В предыдущих главах Danganronpa: Ultimate Despair Collapse
Лёгкое волнение. Тёмная комната в здании библиотеки. Рантаро Амами с волнением вставляет кассету в проигрыватель, и запись пошла! — Я говорю о том, что в этот миг, когда вы смотрите эту запись, я вижу вас. И именно об этом я хотел бы вам сказать, ибо сказать это не на запись я, пока что, не могу. Я — организатор. Можете называть меня, как хотите. Пускай будет "мастермайнд". И я, дорогие мои, нахожусь среди вас...***
Судьба каждого весит на волоске, а единственное, что останавливает всех сбежать отсюда, это здравый смысл. Монокума везде, все участник игры - в ловушке. Никому не уйти просто так. Медведь уже запустил рулетку, и раз никто не хочет сознаваться, кто взломал комнату управления и выкрал ценные для Монокумы данные, то страдать буду все. "Кто-то должен за это ответить", не раз повторял Монокума. Он был просто в бешенстве. И "кто-то" ответил. Бьякуя Тогами, что считанные часы назад сеял неуверенность и раздор в ряды когда-то сплочённой группы, теперь находится на смертном одре. Справедливость? Карма? Нелепица? Кто знает...***
Всё время, что мы здесь находимся, мы вынуждены перебирать крохи информации, узнавать хоть какие-нибудь мелочи, которые в конце концов в своей совместимости смогут пролить свет на то, что здесь происходит на самом деле и кто за всем стоит. Последней такой крупицей стал лист обгоревшей бумаги, та частичка информации, которую мы смогли спасти. Монокума явно хотел избавиться от всех улик. Хотя по существу, что нам это дало? Мы и раньше знали, что Монокумой управляет третье лицо. Теперь можем предположить, что это — некто женского пола. Но многое ли это меняет...?***
Финальная глава
Апатия и пустота — вот наш постоянный верный спутник. Когда суд закончился, казалось, что более никогда не сможем мы вернуться к прежней жизни, к прежним чувствам. Как бы в итоге мы не пересиливали себя из раза в раз, у всего есть свой конец, свои границы и пределы, и чувствовалось, словно наш предел уже мелькает перед глазами. Его уже можно представить, потрогать, ощутить, сегодня он реален так, как не был никогда. Обычно лишь некоторые долго приходили в себя, но кто-то сразу после суда был готов к действиям. Сейчас же мы просто стоим и смотрим. Кто-то в пустоту, кто-то в себя, все — друг на друга, но одновременно с этим взгляды просто проходят мимо, в них нет конкретики, нет какого-то определённого чувства. Нет жалости и грусти, нет смелости или, уж простите, веселья. Нет безразличия. Что с нашими глазами? Взгляды полны чувств, но ни об одном из них я, наверное, никогда не слышал. А может это моё восприятие просто искажено, может я просто болен... Мы чувствовали, что должны заговорить. Мы знали цели, ранее думали, что знали и путь, но теперь, когда на горизонте виден тупик — единственное, о чём мы можем говорить, это о будущем. О вере и надежде. О том, что мы должны делать. Но кто осмелиться? Я? Нет, я не могу. Даже не думаю об этом. Казуичи упал на колени. Скорбь к его чувствам, наверное, единственное, что могло перебить всеобщую апатию. Они были так безжалостно растоптаны, и кем? Девочкой, что казалась когда-то самым безобидным из всех нас. Она просто использовала его. И я даже не могу винить Соду в чём либо. Винить его в доверчивости и излишней доброте? А кто бы не поверил ей? Уж точно не такой как он. Я с каплей надежды посмотрел на Кокичи. Он был одним из тех, чьи действия так легко и одновременно с тем трудно предсказать. Он был тих. Он ничего не показывал на лице, не было там ни грусти, ни печали, но что-то в нём было необычно. И всё таки я не ошибся. В один момент Ома сделал лёгкий глубокий вдох, оглядел всех, а затем, словно не заметив мой аккуратный взгляд, думая, что на него никто не смотрит, кардинально поменял выражение лица. Хитрая и злая улыбка засияла на нём. — Н-да. Чё то рожи у вас больно кислые. Да ну, ведёте себя так, словно с вами такое первый раз происходит. Нет, серьёзно, я не понимаю! Чем смерть Мондо отличается, например, от убийства Гандама? — его речь привлекла внимание всех, он мгновенно был "одарен" недружелюбным взглядом абсолютов. — Лучше заткнись, Кокичи... — прошипела сквозь зубы покрасневшая от злости Махиру. — Разве после того суда была настолько гробовая тишина? Что это, если не призрение погибшего!? Или вас поверг в шок убийца? Маленькая девочка с большими секретами, да? Удивила!? — он говорил с нарастающей интонацией, говорил громко, не снимая улыбку с лица. — Кокичи... — Что вы будете делать дальше, а!? Ныть? Плакаться в подушку, сидеть и утешать друг друга!? Только не говорите, что уже готовы сдаться! А то Нагито будет не единственным, кто разочаруется в абсолютах. "Абсолютах"!? Ха, то, кого я вижу перед собой, это лишь тень. Как может кто-то называться абсолютом и бросать все свои старания после всего пережитого!? — Я его убью... — тихий женский шёпот едва донёсся до моего слуха. Кажется, это была Акамацу-сан, сидевшая возле Казуичи. — Поверьте, сейчас то я точно не лгу. Вы правда жалки, ребятки! Что, уже готовы умереть? Ты готов умереть, Рантаро? Махиру? Чиаки? — он начал идти по периметру судебной стойки и буквально тыкать пальцем в каждого. — Может ты готов, Хината? Или может быть Акамацу-сан наконец смирилась с тем, что всем нам здесь конец? А может... Казуичи? Ох, как же ему сейчас плохо! Наверное, он то точно готов взять и закончить это всё, свести счёты с... Резкий и хлёсткий удар ладонью со всего размаха прилетел по щеке Кокичи — после всех его слов этого следовало ожидать. Парень машинально схватился за голову и отошёл чуть назад. Даже с прикрытым лицом, только по глазам можно было понять, что он сделал то, чего добивался. Каэде выглядела окончательно выбешеной. Более того, на всеобщее удивление, в том числе и Кокичи, ей одной пощёчины было мало. Она почти сразу ускорилась в сторону Омы и с разбегу ударила ему в лицо своим кулаком. Парень от неожиданности упал вниз, уже второй рукой прикрываясь от очередного возможного удара. Его, однако, не последовало. Девушка, уперев свой взгляд в пол, быстро, с обидой в движениях, подошла к стойки, резко вонзила в неё свои ногти и заговорила... — Да почему я вообще должна выслушивать всё это дерьмо с их стороны!? Почему я должна считаться с мнением людей о нашей бесполезности, бесталанности!? Чем проверяется талант? Выдержкой, силой духа!? Почему абсолютная пианистка, или механик, или кто-либо другой должны знать, что делать сейчас? И Бьякуя, и ты, Нагито, и ты, вы все всегда очень любили напоминать нам, что мы абсолютные, что должны вести соответствующе, но что-то никто никогда не говорит об убийственной игре, которая происходит вокруг. Но знаете что? Нет, я действительно не готова сдаться! Я не позволю хоть кому-то здесь даже думать об этом! — О, я уважаю все ваши таланты... — Нагито попытался влезть в этот монолог, но... — Заткнись и дай мне договорить! — она без паузы продолжила выплёскивать эмоции. Мы все смотрели на неё и не шевелились. — Вспомните всех, кто был рядом с нами. Вспомните их лица и их имена, а теперь поймите — мы не знаем, что происходит на самом деле. Мы не знаем, что творится там, в дали от этого места. И в нашем беспамятстве мы единственные, кто может сохранить память о них, о людях, таких же невинных как мы. Убийства не заслуживают прощения, но главный виновник всё ещё не раскрыт. И я не дам никому здесь пасть духом. Наши старания не могут пройти даром, наши надежды не будут разрушены, пока хоть кто-то из нас жив, пока все мы продолжаем бороться. И сейчас мы все пойдём отдыхать, чтобы вновь вернуться к поискам правды, но прежде! Прежде всего! Мы больше не будем убивать, слышите? Не важно, что ждёт нас впереди, никто из нас больше никому не навредит и никого не убьёт, и пусть каждый из вас, каждый, кто выжил эти четыре "главы", эти циклы, пусть каждый посмотрит мне в глаза и скажет, что он даже не помыслит об убийстве! Девушка в порыве эмоций, подгоняемая адреналином, попыталась перелезть через судебное кольцо и зайти в центр круга, но, облокотившись о стойку, замерла. Каэде попыталась отдышаться, что было естественно после такой речи, после постоянных выкриков, однако у неё все никак не получалось перевести дух. — Акамацу-сан! — Казуичи, что всё время тупо глядел в пол, резко заволновался из-за такой тишины, перевёл взгляд на Каэде, а после быстро подбежал к ней. — Я... я в порядке, просто устала. Не надо было так откровенничать, хе-хе, — она слабо притворно улыбнулась, но улыбка мгновенно ушла с её лица. Она прислонила руку к сердцу, и опустилась вниз прямо по стойке. Сода подхватил её и усадил на пол. — Акамацу-сан? — обеспокоенно произнесла Кёко, потом стала осматривать окружающих. "Что происходит", зазвучало в голове. Неужели медведь решил откровенно нарушить все свои правила? Я тоже пошёл в сторону девушки, думая, как ей можно помочь, но... я тут же понял, что мне очень сложно двигаться. Ноги слабо слушали меня, словно я долго сидел в позе лотоса и они сильно затекли. Едва удержав равновесие, я сам опёрся о стойку. В сердце разливалось неприятное чувство. Наверное, его смогут понять люди, находившиеся хоть раз под общим наркозом. Это колкое, безболезненное, и тем не менее отвратительное чувство в груди. Догадка о происходящем пришла буквально в последний момент. Я бросил взгляд на браслет. На нём загорелся синенький огонёк. Дальше - падение и тьма. Я и не заметил, как заснул.***
Головная боль, вот, что я почувствовал первым делом, когда пришёл в себя. Было также и сильное чувство сонливости, словно только очнулся от наркоза, но боль достаточно быстро приводила в полноценное сознание. Так что мне потребовалось буквально несколько секунд, чтобы удивиться происходящему вокруг. Ещё когда я засыпал, мне сразу вспомнился случай, что произошёл после третьего убийства. Монокума пустил газ, мы потеряли сознание, а очнулись с браслетами на руках, которые с того момента угрожают нам быстрой кончиной в случае нарушения правил. Или даже просто так. Видимо, именно эти браслеты сейчас стали тем инструментом, что выключил нас. А может, я один вырубился? Удивился я обстановке. Я не лежал возле стоек суда, а вокруг не было ни души. В прочем, место это я узнал — медпункт в лагере на поверхности. Я осмотрелся, но не обнаружил никого вокруг. А затем — очередной приступ головной боли. В память врезались какие-то образы, образы моих товарищей, а также людей, которых я будто и не видел никогда. Я начал понимать, все эти картинки, что сейчас лезут мне в голову, все они мне снились. Нет, не только сейчас. Я уже видел их во снах, чуть-ли не каждую ночь, проведённую в этом месте. Но все эти видения... я бы точно о них рассказал другим. Я просто... забывал их? Ну конечно, я не помню ни одного утра, когда бы я задумывался о них. Но сейчас они всплывают у меня в мыслях, и я могу всё осознавать. Хотя, что вообще это за воспоминания? Какие-то размытые образы, много людей в похожих одеяниях, студенты, лица которых я не могу вспомнить. И имя... одно имя сидит у меня в памяти. Оно ни о чём мне не говорит, но оно кажется мне очень важным. Почему...? Я поднялся, обошёл комнатку. На столе нашёл таблетки-обезболивающие, незамедлительно проглотил одну. За окном был день, светило солнце, в комнате слегка прохладно. Я дошёл до конца помещения, желая выглянуть во двор, и краем глаза увидел что-то, чему в начале не поверил. Вернее, увидел кого-то. Вернувшись на пару шагов назад, я понял, что на ещё одной койке, что пряталась за ширмой, лежал Рантаро. Парень был укрыт одеялом, и казалось, мирно спал. Я подошёл по ближе и поднёс руку к носу парня. Он дышал, немного слабовато, но размеренно. С души отлягло, похоже, он просто ещё не очнулся. Но... как мы вообще тут оказались? Я вышел из "закулисья" коек, и чуть ли не столкнулся лицом к лицу с Кёко Киригири. Девушка судя по всему только что вошла с улицы. Она посмотрела на меня, слегка наклонив голову. — Чёрт, Кёко, не подкрадывайся так, как ты вообще так тихо вошла!? — Привычка. Как ты себя чувствуешь? — она пропорхала мимо меня, разнося приятный запах духов, заглянула к Рантаро, слабо кивнула и вернулась. — Голова болит. Сильно. Скажи, Кёко, я один отрубился? Ну, я и Рантаро? — Как бы не так. Мы опять все упали. Если, конечно, никто не лжёт. Слова Кокичи, что он остался в сознании, доверия не вызывают. — Согласен. — Головная боль — тоже не у тебя одного. И не только боль. Воспоминания. — Что? Воспоминания? — Да. Такое чувство, что память постепенно начинает к нам возвращаться. Однако точно никто ничего сказать о прошлом не может. — Никто не вспомнил имя или внешность того, кто нас здесь запер? — активно жестикулируя спросил я. — Нет. Лишь образы. Все в голос говорят о каком-то мужчине. Мне тоже что-то подобное снилось. Ни имени, ничего. Просто я помню, что с ним что-то очень важное связано. — Мужчина? Эм... я ничего об этом не помню. Девушка слегка изумлённо посмотрела на меня, после чего достала блокнот, что-то сказала себе под нос, подошла к столу и села за него. Постучав пальцами о железную поверхность медицинского стола, она развернула ко мне стул и посмотрела на меня. — В этом и суть, Хината-кун. Мы все спали очень долго, может быть — сутки. Но все и проснулись давно, в шесть утра. Только двое остались лежать, ты и Рантаро. Совпадение? Возможно, но вы тут уже пол дня лежите, и это странно. А теперь мои догадки начинают оправдываться, потому что наши воспоминания — всех тех, кто давно проснулся — они так или иначе совпадают. — Но почему именно мы с Рантаро? — спокойно спросил я. — У меня было предположение. В любом случае, именно вы двое сильно отличались от других с самого начала. Ты не имеешь таланта, а Рантаро — его вовсе не помнит. Сестра Макото тоже не имела таланта, так что ты был не одинок в этом плане. Однако факт остаётся фактом — вы отличаетесь от нас. — Только не говори в стиле Нагито, я тебя умоляю. — Хината, я пытаюсь понять, что здесь происходит. Пытаюсь, как никто другой. И раз ты очнулся, то я надеюсь, что ты сможешь сказать что-то полезное. Я не стану никого обвинять, но знай, есть люди, которые подозревают, что именно кто-то из вас — мастермайнд. — Ты хочешь узнать, что я мог вспомнить? — Да. Раз у тебя такие же симптомы, вероятно, и на ум что-то могло прийти? — Как и у вас, наверное. Образы, силуэты, имена... имя. — Имя? Хината, о чём-то подобном никто не говорил. Ты кого-то вспомнил? — Да, хотя и не знаю, чем нам всё это может помочь. В любом случае, даже думая об этом имени, я не могу вспомнить ни лицо, ни голос, ни то, кто это вообще. — Но имя — это хоть какая-то конкретика. — Хорошо. Имя, что вериться у меня на языке по непонятной причине — Джунко Эношима...