Зарисовки по Твистеду

Каждый его день был необычным. Его дети — прекрасные маленькие человечки, настроение которых сменяется за секунду, поэтому их так весело дразнить. Каждый день он пел им древнюю колыбельную. Каждый день своим голосом передавал дух старых времен, в которых не было ничего мирного и веселого. Только кровь, смерть и отчаяние от смерти близких. В те времена нельзя было заводить семью без страха потерять её в очередной войне. Не было желания хоронить собственное дитя, что только увидело этот мир. Не было желания обнимать бездыханное окровавленное тело, на лице которого застыла гримаса ужаса от вида вражеского меча или магии. У него не было желания пережить это вновь. Не было, но он снова ввязался в это. Теперь у него есть сын, который так похож на того далекого и милого парня, что вечно засыпал, стоило подвернуться удачному моменту. Сын был такой же. Он засыпал всегда. От воспоминаний голос подрагивал. От воспоминаний, что градом проносились перед глазами, мелодия колыбельной превращалась во что-то новое, никогда ранее неповторимое. Во что-то, что мог понять только он, а не молчаливые студенты Диасомнии и его собственный сын, который, повзрослев, редко показывает свою радостную и милую улыбку. Лилия скучал по этой улыбке, но не мог сказать ему об этом, ведь беловолосый парень стал таким, каким хотел его видеть он сам, поэтому просить что-то странное не было смысла. Ванружу стало больно признавать тот факт, что дни, когда можно было счастливо проводить время и не думать о горьком будущем молчаливо и незаметно ушли, предоставив Лилии выбор: оставаться с детьми до конца или же попытать счастье в путешествии на еще одну сотню или тысячу лет. В прошлый раз он выбрал путешествие, но на этот раз…на этот раз он хотел познать счастье хоть на секунду, которая длится для него, как целый век для людей. Эта секунда была настолько сладка и в тоже время горька, что вампиру приходилось все чаще использовать магию для исправления собственных ошибок. А он исправлял. Он рушил свое время, чтобы вернуть время им, его дорогим друзьям и детям. Он давал каждому второй шанс и спасал в самые сложные моменты их жизни. — Нельзя исправить все ошибки в мире, Ван Руж…какой же ты жалкий. — Бормотал он каждый раз себе, называя себя именем, что дали ему уже очень давно. Это имя имело множество значений, но в основном его звали так, видя окровавленное лицо и волосы, что не могли отмыться долгое время. Тогда ему было плевать на это, поэтому, источая металлический запах, он бродил по миру до тех пор, пока не пришлось отрубить последние концы. Эти концы значили в его жизни многое и, отрезав их, вампир отказался от последних своих связей с внешним миром. — Ты жалок, Ван Руж. Ты убил его и называешь концами. Какой ты жалкий… — На тот момент, Лилия не знал, что судьба снова сведет его с королевской семьей, сделав хваленным рыцарем и учителем их драгоценного дитя. Это была удивительная новость, которая повергла не только его в шок, но и обычный народ, что помнил из преданий страх, испытуемый их предками при встрече с Кровавым Лордом. Определенно, человек не может принять существо, что убивало людей лишь за то, что те пытались выжить во время войны. Определенно, это точно не входило в планы армии, что должна была захватить власть на территории, которую посмели оккупировать люди. Или же он пытался себя этим успокоить и оправдать чрезмерную жестокость по отношению к пленникам. Жестокость… Агрессия… Злость…Те эмоции, которые он все закрывает с момента появления Сильвера. Сложно теперь, когда он вырос, удержать в себе скопившийся гнев и не вылить его на ничем не повинного ребенка. А так хочется скрутить его хрупкую белую шею и почувствовать под руками хруст позвонков, а после отчаянный вздох и запах смерти, который ему не был известен. Он ведь бессмертный. Ему смерть неведома. Смерть. Ах, как бы он хотел ощутить хоть на долю секунды на себе эти эмоции от приближающейся смерти! Тогда бы он точно смог…нет-нет-нет! Нельзя об этом думать! Нельзя! Дрожь пронзила тело вампира, что так отчаянно пытался вытянуть из головы проклятые садистские мыслишки. Сжавшись в комок, он прижался к стене и приглушенно застонал имя своего сына: — Си-ильвер… Прости меня, Си-ильвер… — Из красных, рубиновых, глаз потекли слезы, а, царапающие щеки, ногти пропитались его же кровью, что, к удивлению, не имел аромата металла. Кровь мертвеца. Которую самим же вампира запрещено пить. Ванруж же нарушил этот закон уже очень давно, от чего никогда не может пробудить свои силы в полную силу. Для этого ему нужно отпить живой крови, которая сможет, протекая по венам, расшевелить «уснувшие» потоки магии. Лилия продолжал плакать и звать своего сына, чтобы тот наконец-то пришел и он мог разыграть перед ним беззаботного фейри, что может лишь веселиться и лишь иногда становится серьезным. Так ему казалось. На самом же деле, никто не мог отрицать факт того, что зам-старосты в последнее время ведет себя странно, улыбаясь и веселясь больше обычного. А ему… Ему хотелось быть счастливым для остальных. Хотелось видеть их радостные улыбки и желать им только счастье. Как же тяжело было осознавать, что в этом мире он не может влиять на чужие эмоции прямо, а только с помощью проб и ошибок. Стать таким же эмоциональным, как человек, чтобы приближенные их ощущали, ведь люди хрупки, но сильны одновременно. — Тяжело…больно…я устал… — Бормотал он себе, но обрывал мысль, чтобы не впадать в отчаянье, заканчивая самоубеждением: — Все хорошо, я справлюсь. Я сильный. Я смогу. Я…я не смогу это сделать, сил совсем не осталось… Вскинул голову вверх, он обреченно вздохнул, понимая, что время его жизни тоже не бесконечно и ему придется оставить более молодых вместо себя. — Как же мне быть…скажи мне Ариэн…ответь, что еще я могу сделать? Что я не сделал? Как мне исправить те ошибки и боль, что принес тебе и другим? Его взор затуманился. Он не видел ничего перед собой, пока по щеке не стали течь слезы, снимая с глаз пелену собственного самобичевания, приводя в чувство и обретая новые силы продолжать. Что могло ему помочь? Тот парниша, которому он отрубил пальцы и издевался над ним, играясь? Или же его любовь к ребенку, что был так схож, что хотелось плакать и ненавидеть себя только сильней? Кто знает…возможно первое, возможно второе, но Лилия склонялся ко всему, ведь каждая страница этой истории несла в себе смысл и жизненно важную цепочку для Ван Ружа, что стал солдатом, ищущим искупление.