Во власти океанов

Скраэль просыпается в темноте. Густой, всепоглощающей темноте. И не может понять, откуда в нем взялась такая легкость. Память всплывает обрывками, а сил, чтобы додумывать логически, что произошло, у него нет. Тяжесть окутывает всецело, а желание опуститься на колени и застонать от внезапной боли сковывает разум. Зажав голову руками, юноша не может сдержать этого порыва. Колени болят от неожиданного столкновения с чем-то холодным, гладким и твердым. Голова разрывается на части, кости словно выламывает наизнанку. Скраэль дышит тяжело, а потом и вовсе кашляет. Кашляет кровью, дрожащей рукой уст своих касаясь. Что с ним? Он ничего не помнит. Помнит только то, что ему было безумно больно. И морально, и физически. Что значат эти редкие обрывки фраз, картинки, кружащиеся перед глазами? Обеспокоенные, в панике трясущие его за плечи руки мужчины с алыми волосами; его голос доносится издалека, будто из под толщи воды. Он хочет что-то сказать? Пусть скажет. Губы шевелятся, глаза бегают с горечью. Может, этот мужчина виноват в чем-то перед ним? Напрягается и тут же оставляет эту затею — голову словно электрическим током пронзает. — Тебе не стоит переживать о том, что с ним будет. Он заставил тебя страдать. По его вине ты тут, — голос за спиной звучит так высоко и четко, заставляя подпрыгнуть от неожиданности. Скраэль тут же жалеет, что вертикальное положение принял так быстро. Его тошнит. Снова кровь скатывается по губам, заставляя задыхаться и кашлять. Внутри все горит, дышать ему нечем. Невидимая рука поднимает в воздух, стискивая стенки гортани. Горячий, липкий жар окутывает его полностью, а тело наливается свинцовой тяжестью. Но отключиться он не успевает — ледяной воздух стремительно заполняет легкие, а он ежится, словно не является великим хранителем. Тут дует легкий ветерок. А босые ноги стоят на снегу, вынуждая переминаться. Он быстро привыкает к смене обстановки и замирает, глядя свое тело. Рядом, склонившись, сидит тот самый мужчина. Точнее, сидит — очень громко сказано. Скорее лежит рядом, в клубочек свернувшись. Он..смотрит на себя и невольно прижимает руки губам: тоненькая струйка крови стекает от уголка губ по щеке и шее, замерзая в выемке ключицы. Еще несколько застывших идут от разбитого виска, а под затылком и вовсе виднеется уже припорошенная мелким снегом лужица темно—багрового оттенка. — Это он сделал. Ты ведь так отчаянно веришь в то, что он хороший. Что он тебя любит. А у него в голове только то, как бы подмазаться к тебе. Истинная натура так или иначе проявилась бы...— Скраэль хмурит брови. Что-то внутри, что-то очень маленькое, наивное и ласковое бьется в агонии согласной. Но что-то другое, холодное и на вкус трепкое напротив, говорит, кричит, умоляя прислушаться к собственным чувствам и не слушать. И в какой—то момент ему кажется, что мир перед его глазами трещит по швам, на кусочки рассыпаясь. — Он, может, и не любит меня. Но это не важно. Потому что если так, то мне даже проще. Я тоже не люблю его, — голос не его, слова и поступки — все это не принадлежит ему. Он сам не принадлежит себе — и не может ничего сделать со змеиным шепотом над ухом. Отвратительно, мерзко. Хочется кричать и рвать на себе волосы. Хочется кричать и биться головой об стену, лишь бы этот гомон наконец стих, оставил его в покое. Сквозь зубы скрепящие выть, как подбитый зверь, повторяя дрожащими губами фразу простую, о том, что он не псих. Не псих, не псих, не псих. Это всего лишь игра его подсознания. И сейчас все пройдет. Картинки перед закрытыми глазами стремительно сменяют одна другую — ослабленная юношеская фигура на траве с ноющими от онемения коленями, которую к себе руки чужие тянут; этот же юноша опирается о кору деревьев, ломая ногтевую пластину; он же чувствует, как его используют; он же оказывается распластанным на столе в контексте далеком от приличного. Он везде и всегда был жертвой — жертвой, что родилась охотником, но почему-то позволила себя использовать. Опущенная покорно голова, дрожащие пальцы, слабые попытки сопротивляться — это чудовищное нечто наизнанку выворачивает сознание, заставляя его еще раз проживать эти искаженные, лживые воспоминания. Проживать и чувствовать, каким слабым он был. Слабость... — Ты ведь такое же божество, как он сам. Так почему ты позволяешь так себя вести с собой? Я могу наделить тебя силой, при помощи которой ты сотрешь его с лица земли. Давай, Скраэль. Прими уже меня и стань собой полностью,— костлявые пальцы из темного мрака высовываются, приглашая за собой проследовать. И выглядит это столь заманчиво, сладко и желанно, что в какой—то момент юноша даже поднимает дрожащую ладонь, чтобы вложить ее в чужую. Повестись на сладкие речи, позволить кому-то более сильному захватить контроль над уставшим телом. Ведь так будет проще? Если он просто сможет отдохнуть. Просто перестать задумываться, как бы избежать взглядов в свою сторону — все это так липко, грязно, грязно, грязно...думать не хочется. И он ведь практически поддался вперед. Что-то горячее на шее словно ото сна пробуждает — коснувшись своей шеи, Скраэль нащупывает небольшой, только что образовавшийся шрам. Беллрок. Вот как зовут того мужчину, что сделал ему кучу гадостей. — Я — личность. И я не позволю тебе отобрать у меня это. Я был и буду Скраэлем Северного ветра. И если мне, великому и неповторимому полубогу суждено сломаться в руках старшего брата, я лучше сломаюсь так, чем ты захватишь мой разум, мерзкая дрянь. Твое место тут, — кубок льда сам по себе появляется в руке. Прежде, чем обладатель искушения главного исчезнет в пучине своей новой тюрьмы, Скраэль с хищным оскалом наслаждается его предсмертными воплями. Постепенно Обливио* обращается мягкими снежными хлопьями. Стены медленно разрушаются, а Скраэль подставляет ладонь под одну из них, не в силах сдержать улыбки. В их спектакль поверила не только Нари, но и тварь, шествующая за ними от Аркадии. Рассказать кому-то кроме Беллрока он попрошу не смог. Пришлось ставить на кон все — включая свою жизнь. И в какой-то момент, не осознавая в сложившейся ситуации все риски, Скраэль даже хотел поддаться своим главным страхам. Тем, что так умело вскрывала потусторонняя тварь. Ей не удалось — как оказалось, доверять старшему брату он может. Падая в пропасть, ты можешь больше не сомневаться в том, что тебя поймают. А ранения затянутся сами — все пройдет, когда тюрьма забвения разрушится. А механизм уже успешно запущен. Все, что ему остается — с нетерпением дождаться встречи. Правда, многое придется объяснять...но это не так страшно. Главное, что где-то далеко —далеко разрушился один из титанов, навсегда превратившись в полноводную реку. Беллрок не хотел соглашаться до последнего. И у него были на то все основания — вредить возлюбленному, играть роль неуравновешенного психа — то, чего он хотел меньше всего. Это было слишком рискованно — а вдруг Скраэль не смог бы сопротивляться темной магии, и она навсегда бы превратила его тела в неуправляемый сосуд для древнего чудовища? Еще и скрыть правду от остальных..это должно было выглядеть правдоподобно. У него не было других вариантов — либо так, либо все узнала бы и та тварь. Поднявшись со снега, Беллрок бережно держит на руках бессознательное тело младшего, поглаживая его вдоль волос заботливо. — Когда ты очнешься, ты будешь цел. И я больше никогда не стану делать тебе больно, — шепчет Хранитель пламени. Уговор был на несколько часов с учетом возможных погрешностей — никто из них никогда не бывал в царстве забвения и проверять не проверяли никогда. У Скраэля еще есть время, чтобы вернуться. Голос Нари он не слышит. Вначале дождется возвращения младшего брата. И только убедившись, что с ним все в порядке, сможет приступить к рассказу о правде. — Когда я очнусь, я буду знать, что я был в надежных руках, — глаза приоткрывая, шепчет он. Раны стремительно заживают, словно время идет вспять. Скраэль крепко стискивает чужую шею, пока дрожащие от волнения чужие руки жмут его ближе, беспорядочно скользя вдоль спины, боков, талии, под бедрами подхватив в конечном итоге. Губы утыкаются в шею, а Беллрок не может надышаться. Не может надышаться морозным запахом нежной кожи, темных волос. Это что-то настолько родное и важное для него, что остановиться нет сил. Прядки его волос щекочут щеки, заставляя Северного ветра засмеяться негромко. И эта мелодия так хороша на слух, так приятна и нужна сейчас огненному богу...он легко держит младшего на руках из-за разницы в росте и телосложении, помогая переплести ноги за своей талией. Его улыбка, его теплые глаза...губы расцеловывают темную полоску под чужими устами, щеки, скулу. — Ты справился. Мой сильный, мой лучший мальчик, — шепчет Беллрок, опуская брата на снег. Но не прекращая придерживать — мало ли он еще не до конца восстановился после того, что ему довелось пережить. Скраэль и правда немного пошатывается, но то сказывается перемещение между реальностью и забвением, в котором волей неволей оказываются самые страшные преступники всех мастей. Навечно пополнить их ряды ему не хотелось. И, понятное дело, теперь его полностью охватывает адреналин. Стучащий в ушах бешено, как будто молот на наковальне. — Может быть вы мне расскажете, что это все значит? — стирая слезы, Нари подбегает к братьям, на шее у младшего повиснув. Только теперь она понимает — у них был какой—то свой, запасной план. И, судя по зажатому сосуду в руках у Скраэля, им удалось. — За нами от самой Аркадии шел дух Севера. Тот, чья сила питает моего титана. Я увидел его сразу, но не стал подавать виду. Рассказал Беллроку. И мы решили..сделать так, чтобы дух захотел выбраться из своей тюрьмы в царстве забвения и забрать мое тело себе. Это было бы очень удобно — полубог, владеющий его стихией. Но для воплощения плана мы должны были заставить его поверить в то, что наше выступление —правда. И чем меньше людей знали об этом, тем было лучше. Но он никогда и ни за что не согласился бы вредить мне. По крайней мере намеренно, — Скраэль мягко гладит сестру по волосам, словно намереваясь защитить ее от чего-то злого, способного нарушить их воссоединение. Нари успокаивается. Не сразу, но успокаивается, отпустив наконец брата — она больше чем уверена в том, что ее родственники абсолютно безумные. Но безумие очевидно граничит с гениальностью. — Нам пора возвращаться. Раз с этим покончено. — Пока нет. Мне необходима ваша помощь, чтобы сосуд запечатать раз и навсегда. И никто больше не сможет найти его. Кроме нас самих. И только втроем, — Скраэль улыбается кратко. И снова все как в старые добрые — снова они трое против целого мира. Круг, образованный общими усилиями, являет собой полною гармонию между тремя стихиями—создателями. Этот символический обряд они проходят практически каждый раз, когда хотят вместе что-то сделать. Последний раз были созданы титаны. А теперь они бок о бок работают над тем, чтобы эту самую ошибку исправить. Скраэль крепче стискивает пальцы брата и сестры. И глаза закрывает. Большая часть работы так или иначе ложится на его плечи. Он Северный властитель и ему надо начать. Он должен первым произнести заклинание, которое поможет им троим раз и навсегда устранить одну из трех печатей. Печать холода. Самая жестокая и хищная. Способная овладевать разумами людей и подчинять их себе. Темная, перегнившая сила, от которой пользы гораздо меньше, чем вреда. Но ведь холод и был направлен на то, чтобы разрушать. Скраэль вскрикивает, распахнув глаза. Отрицательно качнув головой, он немо говорит о том, что руки сейчас разрывать ни в коем случае нельзя. Глубокое дыхание тоже собой всеобщего спасителя не создаст. Это лишь он способен задать нужный темп. Глаза снова закрыв, Северный ветер видит лишь те кошмары, которые на этом месте много миллионов лет происходили. Чувствует каждый удар ножа по телу беспомощной жертвы, обреченной быть отданной ему самому. Видит слепыми глазами призраков, пляшущих перед ним свои жуткие, погребальные танцы. Те люди, которых много тысяч лет возносили на этом алтаре во благо Северного бога. Полубога — но им всем было плевать. Божество, способное руководить — вот, что требовалось народу суеверному и готовому поклоняться. И теперь эти неупокоенные души преследуют его, мешая сосредоточиться. И если бы не уверенные руки других создателей, он, верно, свихнулся бы уже от того, какие кошмары ему напоследок пытается подкинуть противный Северный дух. — Yr wyf i, y Gwynt y Gogledd, sydd am alw eich yn gyntaf ac yn olaf, y guardian, yn gorchymyn i chi i aros yn y carchar am byth ac yn dragywydd. Tan yr haul yn codi yn y gogledd, yr afonydd yn newid lleoedd gyda y caeau, ac yn y tair crewyr yn dod at ei gilydd unwaith eto ar gyfer eich deffroad** — Скраэль старается говорить спокойно, чтобы не сбиться. Но выходит у него не с первого раза — все остальные даются тяжким трудом. Ему вторяют. Они все повторяют одни и те же слова, словно марионетки. До тех пор, пока Северный ветер не опускает рук, устало опустившись на снег. Это было одно из самых тяжелых событий для него за последние дни — становится...наверное, ему должно быть спокойно — его титан, самый непредсказуемый и опасный титан больше не сможет навредить остальным. Но на душе все равно почему-то так погано, как никогда не было. Хочется выблевать все свои тяжелые эмоции и больше не чувствовать этой предательской пустоты внутри. Такое чувство, что они не страшного врага запечатали только что на веки вечные, а оторвали кусок его собственной плоти. Скраэль больше не чувствует себя полноценно — что-то изменилось. Он стал..сильнее? Прилив сил ощущается остро, как недавние удары об камни, чтобы этого эффекта достичь. Но эта сила не принадлежит ему. Это не его жизнь, не его силы и не его чувства. — Это нормально. Мы только что переломали, слепили заново и запихали твою природу. То, что ты сейчас ощущаешь — нормальная реакция на вторжение в источник твоих сил. И это пройдет. Главное не переживай сильно, хорошо? — Нари говорит, а Беллрок молчаливо подхватывает на руки, позволяя спрятать лицо с несколькими выступившими слезами на своей груди. Эту тяжесть можно снять только одним способом — поддержкой. Нари успокоит словами, а он не даст упасть, бережно держа подле своего сердца — чем ближе, тем роднее и теплее становится. Он несет вплоть до самого возвращения — благо, чтобы попасть обратно, в Аркадию, им не нужны силы северного ветра — только в одну сторону требовалось его прямое использование. — Я отвечу на их вопросы. Отнеси его в вашу комнату. Ему нужен отдых. И ты рядом, — Беллрок кивает и молча в пламени исчезает прежде, чем их странный дуэт успевают облепить любопытные охотники. — С ним все в порядке? — Дукси провожает рассеившийся дым за спиной огненного бога, уперев глаза к Нари. — Мы только что заставили его пережить все свои страхи, сломали его источник сил и позволили ему связать себя с нами всеми, заново запечатав то, что принадлежало лишь ему. Как ты думаешь, с ним все в порядке? — Нари раздраженно трет запястья, — никто не говорил, что нам будет приятно ломать собственную природу и отрывать от себя куски во блага общества. Это как отрезать тебе руку и отдать ее другому человеку, — девушка не хочет смягчаться. Если от нее требуют всю правду, какой бы она не была, ведьма скажет. — Нари, ты..грубая. С тобой все хорошо? — Дукси смотрит с нежностью и осторожно плеча чужого касается, заглядывая в девичьи очи. Ему не хочется верить в то, что общение с братьями полностью заберет его возлюбленную у него, вернув ее обратно, в орден. — Моему брату очень тяжело, а еще я знаю то, что предпочла бы забыть. Дукси, они — моя семья. И я крайне эмпатична в их отношении. Когда страдает один из нас, другие испытывают то же самое. Пожалуйста. Мне тоже нужно побыть наедине с собой, — Нари исчезает прежде, чем руки юноши успевают сомкнуться вокруг ее талии и к себе привлечь. Вместо этого стискивая пальцы в кулак, Дукси опускает глаза на траву — проклятый орден. С одной стороны без них не обойтись, а с другой...он сейчас может потерять ту, кого любит так же быстро, как титаны способны раздавить человека при желании. Ночь. Столь тиха и спокойна...не верится до конца в то, что недавно первый титан пал грудой камней, постепенно растаявших и превратившихся в полноводную реку. Тишина окутывает своими мягкими объятиями, погружая уставших людей — и не только — в мягкий сон. Но не все этой умиротворенной после тяжелых дней ночью спят. Кто-то отчаянно пытается справиться с нахлынувшими эмоциями, кто-то переживает о будущем. Чье-то сердце горит от любви, сгорая без остатка. А кто-то шагами тихими неспешно крадется на кухню, оставляя за собой единственный тоненький след в виде прохладного шлейфа. Его едва слышно и не видно — темная юношеская фигура сливается с полумраком коридоров. Мягко скрепит тихим хрустом дверь, а он сам проникает во внутрь, замерев на пару секунд: будто вор крадется за своей добычей, чтобы не оставить ей шанса на побег — и умудриться не выдать свое нахождение тут. Но, кажется, ему не суждено ныне остаться незамеченным. Некто другой уже сидит за столом, допивая неизвестно какую по счету чашку чая. — И ты тоже тут? — Беллроку не нужно включать свет, чтобы отчетливо разглядеть костяные рога на голове у фигуры, проскользнувшей на кухню. Скраэль замирает, а потом тихо смеется и оборачивается к старшему брату, разводя руки в стороны. Сон, беспокойный и не приносящий толком никакой пользы закончился несколько часов назад. Мучиться и делать вид, что он лежит и спит не хочется. Желание выпить чашку кофе преобладает над разумом. А встреча с огненным богом невольно улыбнуться заставляет. Подойдя к комфорке, Северный ветер снимает с нее еще теплый чайник. — Не спится. А почему пришел? — аромат арабики заполняет небольшое помещение. Беллрок задумчиво смотрит за тем, как возлюбленный ближе подходит и забирается на краешек стола, ноги между собой перекрестив. Тепло для него не губительно, вовсе нет — наоборот, подпитывание морозных поджилок — его вполне естественная потребность. Сна ни в одном глазу — прежняя тяжесть ушла, отпустив наконец, и у него даже получилось глубоко вздохнуть. Свободно, без желания раздавить голову руками. И это облегчение помогает Скраэлю вовремя переключиться, чтобы окончательно с ума не сойти. — И мне не спится. Я все не могу перестать думать о том, что мог случайно навредить тебе. Знаешь...когда я смотрю на тебя, мне становится страшно. За то, что я мог действительно съехать с катушек. А ты — умереть..— Беллрок крепче стискивает в пальцах опустевшую чашку. Он не хочет терять брата. Не хочет превращать свои только только вставшие на путь истинной чистоты чувства во что-то грязное и порочное еще раз. Скраэль, сидящий напротив с немигающим, молчаливым взглядом терпеливо слушает. А что сказать? Он уже сказал все, что мог, и все, что хотел. Отправив стакан в раковину и решив отставить его мытье на утро, огненный бог опускает руки в карманы, глядя на чужое лицо. Столь чужое и столь родное одновременно...сердце сжимается от осознания своих чувств в еще большей степени и дышать становится почти физически тяжело. Скраэль соскакивает со своего места, отставив недопитую чашку на место, где до этого сидел. Подходит ближе и осторожно чужую руку своими перехватывает, немо прося заглянуть в свои глаза. Беллрок идет на это и плавится от того, насколько восхитительно выглядят эти сияющие в полумраке голубизной очи. Чистые, с черными ореолами. Скраэль кажется ему самым настоящим чудом во плоти. А сам Северный ветер мягко сжимает ладонь пальцами, ближе подступая. Он не винит и не сможет никогда винить брата за его чувства. Но...что-то изменилось. Что-то теперь между ними больше не похоже на прежнее. И он понимает, что именно. В груди разливается сладостное тепло, заводя сердце по-новой. Эти чувства....о чем-то таком говорил и сам Хранитель пламени. Что-то, что позволяет дышать и жить другим человеком. Готовность отдать ему не только всего себя, но и свою поддержку всецело? Кажется, это те самые бабочки, чьи крылья, как казалось ему, сгорели в пламени отвратительной страсти. Скраэль неуверенно мнется на месте, и, кажется, смущенно краснеет — по крайней мере жар, приливший к щекам, он ощущает сполна. И это окончательно добивает все, что он сам говорил, о чем думал и что говорил — сердце заходится стуком столь скорым, когда Беллрок вопросительно поднимает бровь..что хочется сбежать от самого себя и перестать так сильно переживать. — Ты зря переживаешь. Идем. Уже поздно, — Беллрок не слеп и не глуп — но он все еще хочет, чтобы инициатива шла не только от него. Легонько подтолкнув младшего к выходу, он как бы случайно проводит кончиками пальцев вдоль позвонков, отчетливо ощущая, как напрягается Северный ветер. Только сие напряжение..оно отличается от того, что люди испытывают из-за страха. Это что-то определенно иное и новое в их отношениях. Скраэль хотел сказать что-то явное большее, чем жалкую попытку успокоить. Но не стал. Почему? Беллрок задается этому вопросу, следом за братом покидая кухню, используемую ими для тайной контрабанды неизвестно чего. — Тогда доброй ночи, Скраэль, — желание обернуться назад и высказать все, что таится на сердце сжимает, сдавливает грудную клетку тисками. Но на ватных ногах идя в сторону своей комнаты он ничего, ничего не предпринимает. Почему? Сам не знает. Ведь стоит ему только пальцем поманить, как Хранитель пламени окажется около его ног. Но...это все равно как-то не так. Новое, абсолютно новое ощущение полностью поглощает его. Ни кофе теплый, ни одеяло, ни попытки уснуть не помогают. Сдавшись, Северный ветер пускается в попытки уснуть с новой силой — однако стоять на мостике явно не лучшая поза. Плюхнувшись на мягкую перину, он поворачивается на бок и колени сжимает вместе, думая о том, что мог бы сейчас нежиться в теплых объятиях брата. И мешает ему лишь собственная гордость, отказывающаяся принять то, что он, кажется, тоже по уши влюблен. Это ведь так привычно и удобно — строить из себя недотрогу и делать вид, что ему абсолютно наплевать. Было удобно до тех пор, пока он не захотел почувствовать эту влюбленную дрожь. И прокололся настолько, что теперь не может усидеть на месте из-за переживаний, природу которых отлично понимает. Он не выдержит. Не справится. Решительно поднявшись с кровати, Скраэль направляется в сторону комнаты брата. И чем ближе он к ней подходит, тем сильнее стучит его сердце. И тем меньше решительности. Остановившись перед дверью, он теряет все те остатки, что в пятки не свалились за время решительного порыва. Для того, чтобы постучаться, нужна смелость. То, чего ему не всегда хватает. Хватает наглости и дерзости, чтобы влезать в чужие разговоры, но не хватает на такие элементарные вещи. Но он стучит. Решительно, собрав остатки своего самообладания в кулак, занесенный и соприкасающийся с древесиной. — Ты что-то еще хотел? — Беллрок открывает не сразу — его желание дремлет мирно на груди вместе и с ним самим. Но стук в дверь и развеянные сомнения о том, кто именно пожаловал к нему на ночь глядя выдергивают из этого состояния. А Скраэль, тут же повисший у него на шее лишает последних кусочков сна. Губы находят чужие, целуя смело. И ответ получают — Беллрок подхватывает младшего на руки, помогая сцепить ноги за своим торсом. Чувства, крывшие волнами, наконец находят выход в этом поцелуе. Нетерпеливом, нежном и страстном вместе с тем. Скраэль не хочет отрываться, не хочет останавливаться. Хочет лишь крепче и ближе прижаться, языком обводя чужое нёбо. И его инициативу подхватывает Беллрок, умудряясь меж тем балансировать между доминантностью и подчинением — мягко оттягивает нижнюю губу Северного ветра, а потом снова вперед льнет, под пальцы, ласково перебирающие его волосы. Мурашки скользят табуном от затылка к копчику, бросая в мелкую дрожь. Пальцы у младшего прохладные, и это добавляет еще большего контраста в то, что между ними происходит. Не прекращая неотрывно целовать столь желанные им уста, Беллрок перехватывает бедра чужие и направляется к кровати. Переспать в нормальном месте, при нормальных условиях, никуда не спеша и воистину наслаждаясь друг другом..от той мысли в паху становится жарче. Укладывая брата на расправленную постель, Хранитель пламени обхватывает его поперек талии и ведет кончиками пальцев от ребер, вдоль боков, а потом назад, с удовольствием отмечая полную расслабленность тела под ним. Скраэль никогда прежде не испытывал _таких_ ощущений. Каждое из них наполнено остротой и чувствительностью. Но..он знает, что все это — реакция его организма на возлюбленные касания. Мягкие, нежные и желанные. Он прогибается вперед и руками цепляется за края стяжек меховой накидки, избавляя Беллрока от этого колющего элемента одежды. Вместе с тем горячие уста спускаются медленными поцелуями к скуле, шее, изучая каждый ее миллиметр своей лаской. И настолько медленны эти поцелуи, что нетерпеливому по своей природе Скраэлю хочется скулить — возбуждают они так же сильно, как и все остальное. Примкнув вперед, Северный ветер прогибается, дрожа от нахлынувшего волной вожделения. Пальцы старшего пробираются под его темную рясу, потянув ее вверх — охотно содействуя этому, полубог вскидывает руки вверх, оставшись в легкой хлопковой тунике с вышитыми древнескандинавскими росписями краями. Куда-то туда же, в самое пекло отправляется и костяной головной убор — Беллроку ничего делать особо не нужно — податливо разведенные ноги так и просят поскорее забраться меж них. Но он не хочет спешить, зубами потянув лямку туники вниз — целуя острое плечо и наслаждаясь теми приятными звуками, что вызывают его уста, устремившиеся кипятком к изящным ключицам, а потом вновь тонкой шее, вызывая у ее владельца головокружение от переизбытка ощущений. Чем поцелуи ниже, тем больше крепчает возбуждение вместе с невыносимым комом внизу живота. Скраэль тихо скулит, сбивая простыни под собой. Эта реакция абсолютно спонтанна, сердце колотится сильнее с каждым новым поцелуем — на груди, вокруг розовой горошинки соска, или рядом, сбоку, щекоча оголенные нервы. Ему все больше кажется, что безумие, овладевшее ими ныне, это самое сладкое и самое желанное чувство, на которое он только был способен. Всецело отдаться своим ощущениям и позволить голове отключиться. То, чего ему так не хватало в остальное время. Беллрок отрывается лишь для того, чтобы полюбоваться разгоряченным видом младшего брата. Восхитительно красивым будучи, он часто дышит и губы от нетерпения кусает, умоляюще брови вместе сводя. Хранитель пламени осторожно отпускает его, встает и отходит к своему столику, спиной ощущая пронзительный, внимательный взгляд. Покопавшись в ящике, он находит наконец баночку с маслом и возвращается обратно, глядя в чужие глаза — полные непонимания. — Я не хочу делать тебе больно, — притянув Скраэля к себе, шепчет он, вызывая еще одну порцию добротных мурашек. Северный ветер замирает в предвкушении, но заранее зная, что будет с ним дальше, не напрягается, а старается расслабиться. Наблюдает за тем, как старший выливает себе на пальцы ароматное масло, другой рукой мягко оглаживая внутреннюю сторону бедра. Спешить некуда, а посему, поймав чужие уста своими в поцелуе, Беллрок одним пальцем проникает во внутрь. Между ними, безусловно, было много всего и секс — не исключение, но лишний раз травмировать возлюбленного своей неосторожностью огненный бог не хотел. Этот раз он должен запомнить, и старший готов сделать все, что в его силах для этого. Тихий стон срывается с его губ, глаза жмурятся, пальцы чуть сильнее сминают простынь — каждый раз как в первый. Поцелуи Беллрока на щеках, губах и шее помогают, отвлекают от боли. И ускоряют ее прекращение — Беллрок знает его гораздо лучше, чем можно себе представить. Добавляет второй палец и двигает ими мягко, стараясь не повредить ничего. Слушает приглушенные прежде, а потом более чувственные стоны, сцеловывая особенно яркий, вызванный разведенными на манер ножниц пальцами. Третий палец и ладонь, ласкающая меж тем разгоряченную плоть окончательно отбирает остатки рассудка. Этого достаточно. Шепча о любви и нежности что-то, Хранитель пламени пальцы убирает и, остатки одежды стягивая, притягивает Скраэля к себе, медленно входя в него. Сердце заходится в бешеном стуке, а губы приоткрываются в сладостном стоне; напряжение, сковавшее его до этого, отпускает довольно быстро. И первичная боль тоже отступает, позволяя неожиданно яркому наслаждению сменить себя. Поступательные толчки, приносящее удовольствие трение и ощущение заполненности заставляют его вскрикнуть от чувственности, пальцами цепляясь за плечи чужие. Движения Беллрока не быстрые, скорее точные и размеренные, что и доводит до состояния полнейшего подчинения тому, что старший пожелает. Беллрок придерживает чужие бедра, с каждым новым толчком проникая все глубже и глубже. И сильнее: чувствуя, что Скраэль расслаблен полностью, он ускоряется, выбивая желанные стоны из мягких уст. Наслаждение не только от физической, но и духовной близости кружит голову, а сердце, кажется, в такт стучащее отдается приятным перезвоном в ушах. Ничего восхитительнее он не испытывал и вряд ли сможет, ведь то единство, о котором огненный бог так долго мечтал, наконец наступило, помогая перестать переживать, париться и просто наслаждаться друг другом. Ночь тиха вновь; тиха и молчалива. Пальцы его скользят вдоль обнаженной спины младшего брата, размеренно касаясь подушечками позвонков. То, что происходит между ними — это сложно и просто так разрешить не удастся. Зависимость, любовь, что-то среднее между этим — раньше ему казалось, что его чувства никогда не будут ответными. За все, что он сделал, его просто невозможно полюбить. Но Скраэль, сидящий рядом сейчас — лишнее доказательство того, что это вовсе не так. Что-то у него в груди тоже определенно стучит быстрее при мысли про него самого. Но что? Беллрок не знает. Нездоровый характер их отношений начинает блекнуть теперь, когда инициатива со стороны младшего отчетливо прослеживается..и от его улыбки, когда оборачивается от окна назад, становится как-то..тепло, что ли. Беллрок не хочет разбираться в этом сейчас. Они уничтожили первого титана и наконец смогли забыть про то, что заставляло обоих страдать. Если они заслужили тайм аут, то его время определенно наступает ныне. Пальцы медленно касаются плеча, что недавно целовали губы горячие. Приподнявшись на локтях, Хранитель пламени расставляет руки, приглашая Северного ветра нырнуть в его объятия. И Скраэль ныряет, обхватив ладонями шею старшего. До утра еще есть время.