Гвоздика и молот.

      Сейчас Микаса ощущала внутри щекотку. Маленькое и робкое счастье. Как же редко они стали собираться втроём — Эрен, Микаса и Армин, — как раньше.       События происходят слишком быстро, они постоянно рискуют собой и друг другом. А Микасе не хочется этого. Ей хочется жить в маленьком домике возле леса, как в детстве с родителями. Вместе с Эреном. Чувствовать себя в тепле и уюте, чувствовать себя любимой и хрупкой девушкой. Хочется ощутить трепет материнства. Просто хочется спокойствия.       Но, увы.       — Микаса? О чём задумалась? — спросил Армин, повернув к ней голову.       Аккерман моргнула и отвела взгляд от деревянного стакана.       — О мелочах, не обращай внимания. — Она отвлеклась на парня, стоявшего впереди них возле ларька. — Эрен, не слишком ли много ты взял? Живот будет болеть.       На ребят обернулся Эрен с двумя пирогами.       — Я так давно не ел сладкого! Пусть и будет болеть, мне всё равно, — ответил Йегер. — Да и не я один это есть буду.       Улыбнувшись друг другу, они направились к их излюбленному месту — каменной лестнице с потрясающим видом на ночной город.       Все трое уселись рядом. Разговор шёл сам собой, лёгкий и непринуждённый. Каждый наслаждался этим моментом. Кто знает, когда подобное будет снова и как повернётся жизнь. Впереди отвоевание Марии, но они сейчас об этом думать не хотели. Главное, что сейчас они вместе.       — Вы ещё сок будете? Я схожу, — сказал Армин, вставая со ступеней и оттряхивая штаны от пыли.       Они кивнули и продолжили сидеть вдвоём. Микасе хотелось положить голову на плечо Эрена, обнять его и заснуть. А потом проснуться и понять, что всё произошедшее с ними — всего лишь кошмар. Долгий и страшный.       В последнее время её всё больше коробила скорая вылазка.       — Эрен, излишнее геройство ни к чему, — сказала она тихо, еле слышно. Микаса знает, что он не любит, когда она говорит нечто подобное, но ничего не может с собой поделать.       — Зачем ты мне это сейчас говоришь?       — На будущее. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.       Йегер шумно втянул прохладный воздух и тяжело выдохнул, прикрыв глаза. Он ценит Микасу. Как никого другого. Но иногда чрезмерная забота всё-таки раздражает. Они на поле боя, а не в детском саду, чёрт возьми.       — Я буду делать то, что от меня требуется. И если потребуется погибнуть, то я погибну. Микаса, я солдат, и я буду бороться до конца. Пора бы это принять.       Эрен видел, как она сжалась и опустила взгляд в землю после его слов. Ей было больно. Но всё, что она могла делать, — быть рядом. Он слишком свободный, чтобы кого-то слушать.       Ему захотелось её обнять. Аккуратно прижать к себе и погладить по голове. Прошептать тихое «не волнуйся». Но Эрен только протягивает руку для того, чтобы ободрительно положить ладонь ей на плечо.       — Эрен!!!       Микаса резко напрыгнула на него. Они свалились спинами на холодный камень.       — Что ты?..       Он не успел договорить, как она его перебила:       — Кто-то стрельнул дротиком, — торопливо пролепетала, указывая пальцем на маленькое ярко-красное пятно, лежащее недалеко от них. Микаса вертела головой из стороны в сторону, пытаясь увидеть нападавшего.       Она замерла, смотря на крышу. Всего на секунду. Этот человек снова прицеливался, только уже в неё. Схватив Эрена за руку, подняла его.       — Бежим туда, где больше народа!       — У нас с собой ничего нет! Свиньи! — сбивчиво пробормотал Эрен.       Впереди приземлилось двое людей на УПМ с клинками. Ребята резко обернулись назад.       Но уже поздно.       Их окружили.       Придя на место, Армин недоумённо открыл рот и распахнул глаза, увидев только опрокинутые тарелки с остатками пирога и разбросанные стаканы.

***

      Леви одиноко. Одиноко ему было всегда, сколько он себя помнит. За столько времени Леви даже научился не порицать одиночество, а принимать должным. Но он-то понимает, что ни черта это не должное. Человеку нужен человек, Леви — не исключение. Ему тоже хочется ощущать самую настоящую крепкую близость. Тоже хочется смотреть на кого-то и понимать — вот он. Вот родной ему человек, реальный и тёплый. У него есть ценные товарищи, которым он готов доверить спину и жизнь солдата. Но нет того, кому он бы мог доверить себя. Не воина Леви, а Леви смертного и чувствительного. Каждый раз, ловя себя на этой мысли, он как можно скорее старается вспомнить о прошлой боли. О потерянных им людях, о тех, кого он не смог уберечь. И помогает же.       Даже сейчас, медленно обхаживая рынок в поисках годного оборудования для уборки — давно бы пора всё обновить — и смотря на ссорящуюся супружескую пару впереди, Леви вспоминает Петру и Оруо. Со стороны они выглядели точно так же: будто в браке уже много лет. За ними было забавно наблюдать, в какие-то моменты даже смешно. А сейчас грустно и тоскливо. В лицах незнакомых ему людей он пытался разглядеть членов его бывшего элитного отряда, но безуспешно. Это не они. Их он больше никогда не увидит, ведь бросил под ноги гигантам. Жалеет ли? Не знает. Чувства внутри него настолько смешались, Леви уже их и не разбирает. Может и жалеет, но не понимает этого. Леви столько лет жалел, что с головой окунулся во всю эту чернь. Привыкнуть можно ко всему, вот он и привык жить с этим. А как по-другому? По-другому только в гроб.       Леви тяжело вздыхает.       Да-а-а... Тяжело-о-о...       Он вертит в руках не очень дорогую метлу. Метла как метла. Цена приемлемая, качество неплохое. Метлу испортить сложно.       — Беру три такие.       Крепит их под нижнее крыло лошадиного седла и идёт дальше.       В детстве метёлки он ненавидел — мама заставляла убираться. И снова он о ней вспомнил. Сколько бы лет ни прошло, Леви всё равно будет скучать. Мама ведь была его первым любимым человеком. Реальным и тёплым. И остаётся ею до сих пор. Если бы он мог, то забыл бы все плохие моменты. Забыл бы крики и стоны из соседней комнаты. Забыл бы мамины синяки и ушибы. Рабочие травмы, как она говорила. И забыл бы её лицо в последние несколько дней. Ему хотелось бы запомнить его милым, округлым и румяным, каким оно было при жизни. Не землисто-бледным со стёртыми губами и выпирающими жёлтыми зубами. Не с проступающим наружу скелетом и западающими серыми глазницами. Совсем не таким. Мама была первым трупом, который он увидел в своей жизни. И впоследствии он каждый раз видел её в других трупах. Потому что все они похожи: во всех их лицах показываются одинаковые черты, присущие лишь неживым.       А вот и неплохие тряпки. Только сегодня использовал последнюю такую. Влагу впитывают хорошо. Почему бы ещё раз не взять? И по цене хорошо выходят. Пока Леви ещё не может привыкнуть к мысли, что больше не нужно экономить каждую копейку. Теперь Разведкорпус хорошо финансируют. Только ему от этого ни хорошо, ни плохо. Всё равно, честно говоря. Разве что в столовой стали кормить вкуснее и разнообразнее. Вот Эрвин всё радуется, да не нарадуется: теперь можно не унижаться перед какими-то крутыми шишками для малейших подачек. Всего-то стоило посадить на трон своего человека. Удачно всё сложилось, лучше не скажешь.       Он остановился посреди дороги. Его толкают в плечо, но Леви лишь сжимает челюсти.       «Что-то не так», — подумал он.       Смутное чувство, что за ним непрерывно наблюдают, не покидает его уже давно. Неспокойно. Леви оглядывается по сторонам, смотрит на проходящих мимо людей и торговцев. Всем на него всё равно. Глядит на крыши. Замечает кусок тёмной ткани, моментально спрятавшейся за дымоходом. Он прожигает взглядом эту чёртову трубу, а под кожей медленно щекочущими змеями расползаются подозрения. Это кто-то из военных на УПМ? Плащ не зелёный. И зачем спрятался, когда Леви на него посмотрел?       — Чёрт... — одними губами шепчет, крепче перехватывая лошадь за поводья и торопливо шагая в такт толпе.       Неужели кто-то точит на него зуб? Первым на ум приходит Кенни. Кто-то недоволен его смертью? А УПМ-то у него с собой нет. Может, ему показалось?       Резко поворачивается и снова видит мелькнувшую неподалёку ткань. Уже ближе. Точно за ним.       А сердечко-то бьётся с каждой секундой всё сильнее и сильнее.       Тук-тук.       Леви слегка нагнул корпус, чтобы почувствовать, как на кожу давит нож за пазухой. Но этого мало...       Подходит к городской конюшне и заводит лошадь в свободное дальнее стойло настолько быстро, насколько может. Помимо него тут только смотрящий. Кидает тому на стол монету и спрашивает:       — Другой выход есть?       Старик поднимает на него глаза с книги.       — А Вам зачем?       — Отвечай без лишних вопросов, — грубо ответил Леви. Кинул ещё одну монету. — Быстро.       Смотрящий смахивает монеты себе в карман и указывает на небольшую дверь в другом конце конюшни.       — Там подвал. Из него ведёт другой выход.       Леви кивнул и направился туда, по пути незаметно для старика стягивая с сена чёрное покрывало и верёвку. Быстро спускается в подвал по бетонной лестнице и снимает с себя плащ. Накидывает грубую холщовую ткань на голову, стараясь как можно больше скрыть лицо, и обвязывает канатом шею, чтобы ничего не спало.       Этот незамысловатый план — первое, что пришло ему в голову. Если преследователи не блещут мозговитостью, то всё должно получиться. По его задумке он найдёт какой-нибудь экипаж и поедет в штаб. Там на него никакой идиот не нападёт, ведь даже не поймут, что он смылся. Потом уже будет думать кто это, и зачем это делают.       Леви осторожно открыл подвальную дверь. Повезло, что она спрятана под навесом и находится возле стены.       Тук-тук.       Внутри бушевали тревога и боязнь не успеть.       Он сразу нашёл свободный экипаж и забрался внутрь.       — Штаб Разведывательного Корпуса. Езжай не прямо, но и не по закоулкам. Неспешно. Заплачу вдвое больше.       Леви видит, как напрягается спина кучера. Видит, как он медленно поворачивает голову и собирается что-то сказать. И видит, как в ужасе расширяются его глаза, когда Леви упирает в его спину нож.       — Жить хочешь? Выполняй.       И кучер, так и не обронив ни слова, едет. Не идиот же он, чтобы противоречить. Его дома жена с сыном ждут. Лишь бы дождались...       Прошло минут двадцать. Едут спокойно и в тишине. Леви чертовски этому рад. Но радость его заканчивается, когда они выезжают из города. «Повезло», что штаб находится в лесу. В лесу, мать его, в лесу! Идеальная среда для УПМ и разбойников. Почему он сразу об этом не подумал и не остался в городе? У него бы хватило денег переночевать в какой-нибудь гостинице и отправить письмо в Разведку. Леви проклинает сам себя за несообразительность. Всё-таки планы и стратегии — конёк Эрвина. Остается только надеяться, что Леви потеряли из виду и не преследовали.       Проходит ещё около пятнадцати минут. Леви усиленно старается прислушаться. Посторонних звуков нет. Тросов не слышно, чужих копыт тоже. Выдыхать с облегчением пока рано.       — Сколько ещё до штаба?       — П-примерно ч-час... — говорит кучер, запинаясь. Не оборачивается. Боится. Трясётся, как осиновый лист на ветру. Леви прекрасно его понимает, мужик ведь тут совершенно ни при чём.       — Ускоряйся.       Они едут дальше, только уже быстрее. Леви всё ещё начеку, расслабляться нельзя. Может, эти люди только и ждут, чтобы они отъехали подальше от города. Но они едут всё дальше и дальше, штаб всё ближе и ближе, но никто так и не нападает. Видимо, у него действительно получилось уйти. Надо бы ещё придумать, как лошадь вернуть.       Он услышал тросы! Леви вскакивает. Совсем близко! Как они смогли так бесшумно передвигаться?       В следующий миг крюк от привода рвёт брезент повозки, и взору Леви открываются трое людей в чёрных плащах. Это они.       Тук-тук.       Бедный кучер жалобно всхлипнул, обливаясь потом.       — Не останавливайся и гони со всей мочи!!! — орёт Леви. Из-за ветра его слова долетают совсем слабо, но достаточно для того, чтобы мужик его услышал. И он гонит так, как не гнал никогда в своей до безобразия скучной жизни.       Один из преследователей собрался подлететь к кучеру, но его останавливает крик товарища:       — Нам сказали гражданских не трогать!       — А ещё нам сказали всё сделать тихо и без свидетелей! Просто так его отпускать нельзя!       Это было последнее, что услышал в своей жизни плачущий от страха кучер. Его тело с беспощадно перерезанным горлом свалилось под колёса. Не дождались всё-таки его жена с сыном. Лицо Леви перекосило, он слышит только звук треснувших костей и проводит беднягу виноватым взглядом. И снова трупы. Он ведь мог этого не допустить, мог поступить по-другому...       Сожалеть Леви будет потом, сейчас важнее выжить самому. Он резво перескакивает на правую из двух лошадей и режет ремни, держащие повозку. Другого коня заносит от доставшейся ему одному тяжести, и он сходит с дороги.       Адреналин подогревает кровь Леви вплоть до кипения.       Капитан со всей дури лупит лошадь по бокам, а до него доносятся обрывки разговора:       — Просто стрельни в него!       — Он под копыта попасть может, а нужен живым! Мы не должны так рисковать!       — Тогда в лошадь стреляй! Пусть скинет его к чертям собачьим!       И сразу после этого Леви чувствует, как падает. Он сгруппировался, прикрывая лицо и бока руками, и покатился по земле клубком. Тело пронзила острая боль, во рту и глазах пыль. И почему это с ним вообще происходит?!       Быстро сориентировавшись, Леви встает и покрепче сжимает нож. Он готов броситься на каждого. Не подохнет он таким тупым образом!       Дерётся сразу с двумя. Бойцы не шибко опытные, даже ни разу не задели. А сами уже валяются все в крови. Слишком легко. Леви прекрасно понимает, что они его просто отвлекали.       «Где третий?»       Стоило только о нём подумать, как Леви видит его на ветке. С каким-то странным ружьём. Он замечает летящий в него дротик. Теперь понятно, почему ружьё странное.       Этот идиот серьёзно думает, что сможет в него попасть? Отчего же не стрелял раньше, когда Леви его не видел?       Уворачивается раз. Уворачивается два. Уворачивается три.       И он, чёрт возьми, понимает, что его снова отвлекают, когда чувствует, как кто-то стрельнул в него сзади.       Заторможено оборачивается.       «Чтоб тебя...»       Падает без чувств.       У них был четвёртый.