самое страшное

Кэйа узнает в Полуночном Герое Дилюка сразу же. Может быть, Дилюк старается не раскрывать свою личность, но Кэйа видит его в деталях, читает между строк, собирает его образ по кусочкам оставленных улик. И сначала ему хочется глубоко и выразительно вздохнуть, но потом он думает, что это не его дело. Если Дилюку так хочется поиграть в героя — как будто не наигрался за три года, — пускай. Кэйа закроет глаза, отведет от него подозрения, даже если Дилюк об этом не просит. И не попросит, Кэйа уверен, но… Честно — он понятия не имеет, зачем он это делает. Кэйа не может назвать ни одной причины для такого поведения, но это уже давно не имеет значения. Дилюк значил — блядь, значит, все еще значит, — для него слишком много. И пусть Дилюк вычеркнул его из своей жизни, Кэйа помнит все то, что было между ними до той проклятой ночи. Дружба, привязанность, что-то безмерно близкое — Кэйа помнит все. И отблагодарить Дилюка он может только вот так, даже если Дилюку его благодарность нахер не сдалась. Кэйе плевать. Он делает это для себя: для своей задолбавшейся совести, расшалившихся нервов. И призрачной уверенности в том, что так будет лучше. Лучше не будет. Где-то глубоко-глубоко внутри Кэйа подозревает, что лучше не будет уже никогда, и это не то чтобы злит. Скорее, от этого немного досадно. Но Кэйа так устал. От призраков прошлого, от перемен настоящего, от неизвестности будущего. Кэйа так устал, что пусть лучше между ними остается этот странный, почти враждебный нейтралитет, чем что-то снова изменится в худшую сторону. Поэтому он молчит и тайно присматривает за Дилюком и его ночными похождениями. Если Дилюку это не нравится — пошел нахер. Если у Дилюка есть какое-то ценное мнение по этому поводу — пошел нахер дважды. Кэйю его мнение уже не волнует. Хотя… Блядь. Да кому он врет.