Четвёртый Год.
март 2021
Шуршание макулатуры, частые проклятия, что он сердито бубнил себе под нос, перебирая ненавистные многочисленные документы, бесконечные цифры и ещё более бесконечные подписи были единственным, что он видел и слышал последние несколько часов. Быстрый взгляд на часы подтвердил это — было уже без нескольких минут три дня, которые пролетели для главы компании как три минуты. Питер тяжело вздохнул, взяв в руки очередную бумажку и мельком прошёлся по отчёту Фаррелла, что как бы между строк, — намереваясь сделать это ненавязчивым и незаметным, и с треском провалившись, — намекал, что среднему персоналу платят с излишком, который можно было смело направить на расширение некоторых производств. Он цокнул, закатив глаза, и отбросил это куда подальше — сегодня у него не было настроения бодаться с тупыми докладами дряхлых стариков из Совета Директоров, половине из которых давно пора не то, что на пенсию, а в могилу. Парень как раз собирался взять следующий документ, — уже более располагающий к себе, ибо автором был мужчина средних лет Кристофер Нурменград, который имел обыкновение предлагать вполне сносные идеи и был менее докучливым и нарциссичным, — когда дверь офиса распахнулась, и стук каблуков заполнил тишину. Наташа спокойно и размеренно вошла в комнату с привычной грацией и уверенностью, будто это сам Питер был здесь незваным гостем, а она — хозяйкой и управляющей. Женщина окинула внимательным взглядом помещение, задержавшись на четырёх пластиковых стаканчиков из-под кофе и ворохе бумаг, хаотично лежавших на столе, полу и даже на диване возле стены. Она не сказала ни слова, проходя мимо и сдержанно садясь на стул напротив него, расположенный через письменный стол. Чёрная Вдова положила ногу на ногу, чуть вздёрнула подбородок, глядя на него, — обычно этот жест означал, что она чем-то недовольна, — и бесцеремонно заявляет: — Тебя будто из могилы выдернули спустя неделю после похорон, — Романофф указывает на его синяки под глазами, благодаря которым он стал похож на намалеванную женщину, напившуюся в баре до степени обратной регургитации всей поглощённой в этот день пищи, которой было лень умываться и смывать макияж по пришествии домой. Итог таков, что на утро ты великолепная, хоть и не самая очаровательная панда. И Питер сейчас был один в один эта женщина. — Ты вообще спал последние несколько дней? — Похоже, что у меня было на это время? — ответил он вопросом на вопрос. Щёлкнув автоматической ручкой, Старк черканул что-то в правом нижнем углу документа, возвращаясь к работе. Наташа молча забрала одну из стопок бумаг, подвигая их к себе и безмолвно начала вчитываться в них, фильтруя ежеквартальные отчёты по стандартной схеме: те документы, где всё сошлось и не требовалось дальнейшего рассмотрения, она убирала на дальний край стола, а те, что нуждались в дополнительной обработке, сдвигала ближе к Питеру. Женщина помогала ему с этим ещё с самого начала вхождения его в роль главы компании; казалось бы, в этом мире ей было подвластно всё, и навыки ведения бизнеса располагались едва ли не на первых строчках после беспалевных убийств и стрельбы из любого вида оружия. Пеппер в своё время научила сына многому, но всё же почти половину всей работы Питер проделал либо самостоятельно, либо благодаря помощи Романофф и Офелии Коннор, что первые годы частенько давала ему советы. В этом не было вины его матери, просто никто не ожидал, что ему так рано придётся встать во главе. Они с отцом планировали, что он спокойно закончит в школу, поступит в Массачусетский Технологический Институт, немного оторвется после выпуска, поработает тут и там и только после третьего десятка изъявит некоторое желание занять место сначала рабочего в одном из научных отделов Старк Индастриз, потом его главы, а уже после, когда Тони и Пеппер пора будет выходить на пенсию и жить за городом без стресса и рабочего дня по двенадцать часов, займётся управлением всей компанией, если, конечно, захочет (честно говоря, он больше мечтал о сфере биотехнологий, чем инженерии). Всё пошло не по плану: Питер занял это место в восемнадцать, закончив школу экстерном и не имея ни одного друга-сверстника, с которым можно было бы это отпраздновать; в МТИ он так и не поступил, хотя планирует получить диплом заочно через несколько лет, когда всё станет поспокойнее, зато создал международную правительственную организацию по делам людей со сверхспособностями, заново собрал Мстителей, воспитывает ребёнка и теперь сидит в своём чрезмерно просторном офисе с Чёрной Вдовой. Молчание, вопреки его надеждам, продлилось недолго. Наташа перебирала бумаги молча от силы минут пять, прежде чем небрежно поинтересоваться у парня напротив: — Хочешь поговорить? Романофф не давила на него; её тон был лёгким и непринужденным, но Питер знал лучше — всякий раз, стоило ему запереться или уйти в себя, а Ванда не могла ничего с этим поделать или её просто не было рядом в этот конкретный момент, к нему отправляли Наташу, чтобы та всё выпытала и исправила ситуацию, и ни разу не случалось такого, что она просто позволила ему молчать и просто пережить это. У неё был другой подход, не как у Максимофф; та никогда не заставляла его говорить, не пыталась лезть в мысли и позволяла самому решить, когда стоит всё выложить. Девушка просто сидела рядом с ним, терпеливо дожидаясь этого знаменательного момента, но изредка случалось так, что это не срабатывало, и тогда появлялась Наташа со своей энергетикой старшей сестры, готовой выудить из него все когда-либо хранимые мысли. — Как будто у меня есть выбор, — саркастично пробормотал Питер, вовсе не желая её обидеть, но слишком напряжённый и взвинченный, чтобы добровольно идти на контакт. Наташу, впрочем, это нисколько не смущает и не отталкивает. Пользуясь своей самой отлаженной и всегда действующей на него тактикой, женщина молча впивается безэмоциональным взглядом на Старка, что склонился над очередной бумажонкой. Она насчитывает сорок три секунды, прежде чем он сдаётся, раздраженно поднимая голову. С видом крайнего недовольства парень отодвигает подписанную бумагу и протирает покрасневшие глаза. — Мы с Брюсом всю ночь провели за изучением ДНК… зародыша. Наташа ровно кивает, уже будучи в курсе данной информации — если в Башне и есть кто-то, кто в курсе, чем занимается каждый Мститель в любой отрезок времени, то это она. Даже Пятница не способна следить за всеми ними с той же виртуозностью, с какой это делает Чёрная Вдова. — Пришли к чему-нибудь? — участливо спрашивает она, предлагая рассказать ему всё самому и выложить всё, что его волнует. Питер хмуро качает головой, вертя в руках ручку. — Нет. Ещё слишком рано что-то говорить; нельзя взять ни пункцию, ни его кровь. Наташа молчит, не меняя своего положения и даже не шевелясь. Питер бросил на неё беглый взгляд, прежде чем снова вернуться к прежнему интересному занятию. — Будет ли эгоистично сказать, что я бы хотел, чтобы этого не было? — пробормотал он спустя несколько секунд; отчаяние в его голосе почти заставляют её отпустить, забыть эту тему и не поднимать её до тех пор, пока всё не станет известно наверняка, но она понимает, что не может. Наташа знает, что потом будет ещё хуже, если об этом не поговорить, научена горьким опытом с Еленой, которая в детстве отказывалась говорить ей о своих кошмарах с монстрами под кроватью, что приводило к их усилению, с Клинтом, который не любил казаться слабым и раньше часто скрывал свои опасения, корни которых прорастали так глубоко, что потом их было уже не выкорчевать, поэтому всё, что она делает — это продолжает смотреть на парня. — Чтобы мне не пришлось волноваться из-за ещё одной души, обреченной на погибель. — Ты этого не знаешь. — Нат, даже Брюс переживает, — почти восклицает Питер, ударяя кончиком ручки по столу. И да, это был хороший аргумент: Брюс, при всей его склонности к переживаниям и приступам тревоги, был профессиональным учёным и при этом обладал очень важным врачебным качеством — он умел хорошо скрывать любые медицинские вероятности и мог мастерски завуалировать смертельный диагноз, преподнеся его наиболее гуманным образом. Тревожность могла сжигать его заживо на публичном костре, но он бы не показал это ни одним мускулом тела. — Он смотрел на Вив так, словно уже готовился к её смерти. — Ты сам сказал — ничего ещё не ясно. — Мы уже точно знаем, что этот зародыш… — Это ребёнок, Petya, — прерывает его Наташа. Несмотря на русскую вариацию его имени, которая обычно звучит очень ласково и по-доброму необычно, сейчас в её тоне скользят ледяные нотки, что раньше никогда не были направлены на него. Женщина могла быть с ним твёрдой и строгой, но никогда не холодной. — Это ваш с Вандой ребёнок. Взгляд, который она направила на него, года три назад заставил бы его сбежать куда подальше в считанные секунды, но сейчас он лишь слегка ёрзает на стуле, чувствуя одновременно и стыд за что-то, чего он не понимает, и раздражение. Он не пытается быть жестоким, но произнести это слово на букву «Р» слишком тяжело. Сказать его вслух всё равно, что признать реальность всего этого и привязаться, а прямо сейчас Питер, наоборот, пытается сохранять холодный рассудок и мыслить здраво, не полагаясь на эмоции. — В общем, мою измененную ДНК с мутацией, — небрежно продолжает он, избегая терминов. — Дети в утробе матери часто пинают их изнутри, и это больно даже тогда, когда организм не имеет никаких улучшений. Ты хоть представляешь, что это означает для Вив, которая будет вынашивать ребёнка… с моими генами, с суперсилой и прочими модификациями? — Брюс найдет выход. Это всё поддается наблюдению, можно следить за этим, в конце концов, можно даже сделать какие-нибудь таблетки, которые будут подавлять усиленные стороны организма. — Ага, но опять же, кто будет нести последствия? Наташа открывает рот, готовая предоставить новые аргументы, высосанные из пальца прямо по ходу беседы, но Питер обрывает её: — А последствия будут — они всегда есть, и от них будет страдать Вив. Палец Чёрной Вдовы отбивает по столу одной только ей известный ритм, неотрывно и задумчиво смотря на Старка. Довольно забавно наблюдать за тем, как женщина, у которой всегда есть, что сказать и чем опровергнуть любые слова, молчит. Одновременно с этим безвыходность ситуации начинает ощущаться ещё сильнее. Наташе действительно нечего сказать — доводы Питера вполне логичные, она лично в этом убедилась: раньше в их команде Стив был тем, кто поражал своей силой, но с приходом в неё Питера тот отошёл на второй план. Имея проценты ДНК паукообразных, которые могли поднимать вещи, в десятки раз превышающие их собственный вес, парень обладал огромной мощью. Романофф сама наблюдала за тем, как Питер проломил пол заброшенного здания, не поморщившись, и пролетел несколько этажей, при этом не получив ни единой трещинки в позвоночнике. Честно говоря, она даже не уверена, что Тор был способен на это — тот, может, и был силён, но основной источник этой самой силы заключался в его чудесном молоте, который никто из них так и не сумел поднять. Пит — наиболее молодой член команды, но мутация, произошедшая в его хромосомах, сделала его одним из самых опасных Мстителей. Огромная сила, гибкость, позволяющая ему уворачиваться и маневрировать во время схваток лучше Чёрной Вдовы, потратившей на подобные навыки едва ли не всю жизнь, гиперчувствительность, благодаря которой он слышал и видел то, чего не могли остальные, внимательность и врожденные признаки настоящего стратега способствовали уничтожению далеко не паре подпольных секретных организаций и баз Гидры. Питер мог бы свернуть горы, если бы захотел, быть серым кардиналом и править страной, не отсвечивая при этом на новостных каналах, но он был слишком добрым и самоотверженным для этого. Он избрал другой путь — быть дружелюбным соседом Человеком-Пауком, и, как старшая сестра, какой она ощущала себя с тех пор, как по-настоящему познакомилась с ним уже после Гражданской Войны, Наташа не могла не гордиться им. Она молча смотрит на него, готовая выслушать всё, что он ей скажет, и поддержать в любом случае, но Питер утыкается лицом в ладони, инстинктивно пытаясь спрятать все проявления слабости: — Я не могу её потерять, — шепчет он во внезапно настигнувшем его течении откровения. — Только не её. Это ужасно… Но я готов пожертвовать тем, что ещё даже не является живым существом, если это означает, что она выживет. Я смогу прожить без этого ребёнка — у меня же есть один, но без Вив… Я просто… Я не… Крепкая, но нежная хватка Наташи на его руке прерывает бессвязный поток ужасных признаний, которые он не осмелился бы сказать никому, кроме неё. Он опускает руки от лица и смотрит на Романофф; её взгляд не отличается от обычного дня, а доброта и любовь в зелёных глазах не сменилась отвращением или гневом в ответ на его слова. — Ты так говоришь только до тех пор, пока не услышишь его сердцебиение или не увидишь на УЗИ. — Поэтому нужно сделать что-то до этого момента. — Но Ванда уже привязана к нему. Питер ошеломлённо качает головой, паника в его глазах причиняют ей боль, но Наташа усиливает хватку на его запястье, приостанавливая дальнейшие споры: — Petya, она мать, — Романофф практически шепчет, глядя на него с терпением и небывалой снисходительностью. — Она чувствует это иначе, чем ты. Кто бы что ни говорил, материнские инстинкты самые сильные. Она никому не позволит притронуться к нему, как не позволила бы притронуться к Морган. У Ванды и этого ребёнка уже нерушимая связь, и если ты попробуешь заставить её отказаться от перспективы материнства… У тебя не получится. Ты пойми, он в ней, она уже ощущает его. Но Питер не понимает — она видит это по отрицанию в его глазах, по его бегающим мыслям и видимым попыткам отыскать выход. Как истинный учёный, изобретатель и в некотором роде заядлый ботаник, первое, что он делает, когда жизнь подло заводит его в тупик, это ищет дорогу, по которой он сможет выйти обратно к свету. Наташа хорошо знакома с этим упрямым выражением лица, навязанной самому себе уверенностью, что он найдёт путь из данного лабиринта — уж слишком часто она видела это на лице Тони. Всякий раз, стоило возникнуть непредвиденной ситуации, она наблюдала за тем, как со скоростью света крутятся шестеренки в его голове — не важно, были это соглашения, Альтрон или Танос. Не имело значения, что ему внушали, будто это не остановить, с этим не справиться — Старк был не из тех, кто сдаётся. И его сын унаследовал ту же упертость. И Тони, и Питер с большей вероятностью слопали бы свою ступню, чем сдались без боя. Они оба из тех людей, что либо будут лучшими в своём деле, либо не будут вообще никем; их не устраивала середина — они жаждали большего, гораздо большего. И речь шла не о славе, богатстве или власти, а о знаниях и умениях, о способностях защитить остальных, об ответственности, которую они на себя возлагали, об ожиданиях, ради которых из кожи вон лезли, чтобы соответствовать. Скорее, они без сожалений умерли бы, сражаясь за свои идеалы, чем встретили смерть без попыток их отстоять. Не было смысла говорить Питеру успокоиться, подождать, пока все не разрешится само собой — с тем же успехом можно было бы попросить главу государства не думать о разразившейся на его территории войне и ждать, пока всё устаканится, как по волшебству и без его непосредственного вмешательства. Наташе оставалось лишь наблюдать за тем, как он ломается внутри от пожирающей его паники, но остается несгибаемым и почти равнодушным снаружи. Питер выдирает руку из её хватки, чтобы подойти к панорамному окну, мрачно глядя вниз на видневшийся вдали город в дневном свете. Он незаметно для любого постороннего, но не для членов семьи, сутулится, а вся его фигура напряжена, словно он готовится к бою с неизвестным врагом, что вот-вот выпрыгнет откуда-нибудь из вентиляции. Яркое солнце освещает крепкий стан и слепит Наташе глаза, отчего лицо парня становится лишь светлым пятном. На минуту женщина видит не его, а Тони, точно так же уставившегося в окно во время раздумий над Заковианскими Соглашениями. Романофф обездвижено сидит на стуле ещё несколько коротких мгновений, прежде чем последовать примеру Питера и опереться об раму напротив его самого. Тот не отрывает мучительный взгляд от открывшегося пейзажа, молча смотря вдаль с глубинной ностальгией и печалью. — Я не готов её потерять, — бормочет он, прижимаясь головой к приятной прохладе окна. Холод освежает и дарит некоторый покой и свежесть мыслей, но не освобождает от паники, что сопровождает его вот уже несколько дней подряд. Тёмные глаза, напоминающие Наташе растопленную на водяной бане смесь горького и молочного шоколада, впервые за всю беседу смотрят прямо и пронзительно, неминуемо встречаясь с её собственными тёмно-зелёными. Почти чёрные омуты — кладезь пережитого не раз невидимого, но вполне осязаемого горя, ошеломляющей пустоты и той же усталости, какую она частенько видела в глазах ветеранов войны. Тем не менее, в них всё ещё присутствует то, что больше всего определяет Старка — природная мягкость и нескончаемая доброта, за которую они все полюбили его с первых дней знакомства с ним. — Мы будем рядом, слышишь меня? — говорит Романофф, позволяя своему голосу звучать мягко и почти слишком эмоционально. Она помнит, как, будучи подростком, смеялась над мыльными операми, где поднимались похожие проблемы, но это другое — это Питер, а значит, это личное. — Мы семья, Ванда и этот ребенок — ее часть. Сам скажи мне, что это значит. — Что мы защитим их во что бы то ни стало, — почти неохотно отвечает ей Мститель; его голос звучит пусто и отстранённо, словно он сам не верит в свои слова. — Несмотря ни на что, — повторяет Наташа его последние слова, глядя твёрдо и несокрушимо. — Даже если ради этого придётся сражаться с целым конвоем людей, ненавидящих таких, как мы. Питер криво улыбается, и Чёрная Вдова ждёт, когда он будет готов прислониться к ней и позволить себе быть слабым — то, что он никогда не позволяет себе в присутствии других членов их команды, а тем более Ванды и Морган, для которых он всегда опора, поддержка и нерушимая великая стена, всегда возвышающаяся над всеми остальными и готовая их защитить. Наташа всегда приветствует его падение как старого друга, укрывая и пряча от всего остального мира, словно этого упадка сил никогда не существовало. Как настоящая старшая сестра, она готова принять уязвимость младшего брата, помочь зализать раны, поднять на ноги и отправить обратно в мир уже излеченным и полным сил, пока остальные и не подозревают о эпизодах небольших падений великого несокрушимого героя. Есть момент, когда глаза Старка чуть блестят, а тело начинает наклоняться; Наташа в полной готовности ждёт обвала, — у неё была младшая сестра, она знает, как выглядит нагрянувший водопад несдерживаемых эмоций, — но это исчезает так быстро, что Нат невольно задумывается, не показалось ли ей это. В лёгком замешательстве она наблюдает за тем, как он самостоятельно собирает себя по кусочкам и становится таким же собранным, как и всегда. — Что за дерьмо вечно творится в моей жизни? — вместо этого горько отзывается, зло ударяя по стене рядом с оконной рамой. Не настолько сильно, чтобы проломить её, но достаточно мощно, чтобы произвести громкий глухой стук. — Всё только-только устаканилось, и я позволил себе думать, что теперь всё налаживается. Состояние Клинта стало стабильным, мои кошмары и панические атаки не приходят чаще раза в неделю или две, Брюс на пороге открытия нового лечения против некоторых видов рака, дела в компании наладились, но нет! Всё как всегда должно полететь ко всем чертям, когда ты ещё не успел полностью разобраться с предыдущими проблемами. Старк сердито сметает со стола бумаги, что взмывают в воздух и напоминают падающие с деревьев листья, неминуемо медленно и размеренно приближающиеся к твёрдой земле. Вся эта ситуация — просто фантастика. Питер тяжело дышит, пытаясь успокоиться, но ему кажется, будто он тонет в водовороте очередного многогранного ночного кошмара, сбежать от которого не получается. Парень прислоняется к столу, упираясь ладонями в шероховатую поверхность и пытаясь восстановить дыхание, но всё, о чём он может думать, это большие глаза Морган, в глубинах которых булькает непонимание всей ситуации и замешательство по поводу матери, чьё состояние сейчас не самое лучшее, и Ванда, её бледное лицо, волнение, но непреклонность в том, что ребёнок — их с Питером ребёнок — не навредит ей. Он чувствует, как спокойный и предсказуемый мир разваливается на части, а он не может этому помешать. Была ли вся эта идиллия, что творилась у них последние месяцы, вообще реальной, или Старк просто хватался за несуществующие ниточки покоя? Было ли всё это тщательно спланированной его отчаявшимся мозгом иллюзией, которую он больше не мог проецировать? Питер ничего не мог поделать с тем, как быстро его разум продумывал всё новые и новые сценарии, искал пути отступления: он успел обдумать, что скажет Морган, если сердце Ванды неожиданно остановится, не в силах качать кровь и поддерживать жизнь одновременно и девушки, и мутанта, которым является их ребёнок; представить самые худшие сценарии, какие могли произойти в следствие возможности унаследованием зародыша большей части его суперсилы; представить себе жизнь, где вновь останутся только он и Морган, где девочка потеряет и вторую мать, утрату которой она уже полностью ощутит и прочувствует, в отличие от первого лишения. Было больно думать обо всём этом, но лучше так, чем позволить надежде захватить его холодный, уже подготовленный к любому исходу разум. Ничего в мире он не хотел больше, чем дать возможность этому ребёнку родиться, при этом сохранив здоровье Ванды в пределах допустимого. Иметь полную семью с девушкой, которую он любил всей своей покореженной душой, — это звучала как самая несбыточная мечта, но на вкус это был самый настоящий прогорклый пепел. Никогда не надейся и не будешь разочарован, верно? Наташа даёт ему несколько минут для того, чтобы привести мысли в более организованный беспорядок, после чего её твёрдая рука на его плече заставляет его усесться в офисное кресло. Сама женщина остается стоять, прислонившись бедром к выступу стола, и чуть нависает над ним. — А теперь послушай меня, — говорит она тоном, который обычно означает вовсе не милую просьбу, а, скорее, приказ, нарушить который будет означать не совсем смертный приговор, а её грузное разочарование, что будет преследовать Питера несколько долгих дней. — Ванда когда-нибудь отказывалась от тебя? Отказывалась от меня, от Клинта или Брюса? Питер медленно качает головой, не поднимая взгляд. Он чувствует себя подростком, подравшимся в школе, и боящегося столкнуться с глазами матери и ощутить стыд, который до этого даже и не думал навещать его, но неизбежно нагрянет под её пронзительным взглядом. — Она всегда либо поддерживала нас всех, либо просто молчала; теперь наша очередь сделать то же самое. Не важно, что из этого ты выберешь, но не смей выражать своё недовольство её выбором. Это её выбор, Пит. И она готова рискнуть жизнью ради вашего с ней ребёнком. — Но как же мы с Морган? — невольно вырывается у Питера, и уязвимость в собственном голосе, неподобающая для человека, которым он являлся, заставила бы его покраснеть, случись это с кем-нибудь другим, но это Наташа — если он и будет слабым с кем-то, то только со своей старшей сестрой. — У Морган есть ты, я, Роуди и все остальные, то же самое у тебя. А у этого ребёнка есть только Ванда. Она мать, — вновь повторяет Наташа так, словно эти два слова объясняют всё: от нежелания отказаться от него до откровенной глупости, выражающейся в отказе от любых таблеток, способных подавлять мутации эмбриона. — Это она сейчас должна переживать, она должна волноваться и не находить себе место, а твоя роль — успокаивать её и быть опорой, даже если тебе очень страшно. Сцепи зубы и найди в себе силы продолжать отыгрывать эту роль. Наташа прекрасно осознаёт, что эти слова в некотором смысле несправедливы, ведь Питер все эти годы только и делал, что держал их на плаву и не давал их супергеройской шлюпке утонуть, пойти ко дну под тяжестью увесистых камней из страданий и острой боли, но этот человек перед ней — её названный младший брат, и она также знает, что сказать, чтобы вдохновить его снова быть несокрушимой версией Питера Старка, который сейчас очень нужен был Максимофф. Это была работа, которую Романофф никогда не хотела, но от которой теперь просто не могла отказаться, — работа старшей сестры; словно маяк в устрашающей непроглядной темноте или невидимая рука, ведущие младшего брата на пути к взрослению, а вместе с тем и величию. Это было то, на что она никогда не подписывалась, но, как она позже осознала, то, чего ей так не хватало. Одновременно лучший друг и замена матери, в то же время и самый опасный предполагаемый враг — проведя с ним бок о бок столько времени, Чёрная Вдова знала все самые болезненные точки, все слабые и уязвимые места, на которые можно было давить. Она знала, как заставить его что-то сделать, даже если он этого не хотел, и знала, куда нажимать для наиболее благоприятного исхода. Эти знания делали её наиопаснейшим из злодеев, с которыми Питеру пришлось столкнуться, но и самым любящим, ведь Нат никогда не использовала бы эти знания во вред. Если бы на чашу весов перед ней положили бы жизнь Питера и её собственную, на его сторону она бы переложила все возможные гири, чтобы перевесить его существование. И дело было даже не в том, что Наташа знала, какой он исключительный человек. Просто всю жизнь она рыскала по миру, не имея ни дома, ни семьи; её учили: «Лги!» и «Не привязывайся!», забирали последние эмоции и возможности быть нормальной, пока Питер с его очаровательной улыбкой и ослепительным блеском глаз не показал ей переделанный по танцевальную аудиторию бывшую заброшенную комнату и не попросил её остаться. И вот она уже добровольно застряла здесь, в этом доме и этом моменте, с людьми, которых она впустила в свою жизнь и которые знали самые тёмные и ужасающие уголки в её шкафу, захламленный скелетами и заставленный банками с остывшей кровью, но всё равно пожелавшие остаться рядом с ней и любить её. Но её методы работают — Питер выдаёт привычную усмешку, ту же, что и всегда, когда пытается отвлечь и себя, и всех остальных от нависнувших над ними как грозовые тучи проблемами. — Иногда я думаю, — произносит он, наконец, встречаясь с ней взглядом. Чёрная Вдова всё ещё явственно видит в них наполовину раскрытые бутоны сомнений и страха, но ветер решительности изо всех сил старается переломить их стебли, и на данный момент это уже не может не радовать её. — Будут ли когда-нибудь наши проблемы заключаться не в грозившем нам Армагеддоне, а в нехватке молока для утренних оладьев? Уголок губ Романофф самовольно взмывает вверх. — Это было бы слишком скучно. Старк тихо смеётся, и, даже если это звучит немного вынужденно, она ничего не говорит. Он внимательно и пронизывающе смотрит на неё, прежде чем внезапно посерьезнеть и глубокомысленно выдать: — Spasibo, sestra. Брови Нат в полнейшем удивлении взмывают вверх. Его акцент ужасен и абсолютно чудовищен, но произношение почти правильное, и его небольшое усилие греет её уже давно оттаявшее сердце, что раньше хранилось под толстой коркой замороженной воды, совсем как Стив во льдах. Женщина треплет младшего члена команды по волосам к его мнимому неудовольствию. — Ya sdelaju dlya tebya vso, sto ugodno, — ласково бормочет она, положив ладони на его уже давно не детские щёки и серьёзно глядя ему в глаза, хоть и знает, что тот в лучшем случае поймет лишь начальное местоимение. И действительно — Питер насмешливо хмурится, сдвигая разросшиеся брови к переносице. От этого действия на его левой щеке появляется едва заметная ямочка. — И что это значит? — Я сказала, что ты самый несносный младший брат на всём свете, — тут же «перевела» она без единой заминки. Питер встрепенулся под её искренний смех, отодвигая от себя ладонью, мягко упершейся ей в живот. — Да ладно, — закатывает он глаза, деланно обиженно отворачиваясь и показательно придвигая к себе некоторые стопки оставшихся на столе после его вспышки гнева документов. — Фраза была гораздо меньше. Но Наташа уже уходит, оборачиваясь у самой двери и игриво ему подмигивая, прежде чем бросить напоследок: — Поговори с Вандой!***
КОД 17.04.2020 КОД 17.04.2020 КОД 17.04.2020 Нога Питера взмывает вверх и вниз, когда тело сотрясают импульсы безудержной энергии и нервных толчков. Кончик шариковой ручки вновь и вновь ударяет по деревянной поверхности лакированного офисного стола с глухим стуком, который обычно раздражает, но в данный отрезок времени позволяет вылить куда-то всю его гиперактивность. Он почти чувствует ностальгию – раньше таким был каждый его день. Был момент в его детстве, когда врачи подозревали у него синдром дефицита внимания и гиперактивности, который тогда так и не подтвердился, хотя на это были неплохие шансы. Он незаметно перерос это прямо по пути ко взрослой жизни, когда забота о Морган свалилась, как снег на голову посередине июля, но небольшие отголоски, не до конца потухшие угольки прежней детской неудержимости давали о себе знать сейчас, когда Старк сидел в нетерпеливом ожидании того момента, когда Хэппи, наконец, увидит нескончаемый поток его сообщений и примчит к нему в кабинет. Питер успела сделать полные обороты вокруг своей оси на офисном стуле семьдесят четыре раза, прежде чем стеклянная дверь распахнулась с небывалой силой, и глава охраны едва ли не вбежал внутрь. – Уже пора? – рвано спросил он, пытаясь незаметно отдышаться, и Старк поймал себя на мысли, что впервые видит Хогана таким взволнованным. – Думаю, сейчас подходящее время, – Питер пожал плечами, пытаясь сделать этот жест максимально небрежным. Хэппи коротко кивнул ему, как всегда по-деловому, но парень знал его достаточно хорошо, чтобы видеть тщательно скрываемые эмоции в его глазах. Быстрым движением он достает из кармана нужную вещицу и протягивает её Питеру. Рука Старка с небольшим колебанием тянется к судьбоносной коробочке. Он бегло смотрит в лицо мужчины, который сияет – Питер даже не знал, что такое возможно! –неудержимой гордостью, но клубеньки грусти ничком лежат на самой глубине его карих глаз. – Что? Хэппи печально качает головой, тускло улыбнувшись. – Тони и Пеппер так хотели бы это увидеть, – хрипит он. На секунду Старку кажется, что он видит непрошеные слёзы, но этот момент быстро улетучивается, когда тот смаргивает их и продолжает: – Я так... горжусь тобой, Питер. Они тоже гордятся. И, о, как приятно слышать эти слова, сказанные человеком, яро ненавидящим все эти «сопли и слёзы». Питер благодарно хлопает Хогана по плечу, и у того в некотором роде эпизод дежавю – несколько лет назад он вручал Тони кольцо для Пеппер, которое таскал с собой ещё с две тысячи восьмого года, теперь точно так же он отдаёт дорогую – но не в плане денег – коробочку их сыну, вынужденный носить его с собой всего лишь год, чему он не удивляется – сам Железный Человек всегда говорил, что Питер гораздо благоразумнее и дальновиднее его. Он не стал ждать, не стал откладывать то, на что был действительно готов; парень взял судьбу в собственные руки и сам определял своё будущее. – Спасибо… За всё, что ты делаешь для меня. Ты не обязан. – Нет, – тихо соглашается глава охраны. – Но я буду служить семье Старков до самой своей смерти. Мужчина не ждёт ни благодарности, ни признательности за его исключительную преданность, просто молча уходит, пока Питеру остается лишь смотреть ему вслед, чувствуя, как грудь сжимается от любви к этому хмурому и практически всегда угрюмому человеку. Если в жизни Питеру в чём-то и повезло, так это в том, что в ней появились такие потрясающие люди, как Морган, Натаниэль, Кейт и Мстители, Хэппи и всё семейство Кинеров. Может быть, они награда за все пережитые страдания? Старк стоял так целую минуту, находясь на грани самого большого жизненного переворота, уставившись в экран телефона, откуда на него смотрела знаменательная дата, завуалированная в код. Семнадцатое апреля две тысячи двадцатого года. День, когда Морган назвала Ванду мамой, день, когда он понял, что он либо женится на Максимофф, либо не жениться вовсе, ибо он был из тех людей, что проживают целую жизнь, любя одного человека и не находя в себе сил разлюбить его. Это было самое великое и одновременно ужасное его качество. Это был день, когда слово, сказанное Морган, предрешило их судьбы.***
Тихое «можно» раздается из ванной комнаты спустя пару секунд после того, как его костяшки пальцев несколько раз постучат по двери. Питер нажимает на ручку, что сразу поддается и позволяет ему распахнуть вход в помещение. В ванной царит небольшой беспорядок: куча косметики разбросано на тумбе возле раковины, корзина для грязного белья переполнена так, что одна из кофт свалилась на пол, а зеркало заляпано в нескольких местах. Ванда сидит, прижавшись спиной к шкафчику возле унитаза; она бледная, будто её сейчас вот-вот стошнит, но, видимо, это случалось уже несколько раз ещё до его прихода; её щеки более впалые, чем обычно, а глаза красноватые, как после хорошего недосыпа. Она поднимает голову, когда Питер прислоняется к дверному косяку, осторожно заглядывая внутрь. – Как самочувствие? – неловко спрашивает он, но как только вопрос выходит из его рта, парень понимает, насколько он на самом деле глупый и очевидный. – Как будто я выблевала свои кишки. Питер слабо улыбается, немного забавляясь тем, как повернулась ситуация: несколько месяцев назад, во время их общего заражения желудочным гриппом, этот вопрос ему задала девушка, а он ответил слово в слово её словами. Теперь роли поменялись – уже она не может отойти от белоснежного друга, а он наблюдает за этим со стороны. Старк присаживается рядом с ней, вытягивая затёкшие после долгого сидения за документами длинные ноги. Он поворачивает голову, чтобы ненадолго взглянуть на Максимофф, ожидая увидеть обиженное выражение лица, но та пусто смотрит перед собой, не обращая ни на что внимание. – Прости, что я… – Питер пытается подобрать слова для выражения его поступка, но ловит себя на том, что все варианты кажутся слишком неподходящими. – Ушёл. Ванда всё ещё молчит, и Старк невольно вспоминает похожую ситуацию, что происходила больше трёх лет назад, когда они только оправлялись после Войны Бесконечности. Тогда они находились на кухне, прислонившись к столу и наблюдая за остальной частью команды; Питер пытался вывести её на разговор, он что-то говорил, чего сейчас уже не помнит, единственное, что он знает – это был их самый первый нормальный разговор, когда Ванда, наконец, пожелала выйти из своей раковины после его бессвязной речи и сожалений насчет Вижна. Он помнит её слезы, холодную ладошку на его плече и потухшие посеревшие глаза, так отличающиеся от зеленого пламени в настоящие дни. Тот момент стал началом их сближения, отправной точкой их пути, а прямо сейчас они сошли с того поезда и в напряжении стояли у кассы с билетами на следующий рейс. Чувство неопределенности неприятным комом засело где-то внизу живота. Кем они были сейчас? Словно почувствовав, куда идет направление его мыслей, Ванда встала, всё так же молча, и прошлёпала босыми ногами в комнату. Питер услышал, как она открывает ящик комода и странный стук, и последовал её примеру, заинтригованный тем, что она там делает. Стук оказался соприкосновением застёжки тёплой кофты об дерево – Максимофф достала вещь и нацепила её на себя. Старк пытался остановить свой разум от нахождения связи между не существующими вещами – обычные люди ведь тоже могут мерзнуть, даже когда в комнате явно тепло? Это ведь не связано с тем, что эмбрион перенял его недостаток, заключающийся в плохой терморегуляции, отчего и Ванда внезапно начала замерзать? Питер чувствует себя нашкодившим подростком: девушка показательно игнорирует его присутствие, складывая некоторые безделушки в верхний ящик светлого комода, будто его здесь даже нет. Самое ужасное в том, что он даже не знает, что сказать ей, как оправдать свой поступок, свои действия – его не было рядом все эти дни; все эти дни он в отчаянии изучал все возможные анализы, цепочки своей ДНК, сопоставляя их с ДНК Ванды, и накладывая одно на другое, консультировался с целым штабом медицинской команды МОМ во главе с Хеленой Чо, что лично прибыла в Башню буквально через час после срочного звонка, и не мог усидеть на месте. Всё это звучит как оправдание, и, наверное, так оно и было. Если бы Питер действительно захотел выделить время, чтобы побыть рядом с Вандой и поддержать её, он бы его нашёл, но он был слишком поглощён собственной паникой, чтобы подумать о ней. Старк не был тем человеком, что сбегает, как только почует проблему, наоборот, он привык решать их. Сложные ситуации даже подкармливали его склонность к азарту и любовь ко всем сложностям. Это был первый раз в жизни, когда Питер повёл себя как страус, стремясь засунуть голову в песок, а не встретиться с трудностями лицом к лицу. Он просто не мог смотреть на лицо Ванды, что сияло надеждой и верой, на которые он сам не был способен. Она не понимала медицинскую сторону вещей так, как понимал её парень, не была осведомлена обо всех опасностях, с которыми придётся столкнуться её организму, и в какой-то степени это было даже хорошо – ей не приходилось мучиться так же, как ему. Питер гордился своим интеллектом, но прямо сейчас его мозг работал ему во вред. Он неловко засунул руки в карманы, топчась на одном месте. – Я просто не хочу смотреть, как ты умираешь, – практически неслышно пробормотал Питер, но Ванда услышала его, о чём он пожалел секундой позже. На самом деле, всё было не так плохо, когда она не обращала на него внимание – всё лучше, чем разъярённый взгляд, которым его одарила девушка, резко обернувшись к нему. – О, не вываливай на меня это дерьмо! – вскричала Алая Ведьма, и стёкла окон опасно задребезжали, как и фоторамки, стоящие на полках возле двери в коридор. Питер поражённо отшатнулся, не ожидая такой реакции и бурного всплеска эмоций. Его шок не остановил девушку: – Думаешь, что я чувствую каждый раз, когда ты отправляешься на миссию? Я сижу здесь, в четырех стенах, названиваю в центр управления и жду новостей. Каждый чёртов раз мне до ужаса страшно, что ты не вернешься домой, к нам с Морган. Ты хоть представляешь, каково это? Её тон граничит с безумием, а огонь в глазах едва не испепеляет его на месте. Ещё никогда Питер не видел её такой злой – даже Пятница затихла, не показывая никакой реакции на нецензурную лексику Ванды. Максимофф будто бросает зажигалку в костёр, потому что Питер загорается, как сухая ветка; гнев поднялся в нём из ниоткуда, а нервы сдали. – Да! – кричит он. Вся эта ситуация словно неприятный сон, от которого парень очень хочет проснуться. Это так сюрреалистично и странно – они с Вандой никогда прежде не ссорились; были мелкие споры и конфликты, но они и рядом не стояли с тем, что происходит сейчас. – Прямо сейчас я наблюдаю за тем, как ты, зная обо всех рисках, решила пожертвовать своей жизнью! Брови Ванды едва ли не достигают линии роста волос, когда она машинально вздёргивает их, распахивая глаза ещё шире. – Ты сейчас шутишь?! – почти неверяще рявкает Алая Ведьма. – Я делаю это впервые за всё то время, что мы знакомы, в то время как ты выкидываешь подобную дурь раз за разом! Из всех людей в моей жизни ты – самый самоотверженный, а я знакома с чертовым Капитаном Америкой, что буквально ходячая доблесть и героизм. Сотню раз мне приходилось наблюдать, как ты лезешь в самую гущу событий, игнорируя все мои просьбы держаться подальше от опасностей. – Я спасал невинных людей! – Но кто спасёт тебя?! Я не спорю, каждая жизнь важна, но твоя - прежде всего. Питер открывает рот, чтобы возразить, но взбешённая девушка не дала ему вставить и слова: – Не смей, – предупреждает она его, и её голос в этот момент больше похож на змеиное шипение. – Я не в том настроении, чтобы слышать уничижительные речи о том, что ты заслуживаешь смерть, а все остальные – нет. Только попробуй начать про это, я кину этот тапок тебе в лицо. Ванда показательно размахивает мягким тапочком в виде хрюшки, и, хотя вся ситуация достаточно плачевна и неадекватна, из его груди вырывается непрошенный смешок от того, насколько всё это нелепо. Максимофф немного остывает, когда он садится на пол возле кровати, прислоняясь к ней спиной, и, спустя некоторое время, неохотно следует его примеру. Они сидят не впритык, как привыкли, их плечи даже не соприкасаются друг с другом, но Питер находит, что это ещё удивительно близко для людей, которые только что орали друг на друга во всю глотку. Когда такое случалось у Тони и Пеппер, последняя могла игнорировать его несколько дней подряд, прежде чем смилостивиться, и то, только из-за того, что у неё больше не было никакого желания – да и терпения тоже – принимать бесчисленных курьеров с различными подарками с извинениями. Они сидят молча: тишина совсем не уютная, какая обычно бывает при их посиделках, а тяжёлая и неудобная, как ношение старой детской футболки, что с прошедшими годами стала тесновата в плечах. Ванда удивляет его – она первая слегка ведёт челюстью вправо, чтобы искоса взглянуть на него. Голос, что девушка вскоре подаёт, тихий, но эмоции в них зашкаливают сильнее, чем когда она срывалась на крик. – Каждый раз я жду, что мне позвонит Наташа и скажет, что ты погиб, спасая какого-нибудь идиота, чья жизнь подверглась опасности только потому, что он вбежал в полыхающее здание ради хороших кадров. Я наблюдала за тем, как ты врываешься в банк, где через полминуты должна взорваться бомба, как ты падаешь с обрыва, чтобы поймать машину с людьми, как сражаешься один против десятка тренированных убийц, и я молчала... Я просто смирилась с тем, что мне придётся до конца жизни жить, как на пороховой бочке, с ужасом дожидаясь момента, когда она, наконец, взорвётся. Всё потому, что я люблю тебя, и не могу бросить – существование в этом мире без тебя и Морган просто… не будет иметь никакого смысла, поэтому мне пришлось смириться с твоими чрезмерно безрассудными действиями и самоубийственными выкрутасами, что ты вечно выкидываешь. – Не так уж и часто это бывает, – пытается он защищаться, но стальной взгляд глаз девушки мгновенно пресекают все эти попытки. – Правда? – с горечью, что почти ощутима на кончике языка, выдаёт она. – Тогда скажи мне, на той миссии в Северном Уэльсе, когда погиб ребёнок... Ты просто убежал подальше от бомбы или ринулся за ней, надеясь спасти в последние секунды? Оглушительное молчание Питера сказало всё лучше всяких слов. – Ты когда-нибудь думал, что будет со мной и Морган, с нашей семьёй, если ты умрёшь? Я не спорю, это наша работа – спасать жизни людей, но не ценой своей собственной. Твоё благородство и доброта – самые важные твои качества, но иногда они полностью перевешивают благоразумие. – Я Мститель, я несу ответственность за их жизни. – Нет! - Голос Ванды вновь повышается на несколько тонов, когда она категорично качает головой, выглядя как свирепая ожесточенная властительница мира. – Ты отец, в первую очередь ты несешь ответственность перед свои ребёнком и своей семьей! Сначала мы, а уже потом все остальные. Разве я не права?! Честно говоря, лет пять назад Максимофф не то, что не потребовала бы ответа на этот вопрос, она сама была бы не уверена, что у него он есть. Тем не менее, длинный ряд болезненных годов промелькнул, оставив за собой лишь твёрдую решительность и точное знание того, что она хочет от жизни. Она хотела семью: мужа, детей и собственный дом, хотела мирной жизни где-нибудь в тихом месте, куда не добрались бы ни природные катаклизмы, ни жаждущие сенсаций репортёры. Теперь Ванда уже была уверена в том, что, если хочешь продолжить существование мирно и не снося каждый год невосполнимые потери, нужно уметь думать о себе. Эгоизм никогда не бывает плох, когда он в меру. – Мы родители, – шепчет она, придвигаясь чуть ближе к парню, когда злость иссякла и уступила место необходимости физической близости с человеком, которого она так любила. – Прежде всего мы должны защищать своих детей. Это то, что я делаю сейчас. – У тебя есть ещё один ребенок, который может вырасти без тебя, – возражает Питер, и больше всего Ванда сожалеет о боли в его голосе, вызванной принятым ею решением. – И что, мне пожертвовать жизнью одного ради безоблачного взросления другого? Старк ничего на это не говорит, и Ванда скользит своими прохладными пальцами между его горячими, сжимая его руку. – Пит, посмотри на меня, – просит она в отчаянии. – Я не могу выбирать между своей жизнью и жизнью нашего ребёнка. Я не могу. Пожалуйста, пойми меня. Это всё, чего я прошу. Я хочу рискнуть ради него, ради нашего малыша. И я буду пытаться изо всех сил. Думаешь, я не справлюсь? Если это вообще возможно, шоколадный оттенок его глаз становится ещё более молочным; несмотря на переживания в небольших желтоватых крапинках, они сияли бриллиантами, которые всегда выводили её из тьмы. Он смотрит на неё с привычной мягкость и любовью, но страдания в них читаются так явно, что Алая Ведьма почти хочет отвести взгляд, лишь бы их не видеть. Питер разглядывает каждую черточку её лица, начиная от длинных пушистых ресниц и заканчивая самой маленькой веснушкой, с небывалой внимательностью, будто пытаясь запомнить на нём всё. Он думает о том, как она продолжала сражаться с армией Альтрона, когда её брат-близнец умер, как она, тогда ещё совсем девочка-подросток, вышла из под завалов, чтобы встретиться лицом к лицу с нежитью, вспоминает, как она заботилась о нём после Войны Бесконечности, хотя сама разваливалась на части, с какой невероятной ненавистью для двадцатидвухлетней девушки смотрела в лицо Таноса, как она была готова умереть за то, во что верила, и как решилась на опыты ради возможности сражаться на благо своей Родины, и Старку не нужно ни секунды, чтобы подумать над ответом. На самом деле, ни разу в жизни он не был так уверен в нём. – Я не знаю никого сильнее тебя, – шепчет он, проводя большим пальцем по линии её челюсти. Ванда как котёнок, соскучившийся по ласке, льнёт к его руке, улыбаясь. – Я знаю, – твёрдо заявляет она, смотря в глаза парня, который умудрился поднять с колен весь мир и тянуть на себе всю их команду. Он больше не был весь в солнечном свете и радуге, не грезил детскими мечтами и не смеялся так оглушительно, что сотрясались стены, но он был достаточно силён, чтобы заставлять их верить в лучшее, улыбаться день изо дня и подниматься после падения. Парень, потерявший всё, но подаривший остальным целый мир. – Этот человек сейчас сидит передо мной. Их лбы соприкасаются, когда они движутся навстречу друг другу. Ванда чувствует себя измотанной и ужасно уставшей, как после пятичасовой тренировки под руководством Стива, и она почти готова заснуть прямо в таком положении, но голос Питера разрушает её грандиозные планы. – Вообще-то я пришёл сюда с конкретной целью. Старк отстраняется, кряхтит, когда лезет в задний карман джинсов и достаёт то, от чего её сердце совершенно точно пропускает удар. В её голове на мгновение происходит короткое замыкание, когда Ванда тупо смотрит на маленькую коробочку, которую она уже мельком видела в его мысленных образах, но это всё равно поражает её. Максимофф переводит взгляд с бордовой коробки на Питера, уголки губ которого подрагивают от волнения. Он смотрит на неё с нежностью, из-за которой она чувствует себя мороженым, вот-вот грозящим растаять под действием жарких солнечных лучей, которыми в данной ситуации является его глупая улыбка. Не в силах сдержать эмоции, Ванда прислоняет тыльную сторону руки ко рту; слёзы жгут её глаза, но никогда прежде это жжение не было таким иррационально приятным. Она удивленно смеётся сквозь прижатые к губам согретые парнем пальцы, пытаясь совладать с водоворотом чувств, нахлынувшим на неё. Всепоглощающая любовь. Непреодолимое волнение. Умиротворение. Горячая привязанность. Волна необъяснимого тепла. Ей кажется, что жизнь подводила её к этому знаменательному моменту, что все страдания, которые она так несправедлива перенесла, стоили того, чтобы сидеть сейчас на полу в спальне, со слезами на глазах наблюдая за тем, как человек, что хранил её сердце, её лучик света в непроглядной тьме, её душа, её дом протягивает ей кольцо и смотрит на неё так, как никогда не смотрел никто прежде. Никогда прежде ничья улыбка не значила для неё целый мир, но то, как улыбался он, стоило всего на этом свете. Питер был небом, полным звёзд, что освещали ей путь, жаркими объятиями холодной зимой, кружкой горячего шоколада после долгого рабочего дня. Он был её Питером; парнем, что удивлял её по выходным коробкой её любимых конфет, что заботился всякий раз, когда она заболевала, и всегда обнимал её посреди ночи, замыкая кольцо рук вокруг её талии; его лицо было первым, что она видела по утрам, а голос – первым, что она слышала; это был парень, что бормотал ей глупые вещи, уткнувшись носом в её шею, и высыпал на неё целый тазик самодельных валентинок четырнадцатого февраля, что целовал её в нос, когда ей было грустно, читал с ней одни и те же книги, чтобы у неё было, с кем обсуждать поступки главных героев; который забирал у неё расческу и помогал с волосами в плохие дни, и смешил в самые ужасные эпизоды её жизни. Если бы ей пришлось прожить всю жизнь заново и пережить все те страдания, чтобы встретить его, Ванда без колебаний согласилась бы. – Ванда Максимофф, – торжественно произносит он, и его глаза блестят, хоть он и не плачет, как она. Слёзы откровенно стекают по её покрасневшим щекам, и девушка даже не пытается их смахнуть. – Окажите ли вы мне честь выйти за меня замуж, терпеть мои сумасбродные выходки до конца нашей жизни, растить со мной детей и нянчить внуков, и умереть со мной в один день? Рыдания сотрясают её грудь, но она умудряется утвердительно кивнуть, притягивая его к себе за футболку. Это был, без сомнения, наименее страстный поцелуй, который они когда-либо разделяли, такой мягкий и сладкий, губы слегка соприкасались, но именно он подействовал на Ванду сильнее всего. Каждый раз она думала, что невозможно любить Питера Старка ещё сильнее, чем она уже любила, но каждый раз он убеждал её в обратном. Сколько бы она ни любила его, эта любовь всегда могла усиливаться. Всё вдруг встало на свои места, а жизнь приобрела новый смысл. В Питере, в Морган, в их будущем ребёнке. Кольцо на пальце мало что должно было изменить, всего лишь дать им новый статус их отношений, но для неё это было нечто гораздо большее – это было официальное заявление, это были ключи от дома, о котором она так давно мечтала, и он вручил их ей на серебряном блюдечке. Он раскрыл ей свои объятия, предлагая влететь в них и обещая подарить ей целый мир, даже не подозревая, что уже давно это сделал. Её правая рука дрожит, когда Старк надевает помолвочное кольцо ей на безымянный палец, и это так правильно, так подходяще, словно всё изначально должно было быть так. Его губы на её губах, тёплые мужские руки, бережно поглаживающие линию челюсти, жаркие прикосновения, что были обжигающими и опаляющими. Вот, в чём заключалась опасность любви: она была могущественным отвлечением и добровольной сдачей в плен. Ты открываешь человеку свою душу, делишься самыми сокровенными мыслями и запретными тайнами, позволяешь забраться под кожу и рискуешь быть разбитым вдребезги в случае его смерти. Потому что тогда ты буквально потеряешь центр своей Вселенной.***
Столовая в тот вечер, как и всегда, была наполнена привычным шумом, звяканьем столовых приборов и непрерываемой болтовней. Ужины в эти дни были огромным контрастом с теми приёмами пищи, что были у них в первые месяцы после децимации, когда Стив изо всех сил вытягивал их из углов, в которых они прежде предпочитали страдать в одиночестве, на свет Божий и едва ли не пинками под зад собирал в одной комнате. Молчание, что сопровождало всю ту процессию, сейчас было практически сюрреалистичным, ведь невозможно было представить, чтобы кто-либо из них – в особенности Питер, Клинт или дети – замолчали хотя бы на минуту. Ужины стали неловкими ещё до Войны Бесконечности – незадолго до неё, когда Мстители-изгои вернулись из Ваканды и были заперты в Башне до дальнейших рассмотрений и подписаний новой версии Соглашений, все попытки наладить общение между командами Капитана Америки и Железного Человека не принесли никаких результатов, и заканчивалось это всегда одним и тем же – разгоревшимся спором между участниками двух разных групп. Однако это, по крайней мере, казалось обществом нормальных людей, у которых просто разошлись взгляды, а не коллективом подавленных енотов в комплекте с мешками под глазами, глубиной превышающие бездну Марианской впадины, какими они были после децимации. Разница между двумя этими периодами невероятна: то, что раньше было враждебным молчанием, стало длинным диалогом, неловкость превратилась в комфорт от нахождения рядом с самыми близкими людьми, а тишина полностью заполнилась детским лепетом. Дни пролетели, годы прошли и боль, которая тогда казалась им неисчерпаемой и невыносимой, слилась с приятными ностальгическими воспоминаниями о людях, потеря которых и вызвала эти страдания. Она не утихла и никогда не утихнет, но они привыкли к ней, как привыкают к отсутствию ампутированной конечности, и ужины, а вместе с тем и любые их совместные сборы, снова стали какофонией разговоров, шуток, возгласов и смеха. – Я надеюсь, ты извинилась. – Вот ещё, – Кейт громко фыркнула, делая глоток апельсинового сока. Поставив стакан с громким показательным стуком, она без малейших сожалений смотрела на Стива, чьё лицо приняло выражение неодобрения. Он нахмурился, и все приготовились к надвигающейся речи о манерах, правильности жизненного пути и соблюдения моральных принципов. Клинт, на которого Роджерс бросил взгляд а-ля «это твой ребёнок, так сделай ему выговор», что недавно жаловался на переполненность его желудка и тошноту, внезапно с новым аппетитом вгрызся в запеченную кукурузу, старательно делая вид, будто не замечает взглядов товарища по команде. Питер, сидящий напротив него, заметил, как напряглась шея лучника, что пытался сдержать собственный смех. Стив, не добившись от Бартона должной реакции, горестно покачал головой, хмурость отчётливо виднелась на его обычно выражающем вселенское миролюбие лице – все в их семье знали, что Стив не любит хулиганов, однако даже это не помешало ему оставаться на стороне морали и отстаивать необходимость решения конфликтов иным, не включающим физические нападки, путём. Поэтому, узнав об инциденте в школе Кейт, в результате которого она сцепилась с одной из своих сверстниц, но отказывалась сказать причину такого поступка, Капитан Америка вначале окинул её внимательным обеспокоенным взглядом, ища любые травмы и признаки боли, а уже потом приступил к своей лекции. – Драться неприемлемо, Кэтрин. Сидящие рядом Питер и Наташа, на секунду оторвавшиеся от интереснейшего созерцания запечённой морковки для того, чтобы кратко взглянуть друг на друга, усмехнулись в тарелку. – Да, именно поэтому ты в её годы заканчивал каждый день, будучи запихан в очередной мусорный бак за старым театром во время драки, в которую сам и полез, – хмыкнул Старк, и плечи Ванды, сидящей по правую сторону от него, затряслись от сдерживаемого смеха. – Что?! – громко воскликнула Кейт, откинувшись на спинку стула и оглушительно рассмеявшись на пару с другим лучником. Наташа конспиративно подмигивает девочке, пока Роджерс отвлекается на спор со Старком, как в старые добрые времена. Голос Капитана Америки почти смущённый, когда он пытается выяснить, откуда Питер выкопал эту информацию. Вся команда заинтригованно наблюдала за тем, как парень хитро улыбается, кое-что вспомнив. – Итак, – причудливо протянул он, двигая бровями. Лицо Стива побледнело на несколько тонов; с обречением он ожидал брошенного на стол козыря, но глаз одной шпионки приметил подрагивающий уголок его губ, вот-вот грозивший превратиться в полноценную мягкую улыбку. – Тебя наказали. Ты провинился. Шея Стива краснела на глазах, а сам мужчина взглядом искал что-то, что можно кинуть в Старка. – Сам знаешь, что ты сделал не так. Два комка салфеток полетели в мастерски уклоняющегося от них Питера, продолжающего свою речь задыхающимся тоном – смех душил его, и слова, вырывающиеся из его рта, были едва разборчивы. – Вопрос в том, как ты это исправишь… Хотя то, о чём шла речь в этих интригующих фразах, понимали лишь три человека в этой комнате, а именно сам Стив, Питер и Кейт – плюс Натаниэль, что уже ходил в школу, но тот давно умотал с Морган в соседнюю комнату, чтобы закончить свои рисунки до того момента, как неинтересные и скучные родители заставят их лечь в кровать, – хохот, наполнивший столовую, был оглушительным – наблюдать за Капитаном Америкой, пытающимся на расстоянии зашить рот Человека-Паука, стоило любых денег. Питер триумфально улыбнулся несчастному Стиву, пока остальные развлекались за счёт выведенного на 3D-голограмму видео, которым его мучали в школе все двенадцать лет учёбы. Слова, сказанные Роджерсом в этом поучительном ролике, просто невозможно было воспринимать всерьёз из-за его покровительственного тона, снисходительной полуулыбки и нелепого костюма Капитана Америки, что был у него ещё до времён Альтрона. Полностью довольный, Старк спокойно поднёс кружку кофе ко рту, делая глоток, но тут же выплевывая его: – Фу, – скривился он, откровенно морщась. – Что это за дерьмо? Лицо Стива, что до этого было затемнено густым дымом смущения и безмолвными мольбами о пощаде, просветлело – настала его очередь мстительно улыбаться, что было очень ему несвойственно и смотрелось на его лице крайне непривычно – он был похож на клоуна из нашумевшего ужастика «Оно». – Кофе без кофеина, – сказал он с ничем не прикрытым удовольствием в голосе, прерывая жалующуюся на своего же хозяина Пятницу, что по заведенному протоколу принялась докладывать о нецензурной брани. Ванда, что мысленно оценила попытку такого вмешательства в нездоровый образ жизни своего жениха, но прекрасно понимающая, что никаких плодов это не принесёт, обречённо вздохнула. – Ну всё, поехали, – пробормотала она, подпирая голову рукой и гоняя горошек по почти пустой тарелке. – Сейчас начнётся, – вторил ей Роуди с набитым ртом. Кэрол и Клинт в предвкушении едва ли не потирали руки, даже перестав обращать внимание на обычно священную для них еду, пока Наташа выгоняла Кейт из комнаты. – Знаешь, что я об этом думаю? – лёгким тоном поинтересовался Питер у Стива, всё так же сжимая ушко чашки. Не прерывая установившегося зрительного контакта, он поднялся со стула и вылил тёмную, почти чёрную жидкость в горшок с кактусом. – Минус ещё один цветок, – пробормотал Брюс себе под нос, выглядя сегодня особенно уставшим. – И зачем я их выращиваю? Старк взглянул на растение, будто ожидая, что оно съёжится и посереет у них на глазах, прежде чем флегматично пожать плечами. Рядом с колючкой в оранжевом горшке раньше стояли чахлые колеус и антуриум, но те пострадали на прошлой неделе из-за Нейта, что «удобрил» их гороховым супом. Лишь герань Наташи стояла нетронутая – вот её они все точно обходили стороной, помня угрожающе милую просьбу не прикасаться к её цветку («Если он пострадает, у вас не останется пальцев. Ни одного из двадцати.»). И, хотя это было сказано на беглом русском, все прекрасно поняли её посыл. – Я проверяю теорию естественного отбора и выживания сильнейших, – заявил Питер, обращаясь к Брюсу, но не сводя взгляд со Стива. Сев обратно на стул, он сцепил пальцы рук и положил их на стол перед собой. – Думаешь, это смешно? – Думаю, кофеин вреден для организма, а ты пьешь его слишком много. Кэрол и Клинт отшатнулись назад с видом абсолютнейшего шока, положив руку на левую сторону груди, в то время как Старк наоборот наклонился вперёд, прищурив глаза. Наташа и Брюс синхронно закатили глаза на их драматичность. – Во-первых, – обманчиво невинно начал Питер, неотрывно смотря в глаза Стива. – Я пью нормальное количество кофе… – Учёные считают, что он повышает «плохой» холестерин… – …Чтобы иметь достаточное количество энергии. – …Усиливает стресс, снижает работоспособность и активность мозга… – Во-вторых, как ты смеешь?... – Ты кофейный наркоман! Дальше Наташа не слушала – наблюдая за этим цирком каждый день, невольно учишься «отключаться» и не обращать внимания на бесконечные препирательства, которые, хоть и были приятными и захватывающими, иногда надоедали, особенно в дни, когда хотелось тишины и покоя – термины, с которым жители Башни не были знакомы. На повестке её вечера было ещё одно увлекательное развлечение – Ванда и Кэрол. Первая кинула последней скучную нежно-розовую упаковку без единого рисунка, лишь со странным латинским названием. – Запомни и не покупай, – сказала ей Алая Ведьма с насмешкой, пока бывшая Денверс разглядывала коробочку, в которой Романофф узнала противозачаточные. – Они не работают… – Может быть, они просто не созданы для радиоактивной спермы? – вмешался в их разговор Клинт, который каким-то чудом оторвался от созерцания развернувшихся жарких дебатов Старка и Роджерса. Смотря на этих двоих, Нат не могла не подумать: «Что-то никогда не меняется…». – А в чём, собственно, дело? – недоумённо спросила Кэрол, переводя взгляд с Ванды на Клинта. Выражение её лица с каждой секундой оттенялось всё большим понимание, но она с ожиданием воззрилась на других членов команды, ища подтверждение своей догадки. – В чём дело? – переспросил Бартон, внезапно развеселившись. – Ты сейчас оборжешься: у этих двоих, – мужчина указывает сперва на девушку, а после на Питера, – будет ребенок. Попрощайся с прежним миром; общество, каким мы его знаем, рухнет в течение года… Ой! Ванда и Кэрол прыснули, наблюдая за тем, как мужчина с обиженным выражением лица потирает затылок, по которому его шлёпнула раздраженная его бестактностью Чёрная Вдова. На его возмущённое «За что?», женщина лишь кинула пронзительный взгляд, означающий неизменное «сам подумай». – А, ой, простите, – совершенно неискренне бормочет Клинт, чуть съёжившись от выгнувшейся брови Романофф. – Я забыл, что мы должны были притворяться, что мы глухонемые и не в курсе всей ситуации. – Бартон, тебе когда-нибудь говорили, что ты просто капитан тактичность? – кричит Роуди с другого конца стола, где пересевшие туда Стив и Питер успели с проблемы вредности кофе перейти на причину неудачной стратегии недавней миссии в Вене. – Иди к чёрту. – Угомонитесь, – прервал их Роджерс как раз в тот самый момент, когда они уже в полной боевой готовности планировали начать битву едой. Ещё пару секунд и несколько корочек хлеба уже бы летало по воздуху. Честное слово, все сидящие здесь – его семья, и он бы лёг голой грудью на жаровню, чтобы они смогли пройти по его телу и остаться без ожогов, а если б мог – забрал всю боль, что они испытывали и до сих пор испытывают после Войны Бесконечности, но иногда у него возникает непреодолимое желание прихлопнуть их всех как надоедливых мушек и насладиться тишиной и спокойствием. Вместо этого ему приходится быть единственным – вместе с Наташей, когда Питер не подбивает и её на идиотские выкрутасы – разумным взрослым посреди группы детей ясельного возраста и искать компромиссы для того, чтобы стены этого здания не были снесены ополоумевшими Мстителями, по меньшей мере, десятилетие, чтобы Морган и Нейт успели здесь вырасти. – Подумайте об этом с другой стороны: у вас есть повод для новых ставок. Кострище азарта в глазах Клинта и Питера разгорается так быстро, что Стив мысленно понижает недавнюю планку: дай Бог, чтобы Башня простояла хотя бы года три. – Мальчик! – Девочка! – Ну началось, – Романофф выразительно покачала головой, но лишь слепой не уловил бы в этом жесте микро-выражение нежности. В обычных семьях нормой были пожелания спокойной ночи или пикники в выходные дни, у них за нормальное считали споры. Если день прошёл без них – что-то пошло не так, ибо Бартон и Старк никогда не упускали данной возможности пошуметь. Раньше Нат удивляло, как им это не надоедает, но понимание пришло достаточно быстро: дело было не в выигрыше, даже не в возможности скинуть какие-то из своих обязанностей на проигравшего или вытянуть из него сладкий приз в виде припрятанных как раз для таких случаев коробки батончиков, просто им нравился сам процесс. Клинт бы не признался, но Романофф знала – ему нравилось спорить с Питером, нравился азарт и ожидание, которые приносили сделанные ставки, нравилось иметь кого-то, с кем можно так самозабвенно кидаться беззлобными оскорблениями и принимать такие же в ответ, иметь человека, что не будет ходить вокруг него на цыпочках, ожидая, что он расколется, как дешёвое стеклышко от одного неверного комментария. Эти двое выглядели как два весёлых безобидных клоуна, но, стоило им объединить силы и найти общего врага, как даже Земля, казалось бы, переставала вращаться вокруг своей оси, замерев от ужаса и ожидания неминуемого схождения с собственной орбиты в результате вышедшего из-под контроля розыгрыша с океаном колы и тонной ментоса. Улыбаясь, Чёрная Вдова подошла к стоящей возле тумбы Максимофф и крепко обняла её. – Поздравляю, – прошептала она ей на ухо, прежде чем отстраниться. Её встретили зелёные глаза, полные едва сдерживаемого счастья. Романофф приготовилась к небольшому уколу, вонзившемуся в её сердце, но он так и не пришёл. На мгновение это ошеломило её, но осознание настигло в тот же самый момент: теперь всё было по-другому, иначе, чем когда она узнала о беременности Пеппер. Тогда Наташа была одинока, несмотря на точно такое же пребывание в башне, тогда у неё не было Клинта – не в том же отношении, что сейчас – не было мальчика, которого она считает своим младшим братом и который навсегда останется для неё этим самым мальчиком, хотя с каждым днём он всё больше становится мужчиной, не было ребёнка, пусть и приёмного. Она уже давно смирилась с тем, что сделала с ней Гидра, смирилась с отсутствием репродуктивных органов и невозможностью иметь детей, но всё же смотреть, как остальные получали то, что никогда не сможет получить она, как делились советами о воздержании от беременности, в то время как ей это было не нужно, было больно. Теперь у неё есть настоящая семья, и прежние сожаления не имели никакого значения. Глаза Ванды на секунду вспыхнули, когда эмоциональный поток от Наташи стал немного сильнее, но быстро подавила это, за что женщина была ей благодарна. Хотя девушка иногда не могла ничего с этим поделать, всё же никто в их семье не любил вмешательство её дара в их сознание. Лишь Питер относился к этому с удивительным спокойствием, всегда принимая любые её стороны. Максимофф чуть мотнула головой, пресекая любые импульсы своей мутации и не позволяя себе проникнуть в чужие мысли, и с благодарностью посмотрела на подругу. – Спасибо, – точно так же прошептала девушка, и никакие объяснения не были нужны. Спасибо, что вставила ему мозги на место. Нат заговорщицки подмигнула. – Как раз то, что нам было нужно – ещё один Старк, – вполголоса сказал Брюс, положив руку на плечо Питера. Это было так необычно для Брюса – протянуть руку и инициировать прикосновение, что на мгновение парень просто тупо уставился на него, не сразу сообразив, что к чему. Брюс улыбнулся, как умел только он – с какой-то свойственной лишь ему теплотой, доброжелательностью и особым спокойствием. От этого небольшого поднятия уголка губ Мститель вдруг стал казаться гораздо моложе, чем был на самом деле; немного неловкая улыбка словно перекрыла уже слегка поседевшие виски и маленькие морщинки на лбу. Ванда таинственно пожала плечами, отталкиваясь от тумбы и едва ли не летя в самый центр, пытаясь казаться при этом максимально непринуждённо, как девочка-подросток, что пришла в школу с новой сумкой известного дизайнера, напрямую не хвастаясь, но делая так, чтобы все заметили дорогую вещицу. – Да, – театрально вздохнула она, вставая рядом с Питером, и как бы невзначай поднимая правую руку, на которой и до этого через день красовались различные колечки, но теперь к коллекции присоединилось красивый бриллиант, что отражал саму её суть. Её левая верхняя конечность обернулась вокруг сгиба локтя Старка. – Скоро их будет четверо. Несколько секунд другие члены команда пялились на украшение, прежде чем Бартон беспечно заявил: – Словами не передать мой шок. А можно ещё пюре? Мгновение спустя вновь раздалось возмущенное «Ой!», когда Наташа вновь добралась до мужчины. И, хотя над ними всё ещё висела опасность и ужасное чувство неопределенности не покидало разум Питера, они рассмеялись, позволяя себе отвлечься и жить сегодняшним днём. Впереди была куча возможностей того, как именно всё могло пойти не так, но сейчас, в окружении своей семьи, хотелось лишь насладиться безоблачным временем.