Во власти океанов

Дорога до Аркадии не занимает много времени. Ни Скраэль, ни Беллрок не горели желанием вот так легко брать и идти в самое пекло, где "их на каждом шагу поджидают враги". Но это, очевидно, была та самая необходимость, к которой им пришлось прибегнуть — Нари сказала, что для того, чтобы отправиться по разным уголкам света потребуется специальное снаряжение, поддержка, помощь, время...фразу Северного ветра о том, что так—то можно и проще сделать ведьма мимо ушей пропускает, позволяя заливистому хохоту разлиться на несколько секунд. Неисправимый и до последнего противный старший брат по—прежнему предпочитает быстрые и жестокие методы тем, что могут позволить большему количеству людей выжить. Девушка разочарованно закатывает глаза, чуть вперед уходя — не то, чтобы ей не было комфортно подле тех, с кем жила миллионы лет. Скорее она просто не хотела мешать — взгляды Беллрока на парящего рядом Скраэля только идиот бы не заметил. Видимо, очевидно актуальная просьба оставить _это_ на потом, когда у них не будет столько дел впереди, не так уж и актуальна для ее братьев. Нари тяжело вздыхает — идти осталось, может, чуть меньше суток — пересечь гору и спуститься вниз, но, кажется, это время и эта ночь будут самыми тяжелыми для нее и ее попыток объяснить спутникам, почему эта экспедиция имеет значение более важное, чем их неловкие взгляды друг на друга в ожидании, пока Нари отвернется. — Нам нужны ветки для костра. И еда. Вы как хотите, а я не собираюсь мерзнуть и голодать, — покров ночи подкрадывается практически незаметно, окутывая приятной прохладой всех их. Нари знает, что ни одному из ее братьев это не доставит особенного дискомфорта — Скраэль в принципе не может замерзнуть, а Беллрок — ходячая батарея, которой никто и ничто для обогрева не требуется. Зато есть будут оба — и вряд ли сырую пищу. Только вот что можно найти в горах кроме ядовитых ягод и редкого снега? — Я займусь едой, а Беллрок — огнем. Расслабься, — Скраэль скрывается где-то в зарослях близ стоящего леса. Он вызвался пойти подальше за надобностью побыть наедине, и, кажется, это понимают все трое. Спустившись на землю, полубог осторожно ступает вперед, оставляя за собой ледяную дорожку — даже если он захочет потеряться, потерять его будет сложно. Мысли перепутываются, переплетаются, становятся одним единым комом. Думать и размышлять о событиях ушедших дней ему хочется меньше всего, но..так или иначе он допускает. Дает потоку тяготящего обуздать разум. Близость с Беллроком, одновременно такая желанная и такая противная, близость смерти — как иронично именно эти воспоминания стоят рядом, эти интимные до мурашек объятия, тот поцелуй, не прекращающиеся взгляды. Опустив глаза на свои руки Скраэль видит невидимый поводок и ему становится то ли страшно, то ли смешно — власть, которую старший брат отдает ему в управления абсолютно дикая и нездоровая. Дай ей волю — сожжет изнутри остатки души, а пепел развеет по ветру. Северный ветер не понимает, что именно он чувствует — тяжесть и обиду? Глубокую, незаживающую рану, проделанную этим склонением, совращением, ужасом? Или, может, это всего лишь проявление мазохизма, сломавшие его? Скраэль останавливается под деревом, ладонью упираясь об твердую, шершавую кору. Ему невероятно трудно дышать — голова внезапно начинает кружиться, а сердце стучать бешено, как молот на наковальне. Дышать. Дышать глубже, ровнее. Спокойнее. Напомнить себе о том, зачем он тут и что будет, если заставит остальных волноваться. Ему этого не хочется. Не хочется, чтобы вокруг него снова суетились — забота, которую проявляет Нари, это, безусловно, большое и доброе дело, но только она не особо нужна — за миллионы жизни ледяное сердце не желает воспринимать свои слабости, свою возможность быть уязвимым. Он не хочет признавать, что тоже способен на сильные эмоции. Наверное, по этой причине его так подкосил поступок Беллрока, заставляя что-то чувствовать. Бояться. Снова быть не просто ледышкой, а настоящим, живым человеком. Руки действуют рефлекторно, создавая ледяную глыбу, обрушенную на зайца. Скраэль чувствует лишь усталость и желание развалиться посреди опавших игл. Но вместо этого поднимает окровавленную тушку и, поморщившись, изящным движением руки обращает ее в лед — может, это отвратительное занятие действительно поможет ему отвлечься и перестать так сильно переживать о том, что произошло и к ужасу его еще не оправившегося сознания продолжает происходить по сей день. Если для того, чтобы отпустить беспокоящие его моменты нужно убивать зайцев, он готов вырезать половину леса. Проблема отношений изъедает изнутри хуже язвы не только Скраэля. Разве что ему удивительно легче дается зависимость, в которую они оба вляпались одним единственным сексом — но чертовски запоминающимся и отобразившимся на подсознании слишком крепко. Беллрок помогает сестре сложить найденные ветки в подобие костра, обкладывает его камнями. Пара взмахов, и вуаля: огонь медленным тлением пожирает древесину. И было бы еще лучше, если бы он нарушил и гнетущее молчание, сложившееся между оставшимися богами. Беллрок хочет спросить о многом — и о глупом, даже в какой—то мере импульсивном "Ну почему, почему ты так смотришь на меня? Он ведь не был против. Скажи, что я не чудовище. Скажи, что я не насильник", и о наивном, почти влюбленном "расскажи мне, как мне быть дальше. Ты девушка, ты знаешь, что может понравиться в ухаживании. расскажи мне, какие ошибки я больше не должен совершать". Голова раскалывается от напряжения и желания поговорить, но Нари молчит, а Хранитель пламени тишь нарушать не хочет хотя бы из принципа. Из вредности. — А чего это вы такие кислые? Или вы расстроились заведомо тому, что готовка в моем исполнении будет отвратительной? — голос Северного ветра выдергивает из тяжелых мыслей. Беллрок поднимается с места и дарит младшему улыбку, помогая ему с тремя зайцами. Пальцы касаются чужих, заставляя сердце пропустить очередной гулкий удар — желание перехватить эти запястья и привлечь к себе слишком сильно. Беллрок крепче сжимает несчастных зайчиков, растапливая и нанизывая их на более прочные палки. — Готовиться будет долго. Предлагаю поиграть во что-нибудь, — Нари пригласительно кивает Скраэлю подле себя и тот охотно устраивается напротив старшего брата, скрестив ноги в позе лотоса. Это так странно: просто сидеть рядом, в нескольких метрах. Вспышки прошлого вновь мелькают в его голове — разведенные бедра, пальцы, член..если бы не полумрак, румянец на светлых щеках заметили бы все и было бы явно неловко. — Например? — Беллрок испытывает даже слишком острое желание забить к черту на то, что думает их совесть во плоти младшей сестры, и усадить Скраэля к себе на колени. Почувствовать прохладу его тела рядом снова, тайком запустить пальцы под темную мантию, щекоча горячими пальцами плоский живот. Никто ничего не увидит, но и не случится этого — ногу на ногу уложив в виду болезненного жара в паху, огненный бог устало трет виски — это становится слишком невыносимым. Терпеть самого себя слишком сложно. — Правда или действие. Почему нет? Мы сможем развлечься и позабыть о том, что где—то тут, в окрестностях бродит неуправляемый и очень злой ледяной титан, — предложение Скраэля принимают сразу же, согласовано кивая. — Итак, Нари. Правда или действие? — Скраэль дарит девушке усмешку, обернувшись полубоком. Всеобщее внимание замирает. — Я хочу действие. Только нормальное, без твоих глупостей, — ведьма смотрит выразительно, заранее нахмурившись. — Когда мы придем к охотникам, ты наконец-то поцелуешь Дукси. То, чего они хотели достичь этой игрой — расслабление и удовольствие от времяпрепровождения. Они его получили — абсолютно разные и оригинальные по-своему задания, вопросы и действия помогли скоротать время приготовления еды. Переворачивая зайцев, Беллрок поднимает хищный взгляд на младшего брата, ведь снова подошла его очередь загадывать. На время проведения они откинули лишние мысли и пошло—смешные задания по типу стонать по-кошачьи не удивляли никого. — Скрал, правда или действие? — вальяжно развалившись на своем уже пригретом камне, интересуется Хранитель пламени. Знает, что младший искренне ненавидит это сокращение, но все равно тянет хитрющую усмешку. — Давай действие, — удобнее устроившись на траве, отвечает успевший чего только не сделать за этот вечер он. Голова действительно отключается, а мысли вьются в своей череде, не давая свернуть ни в ту сторону. — Станцуй со мной вальс. Если, конечно, еще не разучился двигаться. Нари хлопает в ладоши, подталкивая Скраэля в бок. А сам он удивленно хлопает глазами, позволяя себе отдаться эмоциям на несколько мгновений. Вальс? С ними? Посреди леса? — Я.. — Давай, идем, — крепкая рука тянет его за локоть, помогая подняться. Скраэль не успевает толком ничего сообразить, оказавшись в объятиях чужих. Беллрок одобрительно улыбается, большим пальцев надавив на ребра. Несильно, но выразительно, скользнув ладонью от талии вверх и обратно. Ничего интимнее этого танца, пожалуй, он не испытывал. Даже тот откровенный вечер..нет, это все — не то. Не похоже на дыхание в паре миллиметров от шеи, не похоже на переплетенные пальцы, не похоже на уверенно сжимающую талию ладонь. Не похоже на родной запах и мягкость движений — на случайные соприкосновения тел, мимолетные касания, осторожные, изящные движения. Не похоже на оступки и смешки около уха, ведь огненный бог выше и ему приходится наклоняться; не похоже на прохладу пальцев, орошающую шею ласковым касанием, не похоже на головокружительный оборот, завершающий танец. Не похоже на откинутую назад голову и открывшийся вид на аккуратную шею и выразительные ключицы, не похоже на горячую ладонь на середине бедра и под коленкой. Настолько это нежно, чувственно и томно, что дыхание под конец сбивается у обоих, а Беллрок прилагает все возможные усилия, чтобы скрыть свой чертовски возбужденный вид. Это сложно, учитывая тесный контакт с объектом вожделения — его глубокое дыхание и твердый член случайным соприкосновением сложно не почувствовать. — Зайцы готовы! — Голос Нари бессовестно выдергивает из легкого транса. Беллрок нехотя отпускает брата, позволяя тому отступить назад. Его бегающие в поисках опоры глаза он запомнил — этот взгляд отличался от затравленного, представшего перед ним пару дней назад. Это было что-то иное: что-то горящее не меньшим желанием. Если бы Нари рядом не было, то ладонь непременно скользнула бы под темную ткань, не сомневаясь во встрече с не менее возбужденной плотью. О, и фраза "я раздвину тебе коленки" звучала бы совсем иначе. Беллрок в отчаянии кусает внутреннюю сторону щеки, снимая свою палку. Трапеза и остатки вечера проходят относительно спокойно. Как и просьбы Нари трахаться потише, если до этого дойдет — девушка с умилением смотрит на скрывающего балдахином пылающие щеки Скраэля и ловит абсолютно довольный взгляд у старшего. Правда, последний сталкивается с порицанием и предупреждением в зеленых очах, но это вполне очевидно. Беллрок осторожно двигается ближе не сразу. Это так по—детски выглядит, как будто им обоим по 15 и они скрываются от злой вожатой. Но это вместе с тем и интереса с адреналином накидывает. — Я знаю, ты не спишь, — тихо тихо говорит он, на боку устраиваясь. Испепеляющий взгляд синих глаз в темноте кажется еще более сексуальным и эта мысль буквально добивает остатки здравого рассудка. — А я знаю, что ты хочешь меня. Но мы не будем. Нари. И я не хочу, — соблюдать холодную отстраненность у него получается ровно до тех пор, пока чужие пальцы нависшего сверху Хранителя пламени не перехватывают подбородок. Поцелуй выходит медленным и даже слишком нежным. Направленным, очевидно, на то, чтобы Скраэль перестал так чертовски зажиматься. Беллрок ничего не делает, лишь целует. Медленно, мягко, с лаской. И желанием помочь расслабиться. Он никуда не спешит и прижимает палец к устам чужим, мешая тихо застонать. Это странно — для Северного ветра в особенности. Бабочки в животе щекочут кончиками крыльев, спускаясь жаром в пах, который сводит слишком сильно, вынуждая сжать колени. — Если ты не хочешь, я тебя отпущу, — шепчет тихо, опускаясь размеренными поцелуями к тонкой шее. Проклятый змей—искуситель, сошедший с адамовых земель для развращения и страсти. Его пальцы проникают в рот, приглушая и без того едва слышимый стон — это немое "ты же не хочешь разбудить Нари?" сильнее возбуждает, контрастом с губами, скользящими вдоль скулы, к мочке уха. Ладонями, опоясавшими талию цепким замком. Постепенно его поцелуи обретают еще более постыдный характер, пробираясь ниже. Беллрок не трогает одежду, не забирается под нее. Ждет. Ждет просьбу. Просьбу, которая для него сработает как знак согласия. Как щелчок спускового курка. У Скраэля голова кругом идет и он планомерно осознает то, насколько сильно ему хочется ощутить это снова. Прежние страхи отступают, позволяя расслабиться и охотно гибко прогнуться в спине вперед, всем телом ощущая жар, исходящий от огненного бога. Прошлый раз не позволил ему выбирать, но ныне он чувствует, что руки связаны явно не у него. — Продолжай, — шепот электрическим разрядом пробивает, а Беллрок думает лишь о том, как ему хорошо становится вместе с этими словами. Руки бессовестно пробираются под мантру одежды, щекоча соски. Он льнет к мягким, навстречу приоткрытым устам, ловя тихие, сдержанные стоны собственными. Пальцами ласкает ореолы, то касаясь невесомо горошинок, то наоборот, стискивая их и наслаждаясь реакцией. Нежной, чувственной и искренней. — Тише, мой мальчик, тише. Я в тебя верю, — под бархатистый шепот и спускающиеся поцелуи Скраэль зажимает себе рот ладонью, чтобы не позволить томным вздохам невовремя сорваться с губ. Беллрок кусает сосок, обхватив его горячими губами, скользит ниже, выводя причудливый узор на груди и торсе. Северному ветру никогда не было так тяжко сдерживать себя. Особенно когда пальцы проскальзывают по бедрам, медленно раздвигая сжатые до этого в напряжении колени. Его очередь прогнуться, будто током ударило. Его очередь вспыхнуть, когда жаркие уста обхватят твердую плоть, заставляя несколькими движениями умелого языка искусать губы ни к черту. Остатки воздуха из легких вышибают два пальца, проникшие в него. Скраэль прячет сладостный крик за негромким кашлем. Пальцы у Беллрока длинные и ловкие — они двигаются внутри то медленно, то быстро. Старший то разводит на манер ножниц, то резко оба до упора вставляет, другой рукой за бок придерживая. Колени сводит сладкой истомой, а с губ срывается тихий всхлип, когда Хранитель пламени отрывается от своего занятия, поцелуями прочерчивая дорожку от члена до пупка и назад. — Пожалуйста..— эти слова — самая сладкая мелодия для ушей. Беллрок останавливается, сжав свободной рукой основание чужого естества. Собственное горит и тянет болезненно, но он терпит. Терпит ради того, чтобы ощутить этот бурный оргазм после. Хитрый взгляд поднимает, медленно, дразняще двигая одним пальцем. — Что-что? О чем ты просишь? — явное неудовлетворение на лице младшего проглядывая, шепотом ответно интересуется бог. Скраэль до сего сам не знал, что он на такое способен. Высвободившись из рук чужих, он буквально валит брата на земь, усаживаясь на его бедра. — Я говорил о том, что хочу кончить. Но теперь мы будем играть по моим правилам, — слова прожигают дыру в огненном властелине, заставляя заерзать, ощущая лишь жажду удовлетворения. Скраэль, восседающий на нем, выглядит как живая похоть. С ужасом, переходящим в хищный оскал, Беллрок осознает — его руки напрочь приморожены к земле. И освободиться ему не удается — попытка облачается смачным провалом. Это что-то далекое от реальности — попытки не застонать в голос от мягких, пластичных движений чужих бедер. Беллрок глубоко дышит и отчетливо ощущает, как его терпение накаляется, обращаясь желанием затрахать до того, чтобы не то, чтобы ходить — встать не смог. Чтобы ноги соблазнительно дрожали, а разработанная задница умоляла всем своим видом о продолжении. О повторном заходе вновь и вновь. Чтобы его вязка сперма стекала вдоль бедер, а их хозяин не смог увильнуть. Скраэль, кажется, своей хитрющей усмешкой лишний раз дает понять — он знает. Знает о том, что означает недобрый блеск в очах чужих. Нечестная, наглая игра не доведет его ни до чего хорошего. — Ты будешь умолять меня о том, чтобы я остановился, — шипит разъяренно, крепче стискивая замерзшие руки. Недооценивать силу и возможности младшего брата было одной из больших ошибок. — Это ты будешь умолять меня о том, чтобы я позволил тебе расслабиться. Не переоценивай себя, — Скраэль склоняется вперед и целует нахально в скулу. Дернувшийся под ним Беллрок почти скулит от изнемождения, напрягаясь всем телом. Но, кажется, это не поможет. Не помогут тихие угрозы, не помогут умоляющие поцелуи, не достигшие своей цели. — Если ты попробуешь завалить меня, снова потеряешь контроль, — освобожденные руки и поднявшийся с земли бог пламени часто дышит, но ничего не делает, с возбуждающей досадой отчетливо чувствуя затягивающийся все туже поводок на шее. — Идем. Уйти подальше от места, где спит Нари — наилучший вариант. Беллрок порывается пару раз разложить обведшего его вокруг пальца братца на траве, но вместо этого получает лишь колкие льдинки, обжигающие мерзлотой руки. Шипит снова, но признает чужую власть над собой. Он ничего не может и вряд ли сможет до тех пор, пока ему не позволят. Скраэль уводит его достаточно далеко. Там, где их не услышат. Там, где им никто не помешает. — Все просто: признай, что ты ничтожно слаб передо мной. признай, что думаешь о том, как бы поиметь меня каждую минуту. признай свою зависимость и я отдамся тебе. Чертики пляшут в очах, но ему ничего больше не остается. Беллрок чувствует себя настолько загнанным в угол, настолько пойманным и отвратительно крепко подсевшим на наркотик с именем его брата, что сопротивляться больше нет сил. Он медленно подходит ближе, извлекая последний козырь из рукава. Ничего не делая, скалится и склоняется к чужому уху, опаляя его горячим дыханием. — Я ничтожно слаб перед тобой. Я каждую секунду думаю о том, как трахаю твой аппетитный зад. Каждую секунду думаю о том, как громко ты можешь выкрикивать мое имя. Каждую секунду думаю о том, как сильно хочу отыметь тебя на глазах у всех остальных, показывая, кому ты принадлежишь. Признаю свою зависимость от тебя. Я зависим, я застегнул ошейник у себя на шее, а ключ отдал тебе, Скраэль, — крепкие руки перехватывают запястья, обжигающим пламенем стянув их вместе. Его собственные дрожат предательски, когда он опускается на траву, усаживая младшего себе на бедра. — А еще я хочу видеть твое лицо, когда мой член заставит тебя скулить, как последнюю шлюшку. Полубог улыбается ласково, колени для удобства шире разводя. Однако улыбка мигом сменяется болезненным скулежом: чертовски больно, чертовски жарко. Его пробивает на мелкую дрожь, когда Беллрок медленно насаживает на себя, растягивая успевшего это ощущение забыть Скраэля ниже и ниже. Чувства от чего-то внезапно обостряются, а член внутри кажется толстым и длинным, с первого раза попадая по чувствительной точке. — Что ты..со мной сделал? — тяжело дыша и ерзая, сквозь стон спрашивает, чем вызывает улыбку такую же ласковую, коей одарил сам недавно. Пальцы поправляют темные волосы, а губы скользят вдоль плеча, кусая за него. — Видишь ли..я кое-чему научился у Нари. Особый вид магии, позволяющий играть чужими эмоциями. Вот тут у тебя теперь установка, — пальцем мягко касаясь чужого виска, поясняет Беллрок, — и твое тело стало куда чувствительнее. Это пройдет, как только мы закончим. Но сегодня ты будешь считать, сколько раз кончишь, прежде чем это сделаю я, — Скраэль ничего не успевает ответить, ведь вспышка ощущений с внезапным толчком внутри заставляет его предательски задрожать, изливаясь себе на живот: глаза округляются, но говорить он все равно не успевает — Хранитель пламени набирает темп, выбивая из уст лишь стоны и всхлипы. Нари бросает неровные взгляды на хмурого, прихрамывающего брата. А потом переводит те же непонимающие, но жаждущие правды глаза к старшему, от которого Скраэль отмахивается, вызывая смешки. Ночь прошла тихо, что было удивительно — девушка была готова проснуться от очевидно пошлых звуков, но..ничего не было? Однако ее братья идут поразнь, а Северный ветер молчит. Это крайне странно, учитывая его любовь словесных перепалок. Девушка молчит столько, сколько может, но тишина настолько угнетает, ударяя по ушам, что со временем это становится реальной проблемой. — У вас точно все в порядке? — первой разрушает звенящее напряжение девушка, обернувшись и спиной вперед идя. Ей решительно не нравится то, во что превращаются скудные остатки их пути до Аркадии. — У нас все замечательно! Просто твой брат угодил в собственную ловушку и теперь дуется на меня за то, что я не стал его вытаскивать и целовать раны, — добродушно отзывается Беллрок, миролюбиво закинув руку на плечо чужое. И вскрикивает, вместо очередной гадости в своей адрес отнимая полностью покрывшуюся ледяной коркой по самое плечо конечность. — У нас все замечательно. Просто твой брат не умеет держать член в штанах, а виноват я, — Скраэль наконец поднимает глаза, улыбку давя — Нари вздыхает так громко и так устало, что ему хочется улыбнуться еще раз, теперь — искренне. — Я не хочу знать подробности. Спасибо на том, что я не стала этому свидетельницей. Встреча с остальными охотниками проходит слишком гладко, слишком приторно. Слишком просто и не особенно проблематично. Переданные сосуды, скучное по мнению ордена обсуждение того, как им быть дальше — Дукси несколько раз пытается вразумить засыпающего демонстративно полубога, но это не имеет никакого результата, а в итоге приходится оставить попытки заставить Скраэля не проявлять свой характер хотя бы сейчас, на вроде бы важном совете. Все присутствующие знают, что на самом деле маг их слушает, но вникает лишь тогда, когда считает информацию важной. Однако лишь его родственники знают, что помимо своей природной вредности Северный ветер злится еще и потому, что вынужден стоять рядом с Беллроком, всем своим видом выражая искреннее негодование и возмущение. А когда надобность в нем пропадает, и вовсе уходит на балкон, лишь бы не находиться в обществе брата. Тишина окутывает полностью вместе с холодным ветром. Внутри все дрожит — ломается и переворачивается. Мысли тяжелой вереницей кружат в голове, заставляя раз за разом одну единственную выходить на сцену — его использовали. А попытка сопротивляться предательски надломлена. Он чувствует себя изломанным, разбитым — признавать свое бессилие настолько позорно и мерзко, что желание засунуть два пальца в рот и выблевать все чувства, эрозией задевшие до глубины души, было бы самым желанным. Ладони крепче стискивают перила, покрывая их ледяной коркой — паника, окутавшая его тогда, в лесу, возвращается с новой силой. Эта нездоровая зависимость со стороны брата вызывает головокружение. Руки соскальзывают вниз, безвольно повиснув в воздухе — ему становится хуже. Мир перед глазами блекнет. Теряет свои очертания, и, верно, Скраэль свалился бы без сил, если бы не знакомое касание где-то на уровне талии. — Не прикасайся! — состояние аффекта и паники берут верх над разумом, а ваза, так удачно подвернувшаяся под руку, с треском обрушивается на чужую голову, осколками изрезав в кровь нежные ладони. Беллрок отшатывается инстинктивно, примирительно поднимая ладони: даже кровь, выступившую на виске не стирая. Эта боль, пронзившая голову, кажется ему слаще любой другой самообороны, к которой младший мог прибегнуть. Попытка помочь и обнять крушатся с грохотом об чужие—свои страхи. Это его вина — эта запуганность и паника при виде человека, повторившего уже совершенную ошибку. Это его вина — неумение держать себя в руках и уверенность в том, что все у них в порядке — ничего не в порядке и вряд ли будет, учитывая все содеянное и эффект, что оно производит. И если бы Скраэль решил снова его ударить, Хранитель пламени не стал бы уклоняться, подставляя голову добровольно. — Тише, пожалуйста. Я не сделаю тебе ничего плохого, — говорит спокойно, слизнув с щеки струйку крови и больше не предпринимая попыток ближе подойти. — Как? Как я могу быть тише? — Северный ветер поднимается на подкашивающиеся и плохо держащие его ноги, чтобы не выглядеть еще более жалким. Он опустился до своих кошмаров и позволил им овладеть сознанием всецело. Это так неправильно и так ошибочно — позволять Беллроку сейчас стоять подле себя. Не прогонять его, хотя этого больше всего требует израненная душа. Израненная и разорванная в клочья. Его все еще мелко колотит, а разум внезапно умолкает, позволяя сердцу взять верх. А голубым, чистым глазам с обидой и досадой упереться в чужие. Такие виноватые, ненавистные и родные вместе с тем. — Ты ломаешь меня. Выламываешь ребра изнутри, отрываешь бабочкам крылья, а их трупы сжигаешь. Ты заставляешь меня отрывать привычную мне маску с мясом, ты делаешь меня слабым. Чего ты хочешь от меня теперь? Снова раздвинуть ноги и сделать вид, что ничего не было? — тяжесть в груди обращается гневом. Скраэль медленно двигается вперед, отчетливо повторяя слова, как какую—то скороговорку. И чем ближе он, тем более гулкое эхо разрывает его изнутри, закипая остатками тех эмоций, которые не успели выгореть. Палец упирается в чужую грудь, намереваясь проколоть ее насквозь и поранить сердце так же, как уже он сам сделал. — Успокойся. Не веди себя, как истеричный ребенок, — Беллрок все еще полностью берет на себя вину за то, что сделал, но..эти обвинения режут по ушам сильнее любого ножа, — да, я виноват и я дважды фактически изнасиловал тебя, но кто виноват в том, что ты гребаный мазохист? Звонкая пощечина эхом отдается в ушах. Хранитель пламени замирает, оцепеневшим взглядом уставившись на брата. Щека горит, а ярость внутри него закипает с новой силой. Каким бы крепким не было терпение, оно не способно вот так спокойно переносить столь сильное унижение. Пальцы стискивают чужое запястье, поймав в ловушку; пальцы до боли сжимают его, привлекая владельца ближе. — Не смей больше так делать, — тихо говорит бог, не отводя взгляда. Зато Скраэль отводит, навлекая тем самым на себя очередную порцию неконтролируемых эмоций. Подбородок сжав подушечками пальцев другой руки, Беллрок разворачивает его к себе лицом. — И не отворачивайся от меня. Ты меня слышишь? — А то что? Ты снова заставишь меня переживать все то, что я уже пережил? Заставишь плясать под твою дудку? Думаешь, если ты сильнее, чем я, то тебе все можно? Ты не всесилен, а я не слабый. И это ты не смеешь больше так делать. Ударишь меня в ответ и пожалеешь, что вообще руку занес, — в горле встает ком. Слова даются с трудом, а сил на сопротивление практически не остается. Истерия, преследовавшая его все это время, так не вовремя проявляется, подталкивая проявить еще больше слабой, нежной натуры, скрытой где-то глубоко в душе, среди окаменелых льдов подобия небьющегося, но такого разбитого сердца. Влага орошает уголки глаз, и, как бы сильно он не хотел смахнуть ее или проморгаться, уже слишком поздно. Беллрок ослабляет хватку, а пелена ярости спадает с глаз. Красная тряпка, под самым носом маячившая, пропадает так же внезапно, как и появляется. А слезы на чужих глазах причиняют боль столь сильную, сколь представить практически невозможно, не испытав это на собственной шкуре. Он хотел, чтобы Скраэль сиял счастьем рядом с ним, а в итоге заставляет лишь плакать, пытаясь спрятать даже эту частичку искренности, последним мостом держащуюся между ними. Щемящая нежность в груди сдавливает все, до чего достает, а пальцы сами по себе стирают влажные дорожки. Он наклоняется вперед и сцеловывает каждую слезинку, скатившуюся по мягким щекам. Северный ветер больше не в состоянии сдерживать свои эмоции, покоившиеся под маской безразличия, а его старший брат тянет в объятия и целует ласково, держа за щеки. Соленый, переполненный болью и попытками сохранить остатки той чувственности между ними поцелуй вряд ли может за один раз залатать все дыры. Вряд ли может ослабить зависимость, призывающую раз за разом оказываться рядом, вряд ли может спасти остатки самообладания, но он спасает ту тонкую связь, что между ними осталась — единственное правильное решение за несколько последних дней. Решение, позволяющее отключить голову и временно забыть о том, насколько это все ошибочно. Решение, отдавшее управление сердцу.