самое страшное

Прошло уже почти три недели с момента, как Кэйа получил письмо от Тартальи, а легче все не становилось. Постоянное ожидание выматывало, истончая и без того некрепкие нервы. Все мысли крутились лишь вокруг того, что будет дальше. И будет ли вообще это «дальше». Кэйа старался отвлекаться. Завалил себя работой так, что даже Джинн косилась на него с подозрением. Кэйе плевать было на подозрения — ему просто нужно было чем-то занять собственный разум, отвлечь его от ощущения надвигающейся катастрофы. То, что катастрофа непременно случится, Кэйа не сомневался. Днем ему удавалось погрузиться в работу, зарыться в отчеты и документы и думать о чем-то кроме приближающегося пиздеца, но по вечерам все его старания обращались в прах. По вечерам накрывало так, что хотелось выть. Внутри что-то царапалось, ворочаясь, и Кэйа был в шаге от того, чтобы просто бросить здесь все и уехать куда-нибудь в никуда. Куда-нибудь, где его никто не ждал, не знал и понятия не имел о том, что было в его прошлом. Но он не мог себе этого позволить. Он не мог сдаться сейчас — пережив почти три года в этой каше из прогнивших, мрачных мыслей, глупо было сдаваться. Да и от себя не убежишь, как сильно ни старайся. Ситуацию немного спасала Розария и их вечерние встречи. Кэйе с ней было комфортно, и она не пыталась залезть ему в душу больше, чем он позволял. Откровенность за откровенность. Честность за честность. Справедливый обмен. Она не давала ему двинуться окончательно, заземляла, напоминая, что будущее зыбко, а ощущения — всего лишь ощущения. Это спасало, но ненадолго, потому что затем наступала ночь, и отчаяние вгрызалось в него с новой силой. — Ты слишком много думаешь, — сказала ему как-то Розария. Они тогда привычно сидели за уличными столиками в Доле Ангелов и курили, размышляя обо всем и ни о чем. — Я знаю только один способ прекратить мыслительный процесс, — невесело ухмыльнулся Кэйа. Умирать он не хотел, хоть иногда и накатывало. Розария закатила глаза. — Знаешь, даже капитанам Ордо иногда нужно отдыхать. Кэйа горько рассмеялся. Отдых — не его случай. Его воспаленное сознание в каждое мгновение отдыха расслаблялось, переставало защищаться от бесконечных мыслей, и все заканчивалось уже привычной мрачной тоской и липким страхом. Кэйа затянулся, выдохнул дым, думая, что бы ответить. Слова не шли. Казалось, что все, что он скажет, прозвучит как оправдание. А оправдываться он не хотел, даже если было за что. — Не знаю, — протянул он. — От отдыха лучше не становится. Да и… — он неопределенно махнул рукой, — не могу. Оно свербит где-то в затылке, даже если я напьюсь до беспамятства. Кэйа пробовал. Кэйа знал, о чем говорит. В деструктивных способах переживаний он разбирался, как Альбедо в реагентах. Розария сжала его руку в своей. — Если бы я верила в эту чушь, предсказала бы тебе судьбу по звездам. Кэйа сжал ее ладонь в ответ. — Пока что звезды мне ничего хорошего не принесли, — усмехнулся он. — Но спасибо за попытку. После того разговора все будто бы изменилось. Время словно ускорило свой бег, рвануло вперед, не разбирая дороги. Кэйа ловил себя на мысли, что не успевает за ним. Казалось, будто время тащит его за собой, не давая ни передышки, ни отдыха. Прошлая размеренность и тягучесть дней сменилась почти истерической быстротой. Собственные мысли казались Кэйе бредом. Он никогда не считал, что особенно восприимчив к переменам, пока эти перемены не выбивали из него последний воздух. Он никогда не замечал собственной, почти болезненной фиксации на происходящем. Но время шло, бежало вперед, будто боясь опоздать, а Кэйа жил в не отпускающем его страхе будущего. В неослабевающем напряжении. С зудящим предчувствием чего-то грандиозного — скорее всего, пиздеца. Минуты сменялись днями. Дни перетекали в недели. Бессонные ночи превращались в полные усталости будни. А потом Дилюк вернулся. Внутри что-то лопнуло, словно струна натянулась до предела. И Кэйа понял, что бесконечное ожидание чего-то неизвестного не закончится никогда.