца. И он совсем не жалеет потраченного времени, слез и сил. Так вот. И сейчас видеть, как это солнце было потушено, неимоверно больно. Но у Накахары есть цель — воскресить это солнце, заставив его светить еще ярче, чем раньше. Он будет стараться, готов отдать все, лишь бы Дазай снова так беззаботно улыбался не только с ним. Чтобы его круг общения был чуточку больше, чтобы люди не боялись проходить рядом с ним и чтобы могли перекинуться хотя бы парой добрых слов.***
— Ладненько, я вам принес текста, — ловко перескочил парень на другую тему и протянул коллегам папки. Рыжик принимает их, благодарно кивая. — Кстати, Раян хотел вам что-то сказать, так что попросил прийти чу-у-уть, — он показал пальцами жест «немножко», — чуть раньше. — Ага, понял, спасибо, — отвечают ему, после чего тот удаляется из комнаты. — Как думаешь, что он хотел сказать? — Накахара оборачивается на старшего. — Черт его знает, — он пожимает плечами, не имея ни малейшего представления. — Может насчет того, что в сериал преобразуют фильм? — Думаешь? — с сомнением спрашивает младший, приложив к губам папки. — Предполагаю. — Он нам об этом в электронном виде сообщал, нет смысла в повторе, — раздумывает Чуя, максимально серьезно подойдя к этой теме, словно ему там сейчас приговор вынесут. Неожиданно на голове появляется ладонь и рыжик поднимает глаза на второго. — Чего гадать, м? — с улыбкой говорит он, потрепав рыжие волосы. — Пошли узнаем, — и он, убрав руку, а также ловко вытянув свою папку из чужой хватки, двинулся к выходу. Зрачки младшего расширились, а кончики пальцев еле заметно дрогнули. Он ощущает себя маленьким влюбленным подростком, который тает от любых слов и прикосновений. Конечно, это не взаимно, парень знает, ясно как день, но эти действия с его стороны поселяют где-то глубоко-глубоко в душе маленький, совсем маленький огонек надежды. Ему так жить чутка легче и проще. «Самообман», — едко подкидывает сознание и Чуя, тряхнув головой, спешно следует за шатеном, что уже скрылся за дверью. Вечно громкого Раяна найти несложно — вокруг него всегда много людей, много шума и разных голосов. Кажется, его социальная батарейка никогда не разряжается и тут можно только позавидовать. Так что, когда актеры оказались на съемочной площадке, не много потратили времени, чтобы отыскать нужного человека. Переглянувшись, парни усмехнулись — поняли друг друга без слов, — и совсем скоро подошли к режиссеру. — Мои дорогие! — восклицает мужчина и приобнимает их. Толпа, собравшаяся вокруг него, медленно расступилась, давая возможность ему поговорить с главными героями. — Как вы? Как спалось? Вы выспались? Снилось что-то сегодня? А вы позавтракали? В метель не попали? Не замерли? Готовы работать? Прочитали текст? А что насчет… Дазай кинул полный отчаяния взгляд на младшего, вызывая у второго тихий смех. Эта тирада могла бы продлиться целую вечность — юноши уверены, — поэтому Чуя вклинился в его монолог, спасая и себя, и коллегу. — А вы, как всегда, активны и общительны, — улыбается Накахара, даже не думая отвечать на весь тот поток вопросов. Он банально их даже не запомнил, о чем уж тут говорить. И пока тот не убил их своим следующим долгим и громким ответом, сразу задал свой вопрос: — Вы о чем-то хотели нам сказать, да? — Сказать… — задумчиво повторяет он, почесывая подбородок. Забыл уже, что-ли? Склероз наступает на пятки. — Точно! — он вскидывает голову, широко улыбаясь, но та вдруг резко померкла. Неожиданная и внезапная смена настроения мужчины заставили актеров непонятливо уставиться на того. Раян стал серьезным и обратно уселся на свой стул, скрестив руки в замок. — Вы читали текст? — те отрицательно качнули головами: «Нет, не читали, не успели». — Что ж, сегодня снимаем сцену, где вы должны поцеловаться. Чуя и Дазай синхронно вздрогнули и даже синхронизировались в задержке дыхания. Конечно, каждый из них в душе знал, что этот момент неумолимо близится и если у первого это вызывало более волнительно-приятные чувства, то второго это просто вгоняло в страх. Он же помнит. Он помнит прошлый раз. Помнит свои чувства и ощущения в тот момент, как бешено билось его сердце, только непонятно от чего — страха или удовольствия. Еще он помнит мягкие губы и нежные прикосновения, помнит, как чужие пальцы запутывались в его кудрявые волосы, приятно оттягивая. Он помнит сладкий вкус, который оставил коллега после себя. Помнит, как он шептал ему: «Не бойся», опаляя своим горячим дыханием. Он помнит и ему страшно повторить. А если захочется еще и еще? Снова и снова? А ему захочется. Они сидели на софе, ожидая момента, когда придет их время сниматься. Сидели близко — соприкасались плечами друг друга. После новости от Раяна, парни не произнесли ни слова, каждый обдумывал это в своей голове. Все было бы гораздо проще, если бы они не были так близки, между ними не было связей и они бы, поцеловавшись, сразу забыли. — Осаму, а, Осаму, — неожиданно раздается рядом и он вздрагивает, понимая, какая фраза будет следующая. Это уже было и у него жесткое дежавю. — А ты целоваться-то умеешь? — рыжик стрельнул глазками, желая просто так подшутить, дабы разрядить обстановку. Шатен умолк. На самом деле, с прошлого раза он что-то помнил, но тогда он был больше поглощён тревожными мыслями, нежели сосредоточен на том, чтобы запоминать и вникать в чужие действия. Но «что-то» хватило бы, чтобы поцеловаться на съемках, отчего же Дазай сейчас молчит? Разум и мысли кричат: «Да! Ответь да!», но почему губы шевелятся иначе? Ему бы хотелось лишний раз почувствовать вкус чужих губ на собственных, его холодные пальцы на своей щеке, но… — Да, умею. Рыжик удовлетворенно улыбнулся, кивнув. Конечно тот умел. Ему двадцать три года, как же ему не уметь? Это был скорее риторический вопрос, не требующий ответа. Он задержал взгляд на чужом лице и заметил как бегают карие глаза по всему помещению, а пальцы нервно постукивают по колену. Откинувшись на спинку дивана, Накахара ободряюще сказал: — Ну, чего ты, в штаны уже наложил? Не переживай ты так, поцелуемся и забудем, — он передает всю это легкость и простоту, с которой говорил, и шатену, заставляя его чутка расслабиться. — Это же наша работа, коллега, — Чуя подмигнул ему и, хлопнув по плечу, куда-то направился. Осаму улыбнулся ему в спину и одними губами, совершенно беззвучно произнес: «Спасибо». Было в Накахаре нечто такое, что запросто могло и успокоить, и приободрить, и поддержать его самого. Нечто необычное, чего нет в других, буквально сама судьба кричала, что это именно тот нужный ему человек. Как там было? Свое, родное, ни с чем не спутаешь? Вот и шатен, наблюдая, как младший забавно оглядывается в толпе, пытаясь найти своего менеджера, подумал, что вот, наверное, его родное. «Бред, не глупи», — раздается в голове, словно отрезвляя. Точно. Бред.***
— Так, ну что, морально готовы? — спрашивает Раян, подходя к актерам. Парни, прежде чем обернуться на режиссера, переглянулись и рыжик улыбнулся одними глазами, как бы уверяя, что все будет хорошо. — А разве у нас есть выбор? — и получает усмешку со стороны мужчины. — Да и, соглашаясь на эти роли, мы знали, что однажды такое наступит, так что, — Чуя спокойно взмахивает рукой и направляется на съемочную локацию. Шатен, не желая что-либо отвечать, просто кивнул, поддакивая словам коллеги. — Начали! — Отпустил, — ледяным голосом произнес Марк, которого схватили за запястье и хватка была слишком крепка, чтобы из нее вырваться. — А иначе что? — насмешливо произносит Нейт, дернув рукой и рыжик оказался к тому еще ближе. Носы парней буквально в десяти сантиметрах друг от друга, а их дыхание смешивается. Голубые глаза скользят по чужому лицу, замечая совершенно новые детали, которые ранее он никак не мог заметить издали. Но взгляд конкретно застревает на его губах, по которым Нейт провел кончиком языка. Явно желая привлечь так внимания! И когда он смог добиться этого, то с его уст сошла усмешка. Три секунды. Рыжик резко поднимает взгляд на второго, в котором так и читается все его негодование. Он снова предпринимает попытки выбраться или хотя бы немного отступить, но не выходит. Две секунды. Шатен, медленно прикрывая глаза, приближается к чужому лицу. В последний миг он замечает, как бегают глаза одноклассника, а ресницы его слегка подрагивают и в голове всплывает вопрос: «Это он так хорошо играет или…» Одна секунда. Много сил Осаму пришлось приложить, чтобы самому держать себя в руках, чтобы не дать подобраться к себе страхам, мужественно отбрасывая их куда подальше. Нейт наконец приблизился, но не дотронулся, зависнув в нескольких миллиметрах от младшего. Он чувствует тепло его тела, его дыхание. Ноль. Марк упирается свободной ладонью в грудь старшего, но это его не спасает — его губ касаются чужие. Нейт не спеша изучал губы Марка. Его прикосновения были мягкими, но цепкими, словно он спрашивал разрешения — смотрел, что предпримет рыжик. Вопреки его действиям до, сейчас он не стал сопротивляться, наоборот, поддался вперед сам. Ему нравились эти ощущения. Нежные и требовательные. Младший приоткрыл рот, чем сразу же воспользовались, немедленно скользнув языком по зубам. Сердце стучало в висках. Шатен гладил чужую шею, ухо, щеку, заставляя Марка буквально плавится и обвить руками — вторую ладонь отпустили, — шею Нейта, чтобы не упасть. Эта мягкость вообще никак не сочеталась с характером старшего и эти мысли вызвали у рыжика смешок. Шатен скользнул одной рукой вниз — от шеи, по спине, к талии, вызывая табун мурашек, а после крепко сжал. Тяжелый и удивленный выдох сорвался с уст Марка, заставляя распахнуть глаза. — Снято! Актеры резко отстраняются друг от друга и Чуе кажется, что он сейчас упадет. Он не может посмотреть на шатена — ему страшно. Страшно увидеть в его глазах отвращение, тревогу, боязнь. Он шарит глазами по полу, стараясь выровнять свое сбитое дыхание, отчетливо слыша, как тяжело дышит и Осаму. Его кто-то подхватывает под локоть и уводит, а далее слышится: «Отлично, перерыв!». Отлично? Он бы так не сказал. Нет, как бы, все супер, но о боже, держите его семеро или он сейчас упадет. Накахара еле совладает со своим телом, перебирая ногами и твердо держась на них, стараясь поспевать за человеком. Отрезвляет и приводит в чувства его неожиданно холодная вода в лицо. — Как знал, ну, — слышится рядом голос друга и Чуя слабо улыбается. — Спасибо. Останься он там — ему понадобилось бы немало времени, чтобы прийти в себя, но Акутагава явно уже слишком хорошо знает его, знает, что его хрупкое влюбленное сердце может не выдержать такого, чтобы видеть такое наперед и действовать. Он, уперевшись боком в кафель, молча наблюдал за актером, что вновь и вновь умывал лицо в воде. Непонятно — смывал он остатки того дурманящего поцелуя или пытался скрыть слезы. — Мне грустно, что это всего-лишь сценарий, — негромко сказал Чуя, подняв голову и устремив свой взгляд на отражение в зеркале. Отчего-то его нижняя губа начала дрожать, а к горлу подступил ком. — Не раскисай, Чу, — на его плечо опускается дружеская рука. — Не сейчас.***
До Нового Года оставалась неделя, когда Раян объявил о зимнем отпуске на четырнадцать суток. Прощался на это время со всеми чуть-ли не слезно — особенно с Чуей и Дазаем, — словно больше никогда не увидятся. Город все больше покрывался снегом, сугробы становились выше и глубже, мешая нормально передвигаться. Метели стали все чаще, а из-за сильного мороза на окнах появились узоры. Многих это, конечно, могло расстроить, но не Накахару, который с каждым днем все больше и больше радовался, ведь совсем скоро наступит праздник. Его любимый праздник. Неделя до Нового Года прошла совсем не скучно. В один из дней он вместе с Акутагавой, Дазаем и Накадзимой, дружно взяв тюбинги, отправились кататься с одной из самых высоких гор в их районе. Уломать Осаму и Ацуши было, конечно, сложновато, но кто такой шатен, чтобы отказывать Чуе? И кто такой Накадзима, чтобы отказать Рюноскэ? Ах да, неожиданно для двоих первых эта парочка оказалась довольна близка. Своего шока не скрывал даже Дазай и — представьте себе! — задавал им обоим вопросы, пытаясь понять, а как это и когда это вы успели сдружиться? Те лишь туманно отвечали, что на съемках, на Дне Рождении Раяна, ну как-то так вышло, закрутилось. Чуя и Осаму недоверчиво косились на них, но поняв, что конкретного ответа не получат, просто сдались. И они весело проводили время: шутки, разговоры, смех, горячий шоколад, мокрые варежки и одежда, лица в снеге, — но от Накахары все же не скрылись те секундные моменты, когда Ацуши был пассивно-агрессивно настроен против него. Далее, опять же в один из дней недели до праздника, Чуя пригласил Осаму сгонять в кино на мультфильм, который он очень сильно ждал. Дазай, как тому положено, сначала отнекивался, мол, «я что тебе — ребенок? Да и ты, вроде, не маленький», но рыжик уже даже не доводил свои «приставания» до конца, ожидая положительного ответа, ведь так и так знал, что он пойдет. Поэтому он, отвечая: «Ура, ты лучший, буду ждать тебя через полчаса», сбрасывал трубку. Шатен каждый раз улыбался, когда тот говорил: «Ты лучший» — и, кажется, ожидал звонки коллеги ежедневно, лишь бы слышать в конце эту фразу. Когда они пришли в кинотеатр, свободные места были лишь сбоку, откуда бы: «Там точно ничего не будет видно!», — по словам Накахары и свободные места на последнем ряду. Конечно же, купил он билеты именно на него. И когда они шли в зал, то пошутил: «Не боись, я тебя не зацелую», — подмигивая старшему. Дазай сильно смутился, но всем своим видом старался не показывать этого, но Чуя знал и читал его как открытую книгу, поэтому это у него вызывало добрый смех. Просмотр прошел хорошо, за исключением пары моментов. Например, сильно бьющееся сердце Накахары, когда шатен уложил свою голову ему на плечо, сказав, что у него заболела шея. Или же когда их пальцы случайно соприкасались, когда они брали попкорн из общей коробки. А когда получалось так, что они брали один и тот же кусочек, это вообще кошмар! Там шаг до инфаркта, честное слово. Настал день для того, чтобы заняться квартирой. Чуя, позвонив Акутагаве и предложил по обычаю, вместе украсить его елку, то услышал: «Э-э, прости, в этот раз никак, у меня дела», — глубоко обиделся. Какие дела такие? Это же их ежегодный ритуал. Но когда он в последний момент услышал на фоне голос Ацуши, то обида мигом развеялась и он кинул: «Ну-ну, развлекайся со своими делами». Он уже решил, что победа за ним, один ноль, но счет мигом поменялся, когда ему прилетело в ответ: «Думаю, ты не менее повеселишься с кое-кем другим, друг мой». Что ж, ладненько, один один. Играем дальше. Через сорок минут на его пороге стоял Дазай, весь в снегу и с красным носом. Рыжик ткнул его в нос и посмеялся, сказав, что он Санта Клаус. С визгами он тут же отпрянул, когда в него прилетел снежок. Сначала он заварил теплый чай и они душевненько посидели на кухне, даже не заметив, что за окном уже стемнело. — Чу, — вдруг обращается он к младшему, помешивая ложкой слегка остывший напиток. Голубые глаза заинтересовано поднялись на него. Парень еще с минуту помолчал, явно сомневаясь спрашивать или нет, но все же спросил: — А что будет, когда закончатся съемки? — А? — не понял тот. — Ну-у, закончим сниматься, потом там будут выбирать лучшие кадры, склеивать, редактировать, потом… — Нет, ты не понял, — прерывает он Чую. — Что будет… — он снова умолк, запнувшись, — с нами? — С нами? — Ну, с нашими взаимоотношениями там, — шатен трет ладонью шею, замявшись. — Хотя ладно, забудь. Накахара мягко улыбнулся. Он знает, что тому тяжело говорить о своих эмоциях и переживаниях, так что упустить и «забыть» такой момент он просто не в силах. — А что ты хочешь? — спрашивает рыжик, но ответа не получает. Он вздыхает и тепло произносит: — Не переживай, все будет хорошо. Осаму поднял свой взгляд. Ему явно этого не хватало, ведь это понятие растяжимое. — Мы будем продолжать видеться? — Конечно. — И наше общение будет таким же? — Таким же. — То, что мы не будем вместе работать, никак не повлияет? — Никак не повлияет. Тишина. — Точно? — Я хочу на это надеяться, Осаму, — он положил свою ладонь поверх чужой и несильно сжал. На его губах промелькнула облегчающая улыбка. — Чуя и Осаму — навечно и навсегда. Хорошо звучит, да? — шатен кивнул. Очень даже хорошо. А далее они вместе с громкой музыкой, танцами и смехом украшали елку, спорили, как будет лучше и в каком месте стоит повесить тот или иной шарик, долго выбирали какую гирлянду на елку, а какую в комнату. Это было так уютно. Так по-семейному. А потом они, уставшие, но счастливые, завалились спать. Накахара отдал свою кровать гостю, а сам улегся на соседнем диване. Конечно, не сразу они уснули, еще немного поговорили о разном шепотом. Почему шепотом? Без понятия. Но все это создавало невероятную атмосферу. Шатен уткнулся лицом в подушку, которая была пропитана чужим запахом и впервые так быстро уснул. Тридцать первое декабря. Наконец долгожданное число настало. Проснулся Чуя в настроении, что лучше не бывает и кинул взгляд на телефон — три часа дня. Там уже ему накидали открыточек по типу «С наступающим!», но он предпочел проигнорировать все, кроме смешной картинки Акутагавы и короткого сообщения от Осаму: «С наступающим». Обычно Новый Год Накахара праздновал так: проснулся, потянулся, пошел заварил кофеек и уселся смотреть какой-то новогодний фильм или же сериал. Потом он любил под музыку готовить пряничное печенье, которое у него получается как нельзя вкусно. А далее в дверь звонил Рюноскэ, одетый в шапку Санты Клауса и с подарком в руках. Они обменивались ими, смотрели на реакции друг друга, а потом бежали готовить банальщину, без которой не может быть ни один новогодний стол. А уже ближе к полуночи они выходили на улицу и гуляли по ночному зимнему городу. Но в этот раз Накахара захотел видеть рядом с собой другого человека. И он уже спохватился за телефон, желая позвонить ему, но вдруг остановился. В мыслях возникла одна идея. Идея, что должна была решить все. Он не позвонил и не написал. Но поставил громкость уведомлений на всю, чтобы наверняка услышать. Чуя смотрел фильм, каждые десять минут кидая взгляд на гаджет. Но ничего. Чуя готовил печенье, каждые десять минут проверяя уведомления и журнал вызовов. Но пусто. Чуя убирался в квартире, каждые десять минут останавливаясь и прислушиваясь к гробовой тишине, желая услышать в ней рингтон его звонка. Но он молчал. Чуя положил телефон перед собой и уселся рядом в немом ожидании. Он желал, нет, буквально молился, хоть и атеист, чтобы он позвонил, написал сообщение. «Пожалуйста, напиши мне» Надежда теряется совсем, когда на часах уже девять вечера, а ему так и не пришло ничего. Он вздохнул — скорее разочарованно, — и взял гаджет, чтобы позвонить Рюноскэ и спросить к скольки он придет. Палец уже нажимал на «вызов», когда сверху появилось пуш-уведомление: «Чу, ты занят сегодня ночью? Проведем Новый Год вместе?». Голубые глаза буквально засияли в темноте, а улыбка нарисовалась такой радостной, как никогда раньше. Написал. Он написал. Счастливый крик он не смог сдержать, слишком окрыленный таким поворотом событий. Счастлив. Чуя так счастлив. Значит все решено.***
Они шли по городу, что давно был окутан темнотой, но и из-за огромного количества ярких гирлянд и вывесок было достаточно светло. Вокруг ходили такие же счастливые люди с улыбками, вокруг раздавалась заезжая, но любимая «Last Christmas» и запах печенья. По улицам шастают Санты Клаусы с мешками, наполненные подарками, и подходят к рандомным людям, спрашивая у них какие-то вопросы и за правильные ответы предоставляя небольшие презенты. — Есть одно место, куда бы я хотел тебя сводить, — говорит Дазай, остановившись на развилке. — Я весь во внимании. — Ну уж нет, будет сюрпризом, пошли, — он кивает головой, как бы призывая следовать за собой, и Накахара послушно идет за ним. Здесь, на дороге, которой они идут, Чуя никогда не был. Здесь менее многолюдно, не так пестрит цветными огоньками и многие магазины уже закрыты. На все вопросы подобные: «Ну куда мы идем? Хотя бы намекни! Ну хоре-ек», — Осаму лишь загадочно отмалчивался и рыжику ничего не оставалось кроме как смириться со своей участью и спокойно следовать за старшим. — Мы почти пришли, — спустя минут семь оповещает шатен. Чуя запыхался — они поднимались все это время на какой-то холм, где нет ступенек и лишь слабо протоптана дорожка и, услышав это, заметно обрадовался. — Но сначала, — он, зайдя за спину коллеге, закрывает его глаза своими ладонями, — чтобы было интереснее. — Меня все больше посещает мысль, что ты хочешь меня убить, — высказывает свои предположения Накахара и у него мурашки проходят по коже, когда его смех раздается так близко. Буквально около уха. — Верь мне. — Верю. Осаму ведет его так минуты три и они, наконец, доходят до нужного места. Убрав свои руки от чужого лица, он становится рядом, бок о бок, но не смог удержаться от того, чтобы повернуть голову на профиль парня, у которого, кажется, сердце замерло от этой красоты. Накахаре всегда было интересно как выглядит его город с высоты птичьего полета, но, разумеется, крыльев у него нет и летать он не может. А об этом месте даже не догадывался. Месте, где город как на ладони. И сейчас он стоит прямо тут. Небольшое пространство, огражденное железными перилами, находящееся на самом высоком холму. Тут совсем нет людей, видимо, мало кто знает о нем. А зря. Видно чуть-ли не все-все места, один край и ему противоположный. Яркий, разноцветный, сияющий он предстал перед рыжиком, заставляя от восхищения слегка приоткрыть рот. Вдруг внезапно раздался громкий звук и он повернул голову — салют. На ночном звездном небе разными цветами разлетелись множество огоньков, формируя надпись: «С Новым Годом!», хотя до него еще пять минут. — Осаму, это… — завораживающе шепчет младший, разглядывая пейзаж. — Невероятно, да? — О да, прекрасно подходящее слово для этого места. «Но невероятное не место, а ты, Чуя» Достав из кармана бенгальские огни, парни принялись их зажигать. Им понадобилось попытки четыре, чтобы наконец получилось зажечь огонек, ведь сильный ветер мешал это сделать. — Фото! Давай сфотографируемся, — предлагает рыжик, доставая телефон. — Возражения не принимаются, — предупреждает он и открывает камеру. — Улыбайся, хорек. Они, соприкоснувшись головами и бенгальскими палочками, оба улыбнулись. На их волосах красиво опали снежинки, а задний фон придавал фотографии красочности и яркости. Щеки вместе с носом красные, губы потрескавшиеся от мороза, но они счастливые. Начался отсчет до полуночи. Парни, уперевшись локтями в перила, молча смотрели на город. Накахаре кажется, что это его лучший Новый Год, самый комфортный, уютный и счастливый. Десять секунд. — Осаму, а, Осаму, — привлекает он внимание шатена. Восемь секунд. — М-м? — тянет тот, устремив свой взгляд на собеседника. Но тот не смотрел. Семь секунд. — Как считаешь, чудеса в новогоднюю полночь случаются? Пять секунды. — Конечно, — отвечают ему, но Осаму совсем не понял к чему это. Четыре секунды. Накахара не ответил, а просто молча кивнул. Три секунды. Дазай смотрел, как голубые глаза устремились в одну точку, не шевелясь. Две секунды. Одна секунда. Оглушающие фейерверки раздались с разных сторон и мест города, яркими красками окрасив ночное небо, но это ничто по сравнению с тем, что сказал рыжик: — Я влюблен в тебя. У Дазая сердце пропустило удар, а все шумы ушли на задний план. В голове набатом звучали лишь эти слова, повторяясь снова и снова. Он не знал, что ощутил в этот момент. Он не знал, что именно нужно сделать. Он не знал, что нужно сказать. Он совсем ничего не знал. Накахара слышал, как медленные шаги сменились на бег. Осаму убежал. Так по-детски. Убежал, оставив его без ничего. Оставил его одного с этими проклятыми чувствами. — А ведь я никогда не верил в чудеса, — с горькой усмешкой говорит он сам себе. Все в порядке. Все хорошо. Такое бывает. Не взаимная любовь это же обыденность. И он знал, что так будет. Но отчего же так больно и горестно на душе? Почему пальцы, которыми он сжимает свою куртку, так сильно дрожат? И сердце так болезненно ноет? Ожидая сегодня приглашения отпраздновать Новый Год вместе, он поставил себе условие: если Осаму пригласит его, то он признается. Если нет — то такова судьба. И на что же он рассчитывал? На что надеялся? Это ведь с самого начала была заведомо провальная любовь. По щеке стекла одинокая слеза. «Любить тебя — мое самоубийство»