Во власти океанов

Вокруг лишь тьма, тьма, тьма. Тьма непроглядная, острая, л е д я н а я. Холодно до невозможности, продирает до костей и вымораживает остатки разума, лишая последнего якоря, державшего связь между явью и сном. Сон ли, или, быть может, ужасающая реальность? Первичный страх уступает место опустошающему непониманию и непринятию ситуации. Скраэль ловит себя на том, что ему холодно. Ему, человеку, который априори мерзнуть не должен. Но он мерзнет. Дует на пальцы инстинктивно, вскрикнув спустя несколько мгновений после — с дуновением кончики пальцев щиплет, а сами они корочкой покрываются. Скраэль трясет ладонями и пытается растереть их, но и то не приносит никакого результата. Льдинки тают медленно, осколками впиваясь в нежные ладони. Скраэль понятия не имеет, почему ему становится холоднее и холоднее с каждым мигом, но...одно он знает точно: он оказался в какой-то аномальной зоне. Богу льда просто не может быть холодно. Он властен над этой стихией; властен управлять ею, подчинять и контролировать, но..везде и всюду это противное но, от которого не удается избавиться. Северный ветер чаще дышит, ощущая назойливое щекотание в области горла — будто бы его неизвестные, невидимые ладони начали душить. Перед глазами все плывет, а он не может сопротивляться. Пытается на ощупь отыскать источник удушья, но натыкается лишь на пустоту. Голова кружится, мир постепенно лишается красок и в какой-то момент ему кажется, что это конец. Правда, конец заканчивается так же неожиданно и быстро, как начался — дышать становится проще, чем он опрометчиво пользуется, рухнув на колени и жадно глотая воздух. Легкие вновь пронзает болью, только..теперь она как будто бы тысячи иголок напоминает. Ослепляющая боль, подкосившая сознание. Кашляя, Скраэль переворачивается на живот, опираясь ладонями дрожащими об...снег? Снег. Ледяной и хорошо осязаемый. Позабыв от удивления о боли, Северный ветер не верит своим глазам, уставившись на белесые замороженные сгустки воды. Пока все, что только можно пыталось его прикончить, он тратил свое внимание лишь на то, чтобы постараться не умереть. Но теперь, обнаружив снег, Скраэль принимает сидящее положение, наконец осматриваясь. Кругом лишь голые, унылые скалы темного оттенка. Некоторые, змеями извиваясь, в причудливых узорах закружились, да так и застыли, подобно ребрам какого-то огромного зверя. Мертвого зверя — тут нет ветра. Нет солнца. Нет звуков, нет запахов — лишь одинокие, внушительные и пугающие глыбы, сделанные, судя по всему изо льда. Осторожно поднимаясь, Скраэль делает несколько шагов вперед, все еще чувствуя, как быстро стучит его сердце из-за усилившегося холода. Мысли о том, что это за место, как он сюда попал и как выбраться приходят с опозданием. Но воспаленное сознание само гонит их прочь, прежнюю пустоту оставляя заместо тревоги. Им не нужно переживать лишний раз, в агонии уже прежде бился. И хватит — разум сам заботливо огораживает бездумно блуждающего вдоль промерзлых исполинов юношу. Спокойствие. Незнание. Лень. Голос в голове звучит тихо, с примесью бархата. Призывает лечь. Лечь обратно, в снег. Обещает, что станет теплее. Манит сладостью, желанной и нужной. Скраэль зевает, не думая о том, что это тоже может оказаться расставленными сетями хищного паука. И лишь мощный толчок под ногами заставляет его вынырнуть из дремы, в которую полубог успел погрузиться. Головой качнув, Скраэль в панике оглядывается по сторонам, сбрасывая пелену наваждения. Кровь, возникшая на снегу, наверное, знак того, что его воспротивившееся сознание не угодно этому месту. Он должен вести себя безвольной куклой, а он борется. Скраэль сильный. Скраэль смог пройти через насилие, через моральные истязания, через опороченные чувства и зависимость от своего насильника. Смог переступить через это и начать двигаться вперед, навстречу тому, из чего можно построить их собственное счастье. Смог разрушить свою собственную силу и приложил руку к тому, чтобы заключить осколки души в новой тюрьме. Отделенная часть больно жжется фантомной болью, но на фоне всего остального кажется так, мелочью. И неудивительно, что его волевой, не желающий угасать характер будет сражаться за автономность до последнего. В ужасе попятившись, Скраэль наступает во что-то липкое и мерзкое, не желая опускать глаза. Но они словно сами вниз скользят — снег под его ногами стремительно тает, на глазах алея и превращаясь в сгустки крови. Как один живой организм, сердцем которого является он сам. Крик застревает в горле, земля ускользает из под ног; плюхнувшись в самое пекло кровавой каши, он дрожащие ладони поднимает к лицу, глядя на вязкое, липкое месиво, облепившее его пальцы, запястья, локти. Это место...оно живет своей жизнью. И эта жизнь защищается от нежелательного разрушения. Холод отступает, зато реки алой крови наоборот меньше не становятся. Напротив, они как будто сгущаются, обретая осязаемую форму. Скраэль щурится, от страха не в состоянии закричать до сих пор. Фигура, слепившая сама себя из кровавых ошметков и кусков плоти неизвестного существа наконец обретает очертания и Северный ветер кричит под хохот нечеловеческий. — Вот мы и остались один на один. Ты помнишь наш первый раз? Твой страх возбуждает, — у образа его брата отваливается рука. Но это не мешает созданию его персонального кошмара издевательски усмехнуться и буквально приклеить конечность назад. Скраэль отползает назад, инстинктивно желая отодвинуться подальше от мерзости с лицом его возлюбленного и родного человека, но далеко уйти не удается — кровавые куски под ним оживают и, приняв облик щупалец, обвивают поперек талии, запястий и под коленями, фиксируя тем самым. Теплая, склизкая жидкость стекает вдоль бедер, вызывая крупную дрожь. В воздухе висит густой запах металла; металл будто скрепит на зубах, заставляя скулить от боли, дергая плечами. Скраэль дергается и кричит, пытаясь высвободиться из цепкой хватки. Существо перед ним смеется вновь, вызывая лишь страх и панику. Опускается на колени подле, ведет влажным пальцем вдоль колена и бедра, причмокивает липкими губами. Наслаждается ужасом, которым веет от насмерть перепуганного Скраэля. Страх, которым питается кошмарное измерение, делает из окровавленных кусков человека. Медленно, но...мясо, сочащееся кровью, постепенно обрастает костями и кожей. И чем больше оно становится похоже на Беллрока, тем крепче ужас в груди у трясущегося перепуганной ланью Скраэля. И когда нечто, созданное этим местом, являет собой точную копию его возлюбленного, сердце окончательно уходит в пятки. Его колотит, в горле стоит ком. Воспоминания, плотно запрятанные в недрах сознания, снова всплывают, болезненными волдырями лопаясь. Он не знает, чего боится больше — того, что перед ним сидит нечто, пару минут назад бывшее кровавой кашей, того, что он снова почувствует панический ужас или самой боли? Скраэль кричит надрывно, умоляюще, когда существо, мерзко чавкая, забирается меж трясущихся коленей. Оно не церемонится на ласки и нежности в том нет — это ведь всего лишь жалкая пародия. Внешность Беллрока, так горячо любимого им, не спасает от дичайшей паники. Скраэль скулит севшим голосом, когда горячий член без растяжки проникает в него. Не с первого раза, но его владельцу наплевать — он делает все быстро, без церемоний или прелюдий разрывая на части. Кровавые ленты, больше похожие на внутренности, крепче оплетаются вокруг его колен, для удобства мерзкой твари шире ноги раздвигая. Сопротивление слабнет, тело бьется в конвульсиях.. Палец кровавой мрази соскальзывает с колена, а бесформенные уста тянутся в улыбку. Скраэль чувствует, как по его щекам струятся слезы. Истерика, поглотившая его, превращается в паническую атаку — видения, показанные ему тем существом, заставляют судорожно глотать остатки воздуха. Он должен сломаться. Ведь все идет именно к тому, чтобы он сломался и перестал цепляться за попытки узнать, что именно с ним случилось. Паника сильнее силы воли, а посему Северный ветер просто сознание теряет — его мозгу проще лишить их страданий, чем заставлять проживать все это раз от раза по новой. Скраэль сильный. И он справился с первым испытанием, подготовленным ему адом, в который не повезло угодить. Он еще не знает, что мертв, и не знает, где находится. Это только предстоит выяснить. В себя Северный ветер приходит среди уже знакомых ему ледяных глыб. Подскакивает и осматривает себя — кровь никуда не делась. Только замерзла. Наученный тем, что абсолютно все в этом месте хочет навредить ему, он не пытается содрать застывшие корочки. Возможно, это правильное решение, возможно нет — проверять он не станет. Из-за отвратных видений, посланных ему этим местом, ужасно разболелась голова. Скраэль осторожно осматривается, боясь лишний раз вздохнуть неправильно. Напрягается. Где он? Мыслей нет. Нет ничего, что смогло бы хотя бы намекнуть на то, что это за место. Пустоши, пустоши, пустоши. Хотя..если есть ребра, значит, есть и сердце. А что если то, где он побывал, и есть оно? Тогда где-то выше — мозг, ниже..все соответствующие органы. Но разузнавать что-то опасно. Всё опасно — каждый шаг может приблизить его к погибели. Каждое принятое решение. Погибели? Скраэль напрягает разум сильнее. Провалы в памяти не помогают ему — все, что было до, как будто стёр кто-то. Кровь, холод...это все, что он помнит. Возможно, его догадки неверны — и это место соткано из того, что ему довелось увидеть или почувствовать перед..смертью? Он не мог умереть. Не мог. Они с Беллроком планировали кучу всего. Целовались и дурачились совсем недавно, а теперь все оборвалось в один миг? Быть такого просто не может. Но как иначе можно объяснить то, что он не дышит? Не чувствует. Не слышит и не видит ничего кроме того, как умер? Скраэль не вспомнит свою смерть, если его спросят, но зато многое встало на свои места. И осознание того, что дважды он не подохнет, прибавило сил. По крайней мере для того, чтобы решительно обернуться в ту сторону, где предположительно находился мозг. Воспоминания возвращаются невнятными отрывками, пока он идет вперед, не желая по пути растерять свою решительность. Приятные, в которых настоящий, родной Беллрок укладывает его на кухонный стол, целуя ласково; и страшные, в которых неизвестные звери разрывают его на куски и фонтан алой крови орошает траву под ним..Скраэль скучает. Невыносимо скучает по брату, не имея ни малейшего понятия о том, что сделалось с Хранителем пламени. Жив ли он? Или тоже оказался в персональном аду? Сердце болезненной тяжестью сжимается и неприятно покалывает. Теперь, умерев непонятно во имя чего, Северный ветер начинает ценить то, что имел. Теплые объятия, ласку, нежность, заботу. Все это дарил ему, пусть и неуклюже, старший брат. Ему не хватает этих глупых шуточек, которые могли бы разрешать гнетущую тишину, не хватает сильных рук и тактильности, из которой буквально сделан Беллрок. Не хватает объятий и поцелуев, не хватает его всего, ставшего в один миг таким далеким и еще более желанным. Про то, чем исчадье ада пыталось напугать его, он предпочитает не думать. По крайней мере старается не заблудиться в отвратительных мыслях. Это все иллюзия, наваждение, ошибка. Он выберется. Почему-то острое ощущение того, что он умер не просто так и есть шанс отмотать время назад, не покидает голову. И светит вторым фонариком подле мыслей о самом сокровенном, нежном и горячо любимом; о том, что греется под самым сердцем. Скраэль стискивает губы плотнее — он обязан выбраться хотя бы ради того, чтобы еще раз почувствовать вкус чужих губ на своих собственных. Из раздумий его вытягивает внезапная встряска. А потом все постепенно начинает на множество кусочков распадаться, как будто плохая голограмма. Словно неопытный компьютерщик взялся за создание графической игры и не справился с задачей. Скраэль в панике отскакивает от возникшей под его ногами дыры, пятясь назад, туда, где еще остались целые места. Мозг упрямо сигнализирует о том, что рано или поздно разрушится все, и ему придется провалиться следом за огромными каменными глыбами вниз, в далекую, холодную неизвестность. Если бы не опущенные глаза к собственным рукам, он бы смог отвлечься. Но если пальцы постепенно тоже начинают разваливаться на пиксели, теряя четкость. Скраэль судорожно пытается нащупать себя, но находит лишь пустоту. Ничего, кроме пустоты. Холодной, горячей, темной, светлой...пусто. Ничего больше нет. Рук нет, ног нет. Он растворяется в небытие вместе с этим миром. Рассеивается, переставая иметь даже малейшую значимость. Крик выходит глухим, как плохо настроенная колонка пытается проигрывать заданную мелодию. Шумы гремят острыми лезвиями в ушах, все тело пронзает внезапной болью, словно его током шибанули, а потом снова темнота. Снова холодная, опустошающая темнота. Что такое счастье? Счастье — понятие растяжимое и каждый трактует его по-своему. Для кого-то оно являет собой живых родственников, любовь, богатство...но все эти материальные глупости разом теряют свой смысл, когда счастье обрывается вместе с жизнью. Драгоценной жизнью, которая казалась такой долгой. Впереди было столько планов, столько надежд..свершения, перемены, рождения и концы. Все оборвалось одним укусом волка, созданного древесным титаном. Скраэль дышит гулко, цепляясь пальцами за шею. Тут, в месте, где он пришел в себя, снова холодно, но ощущение того, что теперь он в безопасности помогает перестать дрожать, как осиновый лист. Пальцами коснувшись застывшей крови на своем плече он тянет кусок льда в сторону, рывком отделяя от своей кожи. Желтоватый гной тут же устремляется липкой струйкой вниз. Маленькую рану жжет, но потом боль внезапно уходит, непонятная жидкость испаряется и остается чистый, абсолютно целый участок. Отдирать от себя все остальное Скраэль не решается. Вдруг само оттает? Он осматривается: кругом только черная мгла. Правда, собственные ладони он прекрасно видит. Зато тут нет опасности — оно ощущается физически и спокойнее не на много, но становится. ************** Огонь. Кругом огонь, пламя и жар. Глаза с трудом удается открыть, и первая мысль, возникшая в воспаленном сознании, когда он все таки приоткрывает очи — ассоциация с адом. Кругом стоит густой смог, больше похожий на закопченный дым, и так...невыносимо жарко. Глаза слезятся то ли от едкого запаха сероводорода, то ли от нестерпимой температуры. Беллрок трет свои плечи, почти в панике осматриваясь. Но видимость все еще отвратительна, а сердце в груди внезапно начинает колотиться сильнее. Щеки горят, все тело горит. Смахнуть наваждение у него не получается — только обжечься обо что—то, стоящее впереди. Щурит глаза, словно пытаясь что-то рассмотреть впереди. Делать неосторожные глупости, безусловно, прерогатива огненного бога, но почему-то нынешняя ситуация кажется ему полярной всем, что уже доводилось переживать. Он не спешит проверять, что именно гадким сюрпризом может поджидать за поворотом, да еще и в таком полумраке — черт его знает, что там может оказаться. Сломать ногу — или сразу шею — явно не то, чего он хочет. Он не хочет умирать. Хочет лишь понять, где оказался и как ему теперь выбраться. Все вокруг кричит о своей опасности, сигнализируя своей таинственностью. Что ж, испытывать судьбу на прочность затея глупая. Но Беллрока все еще терзает вопрос, какого черта вообще происходит. Где он? Почему оказался в этом странном, противоестественном месте? И, главное, что делать, чтобы сбежать. Проводить остаток дней в сумраке настолько жарком, насколько представить сложно, ему не хочется. Первый неуверенный шаг, за которым следует второй, третий...почва под ногами твердая, крепкая. Чем-то отдаленно похожа на каменную кладку — Беллрок не может рассмотреть подробнее, поскольку густой дым никуда не девается с его попытками продвинуться вперед. Ладони вперед инстинктивно вытянув, он идет медленно, стараясь сохранять спокойствие. Этому странному месту нет ни конца, ни края. Правда, вскоре приходится остановиться и в ужасе отпрянуть назад: обрыв. А за ним...лучше бы Хранитель пламени туда не смотрел. Вулканы. Множество вулканов, вдоль которых стекает неизвестная ему жижа — то ли примесь лавы с кровью, то ли что-то еще. И человеческие тела. Расплавленные, дергающиеся в ужасной агонии — они сгорают в этой массе, источая жуткие предсмертные крики. Беллрок пятится и падает на землю, не в силах больше смотреть за этими адскими кругами Мёбиуса. И только теперь, приземлившись на пятую точку, касается ладонями так называемой земли. Кости. Человеческие кости, из которых была вымощена эта тропинка в самое пекло Флагетона*. Беллрок не решается опустить глаза вниз — он уже заранее знает, что увидит там. Это все таки ад. Самый настоящий ад. И не какой-нибудь лимб, а место, в котором караются насильники. Тяжесть в горле сдавливает, мешает дышать. Его бросает в мелкую дрожь, а лицо бледнеет — насильники. Те, кто истязал своих близких. Перед глазами чья-то заботливая рука пролистывает картинки воспоминаний. Его упование и жалость перед всхлипывающим братом. Его желание причинить младшему как можно боли. Его проклятое возбуждение при виде перепуганного насмерть взгляда, стоящих в уголках глаз слез. Беллрок чувствует, как его выворачивает наизнанку от самого себя и того, каким мерзким он сам себе теперь кажется. Мерзкий. Развратный. Похотливый. Куча ярлыков душат его, как и горячие слезы, скатывающиеся по щекам. Он не хотел. Не хотел, но делал, заставляя чужое сердце стучать гулко, панически. Помнит. Помнит свои пальцы, скользящие вдоль худых колен. Помнит, как дрожали бедра, какой мягкой, гладкой, приятной была его кожа. Как сильно хотелось ощутить сжимающиеся на собственных боках ноги. В приятной истоме, заполонившей разум. Крик срывается с губ — пальцы стискивают виски. Он не хочет помнить себя ублюдком. Не хочет, чтобы ад заставлял его раз за разом проживать эти мгновения. Не хочет снова ощущать это отвратное чувство, от которого тянет вздернуться. — НЕТ! Я БОЛЬШЕ НЕ ТАКОЙ, КАКИМ БЫЛ, — крик пронзает почти осязаемое пространство. Крик выходит даже слишком громким — уши закладывает от звона и треска, сопровождающих его во время прилива эмоций. Но что от этого изменится? Если он попал в ад, то...уже умер? И переживать о том, что с ним будет дальше — глупость. Они все умерли. Его, кажется, подожгли мерзкие ядовитые лианы. Вот только во благо чего он погиб? Ради чего? Не помнит упорно. Дышит тяжело и осматривается. Для того, чтобы выбраться, нужно что-то сделать. Но что он может? — Правда? А мне кажется, ты как был похотливым животным, так и остался, — знакомый до боли голос пронзает слух. Беллрок оборачивается на него и застывает. Скраэля тут просто быть не может. Это его ад — его мучения. Но младший брат не похож на иллюзию. Он вполне реален — реальны черты его лица, его внешность, даже одежда...все такое же, каким является его возлюбленный. Но это и не он вместе с тем. Не может быть у _его_ мальчика такого ожесточенного, переполненного слепой яростью взгляда. Его Скраэль становится пластичнее и теплее подле — этот же смотрит так, как будто в его глазах заключен весь вселенский холод. И этот самый холод всецело адресован ему, Беллроку. Но огненный бог слишком шокирован этим, чтобы сопротивляться. Сопротивляться обаянию незнакомой ему адской твари, что ближе подходит. И чем ближе, тем больше сходства обнаруживает к своему ужасу Хранитель пламени — тот же холодок, которым буквально веет существа. Та же мягкая улыбка, в которой растянуты его манящие уста. Та же черная выжженная полоса на его подбородке, что тянется от середины нижней губы. Глаза невольно опускаются к выступающим ключицам, шее, в которую так и тянет впиться жадными поцелуями. В один миг он забывает обо всем — и о том, что за его спиной бурлит вскипевшая кровь, и о том, что крики адских мучеников доносятся до его ушей, а запах серы и горящей плоти — обоняния. Обо всем на свете — с плеча лже-Скраэля как бы нарочно сползает темная ткань, мимолетно обнажив худое, острое плечико, каждый миллиметр которого он изучал своими нежными поцелуями. Сопротивляться становится все сложнее. И единственное, что Беллрока в узде держит, это воспоминания. Его Скраэль не такой. Его Скраэль сдержанный, спокойный, и весь такой аккуратный, мягкий, строгий...его Скраэль не стал бы так развратно смотреть из под длинных ресниц, губы облизывая. Его Скраэль смущается вида обнаженного пресса и ему стыдно показывать собственное тело каждый раз, будто в первый. Его Скраэль никогда бы не стал так себя вести. А раз перед ним всего лишь фантазия наколенного до предела сознания...вряд ли от нее стоит ожидать чего-то хорошего. — Ты — не он. Он не ведет себя вот так. Я умер, так? И попал в ад. А ты — мое наказание. Напоминание о том, какой я развратный..— Беллрок делает несколько шагов, сокращая расстояние между ним и тварью, растеряно уставившейся на него. Ухмыляется гадко: лучшая защита — это нападение. И если он не может выбраться, скрестив пальцы на удачу, как зачастую всегда поступали герои в добрых сказках, то почему бы не заставить ад выплюнуть его наружу? Пальцы перехватывают холодное запястье и целуют тыльную сторону ладони. Он не станет дожидаться согласия, отказа — это не Скраэль. И согласия от существа, которое можно просто трахнуть, насладившись процессом, ему не требуется. — Я демон. И я могу заставить тебя корчиться в самых недрах ада! Это место покажется тебе самой настоящей сказкой, — Беллрок не слушает. Влечет к себе и медленно облизывает шею. Дрожит. Холодно? Или страшно? Он практически питается этим страхом, пробираясь пальцами под ткань темную. Каждый изгиб этого тела ему знаком, как слепому — азбука Брайля. И он знает, какие точки следует задевать — прежде, чем губы успеют скользнуть к мочке уха, демон исчезает. Беллрок ухмыляется себе под нос — нападение действительно лучшая защита. И если его хотели заставить страдать присутствием брата — это было ошибкой. Скраэль может остаться неравнодушным, но он не Скраэль. И он гораздо хуже в своем характере и своем поведении. Грязный, жестокий, Беллрок полностью признает все свои грехи. И вертел всех чертей, что решаться напомнить ему о том на знаменитом члене. Усмешка укрепляется на его губах — страх разрушается стремительно, словно его и не было прежде. Если это все, что требовалось для того, чтобы пройти своеобразное испытание, то он справился. Обернувшись назад, к обрыву, Беллрок морщит брови в недовольном выражении. Противно. Мерзко. Но больше не страшно. Вполне естественные последствия для тех, кто не умеет держать себя в руках. В мире существуют люди, что поступали гораздо хуже, чем он. Но почему-то ад уделил такое пышное внимание именно ему. Почему? Беллрок не знает. Зато воспоминания знают — он сражался за то, чтобы кто-то из них смог победить силу древесного титана и оказаться в его сознании. И он умер. Значит, не попал. Но кто-то другой же справился? Признавать, что вся эта мерзость может стать его вечностью, не хочется. Остается только ждать. Ждать и верить в лучшее. Безусловно, он неудержимый оптимист, но кто знает, чем может обернуться их попытка спасти мир, сделать его лучше. Скраэль. Интересно, что стало с ним? Беллрок не хочет думать о том, что его младший брат, возможно, проживает нечто подобное ему. Вряд ли Северный ветер стал избранным — уничтожать двух титанов...не очень похоже на правду. Но тогда он с высокой вероятностью стал жертвой своего персонального ада. От мыслей о том, что Скраэль испытывает точно такие же страдания, ему легче не становится. Сердце сжимается — если бы Хранитель пламени мог, он бы обязательно забрал все страдания и перенял их на себя. Если бы мог, он бы что угодно сделал ради человека, которого любит. В какой-то момент его эгоистичное желание трахнуть аппетитную задницу превратилось в безумную, опьяняющую любовь, и он до сих пор не понял, когда оно случилось. Не было тех знаменитых бабочек, не было бурной реакции или еще чего-то, нет. Просто...как-то само вышло, что теперь Беллрок — верная собачка на поводке у Скраэля. И не сказать, что ему оное противно. Напротив, он не против тереться об ножки, прижимаясь губами к бедру. Для кого-то такие отношения могут показаться постыдными, но ему все еще наплевать. И только мысли о младшем брате спасают его от мерзкой действительности, в которой пахнет смертью, а сама смерть разгуливает под руку с самыми страшными дьяволами, раздавая им жуткие приказы. Правда, как выяснилось, даже самый страшный дьявол может быть уязвимым. Усмехнувшись, огненный бог медленно, все еще с опаской приближается к краю скалы. Он оказывается полностью прав в том, что там, внизу находится. Реки. Множество кровавых рек, кипящих, как на огне. Что может быть там, ниже, где страхи обретают ощущаемую физическую форму? Он не знает. И проверять не горит желанием. Мощный толчок в спину сбивает с толку и мысли внезапно путаются, лентами обвивая голову. Вначале он не понимает, что происходит, а потом срывается на жуткий крик, когда бурлящая река приближается, раскрывая свои мерзкие объятия навстречу очередному грешнику, которому не повезло оказаться тут. Он падает прямиком в горящую реку. Огонь обжигает, с ж и г а е т. Крик Беллрока тонет среди бурлящих вод. Температура настолько высокая, что кожа его вязкой слизью, теряющей форму, сползает с живого, пульсирующего жизнью тела. Сочащиеся кровью мышцы и нервы жгёт адской болью, тело содрогается в жутких конвульсиях — сгореть заживо..Хранитель пламени не видит ничего — он тонет. Стремительно тонет в нескончаемых мучениях, подобных адовому огню. Хотя то он и был — ад. Глаза вытекают из глазниц, кости трещат, переламываясь под жаром столь страшным. Мир теряет свои очертания, все обращается пеленой боли и мрака. Он не знает, что будет дальше — и будет ли то заветное дальше вообще. Что может быть после того, как он сгорел? Превратился в одну из низших составляющих ада. Наглядно показывает, что даже боги способны страдать наравне со смертными. Нет какого-то особенно рая или ада для создателей мира. И то бьет по остаткам самолюбия молотом. А дальше только темнота. ********** — Он точно выберется. Чтобы Беллрок и не справился? Перестань так трястись, — Джим — не лучшая компания для Скраэля. Но их двое. Они в панике. Один полностью покрыт кровавыми льдинками, а другой порезами, ссадинами, гематомами. Скраэля мелкая дрожь до сих пор бьет, а Джим просто валяется, не в силах встать. Он говорил о том, что ему ломали кости. Сейчас все хорошо, но Джим все равно боится шевелиться. Скраэль своим видом изрядно напугал юношу, возникшего из неоткуда. Он тогда рассмеялся истерически и сказал, что думал, будто сходит с ума. Никогда прежде Северный ветер не был рад встрече с охотником. Да и, надо отдать должное, Джим тоже. Они не расспрашивали друга о том, что именно каждому не повезло пережить. Понятно, что ничего хорошего. Но чем дольше они молча сидят друг подле друга, чем дольше никого больше нет..Это вселяет странноватое волнение в души. — Он справится. Ты прав. Но какого черта? Мы уже тут. Из шестерых вернулись только двое. Клэр, Дукси..—Скраэль не любит ни того, ни другую, но..должен признать, что был бы рад увидеть хотя бы одного из них. Убедиться в том, что они не сходят с ума. Хотя с ума сходят по одному, никак не вместе. — Пятерых. Я думаю, что Нари сейчас борется за то, чтобы мы смогли вернуться не только из ада, но и в мир живых, — пожалуй, в словах Джима есть резон. Если не Нари, то больше некому. Но это все равно не особенно помогает успокоиться и перестать нервно кусать губы. Он не хочет верить в то, что больше никогда не увидит брата. Никогда не обнимет его..Крик Джима заставляет рефлекторно обернуться на причину шума. Сердце замирает. Вначале из пустоты появляется девчонка, к которой бросается охотник, а потом, шатаясь, возникает высокая фигура, чьи очертания Скраэль никогда ни с чем не спутает. Ни о чем не думая, он поднимается и направляется в сторону брата. Быстрее идти не позволяют льдинки, но ему плевать. Скраэль устал. В груди болезненно сжимается слезливый ком. И он хочет плакать. Плакать, прильнув к чужой груди. Беллрок, кажется, тоже замечает его. И тут же спешит вперед, сгребая в объятия. Его кожа напоминает струпья после ожогов, но..касание прохладных пальцев брата становится для него истинной панацеей. Скраэль своими дрожащими пальцами уничтожает черные, отмершие куски кожи, а под ними с приятной прохладой виднеется новая, абсолютно целая плоть. Беллрок стискивает его в объятиях, не подозревая о том, что и его руки целебно действуют на кровавый лед, сползающий струйками крови без боли и гноя. Сильные ладони подхватывают за бедра и не могут насладиться тем, что вот он, настоящий. Не та жалкая подделка, созданная его кошмарами. Дрожащий, перепуганный, свой. Беллрок перехватывает одной рукой его подбородок и с нежностью смотрит в родные глаза. В них нет надменности, нет гордости, нет ничего, чем были переполнены глаза той твари. Он целует. Наплевав на то, что они не одни. Наплевав на то, что о них могут подумать. Ему все равно. Он был уверен, что больше никогда не увидит возлюбленного, а посему ему абсолютно плевать на все остальное. Скраэль цепляется дрожащими пальцами за чужую шею. Его переполняют эмоции, единственный выход которых — поцелуи. Жадные и нежные, страстные и медленные, будто бы пробные. Слезы, скатывающиеся по его щекам, смешиваются с остатками крови. Вдвойне соленый, но от того не менее приятный поцелуй выбивает остатки земли из под ног. Все то, что раньше между ними было, становится таким неважным и ненужным. С трудом вспоминаются все ссоры, которые между ними были. С трудом удается представить брата, желавшего ему только боли и страданий. Теперь все иначе. Да в принципе все иначе. И то, что они пережили, и то, что еще предстоит пережить. Сердце колотится бешено, и старший чувствует это, кажется, ближе к себе прижимая. Плевать. Скраэль жмется вперед сам, ища в этом свое отпущение и расслабление. Забыть. Забыться. Их никто не окликивает. Никто не пытается помешать — и это драгоценное умиротворение, наконец наступившее, окутывает теплом и в мягкие объятия заключает. Слезы высыхают, сердце перестает стучать с той бешенной скоростью, что была несколько минут назад. Беллрок бережно ставит брата на земь, но не перестает сжимать его хрупкие пальцы в своих. Крепко-крепко, но столь нежно..поддавшись порыву чувств, он склоняется вперед и, подтянув возлюбленного ближе к себе, целует осторожно костяшки. Столько чувств вложено в этот поцелуй, сколько он не в состоянии передать словами. Жестокий, беспощадный бог, несущий шлейфом за собой только разрушения, старается быть лучше ради того, кого любит. Горячее сердце отдано в холодные руки, что способны охладить его пыл. Превратить безумную идею в гибкий план. Только вместе они способны на что-то, и пусть это самое вместо будет понятием растяжимым на столько, на сколько хватит фантазии и желания. — Если бы у меня была возможность что-то изменить, я бы не стал, — шепчет он, позволяя младшему осторожно высвободить свои пальцы и коснуться ими щек. Как будто никогда прежде не трогал. Теперь хочется. Хочется ощущать мягкость кожи чужой под касаниями невесомыми, играющими. Скраэль видится огненному богу котом — ласковым, хитрым. Холодным в моменты, когда требуется. И коготки его могут быть как острыми, смертоносными, так и нежными, вызывающими наслаждение и мурашки. Желание зацеловать его всего появляется неожиданно, и сдержать этот порыв трудно. Беллрок ухмыляется и, наклонившись к шее чужой, мягко целует около уха. А потом выпрямляется, как ни в чем не бывало. — Дукси. Его нет. Мы все вернулись, а его все нет..— время течет бесконечностью. Тянется, как резина. И Джим чертовски прав: они все вернулись. И прошло по их меркам гораздо больше времени, чем между первыми — последними. А Дукси все нет и нет. Это вселяет..волнение. А что если не всем суждено выбраться? Не все они смогут справиться с испытаниями, которые водрузят на их плечи? Скраэль ближе к плечу брата жмется и расслабляется лишь тогда, когда его рука за плечи обнимает, привлекая вплотную. Ощущать дыхание родного человека и стук его сердца, оказывается, гораздо приятнее, чем враждовать со всеми подряд. Беллрок ловит себя на мысли, что объятия больше не приносят ему холод. Это что-то другое. Если раньше каждое касание обжигало его прохладой, то теперь холодка нет. Что именно оное означает он не знает, но не сомневается в том, что это тоже что-то хорошее. Быть может больше доверия, больше открытых кусочков души. Спокойствие разрушает внезапное колебание. Словно электрический ток прошелся вдоль этого места. Они вскакивают и осматриваются: что-то происходит. Только что? Стены, если это место можно назвать материальным, рушатся на глазах. А впереди появляется зеленое свечение. Нари. Ее голос. Ее мощная, сильная энергетика. Ее просто невозможно не узнать. Она кричит о том, что им нужно бежать. Ничего не объясняет, просто умоляет не задерживаться тут надолго. Первыми навстречу к ней бросаются Джим и Клэр, как бы странно то ни было. Следующим бежит Беллрок, потянув брата за собой. Они должны как можно скорее покинуть проклятое место. — Стойте! Нари, сколько времени у нас есть? — Добежав до сестры и хватая губами воздух судорожно, спрашивает Северный ветер. В его глазах стоит паника. Он плохо скрывает ее, и та перекидывается на Нари. Девушка замирает и в непонимании глазами хлопает, пытаясь понять, что заставило ее брата замереть на месте в то время, как остальные уже нырнули в портал, являющий собой выход. — Не больше пары минут..Где Дукси? Скраэль, он..— ее бросает вначале в жар, а потом в холод. Девушку трясет — она не хочет верить в то, что ее мысли могли оказаться настолько материальными. Полубог заключает ее в объятия, прижимая к себе и чувствуя, как быстро бьется девичье сердце. Никто из них не любил Дукси, но Нари была ему всем, а он — ей. И Скраэль не может представить, что для нее означает его потеря. Потеря того, кого она любит больше всего. Любит ли? По крайней мере именно так выглядели их отношения. Секунды текут быстро, и вскоре портал начинает уменьшаться. Медленно, но верно. Скраэль отпускает сестру и решительно берет ее за руки. — Мы должны уходить. Слышишь меня? — она что-то говорит о том, что нужно подождать еще немного, еще чуть-чуть..Скраэль решительно прижимает Нари к себе и прыгает в портал, не желая оставаться и оставлять ее. Если Дукси мертв, то его уже не вернуть. И если Дукси мертв, умирать следом за ним ни она, ни он не будут. Они приземляются на траву с высоты пары метров. Благо, Скраэль обладает хорошей реакцией и ловко выстраивает ледяную горку взмахом руки, чтобы они не сломали себе ничего при падении. Одной рукой держа Нари, а другой создавая своеобразный трамплин, он попутно ищет глазами остальных. Остальные не заставляют себя ждать, выбежав навстречу. Беллрок помогает подняться и ловит в ладони щеки младшей сестры. Слезы градом катятся по ее щекам. Ничего не говоря, он сгребает обоих в объятия, прижав к себе. Ему неизвестно, что такое потеря. Скраэль терял. Теперь и Нари. Все, что с ними происходило — все по вине того, что они обязались помогать смертным в уничтожении титанов. Но почему они должны это делать? Чем больше огненный бог думает о том, что они теряют во имя людей, на которых им, вообще-то, плевать, тем сильнее в груди у него зудит желание послать к черту всех остальных. Скраэль пережил то, что переломало его в свое время еще раз. Нари потеряла своего возлюбленного. Что преподнесет им огненный титан? Проверять они не будут. Окинув Джима и Клэр решительным взглядом, Беллрок плотнее губы сжимает. — С этого момента мы больше не участвуем в ваших проблемах. Разбирайтесь с огненным титаном так, как хотите. Но без нас, — прежде, чем ему успевают что-то ответить, Беллрок покрепче перехватывает младших на своих руках и, взмахнув ладонью, в алой дымке исчезает вместе с ними, оставляя после себя лишь пепел. Серый пепел, рассеявшийся спустя несколько секунд после, будто никого и никогда тут не было.