Став центром бури, ты обретешь покой

На следующий день Хаширама собрал старейшин клана. Когда до старцев была донесена причина экстренной встречи, в зале собраний на мгновение повисла тишина. — Мы правильно тебя поняли, Хаширама-сама, — уточнила Мизуки, бывшая куноичи управляла финансами клана, — глава клана Учиха принял брачное предложение твоего брата? И он предложил мирный договор, раз уж вы породнитесь? — Да, — улыбнулся Хаширама, и в его волосах распустились ирисы. — И ты считаешь главу клана Учих подходящей партией для своего брата? — спросил Хизео, тучный старик, заведующий припасами. — Ты уверен, что Учиха будет заботиться о твоем брате и станет ему достойной парой? — Конечно, Мадара не сделает ничего, что могло бы плохо отразиться на том, о ком он заботится, — подтвердил Хаширама, выращивая цветы на своем стуле. — Хаширама-сама, — тихо возразила Мизуки, — быть женатыми не значит — заботиться. Что помешает Мадаре навредить твоему брату, когда тот будет в его власти, в его поселении, и тебя рядом не будет? — Мадара честный человек, он бы так не поступил, — убежденно кивнул Хаширама, поглаживая чуткими пальцами бутоны ромашек. — К тому же рано или поздно мы придем к совместной деревне. Стали бы Учихи плохо относиться к брату, если мы увидим это в деревне? Старейшины переглянулись, и Мизуки покачала головой. Хаширама был слишком упрям и деревянен, чтобы понять, какой вред Учиха мог бы причинить его брату. Они промолчали. — Если Тобирама-сан покинет клан, — подал голос Шиджо, согнутый старец с длинной белой бородой, — то мы останемся без наследника. Клану нужны гарантии. — Если у нас будет мирный договор с Учихой, то это не будет таким уж срочным делом, — покачал головой Хаширама. — К тому же у нас предварительное обещание с Узумаки. — Это не совсем так, — заметил Хизео, — кроме Учих есть и другие, кто желал бы падения Сенджу. Клан не настаивал на вашей женитьбе и наследнике, пока Тобирама-сан принадлежал клану. Но если он уйдет, у нас должен быть другой наследник, чтобы заменить его. — Вы так говорите, будто никогда не рассматривали возможность того, что Тоби может выйти замуж или жениться из клана, — пожал плечами Хаширама и надулся. — Учитывая особенности Тобирамы-сана… — сказала Мизуки Ее прервало огромное КИ, заполнившие зал собраний. Из-под деревянных полов пробились маленькие усики лоз. Хаширама медленно поднял голову и тяжелым взглядом посмотрел на своих старейшин. В этот момент он был тем, кого прозвали Богом Шиноби, а не ребячливым Сенджу Хаширамой. — Какие такие особенностоти Тобирамы ты учитываешь, Мизуки-сан? — спросил он, и крепкие лозы обвились вокруг ее ног. — Почему ты говоришь так, будто мой брат не достоин внимания, заботы и любви? Отвечай! Женщина затряслась и испуганно посмотрела на других старейшин, но те лишь отвели взгляд. Ярость Хаширамы нарастала, Мизуки заскулила от боли, когда лозы сжали ее сильнее уже на уровне живота. — Тобирама-сан своеобразен, — заикалась она. — Не всем это нравится. Хаширама зарычал и усиленно задышал сквозь сжатые зубы, пытаясь успокоиться. В оглушительной тишине зала собраний были слышны поспешные шаги, приближающиеся к двери. — Ани-сан! — крикнул Тобирама, рывком распахивая дверь. — Ани-сан! Он бросился к Хашираме, не обращая внимание на перепуганных стариков. Лозы прятались от его ног и прорастали обратно, стоило ему двинуться дальше. Хаширама в его объятьях был холодным и несгибаемым как камень. Тобирама обхватил голову брата руками, разворачивая его лицо к себе и заглядывая в злые карие глаза. Он тихо напевал, притягивая брата в объятия и окутывая его своей чакрой. Чакра Хаширамы бушевала вокруг него, превращая обычную комнату в непроходимый бурелом. Тобирама слышал, как старейшина Мизуки кричала от боли. Он сам испытывал боль, от слишком интенсивного воздействия Хаширамы, и ему потребовалось колоссальное усилие, чтобы активировать одну из нательных печатей, блокирующих его сенсорную чувствительность. — Хаши-нии, — протянул он, поглаживая брата по голове. — Хаши-нии. Руки, обхватившие его за пояс, были тяжелыми и слишком крепкими. Хаширама усиленно задышал в ткань его косодэ, пытаясь успокоиться. — Все хорошо, нии-сан, — зашептал он, склонившись над Хаширамой. — Все хорошо. Пожалуйста, отпусти старейшину. — Она плохо говорила о тебе, — пробормотал Хаширама, цепляясь за ткань. — Она говорила так, будто ты недостоин любви и заботы. Но ты достоин, Тоби! Ты самое лучшее, что есть в моей жизни. Ты самый умный, и ты придумываешь удивительные вещи, ты красивый и сильный! Любой был бы счастлив быть твоей парой. Почему она считает иначе? Она не любит тебя? — Шшш… — Тобирама сильнее прижал брата к себе, другой рукой поглаживая его по длинным, отращенным с самого утра, волосам. — Все в порядке. Я знаю, что не нравлюсь многим. Это нормально. — Что? — поднял на него влажный взгляд Хаширама. — Что? — Я альбинос, — усмехнулся ему Тобирама, смахивая с его щек слезы. — Холодный, отстраненный, вечно занятой. И не забудь про «Белого демона», ани-сан. Они и не должны любить меня, достаточно того, что они следуют моим приказам. Хаширама встал со своего стула, притянул его ближе, осторожно взяв его лицо в ладони. — Ты настоящее сокровище, отото, — сказал он серьезно. — Они совершенно не правы. Тобирама дрожаще выдохнул, опуская глаза. Ему была приятна забота брата, не так уж часто Хаширама был для него мягким и любящим. Но Тобирама также отдавал себе отчет в том, что другие люди не любили его. Даже собственный отец не хотел его, так почему остальные должны? Тобирама слышал, как старейшины спешно покидают зал. Он глубоко вдохнул, поднимая взгляд на брата и встречаясь с тяжелым карим взглядом. — Ани-сан? — позвал он, и Хаширама улыбнулся ему бледной ломаной улыбкой. — Ты не веришь в это, не так ли? — выдохнул его брат потеряно. — Мне придется убедиться, что Мадара обращается с тобой хорошо. — Ты не должен, — покачал головой Тобирама. — Мадара-сама… — Я твой старший брат, Тоби, — нежно улыбнулся Хаширама, поглаживая его по красным отметинам на щеках. — Это моя обязанность. И я сделаю это. — Хорошо, — кивнул Тобирама, бросая взгляд на зал, заросший лозами и терновником. — Тебе нужно вернуться к обсуждению договора. Чем раньше мы начнем переговоры, тем больше времени у нас будет для подготовки к зиме. Хаширама кивнул ему, притягивая в короткое объятие, прежде чем повернуться к залу и привести его в порядок. Тобирама убрал чакру из подавляющей печати, сосредотачиваясь на чакре старейшин. — Старейшина Мизуки у ирьенина, — сказал он Хашираме. — Скорее всего переломы. — Она это заслужила, — пробурчал Хаширама, сложив руки на груди. — Ани-сан, ты не можешь причинять вред людям, которым я не нравлюсь, — покачал головой Тобирама. — От клана тогда мало что останется. Хаширама смотрел прямо на него и молчал. Тобираме даже на мгновение стало жутко. Брат редко когда бывал серьезным и разъяренным одновременно, и оказаться рядом со всей этой бушующей чакрой и эмоциями, было больно. — Прости, отото, — Хаширама усилием воли подавил свою чакру и грустно улыбнулся. — Я вернусь в лабораторию, — кивнул ему Тобирама, выходя из комнаты. Он тихо выдохнул, когда покинул зал собраний. Пройдя по коридорам главного дома, он вышел на улицу. У дверей, его встретили Хизео и Шоджо. — Брат ждет вас в зале, чтобы продолжить обсуждение договора, — сказал он сухо, обращаясь к старцам. — Хаширама-сама успокоился? — спросил Хизео, щуря подслеповатые глаза. — Я бы не оставил брата, если бы он все еще был не в себе, — холодно процедил Тобирама, позволяя своей чакре понизить температуру вокруг них. Оба старейшины вздрогнули, но даже не попытались изобразить раскаяние или смущение. Тобирама вздохнул, смотря на стариков с интересом энтомолога. — Попытайтесь не выбешивать брата, — сказал он, отворачиваясь от стариков. — Я работаю над очень интересной печатью и не намерен отвлекаться от нее следующие несколько часов. Он ушел, пытаясь подавить улыбку, чувствуя страх и обреченность в чакре старейшин. В конце концов он не был понимающей и всепрощающей личностью, и что старейшины его недолюбливают, он тоже знал. Несколько часов спустя Тобирама был отвлечен от работы с печатью Хирайшина тихим стуком в дверь лаборатории. Он с ворчанием распрямился на стуле и потянулся, слыша, как хрустит в его спине. Стук раздался громче, и он сосредоточился на мире вокруг него, чувствуя чакру брата за дверью. — Входи, ани-сан, — позвал он достаточно громко, чтобы Хаширама услышал его. — На самом деле, я собирался позвать тебя на обед, — улыбнулся Хаширама, останавливаясь на пороге комнаты. — Давай, отото, пора поесть. С тихим послушным выдохом, он встал со стула. Хаширама просиял, смотря на него мягкими глазами. — Как прошли переговоры со старейшинами, — спросил Тобирама, запечатав входную дверь. — После того, как они были так напуганы? — Хаширама смешливо фыркнул. — Они все еще настаивают на наследнике, как можно скорее, но в остальном согласны с мирным договором. — Как будто мы можем отказать Узумаки, когда уже дали согласие на брак и согласились с просьбой Мито-химе, — проворчал Тобирама. — Сегодня я напишу Узумаки, — улыбнулся брат, — объясню ситуацию. Я думаю, назначить Току наследником, до тех пор, как не родится наследник прямой линии. — Старейшины будут против, — покачал головой Тобирама, кивая пробежавшему мимо ребенку, — они хотят наследника с мокутоном. Хаширама открыл дверь главного дома, пропуская его вперед. Они скинули сандалии и вошли внутрь, сразу двинувшись на кухню, где уже был накрыт обед. — Я не думаю… — начал Хаширама и замолчал, пытаясь подобрать слова. — Ани-сан? — позвал Тобирама, когда молчание затянулось. — Я бы не хотел, чтобы мой ребенок имел мокутон, — сказал Хаширама тихо и нахмурился. — Ты знаешь, как он влияет на меня. И я не хочу такого для своих детей. Тобирама прекрасно понимал, о чем говорит брат. Мокутон был величайшим наследием Сенджу, но он же был бременем для своих носителей. Постоянный шепот деревьев, листьев и травы, постоянный круговорот прорастания и увядания — они делали владельца мокутона нестабильным. Хаширама плохо понимал людей и был недостаточно сосредоточен на них, чтобы заметить полутона. Для него все в мире делилось на черное и белое, не имея оттенков и полутонов, которые создавали люди вокруг себя. — Возможно, — тихо сказал Тобирама, смотря в миску с рисом. — Так действительно было бы лучше. Хаширама дрожаще выдохнул и слабо улыбнулся ему, прикрывая глаза. Они ели молча несколько минут, пока Хаширама не почувствовал себя готовым говорить. — Мы со старейшинами просмотрели предложение Мадары, и готовы согласиться встретиться для обсуждения договора, — сказал он, фонтанируя предвкушением. — Как ты думаешь, если мы назначим встречу через три дня, это не будет похоже на то, что Сенджу спешат? — Было бы странно, если бы ты ждал слишком долго, ани-сан, — сказал Тобирама, пряча улыбку в чашке мисо-супа. — Эй! — воскликнул Хаширама, с надуманной обидой. — Я умею быть терпеливым! — Не тогда, когда дело касается Мадары, — хмыкнул Тобирама. — Мадара мой друг, — задумчиво сказал Хаширама, и его чакра потянулась куда-то вдаль. — Иногда мне кажется, что он моя обратная сторона. Без него мир имел бы мало значения, хотя все еще был бы желанен. — Обратная сторона? — Тобирама наклонил голову к плечу, с интересом смотря на брата. — В каком смысле? — Я бы сказал, что он мой духовный брат? — неуверенно начал Хаширама, задумчиво глядя куда-то вдаль. — Или, возможно, мы были братьями в другой жизни? Он хорош в тех вещах, в которых я ничего не понимаю и наоборот. Мы дополняем друг друга, становясь одним целым, но при этом совершенно разные. — Звучит так, ани-сан, будто ты влюблен в него, — Тобирама пододвинул к себе блюдо с рыбой, отыскивая самую аппетитную на его взгляд тушку. Хаширама замер на мгновение, глупо хлопая ресницами. Тобирама про себя отсчитал от трех до одного, и Хаширама взорвался. — Нет! — закричал он, махая руками и падая со стула на пол. — Нет! Никогда! Это отвратительно, Тоби! Как ты можешь так думать? И под всей наигранной обидой, разочарованием и отвращением, Тобирама чувствовал, что брат предельно честен. Хорошо, Тобираме не хотелось бы иметь тень брата в его супружеской жизни. Хотя, на его вкус, Хаширама мог бы и потише разыгрывать эту сцену. Три дня спустя, в день, когда должна состояться первая мирная встреча между Сенджу и Учиха, Тобирама встречает рассвет, расчесывая свои длинные, до середины спины, волосы. В отличие от волос ани-сана, ложащихся на спину ровным каштановым полотном, блестящим на солнце, его волосы вьются непослушными белыми прядями, будто белоснежные волны прилива. Тобирама стягивает их в высокий хвост и украшает единственной серебряной канзаши с лунным камнем, оставшейся от их матери. Он неспешно облачается в кимоно, принесенное вчера братом. Хаширама особенно настаивал на том, чтобы Сенджу, пришедшие на встречу, выглядели мирно и не носили доспехов. Пробегая кончиками пальцев по белой вышивке ледяного узора на синей мягкой ткани, Тобирама мысленно соглашается с ани-саном. Они все шиноби, доспех или нет, и каждый на этой встрече будет представлять опасность. А вот отсутствие доспеха и видимого оружия будет неким символом, говорящим, что Сенджу готовы оказать немного доверия Учихе. У них у всех будет оружие, Тобирама легко касается перевязи маленьких ножей из проводящего чакру металла, закрепленную на его бедре. Явиться совсем без оружия, было бы оскорблением, а Тобирама никогда не оскорблял Учиху думая о них меньше, чем они были. Его оби более глубокого синего, почти черного, цвета простой без видимой вышивки. Но на его оборотной стороне Тобирама нанес запечатывающую печать с парой отравленных кунаев. Хаори такого же оттенка с его белым меховым воротником. Все оружие, спрятанное в одежде, и его нательные печати, в одной из которых хранится верный меч, заставляют его чувствовать себя более уверенно. Если бы ани-сан просил его полностью обезоружиться, Тобирама почувствовал бы себя голым, даже в этой красивой непрактичной одежде. Наряд действительно выглядит красивым, даже если Тобирама не узнает себя в большом зеркале, принесенным из комнаты, которую раньше занимала их мать. Хаширама смотрит на него огромными глазами и выглядит так, будто готов разрыдаться прямо сейчас. — Ты такой красивый, отото, — улыбается он со слезами на глазах. Тобираме хочется влепить ему оплеуху, чтобы он взял себя в руки. Ткань его кимоно пострадает и высохнет некрасивыми пятнами, если ее намочить. А с другой стороны он чувствует себя слишком неуверенным и смущенным. Большую часть времени Тобираму совершенно не волновало, как именно он выглядит. Отец всегда сравнивал его с прекрасно откалиброванным и заточенным клинком, чье предназначение не в красивой обмотке или ножнах, а в точном чистом разрезе. Сам себе он напоминал лишь набор голых функций и стремительный полет мыслей. Какая тут красота, когда времени не хватает на обязанности и исследования? Тобирама находил труд лишь удостовериться, что его одежда цела и чиста, прежде чем надеть ее. И лишь Хаширама всегда настаивал на том, что он красив сам по себе или в каком-то определенном цвете. Большую часть времени только Хаширама смотрел на него и видел человека. Тобирама только надеялся, что Учиха тоже сможет увидеть в нем то, что видел его брат. — Я очень надеюсь, что вы оба готовы, — Тока входит в дом, имея мало терпения для них обоих. Она на мгновение застывает, разглядывая Тобираму и ухмыляясь ему уголком губ. — Хорошо выглядишь, сопляк, — ворчит она, обходя его по кругу и рассматривая со всех сторон. — Если эта огненная ворона не потеряет свое дерьмо, глядя на тебя, его стоило бы закопать прямо на том берегу, где мы встречаемся. — Тока! — вскрикивает Хаширама, оскорбленный в лучших чувствах. — Не будь грубой! Их кузина только закатывает глаза, совершенно не впечатленная Хаширамой. Она улыбается Тобираме, чуть мягче чем обычно. И он знает, что Тока никогда не думала, что доживет до того момента, когда младший ее кузен будет готовиться вступить в брак, или их клан будет стоять на пороге мира с Учихой, Тобирама и сам не верил, что когда-нибудь доживет до этого момента. — Нам нужно отправляться, если мы хотим успеть вовремя, — отворачивается от зеркала Тобирама. — В этих одеждах и с двумя старейшинами за спиной, мы будем тащиться туда вечность. Он немного преувеличивает свое недовольство скоростью с которой они будут двигаться, но это приносит ему усмешку Токи и Хашираму, закатывающего глаза. Когда они выходят из дома, медленно двигаясь через поселение в сторону ворот, где уже мерцала чакра старейшин, Тобирама ловит на себе задумчивые и недоверчивые взгляды. Он слышит, как Сенджу за их спинами начинают шушукаться, обсуждая его. Будь то волосы или красивая одежда, его соклановцы не ожидали, что Тобирама был серьезен в своем предложении. Они не ожидали, что он решит ухаживать за своим политическим женихом. А еще они были смущены его инаковостью, потому что сейчас его внешность, подчеркнутая одеждой, еще больше отличалась от них: бронзовокожих, темноволосых и кареглазых. Старейшины тоже смотрят на него недоверчивыми глазами. Тобираме хочется усмехнуться им в лицо, втереть в их надменные лица его уважение к Учихе и готовность идти на компромиссы, но он держит себя в руках. Оба мужчины, Хизео и Шиджо, были так уверены, что он откажется от своего предложения, под их ли влиянием или очнувшись от горячки, вспомнит вбитую отцом истину о природе клана шарингана. Они были весьма резки в своих словах с Тобирамой, настаивая и пытаясь приказывать. Им стоило бы помнить, что он все еще наследник Хаширамы, а не приблудный пес, которым можно помыкать. С момента смерти чичи-уэ, с того момента как Хаширама стал главой клана, Тобираме разрешалось иметь свое мнение и высказывать его. Ему было позволено сомневаться в решениях главы клана и спорить с ним, если на то были причины. И только его брат и глава клана был вправе приказать ему что-то сделать (даже если Хаширама никогда не делал этого), а не старейшины. — Мы готовы идти, — говорит Хаширама с улыбкой. Тобирама молча кивает брату, слыша устное подтверждение остальных, и следует за братом, бодро шагающим по той дороге, которая метров через пятьдесят скрывается в лесу. Как только они достигают леса, то перемещаются на верхние пути и прыгают с ветки на ветку напрямик. Прямо на берега Нака, где когда-то началась мечта о мире между Сенджу и Учиха и о деревне шиноби. Это тот же самый берег, куда много лет назад Тобирама привел чичи-уэ, почувствовав, как чакра Изуны бросилась в поселение Учих за собственным отцом. Когда они прибывают, останавливаясь на своем берегу, Учиха уже там. Два их старейшины, один из которых чувствуется недовольным и яростным, Учиха Хикаку, давний противник Токи, Изуна и, конечно же, Мадара. Чакра последнего вспыхивает чем-то похожим на смесь изумления, паники, очарованности и гордости, он кидает на Изуну один взгляд, и другой Учиха начинает размахивать руками о чем-то тихо причитая. Старейшина женщина вспыхивает весельем, глядя на Изуну и Мадару. Старший мужчина становится жестким и мрачным. Хаширама, как маленький мудак, достает из кармана обычную плоскую гальку, подходит к воде и, коротко прицелившись, пускает камешек прыгать через всю реку. Мадара явственно закатывает глаза, повторяя то же самое. — Ты наконец-то научился делать это! — смеется Хаширама, когда камешек благополучно приземляется на их стороне реки. — Не будь идиотом, — кричит Мадара в ответ. Брат хихикает, прикрываясь рукавом, как маленькая девочка. И он чувствуется таким счастливым, что у Тобирамы не хватает духу отчитать или ударить его. За него это делает Хизео, тихо кашлянув. — Хаширама-сама, — говорит он многозначительно. Тобирама тихо щелкает языком, тяжелым взглядом впиваясь в старейшину, и тот моментально зеленеет, с опаской глядя на реку, посреди которой состоится их первая встреча. Хаширама явно замечает, его желание утопить идиота, и протягивает ему руку с тихим: «Отото». Он обхватывает предоставленный ему локоть, придвигаясь ближе к брату, и Хаширама ведет его по воде, как старший брат ведет младшего к алтарю и замужней жизни. Учихи двигаются синхронно с ними, с той лишь разницей, что Мадару никто не ведет. Тобирама встречается с ним взглядом, ему так странно, что глава Учих пристально смотрит на него, совершенно не обращая внимания на Хашираму. — Тобирама-сан, — тихо говорит Мадара, когда они встречаются, — прекрасно выглядишь. Учиха честен в своих словах, и Тобирама чувствует, как по его щекам течет жар. — Благодарю, Мадара-сама, — он несмело улыбается, наклоняя голову к плечу. — Ты тоже хорошо выглядишь. Мадара расплывается в восторженной улыбке, и Тобирама не совсем понимает, что здесь происходит. Но ему кажется, что Мадара рад его видеть (?). — У меня есть кое-что для тебя, — Мадара тянет руку назад, не отводя от него взгляда и не отворачиваясь, и Изуна с тихим бурчанием вкладывает ему в руку шелковый сверток глубокого лазурного цвета. — Это традиционный дар Учих — обещание ножа. Этим мы говорим, что готовы защищать нашего избранника, даже если нас нет рядом. Мадара разворачивает сверток, и Тобирама видит перед собой клинок из дамаска с вытравленной у самой рукоятки учивой и ваджру Сенджу, рукоятка ножа простая с бело-лазурной обмоткой. — Я подумал, что ты, Тобирама-сан, предпочтешь что-то эффективное, а не один из тех декоративных клинков, которыми славятся аристократы, — пояснил Мадара, и его щеки залились нежным румянцем. Тобирама протягивает руку за ножом, рукоятка удобно ложится в его ладонь. Он осматривает сам клинок, находя идеальный баланс и красивые узоры стали. — Он прекрасен, — Тобирама приподнимает кончики губ в улыбке, поднимая взгляд к Мадаре. — Спасибо. Чакра Мадары вспыхивает, как сухие ветки, попавшие в костер, такая же теплая и светлая. Он смущенно отводит взгляд от Тобирамы, чуть улыбаясь, и Сенджу слышит воркование от старейшины Учиха. — На самом деле, — говорит Тобирама, взяв себя в руки. — У меня тоже есть подарок для тебя, Мадара-сама. Он идет не от Сенджу, поскольку Сенджу не дают залоги любви, пока пара не объявлена хорошей партией друг для друга, а от клана Хатаке, которому принадлежала моя мать. Тока за его спиной делает несколько шагов вперед, чтобы поравняться с Тобирамой, распечатывая его дар из свитка. Хаширама тихо вздыхает и ворчит что-то о том, что Тобираме не нужно было делать этого, кто вообще кроме Хатаке захочет такой дар? Тока развязывает узел фурошики, и шелковая ткань скользит вниз, открывая поднос на котором покоилась отрубленная голова. Учихи издают удивленный возглас, когда как Мадара пристально смотрит на его подарок, чуть наклонив голову к плечу. — Ох, — выдает он с изумлением, — это же глава семьи Цудзи! — Цудзи Тайти? — спрашивает Изуна, выглядывая из-за его плеча. — Как глава семьи воров родословной Цудзи Тайти? — Это он, — кивает Тобирама. — Я не стал забирать головы всех из семьи, но подумал, что вы захотите этого. — Это чудесно, — тянет Мадара, улыбаясь отрубленной голове. Изуна только закатывает глаза и принимает из рук Токи свиток с подарком. — Теперь, когда ухаживания начаты, мы можем вернуться к обсуждению договора, — с напускной вежливостью говорит Сенджу Шиджо. — Если, конечно, никто не возражает. Тобирама чувствует, что Учиха Норайто, против любого взаимодействия с Сенджу, так же как против Учих Хизео и Шиджо, но ни один из них не высказывает свои возражения в слух. Хаширама с сияющей улыбкой выращивает стол и стулья прямо посреди реки. Тобирама оказывается сидящим напротив Мадары, хотя по правилам приличия он должен был сидеть напротив наследника Учих. Но последние не особо против, а Хаширама всегда презирал подобные маленькие детали, о которых постоянно забывал, и все остается как есть. Переговоры проходят тяжело. Старейшины обоих кланов не доверяют друг другу и иногда требуют невозможного. Хаширама и Мадара не могут прямо повлиять на стариков, обязанные выслушивать их мнения и позиции. Хотя Мадара больше отдает предпочтение мнению Тобирамы, которое его интересует, чем слушает Учиху Норайто. Вторая старейшина Учиха Кин более благосклонна к союзу и крайне реалистична, она не просит больше, чем готова предложить сама. Хаширама вносит больше сумятицы, чем помогает в переговорах. Он слишком взбудоражен и отвлечен скорым исполнением своей мечты, чтобы поймать свой разум в настоящем. Тобирама просит небольшой перерыв, когда чакра брата становится совсем рассеянной. В перерыве Тобирама ведет его в лес, и Мадара следует за ними с любопытным Изуной за спиной. — Что-то не так? — спрашивает Мадара, когда они входят в лес, скрываясь за деревьями от оставшихся на берегу людей. — Я заметил, что Хаширама рассеян. Тобирама издает задумчивый звук, пытаясь определить, что можно сказать Учихе, а что нет. Он решает сказать правду, но не всю. — Мокутон очень специфичен, — говорит он, подталкивая брата к большому дереву. — Он, как и другие стихии, влияют на пользователя. Но в отличие от воды или огня, мокутон также подчиняется природным циклам. И в зависимости от них, его носители находятся в определенных состояниях духа. Весной это жажда любви и размножения, восторженные подъемы эмоций и чувств. А осенью он становится более агрессивным, чувствуя как все вокруг умирает или уходит в спячку. И чтобы сдержать его проявления в собственном эмофоне нужно, как это не удивительно, держать чакру на определенном уровне. — Чтобы избавиться от последствий мокутона, он должен его использовать, — задумчиво повторяет Изуна. — Да, — кивает Тобирама. — Проблема в том, что Хаширама сам по себе не очень стабильная личность, и это усиливает беспокойство мокутона. Хаширама, почувствовавший вокруг себя лес, тихо выдохнул и выпустил свою чакру. Он двинулся вперед, и под его ногами прорастали поздние цветы и маленькие брусничные кустики, которые на глазах отцветали и покрывались алыми ягодами. Зелень расползалась вокруг все дальше и дальше, пока Хаширама вдруг не вздрогнул и не издал тихий потерянный вздох. — Тоби? — позвал он растерянно, вертя головой по сторонам, прежде чем повернуться к ним. — Я здесь, ани-сан, — спокойно сказал он, и Хаширама двинулся к нему с улыбкой. — Встреча уже закончилась? — тянет он, а потом замечает Учих за спиной Тобирамы. — Мадара! — Мы взяли небольшой перерыв, идиотина, — ворчит Мадара, когда Хаширама подскакивает к нему и хватает за руку. — Я так рад, что у нас будет мирный договор! — улыбается Хаширама, раскачивая их соединенные руки. — И Тоби наконец-то отрастил для кого-то волосы! Я не думал, что когда-нибудь увижу, как Тоби ухаживает! Это так мило! Вы оба такие милые! Чакра Хаширамы это сплошной клубок энергии, радости, нежности и любви. Это хорошие чувства, но их интенсивность вызывает у Тобирамы шум в ушах, будто в его голове звонит огромный колокол. Тобирама чуть морщится на особенно сильной волне восторга брата, когда Мадара вспыхивает собственной чакрой, выведенный из себя лепетанием Хаширамы. — Отцепись, идиотина! — шипит Мадара, пытаясь вырвать свою руку из хватки. — Лучше бы ты направил эту энергию в переговоры. Нам еще нужно обсудить брачный контракт. Хашираму будто переключают, он становится серьезным и внимательным. — Извини, — говорит он спокойно, и Изуна потеряно таращится на него. — Давайте вернемся. И, Мадара, я хотел бы поговорить с тобой позже. Учиха кивает ему и предлагает руку Тобираме. Тобирама с некоторым смущением опирается на его локоть, пока они возвращаются к остальным. Дальше переговоры переходят в горячую схватку, поскольку старейшины обоих кланов использовали это время, чтобы обдумать еще несколько пунктов, которые обязательно должны были быть внесены в договор. (Пункты, которые бы унизили их оппонента.) Им также пришлось обсудить традиции ухаживания обоих кланов, поскольку этот день показал различие их культур. И хотя Тобирама и Мадара были готовы идти в темноте, оказывая друг другу достаточно уважения, чтобы принять или просить объяснения в непонятной ситуации. Старейшины решили, что они должны наперед знать, как все произойдет, чтобы никто больше не приносил никому отрубленных голов. (Тобирама собирался обидеться на Хизео и Шиджо, они действительно должны были знать лучше, а не называть традиции Хатаке варварством. Тобирама собирался использовать как можно больше дикого поведения Хатаке в будущем.) Они заканчивают лишь за два часа до заката. Тобирама устал и у него болела голова от той какофонии чувств, которая была разлита вокруг него. Хаширама очень «незаметно» подмигивал Мадаре, чтобы увести поговорить того. По мнению Тобирамы, это могло быть все что угодно, начиная от какой-нибудь детской шутки, заканчивая классическим разговором о лопате. (Подождите, Хаширама должен был провести этот разговор по традициям Сенджу, предупредить избранника, что сделает семья Тобирамы, если его обидят. Это было так смущающе!) Мадара закатывал глаза на каждый намек Хаширамы, стоя рядом с Тобирамой. — Ты действительно был готов участвовать в брачной охоте? — спросил Мадара с интересом. — Пока она происходит с моего желания, почему бы мне не сделать этого? — спрашивает Тобирама в ответ, греясь в теплой чакре Учихи. — Мы можем, — кивает вдруг Мадара, выглядя немного удивленным собственными словами. — В смысле, если ты действительно хочешь брачной охоты, тогда мы можем сделать это. Тобирама смотрит на него с интересом, без доспехов Мадара не выглядит мельче. Он ниже Тобирамы на несколько сантиметров, но его мышцы намного больше, чем у Тобирамы. Крупный мужчина с мышцами, которые хочется облизать, как только ты их увидишь, с выносливостью от этого дурацкого гунбая и постоянных стычек, с огненной чакрой, сияющей и греющей, но готовой выжечь все вокруг за тех, о ком он заботится. — Я бы хотел, — он прикрывает мечтательно глаза, из-под ресниц наблюдая за Учихой. — Тогда так и будет, — тянет Мадара, улыбаясь ему. — Ма-да-ра, — напевает Хаширама, подскакивая ближе и хватая Учиху за запястье. — Ма-да-ра! — Мне нужно, — Мадара неловко указывает на Хашираму. Тобирама кивает, сдерживая тихие смешки над страдальческим выражением лица Учихи. Хаширама, радостно улыбнувшись, оттащил Мадару подальше от компании, и прижавшись близко к другу, принялся что-то нашептывать. Его губы были скрыты от наблюдателей, так что Тобирама не мог видеть о чем они говорили. Мадара в какой-то момент напрягся, и его лицо стало серьезным. Он кивнул Хашираме и отошел, бросив на Тобираму последний взгляд и нежно улыбнувшись. — Пора возвращаться домой, — ворчливо сказал старейшина Хизео, поворачиваясь в сторону поселения. И они разошлись, каждый в свою сторону, назначив новую встречу.