Эльф, который Толик

Ритуал посвящения условились проводить на кладбище, где ветер свищет, рыщет голодный вурдалак и кладбищенский сторож. Вполне возможно, также из гастрономических соображений. Естественно, время действия – в полночь пятницы тринадцатого (ну, или уже субботы четырнадцатого – это как посмотреть). Таков был строгий наказ Черепа, потому никто и не думал возражать. А погодка выдалась, что надо: ветреная и промозглая, вместо дождя – мерзкая водяная пыль. От такой не спасёт ни зонт, ни дождевик – вездесуща, как тараканы, проберётся в любую щёлку только так. Закалённые своей суровой наполовину кладбищенской жизнью готы ёжились, но стояли. Я тихо, чтобы никто не слышал, матерился. Череп опаздывал. Когда его лысая макушка показалась между надгробий, на часах уже была без пяти минут полночь, половина компании промокла насквозь, а вторая, в качестве бесплатного приложения, ещё и подхватила насморк. Увы, я не мог похвастаться крепким здоровьем, а потому относился именно ко второй. – Ну, здравствуйте, друзья мои! – воскликнул Череп. Его глаза фанатично блестели в свете диодных фонарей, руки крепко сжимали чёрный (конечно же!) пакет с какими-то бумагами внутри, а радостно-пафосные интонации в голосе были отнюдь не наигранными, что напрягало. – Как же я рад вас всех видеть! Приступим же к посвящению! – продолжил он, вскидывая руки вверх, словно жрец какого-то древнего божества. Впрочем, очень может быть, что он именно таковым себя и мнил – была у нашего идейного лидера такая дурная привычка: зацикливаться время от времени на той или иной идее. Так почему бы ей и не быть такой? Меня спешно поставили на заранее подготовленную площадку (по каким-то неведомым готам соображениям непригодную для рытья в ней ям, но зато – вполне подходящую им для их тёмных дел), точно в центр кривоватой, но явно сотворённой со всей душой и старанием пентаграммы. Ребята взялись за руки. Череп, достав из мокрого от воды пакета не менее мокрые бумаги, заунывно запел что-то, кажется, на латыни. И я, конечно, не знаток, но звучало это на самом деле ужасно: наш лидер, увы, обладал отвратительным голосом, не говоря уж о чувстве ритма. – Готов ли ты, Толик, войти в наш круг? – неожиданно спросил он вполне себе по-русски. Подсвеченный снизу, в своей чёрной кожаной куртке, с закатившимися в экстазе глазами, Череп был на самом деле страшен. Страх, король Страха – и я, то ли от его вида, то ли от надвигающейся простуды, мелко дрожал и выстукивал зубами, когда давал свой ответ: – Да! – Да будет так! – торжественно провозгласил он. – Отныне и впредь твоё имя в нашем кругу - … Но узнать, как же меня собирается назвать этот ополоумевший вконец гот, мне было не суждено: фонари внезапно вспыхнули, опалив окружающих белым в голубизну светом, и с глухим хлопком взорвались. Я упал, и падал так долго, словно под моими ногами разошлась в стороны земля. *** Когда я пришёл в сознание, над головой светило вполне себе летнее солнышко, а вокруг шумел зелёной сочной листвой совершенно незнакомый мне лес. Впрочем, городскому жителю любой лес покажется незнакомым. Пели птички, чуть в стороне журчал ручеёк – его даже можно было увидеть, он огибал полянку, на которой я очутился, по левому краю, и исчезал в зарослях колючих кустов. «Как в раю», - вяло подумал я. И на всякий случай проверил голову на наличие острых рожек. Рожек не было, впрочем, как и хвоста. Белыми крылышками я тоже не щеголял, зато имелись в наличие уши. Длинные, как у осла, и острые, торчащие в разные стороны – разом вспомнилась Аня с её «эльфийскими» замашками. С некоторым усилием ими удалось пошевелить и даже навострить по-собачьи, чтобы прислушаться к окружающему миру: всё тем же птичкам, ручейку, а также всякой менее заметной лесной живности. Клянусь, я мог услышать, как на противоположной стороне полянки садится на цветок бабочка! И это было просто нереально круто. Помимо ушей кое-какие изменения претерпели также руки: ладони стали уже, а пальцы – длиннее; ровные ноготки блестели, как лакированные, и их тут же нестерпимо захотелось погрызть. Отказывать себе в этом маленьком удовольствии я не стал, на такие мелочи своей внешности мне, в общем-то, плевать. Приложив кончики пальцев свободной руки к собственной щеке, я также убедился, что кожа у меня бархатистая и нежная, как у младенца, ну, или светской модницы, большую часть своего личного времени уделяющей своей внешности. Как относиться к этому, а также длинным пушистым (забавно щекочущим ладонь) ресницам, ухоженным патлам неопределимой длинны и кукольно-правильным (как по ощущениям) чертам лица, я не знал, но решил пока не заморачиваться. Если это сон – то всё хорошо, и когда я проснусь, снова стану прежним Толиком (или кем меня там окрестил злопамятный не в меру Череп). Если же нет… ну, что же, у меня есть клёвые уши, и уже одно это – здорово! Да и с голоду я тоже не помру: Рай же! В округе просто обязаны произрастать всякие там деревья с неимоверной сладости фруктами. Ну, или как тут эту проблему решили – теряюсь в догадках. Так что я встал на слегка подрагивающие, видно, с непривычки, ноги, заплёл волосы в косу – на себе это было делать слегка непривычно, и потому она получилась слегка кривоватой, но кому какое дело? – и, насвистывая под нос фривольный мотивчик, побрёл прямиком в чащу. А что мне ещё оставалось делать? Не на месте же сидеть! *** В чаще было так свежо и тихо настолько, что можно услышать, как крошечный паучок, перебирая лапками, спускается вниз по тонкой веточке… Честно – не знаю, откуда в голове стали появляться такие мысли, но они немножко пугали. Самую малость. У меня постепенно формировалась поразительная по своей простоте теория: в Рай попадают вообще все люди, просто, попав туда, уже не могут оставаться прежними. Становятся «хорошими» (не понятно, правда, в чьём понимании). Но мне слишком нравится быть злым засранцем, чтобы так просто меняться в угоду не пойми чему, так что – кукиш! И делайте со мною, что хотите! Моё опрометчивое предложение было услышано сразу же и – почти сразу же – коварно обращено против меня: с деревьев посыпались вниз подозрительного вида субъекты с лицами, замотанными каким-то тряпьём. – Деньги или жизнь! – произнёс один из них, направив на меня арбалет. То, что это именно арбалет, а не, скажем, лук или автомат Калашникова, понял даже такой не разбирающийся в вопросе человек, как я – правда, более точную характеристику дать этому оружию уже не получалось. – Если можно, то давайте деньги, - вежливо ответил я, глядя на субъекта ясными, не замутнёнными даже крошечной искрой рассудка глазами. Уж не знаю, какого они у меня цвета, но надеюсь, что голубые. Какие-нибудь «бездонные», или какие там ещё дают определения в женских романах – тогда образ был бы завершён. Образ блондинки, у которой весь мозг ушёл в си… хм, за неимением оных – в глаза. Люди любят идиотов, да-с. Однако вычитанный аж в десятке фэнтезийных романов приём почему-то не сработал: субъекты не только не засмеялись, но даже направили на меня ещё несколько взведённых арбалетов. Болты опасно поблескивали сталью, и от их вида, честно говоря, совсем расхотелось шутить. – Тьфу ты, эльф, - сплюнул первый субъект. – Одни беды с вами. Давай ты побудешь хорошим мальчиком и позволишь себя связать, а мы за это не убьём тебя стальным болтом? Слово «стальным» он выделил особенно, словно оно должно испугать меня пуще прочего. Словно заряженный арбалет сам по себе – не достаточный довод! Ну, да, я, признаюсь, немножко струхнул. Видимо, Раю не понравилось, что я не следую его правилам, и он решил ненавязчиво намекнуть на то, что это я так зря. Даже бандит ведь предлагал «исправиться» - это ли не знак? Да быть иначе не может. И именно поэтому я не послушался. Громко заорал, словно викинг под грибами, и плюхнулся брюхом на землю – над головой пролетело несколько арбалетных болтов. А после позорно сбежал, петляя меж деревьев, как стукнутый головой заяц, и матеря, на чём свет стоит, типов с арбалетами, Рай, который какой-то не очень Рай, и, в особенности, – Черепа! Ух, я б его отпинал, только встреться он мне!.. Не знаю, сколько я так бежал, но, видимо, достаточно долго, чтобы оторваться от своих преследователей. Меня всего трясло от пережитого ужаса, так что, бессильно опустив уши, я сполз вниз по ближайшему древесному стволу. Грубая шершавая кора казалась тёплой, и в неё так и тянуло уткнуться лбом. В голове снова зароились мысли про букашек-паучков. Я вздохнул: прости, Рай, но играть по этим правилам я всё ещё не хочу. Мысли послушно исчезли, сменившись другими: что-то там сейчас, интересно, дома?.. Умереть на кладбище – довольно-таки символично, не правда ли? Мечта любого порядочного гота, думаю. Вот интересно, как поступили ребята, внезапно увидев вместо живого и здорового меня – бездыханное тело? Так и бросили? Или сначала вызвали скорую? В то, что хоть кто-то из них мог остаться дожидаться вердикта врачей, верилось слабо – они же не дураки. Пусть и слушаются Черепа. М-да. Не знаю уж, как родителей, а бабушку моя безвременная кончина, вероятно, очень сильно расстроила. Но, уверен, она никому этого покажет. Светка, конечно, всплакнёт. И Анька тоже. Мы с сестрёнками ведь тоже друг друга любили, пусть и, хм, странною любовью. Может, по мне даже будут скучать. Аккуратненько положат в деревянном ящичке в землю, насыплют её же ещё и сверху – вот как раз на том самом пятачке, где и я и помер, ага! – и будут периодически носить цветы. Сначала живые, а потом и пластиковые – чтобы не вяли и дольше не портились. И рассказывать камню с моим лицом, что там у них, в «мире живых», творится. Сорняки полоть. Давить несколько ненатуральных слезинок – лет, так, с двадцать спустя. ...честное слово, лучше б кремировали! Никогда не думал, что завещание стоило составлять уже сейчас! То есть, тогда. То есть… короче, я запутался, так что неважно. Я облокотился плечом о древесный ствол и волевым усилием перевёл свои печальные думы в более конструктивное русло: задумался над тем, как быть дальше. Ведь, судя по всему, для меня Рай – это Ад. И можно ли в нём вторично умереть – вопрос открытый… В любом случае, вечно шататься по лесам было бессмысленно, глупо, и, как показали недавние события, совсем небезопасно. А это значит, что надо двигаться к людям. А это значит, что некогда мне рассиживаться и, – прости, дорогое дерево! – я, пожалуй, пойду! Отдав себе такой приказ, я бодро вскочил ноги и двинулся туда, куда глаза глядят – в лучших традициях русских народных сказок.