Гвоздика и молот.

      — У тебя вот были парни?       — Бы-ы-ыли... Штуки четыре точно, один даже замуж звал. И все ни о чём, не везёт мне на мужиков. — Жаклин сделала ещё глоток.       — Так уж не везёт, у меня вообще всего один был. Как-то с работой времени на любовь не остаётся... Да и работа моя не располагает, знаешь ли. — Ханджи тяжело вздохнула и налила себе ещё виски. — Давай покурим, хреново стало что-то...       Жаклин, еле перебирая пальцами, стала крутить несколько нескладных папирос прямо на полу, на котором женщины и сидели, одновременно с этим говоря:       — Может потом отойдёшь от дел и всё тебе будет! Не надо унывать. И работа у тебя потрясающая, благородная!       В этом состоянии рот открывался как-то странно и криво. Пила Жаклин не часто. Да и Ханджи, видимо, тоже.       — Благородная, но не благодарная. Но я так люблю это дело! И всё тут! Ничего не попишешь! Не нужна мне никакая семья...       О чём ещё могут говорить две пьяные и одинокие женщины? Правильно, о делах сердечных.       — Ты такая молодец, Ханджи... Столько труда вложила...       — Да, я такая молодец! И не нужен никто мне, понятно?!       Жаклин медленно перевела на Ханджи тупой взгляд.       — Что, вообще не хочется?       Учёная сверлила стену напротив. Несколько секунд спустя из её глаз брызнули слёзы.       — Хочется, Джеки, так иногда хочется! Я же даже никогда не целовалась нормально, с язы- — всхлипнула, — -ком... — просипела, постепенно переходя на плач.       Жаклин слишком уж сильно перекосило лицо, она неловко поднялась с пола и села на колени Ханджи, неуклюже протягивая к ней руки.       — Ну-ну... Дорогая моя, ну что ты, дай я тебя обниму. — Обвила руки вокруг чужой шеи и притянула Ханджи к себе. — Поплачь, золото моё, поплачь... — умно причитала и поглаживала подругу по волосам. — Что, прям совсем-совсем не целовалась?       — Совсем-совсем! — пробурчала куда-то в плечо Жаклин Ханджи. — Только какие-то обычные поцелуи, так помру и не узнаю никогда каково это... А ты? — Резко подняла голову. Всё остальное в её поле зрения поднялось намного позже.       — Что я?       — Ты так целовалась?       Жаклин несколько раз поморгала. Никак не могла понять вопроса.       — Как я так целовалась?       — Да, расскажи, как ты так целовалась! — Ханджи сняла намокшие от слёз очки. Для близких расстояний они ей были ни к чему.       — Да как так я целовалось-то?       Вот так и сидели, как дурочки: одна на другой, смотря друг на друга и не понимая друг друга.       — Чё? — спросила Ханджи.       — Это ты спросила фигню какую-то... Как и кого я целовала? Ничего не поняла...       — Я спросила... — Замолчала. Глянула на пол, потом снова на Жаклин, не моргая. — Я спросила, целовалась ты с языком или нет?       Жаклин приоткрыла губы и задумалась.       — Целовалась. Это было чертовски горячо... — Зачесала ладонью упавшие на расслабленное лицо волосы.       У Ханджи запрыгал подбородок. Она снова заплакала.       — Я тоже хочу! Джеки... по-поцелуй меня так же, чтобы было горячо!       Жаклин задорно рассмеялась и хлопнула в ладоши.       — Ты что, глупенькая? — У неё закружилась голова, и она упёрлась руками о плечи Ханджи. — Нужно целоваться с любимым человеком, чтобы горячо было... Да и с девочками я не целовалась никогда...       — И что? Я хочу попробовать!       Зоэ резко притянула Жаклин к себе за талию и заставила их губы и зубы удариться друг о друга. Обе замычали от боли.       — Ты точно глупенькая! Кто же так делает? — проворчала Жаклин, прикладывая ладонь ко рту.       То же сделала и Ханджи.       — Я не рассчитала... Поцелуй ты.       — Ла-а-адно, уговорила.       На самом деле уговаривать даже и не нужно было, она и без этого бы позже полезла целоваться. Не могла же она отказать подруге в обучении очень важными навыками!       Алкоголь превращал язвительную и холодную Жаклин в хихикающую от легкомысленных глупостей проказницу. Она могла натворить бед, а потом об этом не помнить. Именно будучи пьяной она чуть не вышла замуж. И именно поэтому теперь почти не пьёт. Вот сегодня и было это «почти».       Жаклин погладила Ханджи по её разрумянившимся щекам, растирая влагу.       — Смотри внимательно и замопи-... замипо-... Чёрт, запимонай!       Учёная лишь кивнула, смотря на неё широко раскрытыми и немного испуганными глазами. Всё её тело дрожало от предвкушения.       Прикрыв глаза, Жаклин медленно приблизилась к подруге и покрыла аккуратными поцелуями края её суховатых сжатых уст.       — Расслабься... — прошептала она в перерыве между невинными касаниями. — Это приятно, только если ты входишь во вкус...       Терпкий от коньяка кончик языка обвёл нижнюю губу подруги, а потом Жаклин легко втянула её вакуумом с очень пошлым звуком, отчего Ханджи приоткрыла рот. Продолжая гладить чужие щёки, Жаклин провела языком по внутренней стороне её верхней губы и ряду зубов. Зоэ сглотнула и неуверенно коснулась её языка своим, кладя руки на её ключицы.       По ней пробежал огонь. Внутри поднялось что-то очень тёплое и тягучее, Ханджи закрыла глаза и потянулась навстречу.       Их поцелуй был на грани невинности и возбуждения, он был развязным и одновременно с этим ласковым. Тёплые языки нежили друг друга спиралями, замедляя и ускоряя движение.       Ханджи млела от мягких рук Жаклин с небольшими грубыми мозолями, которые успокаивающе проводили по плечам и шее, то комкая мокрую насквозь от волнения рубашку, то массируя разгоравшуюся от касаний кожу.       Жаклин отстранилась, оставляя тонкую нить слюны тянуться между ними. Её побагровевшие и опухшие губы призывно блестели. Ханджи издала лёгкий стон разочарования, не отрывая от них взгляда из-под полуприкрытых век.       — Ещё... — прохрипела Зоэ.       Ханджи пробежалась пальцами по её нижней губе, по щеке, а потом впутала их в волосы, распуская чёрные вихры. На пол упал карандаш, державший причёску. Другой рукой она грубо притянула Жаклин за воротник.       Её зубы жадно кусали, а язык не торопился трезветь. Каждое соприкосновение грудь к груди пускало ток по конечностям, заставляло двигаться всё ближе и ближе.       Ханджи забыла обо всём: где она, с кем она, зачем это делает.       Обе всецело отдали себя поцелую, и даже ночная прохлада, сквозившая из открытого окна, не студила раскалённое вокруг них пространство.       Когда губы начали неметь, то они прекратили и отпустили друг друга из страстных объятий. Дышали тяжело и глубоко, осознавая происходящее.       Жаклин громко сглотнула и пересела на пол, раздавив одну из четырёх папирос.       — Поздравляю, теперь ты умеешь целоваться с языком... — сказала, буравя взглядом рассыпавшийся табак.       Жаклин достала из кармана спички и подожгла сразу две сигареты, одну из которых протянула застывшей Ханджи. Та медленно перевела взгляд на тлеющий кончик.       — Ты хорошо целуешься...       — Ага, бери быстрее.       Фос затянулась, наблюдая, как учёная делает то же самое, покашливая.       — И как ощущения? — спросила Жаклин.       — Так странно... Это было... Чертовски горячо.       — Говорят, с этого и начинается настоящая женская дружба. — Жаклин ухмыльнулась.       Они тихо рассмеялись.       А сквозняк то был из-за приоткрытой двери.

***

      Месяц. Целый чёртов месяц Жаклин работает, как не в себя.       За день выматывается так, что ей больше не нужно снотворное, она просто отключается. Свободного времени хватает на душ и еду. А ещё... всё. Ни на что больше! Она буквально живёт в кабинете, где с остальными инженерами работает днями напролёт.       Дело бы шло спокойнее, но Жаклин подключили к разработке громового копья. Она его ненавидит. Честное слово, будь её воля, то она бы запихала эти копья всем, куда только можно, и без очереди.       От неё требовалось помочь создать конструкцию, чтобы копьё было удобно бросать на дальние расстояния и при этом не взорваться самому. Дальше уже работа ядерной физики и химии, что не по её части. И слава Богу.       Из-за громовых копий пришлось соображать новый скелет привода, так как ремни, увы, больше не годятся. На ближайшую вылазку быстро организовали лишь несколько небольших крепежей на руки, на что-то масштабнее времени не остаётся, в приоритете сами копья.       Фавн, хоть и выглядит совершенно безответственным разгильдяем, оказался невероятно строгим начальником. Не жалеющим и не проявляющим и капли понимания. Жаклин серьёзно бесили его постоянные шуточки и подколы, которые ни разу не смягчали его требований. Единственное, что каждый раз сдерживало её раздражение, — он делал не меньше, чем требует от остальных, а даже больше. И, право, это заставляло им восхититься и серьёзно зауважать. Очень редко можно встретить настолько дисциплинированного и трудолюбивого человека.       Сначала Жаклин даже удивилась, как у него с таким графиком есть время на жену, но она, как обнаружилось Фос позднее, тоже работает тут, только химиком.       За все четыре недели у неё было только два выходных дня. Такие дни посвящали испытаниям громового копья. Первый свой выходной она полностью потратила на сон, который был, к её глубокому удивлению, без кошмаров.       А второй был сегодня.       Как бы она не хотела тоже потратить его на сон, ей пришлось выйти в люди, то бишь в город. Табак закончился два дня назад, и это были самые ужасные дни её местонахождения тут. У коллег если и были сигареты, то только некрепкие. Ей не хватало.       За столько лет курения у Жаклин выработалась самая настоящая зависимость. А курить она начала ещё в школе, когда связалась с не очень хорошей компанией.       Вообще, если бы не строгий отец, то она бы сейчас была зависима не только от никотина, но и от наркотиков. Подростком она была невероятно проблемным и самовольным. Родители успели обрубить её похождения «к подруге» на корню и выбить всю дурь ремнём. Жестоко, но больше Жаклин к наркотикам не приближалась. Боялась. Она до сих пор помнит озверевшие отцовские глаза, когда он увидел у неё в кармане пакет с таблетками.       Где-то внутри неё всё ещё дремала обида за такое обращение и выплаканные тогда слёзы боли, но сейчас Жаклин им во-взрослому благодарна. Пусть так, но мозги на место встали.       К курению, к слову, отец отнёсся не так критично, потому что курил сам. Он понимал, что в том, что дочь начала курить, есть его вина, но бросить не мог. И Жаклин тоже теперь не может. Сигареты были её лучшим другом во время всех больных потерь. И что, что бегать нормально из-за отдышки не может? Зато справляется со стрессом лучше!       Самовнушение, да и только. И она это понимает.       Митра — очень красивый город. Не сравниться ни с Сигансиной, ни с Тростом. Богатые здания, потрясающие витрины, ухоженные улицы. Но домой всё равно хотелось.       Жаклин не взяла лошадь, потому что рынок был недалеко. Если немного срезать. Ей это рассказал новый знакомый по работе, но предупредил, чтобы она шла этим путём на свой страх и риск, потому что это один из самых неблагополучных районов Митры.       А Жаклин всё равно, ей просто, чёрт возьми, хочется побыстрее покурить и вернуться обратно, чтобы поспать. Кто-то нападёт? Глянет на неё, испугается и убежит. Она сейчас похожа на самого настоящего трупа. Осталось только начать разлагаться. И если она в скором времени нормально не покурит, то это совершенно точно произойдёт.       Устало пиная камушки и засунув руки в карманы, шла по мрачной улице и смотрела под ноги.       Вокруг деревянные дома, больше смахивающие на большие коробки, и кучи мусора. В подобном месте Жаклин в своё время и подсела на наркотики. Тут не проедет какая-то богатая карета, вместится только маленький экипаж.       Вместо уже привычных пыльных камней появились чужие оборванные ботинки.       — Ты чё тут делаешь, мелочь? Жить надоело? Могу организовать.       Жаклин подняла голову. Она ниже этого бугая на головы две точно, а смотрит, будто свысока. Страха не было.       — Ты чё, из наших, что ли? — удивлённо спросил.       Его растерянные глаза стоили многого.       — А ты чё, не видишь? Свали с дороги, сдохнуть можно, как курить хочу, — подражая его манере, угрюмо ответила Жаклин.       Она спокойно могла обойти его, но дело в чёртовом принципе. Стояла и ждала, пока он пропустит, не высовывая рук из карманов. Складной нож уже был наготове. На улице только так, она это ещё в детстве поняла.       Или ты, или тебя.       — И почему я тебя раньше не видел?.. — спросил скорее для себя, чем для неё, отходя на шаг в сторону и почёсывая макушку.       Жаклин не посмотрела на него и пошла дальше, продолжая пинать камушки. И ведь даже не пыталась притворяться, настроение было хуже некуда.       Растягивая за собой тропу ароматного гвоздичного дыма, она возвращалась всё по той же улице обратно в штаб с бумажным пакетом в руке. На этот раз Жаклин смотрела на уже вечернее небо, а не под ноги. Как же мало ей нужно для счастья.       Она и не ожидала, что нормальный табак в Митре по приемлемой цене найти так сложно. Несколько часов мотания по огромнейшему рынку заставили её изрядно подустать, но это того стоило. Такого вкусного курева за свою жизнь она ещё ни разу не пробовала. Этот табак вышел намного дороже, чем она покупала раньше, но со своей нынешней зарплатой смогла себе это позволить. Жаклин даже впервые купила специальную сигаретную бумагу. До этого обычно использовала газеты — вырезала часть, на которой не было краски — или кальку.       — Ай, живу один раз, давайте!       Прямо над Жаклин пролетел ворон, она вздрогнула от неожиданности.       Дедушка в детстве ей рассказывал, что вороны — это предзнаменование. Что когда вороны близко, нужно быть бдительным. Дедушка вообще всегда слишком сильно обо всём волновался, оберегал её, как никто другой. Жаклин от него только и слышала:       — Туда не ходи! Там опасно!       — Что ты делаешь? Это опасно, положи на место!       — Только со мной, самой опасно.       «Опасно, опасно, опасно...» — перекривляла дедушку в мыслях, улыбаясь.       Она очень по нему тоскует. Жаклин ведь даже не было рядом, когда он погиб...       Что-то кольнуло в шее.       Она быстро вытащила дротик, но было уже поздно. Соображения стали уползать так же быстро, как вода на берегу перед волной. Папироса выпала из ослабевших пальцев и размякшие ноги уронили Жаклин на землю.       «Что...»       Над ней возвысился тёмный силуэт, но она не смогла его рассмотреть, потому что заснула.