Став центром бури, ты обретешь покой

— Тебя что-то беспокоит, нии-сан? — спросил Изуна, поравнявшись с ним. Они только что покинули Нака, завершив первую встречу между Учиха и Сенджу. И Мадаре следовало бы быть довольным проделанной сегодня работой и установленным прекращением огня, но он хмурился, ведя свой отряд домой. — Хаширама просил о личной встрече, — ответил Мадара, тихо вздохнув. — Он сказал, что это касается Тобирамы. — Тот самый «разговор о лопате», о котором предупреждали старейшины Сенджу? — фыркнул Изуна, сверкая глазами. Мадара покачал головой на его веселье. Он разделял мнение брата, что традиции Сенджу были немного странными, кто вообще делает традицией угрозы жениху/невесте от семьи? Но говоря по правде, он был рад, что старейшины потребовали обсудить их ухаживание. ((Он мог представить, как бы все закончилось, так и не начавшись, только из-за того, что он подарил Тобираме перчатки. Кто же знал, что брошенная/подаренная перчатка у Сенджу будет объявлением охоты за возмездием? Когда как у Учихи это второй традиционный дар, обещание всегда держать за руку, даже если ухажера не будет рядом.) — Посмотрим, — говорит Мадара, задумчиво. — Если это так, Мадара-сама, крепись, — приподнимает уголки губ Хикаку. — Это наверняка будет страшным зрелищем. — Главное не умри в объятиях бревна, — хихикает Изуна, как маленькая задница, которой он является. — А то тогда не сможешь получить Тобираму. Мадара прищуривается, тратя лишь мгновение на размышление, прежде чем рывком сбить брата с ног, закинуть его на плечо и рвануть к ближайшему небольшому озеру. — Время остудить твой пыл, отото! — напевает он нежно. — Нет! Только не в воду! Нии-сан! — орет и извивается Изуна. Мадара бросает брата в воду, тихо посмеиваясь. Изуна визжит от холода воды и мокроты вокруг. Он встает на ноги, вода стекает с него, и Изуна отплевывается от попавшей в нос и рот влаги. Он похож на мокрую кошку, такой же злобный, недовольный и задумавший месть. — Ты тиран, дорогой нии-сан! — шипит он, прищурившись. — Я расскажу Тобираме, что именно ты прячешь под своей кроватью. Мадара застывает на мгновение, широко раскрыв глаза, краснеет. — Нет! Ты этого не сделаешь! — орет он, размахивая руками как мельница. — Не смей! Изуна заливисто хохочет над его паникой. И Мадара продолжает орать на него и махать руками, чувствуя себя странно счастливым. (Когда в последний раз они с Изуной говорили о чем-то, кроме войны? Когда они в последний раз просто сидели на энгаве с чаем? Когда в последний раз Мадара бросал брата в их пруд с кои, потому что Изуна продолжал над ним подшучивать и вести себя, как маленькая избалованная обезьянка? Это было так давно.) Изуна выходит из озера, останавливаясь рядом с Мадарой. Он выглядит странно задумчивым и печальным. — Это было так давно, — шепчет его младший брат, и Мадара притягивает его в объятия, морщась от холодной влаги. — Да, очень давно, — шепчет он в мокрую макушку. Изуна жмется к нему несколько восхитительных мгновений, прижав лоб к плечу Мадары. И он чувствует, как судорожно и глубоко дышит его брат. Потом Изуна отстраняется, с дерьмовой улыбочкой и хитрыми глазами. — Пошли домой, большой брат, — хихикает он. — Ты должен показать клану свой ухаживающий подарок! Мадара улыбается, вспоминая о своем подарке, надежно спрятанном в свитке, который несет Хикаку. Некоторое мгновение он размышляет, стоит ли выставлять голову на всеобщее обозрение или нет. Семья Цудзи принесла немало бед Учихе, какое-то время они очень активно охотились на шаринган, пытаясь подловить их шиноби на миссиях. Однажды они почти украли ребенка из-под стен комплекса, когда малыш выбежал в лес поиграть. Что под их стенами делала тройка шиноби этой семьи, и как они прошли мимо патрулей — непонятно. (Мадара не хотел думать, что кто-то из клана мог с ними сотрудничать. Ни один Учиха не стал бы этого делать, он был уверен в этом.) Клан тогда быстро сориентировался, организовали погоню и прижали ублюдков почти у границы с Сенджу. Учихи никогда и никому не дарили отрубленные головы врагов, но Мадара признавал, что это было приятно. Получить голову того, кто доставил лично ему и клану столько проблем, Тобирама как будто показал, что готов назвать врагов Мадары (Учихи) своими врагами, и что он готов защищать клан от воров родословной. Когда кто-то готов взять часть ответственности за клан с его плеч, хотя бы просто прикрывая их спины, это освежающее чувство. Они возвращаются в комплекс с темнотой. Часовые приветствуют их жестом, возвращаясь к своей службе. Мадара с некоторым смятением находит почти весь клан на улице, собравшихся у дома собраний и ждущих их возвращения. Изуна ухмыляется ему, кивая на энгаву, и Мадара идет туда. Младший брат следует за ним, выхватив из рук Хикаку запечатывающий свиток. Мадара прокладывает себе путь, через толпу родичей, и видит, как они расслабляются, заметив его и Изуну целыми и невредимыми. Он легко запрыгивает на энгаву и поворачивается к народу. — Учиха! — его голос твердый и уверенный. — Сегодня знаменательный день для меня и всего клана! Сегодня мы сделали первый шаг на пути мирного договора с Сенджу. И пусть пока нас связывает лишь прекращение огня, доброе слово с нашей и их стороны, я верю, что мы получим мир с Сенджу. Ибо сегодня я дал наследнику Сенджу Тобираме нож, и он принял его! Толпа внизу зашевелилась, послышались одобрительные возгласы, и Мадара продолжил. — Но не только я сегодня принес первый ухаживающий дар, — громко сказал он, и люди внизу заинтересованно замерли. — Сенджу Тобирама, уважая свою мать и традиции ее клана, сделал мне очень приятный подарок! Изуна, стоявший за его спиной, вышел вперед и распечатал свиток. В толпе мелькнули шаринганы, пытающиеся разглядеть то, что Изуна держал в руках. Послышался удивленный шепот, полный недоумения и вопросов. — Это, — перекрикнул их Мадара, — Цудзи Тайто, глава семьи Цудзи! Учихи внизу на мгновение замерли, прежде чем среди них послышались еще более одобрительные возгласы, перемежающиеся завистливыми взглядами. Мадара счастливо усмехнулся, слушая поздравления клана. Он знал, что есть недовольные его решением. Но таких было намного меньше, чем тех, кто давно устал от бессмысленных стычек и смертей. И он знал, что клан доволен тем, что он нашел кого-то для себя. — Они рады, — тихо сказал Изуна, наблюдая, как их клан разбегается, чтобы устроить небольшой праздник. — Удивительно. — Разве? — спросил Мадара, наклоняя голову к плечу и не отрывая взгляда от возникающих перед домом столов и костров. — Я просто не думал, что так много Учих готовы поддержать твой мир, аники, — поджал губы Изуна. — Мне всегда казалось, что мы никогда не сможем забыть… — Мы и не забудем, — обещал ему Мадара. — Наши шаринганы никогда не забудут мертвых, они отпечатаны в нашей памяти. Но мы будем жить дальше, двигаться вперед ради тех кто остался, и тех кто родится в будущем. Изуна кивнул ему и передернул плечами от холода, все еще в мокрой одежде. — Пойду переоденусь, — спрыгнул он с эгнавы. — Кстати, аники, поздравляю! Мадара с тихой улыбкой смотрел, как его брат бежит к дому, с отвращением оттягивая мокрую ткань от кожи где мог. Зажглись костры, освещая площадь перед домом собраний. Зазвенели бутылочки саке и запахло едой. Учихи собирались на площади, кто-то притащил барабан и уже выстукивал бодрый ритм. Вскоре к звуку тайко присоединился сямисен и флейта. — Мадара-сама! — позвал его кто-то из толпы. — Иди к нам, Мадара-сама! И Мадара спрыгнул на землю, степенно двигаясь к столу с едой и питьем. А по пути его соклановцы трепали его по плечам и поздравляли. Намного позже, когда луна достигла высшей своей точки и готовилась пойти дальше, Мадара выскользнул из комплекса и на полной скорости рванул к берегу Нака. Хаширама уже ждал его, переправившись со своей стороны и кидая камушки в реку. Он, на удивление, был спокоен. И когда Мадара окликнул его, кивнул с маленькой улыбкой. — Спасибо, что пришел, Мадара, — Хаширама сел на берег, лицом к реке и похлопал рядом с собой в безмолвном приглашении. — Ты был очень настойчив, — фыркнул Мадара, присаживаясь рядом со старым другом. — Ты сказал, что это важно и касается Тобирамы. — Да, — кивнул Сенджу и тяжело вздохнул. — Почему ты согласился на предложение Тобирамы? — Кроме очевидного факта? — он дождался кивка Хаширамы, прежде чем продолжить. — В тот день твой брат сломал мне нос и обеспечил сотрясение. Хаширама удивленно приподнял бровь, окидывая его задумчивым взглядом. — И что с того? — спросил он с интересом. — Скажем так, у Учих есть слабость к красивым и смертельным вещам или людям, — улыбнулся Мадара. — А твой брат удовлетворяет оба этих критерия. Хаширама задумчиво напевает, смотря куда-то в темное небо и думая о чем-то своем. Он выглядит неуверенным, зарывает пальцы в землю, и от них прорастают зеленые травинки, сочные и нежные, как в начале весны. — Мой брат… — начинает Хаширама, а потом пораженно вздыхает. — Тобирама альбинос, и родился недоношенным. Повитуха говорила, что он не проживет и дня, но брат продолжал дышать. Он открыл глаза только через неделю, и когда чичи-уэ увидел, что они красные… Красные, как и шаринган… Он плохо отреагировал, очень плохо. Хаширама замирает на мгновение, снова глубоко вздыхает, и продолжает слабым тихим голосом. — В тот день его спас суитон. Сродство со стихией было таким сильным, что когда отец попытался утопить его, Тобирама просто продолжал дышать под водой в пузыре из воздуха, и водяные плети отгоняли любого, кто подходил близко к тому тазу, — Хаширама переводит дух, смаргивая слезы, а Мадара не может даже шевельнуться, боясь нарушить момент. — Тогда я вернулся как раз в тот момент, когда у него кончилась чакра, и успел вытащить брата. Много месяцев я везде таскал младенца с собой, защищая его как мог, чтобы отец не мог повторить свою попытку убить моего младшего брата. Однажды, он потребовал от меня отдать Тобираму ему, попытался применить силу. Именно тогда мокутон впервые проявил себя, чуть не разорвав Бацуму на куски. Потом вмешалась мать, и стало легче. Хаширама издает хриплый смешок, вытирает слезы рукавом и продолжает. — Не надолго, лишь до того, как он начал обучать сначала меня, а потом и Тобираму. Буцума был жесток, и каждая из тренировок заканчивалась кровью и сломанными костями. И было еще хуже на другой день, если ты не мог этого исправить. Для Тобирамы все было намного тяжелее, чем для меня. Его кожа, слишком нежная для дневного солнца, сгорала от нахождения на улице или покрывалась крапивницей от грубых тканей, из которых нам шили одежду. Его глаза становились хуже с каждым днем, он видел все меньше и меньше, и потому не мог вовремя реагировать на удары и тычки. И он все еще был слаб здоровьем от своей недоношенности. Но Буцуму это никогда не волновало. Если ты не полезен клану, то ты не получаешь блага, которые клан дает каждому его члену. Он мог оставить нас без еды на несколько дней, если мы не удовлетворяли его на тренировках. Хаширама прерывается на несколько мгновений, наполненных тишиной ночи и звуками реки. У Мадары тяжелеет в животе, если бы Сенджу Буцума был жив, то Мадара отправился бы за его головой именно в этот момент. — Сенсорика Тобирамы проснулась так же внезапно. Обычно требуется долго и нудно тренировать свою чувствительность, но у брата все было иначе. Как будто это было возмещением за его зрение. Сначала он чувствовал лишь наш дом, но постепенно его чувствительность вышла за пределы поселения. Но, будто бы мало было просто огромной площади чувствительности, Тобирама был сенсором эмоционального типа. Он может чувствовать эмоции человека, и чем больше чакры в человеке, тем сильнее он ощущает его… — Хаширама поворачивается к нему с грустной улыбкой. — У меня очень много чакры, и мои эмоции очень сильные. Я почти ежедневно причиняю своему младшему брату боль. Я просто… Тоби всегда был умным, он ненавидел, когда люди вели себя нелогично, и не понимал, почему взрослые не могут держаться своих договоров. Он обожал читать и экспериментировать с чакрой и другими вещами, он придумывал разные штуки, чтобы облегчить работу гражданским, или как получить горячую воду в каждом доме. Но для Буцумы это было неважно. После рождения Кавы, он не считал Тобираму вторым наследником. Он… Он создавал из моего брата послушный его руке клинок, и каждый раз, когда Тоби выступал против, он наказывал не его. Это был кто-то из младшеньких, обычно Итама, как самый маленький. Тобирама просто не мог позволить, чтобы его братья страдали, и он делал то, что приказывал Буцума. Хаширама влажно усмехается и вытирает глаза, Мадара буравит его взглядом. — Вряд ли ты можешь представить, каково это расти с самым умным младшим братом на свете, нежным и болезненным, каково держать в руках маленькое истерзанное тело. Каково видеть, как его сердце разбивается, как он плачет от ужаса и ненависти к самому себе, после того, как был вынужден сделать что-то ужасное по приказу Буцумы. Каково видеть, как Тобирама идет против себя самого, чтобы защитить младших братьев от собственного отца… — Хаширама тяжело выдыхает и сглатывает. — Тоби защищал нас всеми силами, и когда умер Кава, а за ним и Итама… Я-я думаю, он чувствовал, как умер Итама, это было не так далеко от границы, к тому моменту его диапазон уже достиг этой отметки… После их смерти, Тоби замкнулся. Я думаю, что он винит себя в их смерти. После смерти младших, он делал все, чтобы оградить меня от Буцумы. И со временем, все учение отца проросло в его душе. Он действительно считал себя оружием, простым клинком, у которого не может быть чувств или желаний. Оружие, которое должно беспрекословно подчиняться главе клана и выполнять его приказы. В этом есть часть моей вины, моя эмоциональность и мокутон, сослужили мне не лучшую службу, я так сильно расстроился после реки, что не разговаривал с Тоби несколько месяцев. А потом… Потом он уже не подпускал меня так близко, как раньше. Между ними повисает молчание. Оно длится несколько минут, Мадара хочет убедиться, что Хаширама сказал все, что собирался. Вряд ли Сенджу найдет в себе силы снова начать говорить, если его прервут. — Хаширама… — зовет Мадара, но Хаширама его прерывает. — Я хочу, чтобы мой брат был счастлив, — говорит он твердо. — Но он не может быть счастлив среди Сенджу, большая часть которых относится к нему не так, как он заслуживает! Они действительно считают его демоном. Я видел, как мать запрещала своему ребенку подходить к Тобираме, потому что тот может причинить ему вред. Мадара! Тоби обожает детей! Если бы он мог, он все свое время делил бы между лабораторией и детьми. Я знаю, что в нашей юности были старейшины, которые пытались провести над ним обряд экзорцизма… Хаширама поворачивается к нему лицом и хватает за руки. — Пожалуйста, Мадара, — он плачет, глядя ему в глаза. — Я хочу, чтобы мой брат был счастлив. Ты нравишься ему, как и твоя чакра. Пожалуйста! Мадара сглатывает и кивает ему. — Я сделаю все, что в моих силах, — обещает Мадара. Его обещание легкое, но оно несет в себе всю его силу и стремление. Мадара собирался позаботиться о своем будущем супруге и без него. Он в любом случае приложил бы все свои силы к тому, чтобы узнать Тобираму лучше и обеспечить его всем необходимым. Учихи всегда падали тяжело. Они влюблялись, неважно с первого взгляда или нет, и любили так же, как жили. Глубоко и страстно, как их огонь, и так же сильно и вечно, как их шаринган. Они отпечатывали в нем своих избранников и хранили их образы в своих глазах, умах и сердцах. И не было печальнее и отчаяние Учихи, лишившегося своего избранника, своей любви. Такие Учихи, если не были привязаны к миру близкими родственниками и детьми, уходили быстро, прогорали, как лучины к утру. Мадара был самым сильным Учихой в нескольких поколениях. Он унаследовал додзюцу клана, его огонь и страсть, кипящую в его душе. Его огонь был так же силен, как и шаринган, и Мадара процветал, делясь им с кланом. Он нежно заботился о своей семье и клане. И пусть из пятерых его братьев остался лишь Изуна, а клану не требовалось все его сердце, Мадара все равно дарил им его. И ему было тяжело признавать, что Изуна вырос из его заботы, она стала душить его, как душит веревка накинутая на шею необъезженного жеребца. О, подождите, он собирался обрушить всю свою заботу и внимание на Тобираму! Не сразу, конечно, это могло бы напугать его очаровательного зимнего лиса. Но со временем, по чуть-чуть. Мадара собирался посвятить ухаживанию за своим нареченным весь остаток своей жизни. — Сейчас стало чуть-чуть легче, — отстраненно заметил Хаширама, смотря в темное звездное небо. — Все еще болит и кровоточит, но легче. — Раны души тоже могут гноиться, — философски заметил Мадара, поворачиваясь к нему. — Ты должен будешь мне помочь. Хаширама слабо улыбается, поджимает губы и отворачивается. — Я не должен бы этого делать, — скулит он, как расстроенный щенок. — Но ради счастья брата. Хаширама поворачивается к нему с серьезным выражением лица, прищуривается, и его КИ делает воздух вокруг них тяжелым и душным. — Мадара, если ты когда-нибудь причинишь моему брату боль, я использую свой мокутон, чтобы показать тебе все прелести Камасутры с тобой и лианами в главной роли. Через твои легкие прорастут незабудки, и ты будешь кашлять лепестками, отхаркивая целые бутоны, пока каждая клеточка твоих легких не наполнится их корнями, и ты все еще будешь жить, — шепчет он с плоским лицом, похожим на лицо его деревянных клонов. — Ты будешь лежать один, посреди непроходимого леса, и медленно, очень медленно, сквозь тебя будет прорастать секвоя, пока твое тело полностью не сольется с деревом, и ты все еще будешь жить. Ты будешь деревом, одиноким и все еще разумным, пока не найдется кто-то, кто срубит тебя. И только тогда ты умрешь. Но этого не случится очень долго, потому что мы с Токой загоним в лес, который вырастим вокруг тебя, всех самых страшных и опасных тварей страны Огня, и никто в здравом уме не сунется туда. Ты понимаешь? У Мадары по хребту бегут мурашки, но он не показывает этого. Он только кивает Хашираме в ответ, пытаясь сдерживать собственный взрывной нрав. Было бы так просто начать кричать на Хашираму, пытаясь избавиться от нарисованного им видения, возможно ударить его. Но он держится, помня насколько это важно, как традиция Сенджу. Помня, насколько это важно для старшего брата, который всем сердцем любит своего младшего и пытается защитить и позаботиться о нем, как умеет. Мадара очень сомневается, что Хашираму научили правильно заботиться о близких людях и себе. — Я очень хорошо осознаю это, Хаширама, — бурчит он немного смущенно. Стоит ли Мадаре сказать Хикаку, что тот был не прав, и Хаширама может быть страшным? Или ему стоит позволить своему кузену самому набивать шишки? Хм, пусть он и дальше думает, что Хаширама не может быть страшным, даже если это спасет его собственную жизнь. Возможно, когда-нибудь Мадаре представится удивительная возможность увидеть своего кузена по-настоящему ошеломленным. — Хорошо, — кивает его друг и встает со своего места, — мне нужно возвращаться. Тобирама не ляжет спать, пока я не вернусь. А я правда беспокоюсь о его отсутствующем режиме сна. Мадара прощается с ним, оставаясь там же, где сидел. Он зарывает пальцы в землю, посылая свою чакру в скан, наблюдая, как дикая-молодая-зелень-постоянный-рост-изменение-увядание стремительно движется сквозь лес. Он не чувствует отсюда поселение Сенджу. Но Мадара думает об удивительном маленьком мальчике, который в девятилетнем возрасте мог обхватить всю территорию Сенджу и почувствовать, как его маленького брата сбили детоубийцы Учих. Он с печалью думает о мальчике, который чувствовал, как умирает его брат, как ему отчаянно страшно и больно. Он думает о мальчике, которому было запрещено скорбеть. И эти мысли заставляют его сердце болеть. К тому времени, как Хаширама достигает первого круга патруля, чакра Мадары, на которой он был сосредоточен достаточно долго, была окрашена в печаль и горечь, потемнев по краям и окрасившись в цвета погребального пламени. Тобирама на мгновение застывает над новым черновиком договора. Учитывая, каким комком подавленной боли, горечи, утраты, самобичевания и ненависти была чакра Хаширамы… Тобирама не хотел знать о чем был их разговор. Он возвращается к черновику, рассеянно следя за Учихой, неспешно продвигающимся вглубь клановой территории. Проходит около двадцати минут, когда брат застывает за дверью его комнаты, переводя дыхание. Тридцать ударов сердца спустя, Хаширама стучится, выстукивая легкий ритм. Тобирама уверен, что после на двери его комнаты появится еще какое-нибудь животное, вырезанное в дереве чакрой его брата, он уже чувствует этот маленький импульс чакры. — Входи, — зовет он, обтирая кисть об кусок старой ткани. — Как прошла твоя встреча, ани-сан? — Все хорошо, — улыбается Хаширама входя в его комнату, и плюхаясь на кровать. — Я был хорошим старшим братом. Я был страшным старшим братом! — Действительно? — спрашивает Тобирама, поворачиваясь к нему. — Так и есть! — вспыхивает бурной радостью брат, и Тобирама сжимает зубы, игнорируя вспышку его чакры. — Думаешь, Тока не сможет тебя переплюнуть? — Тобирама отворачивается от него, пряча слабую улыбку. — Это не справедливо, отото! — тянет Хаширама, погрузившись в наигранную обиду. — Тока-нии всегда страшная! Тобирама напевает в ответ, вытягивая молекулы воды из чернил на свитке и сворачивая его, чтобы убрать. — Главное не говори это там, где Тока может тебя услышать, — напоминает он Хашираме, отодвигаясь от стола. — Как ты думаешь, мы можем перекусить перед сном? — Ты еще не ел? — Хаширама тут же переключается, вставая с кровати и двигаясь к двери. — Давай, отото! Думаю, мы можем найти что-нибудь съестное, прежде чем лечь спать. Они спускаются на кухню, и Хаширама быстро порхает по ней, собирая на стол нехитрый перекус. Ничего особенного, хлеб, сыр и копченое мясо для бутербродов. Он заваривает успокаивающий отвар, отказываясь давать Тобираме хотя бы каплю кофеина так поздно. И все это время Хаширама не перестает щебетать о том, как прошла встреча, каким красивым был Тобирама, и как они с Мадарой мило выглядели вместе. Брат выглядит и чувствуется намного свободнее и легче, чем перед своим уходом. О чем бы они с Мадарой не говорили, Хашираме это пошло на пользу. Как будто часть лежащих на его плечах огромных камней кто-то снял. Через час Тобирама желает брату хорошего сна. И пусть им обоим осталось лишь пара часов отдыха, прежде чем нужно будет приступить к своим обязанностям, оба расходятся по комнатам, чтобы отдохнуть. Это был очень тяжелый день.