Главная роль

Всплакнём негромко — Ветер не услышит; Жаль только: раньше он узнал, Что ты не дышишь... **** Причина отсутствия Козлова всё-таки оказалась не такой простой. Он был настоящей душой театра. Один из «старичков». Ему никогда не завидовали. Его все любили. С прежним режиссёром он не только демонстрировал свой талант на сцене. Гришка нередко помогал с пропиской ролей, с костюмами и декорациями. Писал песни! И главное — именно его сочинения слетали со сцены, глубоко заседая в сердцах зрителей, на последнем показе «Человека, у которого сердце было величиной с арбуз». Козлов был настоящим эпицентром искусства в этом небольшом мирке Омского театра. Но ключевое слово здесь всё-таки — «был». Нет, Гриша не спился, как предполагали многие. Слишком пошло для актёра. Причина отсутствия оказалась намного страшнее. На следующий день некоторые из актёров названивали ему несколько часов подряд. А тот не брал трубку. Ну, больше, собственно ничего не оставалось... Друзья вломились в квартиру вечером. Козлова нашли на диване в гостиной. Мужчина был в костюме и парадном галстуке: видимо, готовился. На столе стоял полупустой стакан воды¹. В руках Гришка держал свой сценический текст, открытый на «Романе биржевого маклера». После сценки жёлтым маркером были выделены последние слова: «Но я уверен, что кто-нибудь это обязательно сделает». Незакрытые веки являли собравшимся пустые белки. Не выдержало сердце. Вот такая конечная остановка². По четверти тысячи людей в год умирают от подобного. Когда для тебя это — голый факт, то это кажется обыденностью. Но когда такое подбирается прямо к тебе, отдавливая и подкашивая ноги... Похороны назначили на четверг спустя две недели. Иногда советуют, что для осознания нужно переспать с мыслью, но тут и глаза сомкнуть было сложно. На месяц отменили спектакли. Хотя, что об этом говорить? Самое странное было то, что актёр отправился в последний путь, не попрощавшись со своей главной ролью. Любимой даже, пожалуй. Многие плакали на завершении цикла этой отдельной жизни, но умирать...? Нет, актёры не умирают. Как-то даже глупо получилось. **** Не стоит и говорить, что на похороны пришли все. Даже самые слабонервные. В назначенный день компания из нескольких десятков человек очернили зелёную поляну. Тёмные брюки с пиджаками, которые ещё недавно были праздничными, теперь молчали вместе с их хозяевами. Когда-то это всё было игрой. Сотни раз Козлов ложился на стол, накрываясь красно-белой тканью с синим прямоугольником и звёздочками. Кричал свою реплику. А потом всё начиналось сначала. Теперь Гришка лежал в открытом гробу. Со смиренно закрытыми глазами и морщинками под уголками губ. Под невидимым флагом своей славы. Собравшиеся окружили холодное тело. Стояли, не шелохнувшись, не в силах подобрать слова. Да и что говорить, когда сердце застревает мёртвым комом в горле? Блёклые слёзы собирались в помутневших глазах. Тяжёлые капли стекали за шиворот, оставляя за собой влажные следы. Стирали родинки и былой румянец. Все стояли, не шелохнувшись. Пока громкий голос не прорезал тишину. —Ребята, давайте споём? — первым не выдержал Пашка. Все недоумённо зашептались, оборачиваясь на парня. —Слушайте, — продолжил тот, — нам всем не повезло. Это потеря. Огромная потеря. Хотя, даже с такой формулировкой слишком слабо звучит. Но эта скорбь не только наша. Гриша так и не сыграл в своём последнем спектакле. Даже не увидел. Думаю, он не хотел бы уходить вот так: в молчании и во мраке. Давайте споём, а? И кто-то начал тихо насвистывать нужную мелодию. Другой отозвался стуком по старой коре. И все, не задумываясь, подхватили. **** —...В субботу мы взяли почтовый вагон И в сумках седельных лежал миллион И знал из нас каждый, что выбора нет: Цена нашей жизни — сто тысяч монет... **** —Вы звали?³ — Арсений робко вошёл в кабинет. Антон поднял глаза на актёра и тут же улыбнулся. —А, Арсюша, проходи, — парень указал на кресло через стол от него самого. — Спасибо тебе за сегодня. Просто спас. И как спас? — героически! —Да, всегда — пожалуйста, как говорится, — смущённо ответил Попов. —Да не стесняйся ты! Я серьёзно. Ты блестяще справился, как и обещал: ни запинки, ни заминки, — режиссёр улыбнулся. — Так, чего я позвал-то тебя? Арсений собрал рассеянное внимание в кулак после последней фразы Антона. Выпрямился и подался вперёд, поближе к столу. —У нас же был уговор, — продолжил Шастун. — Если справишься, то с меня причитается. Антон наклонился, а затем поставил на стол небольшую деревянную коробку — «банк» театра. Туда благодарные зрители складывали свою признательность, счастье и слёзы в виде разных купюр. Режиссёр открыл крышку, и у Арсения буквально округлил глаза. Если в ящике частенько бывало лишь негусто засеянное дно, то сейчас он был наполнен почти до краёв. Из зелёных, жёлтых и фиолетовых бумажек, казалось, складывалась немаленькая сумма. —Здесь пятьдесят тысяч, — ровным голосом констатировал Шастун. — Можешь перепроверить, если хочешь. Считай это своим гонораром за сегодня. И Антон подвинул ящик к стороне Арсения. Но парень не двигался. —Ты чего? —Я ведь не ради этого..., — как-то грустно начал Попов. — Не ради этого сегодня старался. Я люблю этот театр, каждую роль, каждый уголок. Даже тряпку и швабру с ведром. Я здесь не ради денег. Я ошиваюсь здесь долгие годы за совершенно мизерную зарплату. Но совсем не думаю об этом. Здесь — моя мечта. И сегодня она обратилась в реальность... —Мечта мечтой, Арсений, — грубо перебил Антон. — Но всё это — заслуженно твоё. Труд не может быть без оплаты. За мечту это — страдания. Твои страдания, Арс, долгие годы. А сегодня это — счастье. И деньги. Но Попов так и сидел, кусая губы и смотря куда-то в сторону. —Слушай, Арсений. Я в тебя верил. И ты оправдал моё доверие. А сейчас — бери деньги и беги — ради бога! — пока я не передумал... Арсений вздохнул, но всё-таки робко собрал деньги, тихо поблагодарил режиссёра и направился к выходу. —...И это меньшее, чем я могу тебе отплатить! — бросил Антон, и мужчина скрылся за дверью. «Меньшее». Потому что Антон хотел сказать ему всё, что думал. Что чувствовал всё время, когда Попов появлялся на сцене. Но не успел. А, может, просто боялся. Боялся, что не так поймут. Боялся, что не оценят. Но теперь всё это лежало на Арсении. Все вопросы, сделал ли он сегодня достаточно. Получилось ли у него хоть на пару часов стать тем, кем мечтал. «Меньшее». Потому что Арсений действительно спас Шастуна. С первым же промахом режиссёр мог потерять всё то, на что он подписывался. «Меньшее». Потому что благодаря Арсению Шастуну накапают такие деньги, что превысят в разы то, что забрал Попов. Но Антону оставалось лишь проводить стройную фигурку взглядом, смотря, как та исчезает в дверном проёме. И остаться в пыльном кабинете один на один с собой и своими мыслями. **** —...И вот нас настиг уже пятый рассвет Измотаны кони, и сил больше нет Но вот за холмом нам открылась река И белое ранчо под сенью леска Тут Генри, что был всех главней среди нас Сказал: «В доме Кэт отдохнём мы сейчас! В Неваде прекраснее девушки нет Её я люблю с восемнадцати лет»... Кэт вышла навстречу, нежна, словно май «Кэт!», — крикнул ей Генри, — «Гостей принимай!» Но Кэт отвечала: «Любимый, прости, В свой дом я не дам эти деньги внести Коль хочешь со мною, любимый, ты быть Ты должен о жизни бесчестной забыть До полночи время тебе я даю Чтоб судьбы решил ты свою и мою» **** —Антох, ну, — Матвиенко маялся в кресле уже битый час. — Мне правда очень нужна твоя помощь. —Серёж, у меня проекты здесь, в Питере. Запросов и приглашений выше крыши, — отговаривался Антон. —И почему? А потому, — режиссёр ткнул в грудь пальцем, — что я пробил тебя сюда. В Петербург! — из Воронежа. Чтоб ты делал без меня? —Наверное, драял бы полы в каком-нибудь воронежском драматическом, как твой Арсений... Шастун уже был осведомлён обо всём, что могло ждать его на новом месте. Кто как работает, кто что может. И уборщик Попов не был исключением в этом перечне. —Кстати о нём, — Сергей заулыбался. — Мне кажется, есть в нём что-то. Ты б его видел! Променял возможность работать, где угодно, за утроенные суммы от тех, что получает. Если не больше. И всё ради одного: театр он любит. Больше, чем себя. Больше всего на свете... —Любит, значит, — отозвался Антон. — А девушка у него есть? —А ты что... это? — Матвиенко засмеялся, складывая пальцы в «ножницы», изображая «греховную любовь». —Да иди ты, — Шастун хлопнул того папкой от документов, не разделяя такой весёлости. —Ладно, чего ты? Нет у него никого. Он на театре жениться готов! А девушки и прочее... вообще не его тема. Антон поднёс к губам карандаш, покусывая один конец. —Он — загадка, которую я так и не смог разгадать. Хотя лет мне уже прилично, и всяких встречал. Но Арсений... Я думал, ты сможешь... —Что? —Раскрыть его. По-настоящему. Хорошим семенам правильный уход нужен. Конец карандаша уже был достаточно ослюнявлен, и Антон брезгливо откинул его на диван. —Помоги, а? По старой дружбе. Мне хоть перерыв просто небольшой. Попробуй, а там видно будет. Не получится — вернёшься в свой Питер. Шастун нахмурился, буравя пол взглядом. —Я подумаю, — наконец, выдавил он. «Просто, чтоб отстали», — пронеслось в голове парня. **** —...Откинула Кэт на воротах засов: Любимый явился в двенадцать часов! И грянул вопрос, словно выстрел в упор: «Скажи мне, о, Генри, каков приговор?»... **** Антон склонился над бумагами. Ну, сами посудите: Питер или Омск? Но парню ответ давался нелегко. Привлекала, конечно, хорошая круглая сумма. Да и «услуга за услугу», так сказать, казалась долгом. Всё-таки Матвиенко действительно много сделал для парня. Настолько много, что у того сейчас была возможность выбирать свой путь самому. Антон придвинул к себе снимок. На карточке были запечатлены все работники театра: от актёров до уборщика, на которого так пристально и смотрел Шастун. Арсений замер сбоку, улыбаясь и оголяя белоснежные зубы. Лицо было озарённое и выразительное. Густые брови, тёмные волосы, мощные руки и необычный нос. Одной внешностью, пожалуй, можно было бы брать зрителей с самой первой секунды на сцене. Но рукой парень неизменно держался за швабру, которую, видимо, не успел отложить. Антон погладил снимок и отложил в сторону. Пальцы покрепче сжали ручку. —Ладно. Посмотрим, что ты можешь. **** —...Наш друг не вернулся к костру в эту ночь Мы гнали дурные предчувствия прочь Но утром, как только забрезжил восход Без Генри отряд наш продолжил поход... Странно, как может неожиданно повернуться жизнь. Сегодня ты крепко стоишь ногами на земле, а через секунду — уже теряешь равновесие. Григорий Козлов был лишь одной из звёзд, теперь беззвучно замершей на небе. Кто-то жестокий и несправедливый вертит нашу землю, как игрушечный кубик. Меняет цвета по своим правилам, выстраивая новую мозаику. Север — на юг, а восток — на запад. И никогда нельзя знать наверняка, где и кем ты будешь завтра. Две недели назад эти люди в том же составе пили за успех Арсения. А сегодня — из-за смерти друга. Антон и не знал его толком. Видел на фотографии. А песню слышал раз от силы пятый. Но слова застревали в горле, и губы продолжали ритмично шевелиться. Антон пел вместе со всеми, понимая, что всё это ни черта не временно. Он здесь надолго. Он — уже часть такого чудного мира Омского драматического театра. Слёзы переваливались через края, пощипывая бледную кожу. И вот, что в этой жизни самое странное. У всего есть конец. Одни — исчезают. Другие — появляются, боясь, что когда-то и они пропадут. Но дело в том, что каждый из нас — часть вселенной. А вселенная ведь бесконечна. Так что, что бы ни случилось, нужно не терять счёт времени. Чьи-то потерянные минуты, дни или годы становятся твоими. И это — твоё время жить. —...Прошло много лет с той далёкой поры Кто молоды были, те нынче — стары И только любовь не стареет, друзья Невада, Невада, Невада моя! **** Арсений поднял голову вверх, силясь загнать слёзы поглубже обратно. Но не выходило. Да и что скрывать? Он-то знал Козлова лично. Был влюблён в его роли и его талант. Ладони заметно вспотели. Попову было стыдно. Вот так просто он забрал у человека роль, которая была для него всем. В их театре никогда не было жёсткой конкуренции. Для каждого было что-то своё. И роль «О’Генри» совершенно заслуженно была козловской. А Арсений её отобрал. Он уже блистал в свете софитов, когда у Козлова уже не осталось воздуха в лёгких, а сердце не пропустило бы новый удар. Антон наблюдал за парнем уже десять минут, не сводя глаз. Он, пожалуй, единственный заметил нарастающую дрожь в руках Попова. Режиссёр осторожно положил ладонь на плечо Арсения. А после, сам не сдержавшись, скрыл мокрые глаза за чужой грудью. **** При обследовании квартиры нашлось письмо. Ничего, указывающего на то, что смерть была преднамеренной, не было. Но, может, Гришка как-то догадался? В любом случае, в комнатах было всё перерыто. А в оставленном на диване тексте между последних страниц была вложена записка, которая, возможно, писалась, как последние слова. «Дорогой или дорогие кто-то. Может, это кто-то из моих друзей. Соседей. Или, надеюсь, даже театральные коллеги. Что-то сердце сегодня совсем обленилось. Но зато голова мечет мысли, как заведённая. Решил, вот, записать. Мне искренне жаль, что наша «арбузная» жизнь заканчивается. Так легко и просто, что у меня всё ещё есть надежда, что это — лишь запятая. В этом театре родилась моя настоящая душа. Она выросла. И вот теперь, кажется, бьётся при смерти. А жаль... Я так и не увидел Петербург своими глазами. Мне кажется, что краткость — всё-таки сестра недосказанности. А мне ещё определённо есть, что сказать этому миру. Как в словах, так и в поступках. И я, кажется, не успею. Но надеюсь, что кто-нибудь за меня это обязательно сделает. Если вдруг всё же случится непоправимое... Не плачьте. Пожалуйста. Перекреститесь и порадуйтесь, что это не с вами. А если что от меня надо будет — обращайтесь! С неба всегда лучше видно...»