Конец — это лишь часть путешествия.

Четвёртый Год.

апрель-май 2021

      Казалось бы, весь апрель две тысячи двадцать первого года прошёл в лабораториях и медицинских кабинетах за работой над изучением генотипов, возможных мутаций и хромосом. В эти дни редко можно было найти Питера и Брюса где-то помимо белоснежных помещений, в которых они поселились бы, если бы не Стив, Наташа и Ванда, что едва ли не насильно вытаскивали их оттуда.       Состояние Максимофф было стабильным, не считая того, что, как она сама шутливо жаловалась, из неё скоро выкачают всю кровь – учёный чуть ли не каждый день брал у неё анализы, чтобы следить, не появились ли в плазме следы отравления радиацией. Тем не менее, она спокойно подставляла исколотые вены, надеясь хоть этим успокоить своего жениха, который с каждым днём казался всё более нервным и обеспокоенным, хоть и пытался это скрыть.       Его разум цеплялся за каждую незначительную деталь: за прежде не характерную для девушки бледность, то, как она начала постоянно мёрзнуть, и сонливость. Очень скоро они обнаружили подтверждение тому, что ребёнок несомненно унаследует «паучьи гены» – на что Клинт лукаво поздравил Наташу и Питера с прибавлением в их тараканьем семействе, прежде чем быстренько смотаться от двух смертоносных взглядов обратно в свою излюбленную одомашненную вентиляцию, где его заждались припрятанные подальше от детских (хотя одна шпионка почему-то очень настойчиво причисляла его к этому мелкому классу, а ведь он для этого не дал ни одного повода) глаз вкусняшки и оригинальная подушка в форме стрелы – способность к нормальной терморегуляции, присущей всем млекопитающим, Ванды значительно снизилась, а уровень необходимого потребления пищи сильно возрос – холодильник открывался едва ли не каждый час, но на девушке это ни капли не отражалось. Напротив, казалось, что она лишь худеет – её щёки стали более впалыми, чем раньше, а рёбра, когда она приподнимала руки, переодеваясь, прослеживались более чётко.       Однако девушка оставалась оптимистичнее всех остальных, стремясь найти плюсы во всём и успокоить разволновавшихся умников. Вся эта ситуация словно поменяла Питера и Ванду ролями: обычно парню была присуще жизнерадостность и неизменная безунывность, в то время как она паниковала и наслаивала на сложившиеся обстоятельства тёмных оттенков, донельзя всё утрируя, что, впрочем, было справедливо – впервые за долгое время не он держится ради неё, а она ради него.       Свою лепту внёс и Клинт, что отвлекал Старка поднимающимися ставками на пол ребёнка. Если Питера и могло что-то отвлечь от дурных мыслей, так это идиотский азарт. Бартон, несмотря на ранние высказывания о его бестактности, умело и абсолютно профессионально лавировал между недостаточным вниманием к будущему ребёнку и избыточной сосредоточенностью над его возможными изменениями в кариотипе. Он искусно избегал тем летальных исходов, вместо этого подогревая интерес в других направлениях, рассказывая интересные истории о своих детях в младенчестве и как это одновременно и весело, и выматывающе, даже откопал кучу фотографий Купера, Лайлы и Натаниэля, над которыми потом три часа умилялись Стив и Ванда, и создал отцовский клуб из двух человек, сумев отыскать специальные кепки с надписью «Папа решает всё».       Максимофф была очень благодарна ему за проявленный энтузиазм. Она делала всё, что могла, пытаясь как-то смягчить нервический настрой Питера, но были некоторые моменты, которые она не могла понять и была не в силах помочь осиротевшему парню, который теперь каждый день проживал с безмолвным страхом того, что умрёт и Ванда. Однако Клинт это понимал, и его поддержка, двусмысленные фразы и безмолвные жесты каким-то странным, непонятным для девушки способом облегчили ситуацию. Она не знала, как Бартон сумел добиться этого, но Алая Ведьма, честно говоря, и не пыталась понять – были вещи, которые должны были остаться только между двумя израненными отцами.       По крайней мере, у Питера в этом был Клинт, а у Клинта – Питер, а ситуация, что сперва показалась критичной и безвыходной, объединила этих двоих ещё сильнее.       Ещё в конце марта в голову Старку пришла навязчивая идея, вызванная рисунками Морган с простеньким домом-коробкой и милой лужайкой. Он знал по мысленным образам Ванды, что девушка больше всего на свете желала иметь возможность тихой, мирной жизни где-нибудь в маленьком поселении, лишённого быстрого течения существования, которое характеризовал Нью-Йорк. Парень не мог осуществить последнее, не с компанией, которой нужно было руководить, не с Международной Организацией Мстителей, которая нуждалась в своём создателе, не с остальной частью их семьи, что навряд ли захотела бы перебраться в какое-нибудь село из города, к которому они так привыкли, но мог воссоздать другую деталь её мечты – настоящий дом с задним двориком и верандой, яркими качелями, милым садиком и уютным невысоким забором без необходимости прятаться от глаз любопытных людей, где они могли бы взрастить детей и там же состариться – место, что отразит всю их жизнь и станет тихим пристанищем, куда через десятки лет по выходным будет забегать повзрослевшая Морган, зализывая раны и жалуясь на проблемы в компании, а второй ребёнок – завозить собственных детей, дабы отдохнуть с мужем или женой от вечной суеты и хаоса.       И Питер так ярко представил себе возможность такой жизни – Ванду с нагло прорывающимися серебряными волосками и морщинками в уголках губ, сидящую вечерами на крыльце, смотрящую вдаль и вспоминающую былые времена; взрослую Морган в чёрной косухе и небрежным пучком из каштановых локонов, что неожиданно появляется на пороге в пятницу с наспех собранной сумкой и натянутой улыбкой, прежде чем разразиться горькими слезами, сломаться, когда постаревшие родители, что поймут всё без всяких слов, раскроют тёплые любящие объятия, как всегда готовые утешить и приютить, как выпавшего из гнезда птенца; ещё одного ребёнка, рыжего и прямолинейного, студента какого-нибудь медицинского колледжа в далёкой Испании, что присылает каждый день фотки, не зная, что каждую такую фотку его безумно скучающие по нему старики печатают и долго, запоминая каждую незначительную деталь, рассматривают, прижавшись друг к другу на дорогом, но уже старом диване с отметинами от детских зубов, следов когтей животного, которого они завели в тот или иной момент, и пятнами от нечаянно пролитого сока, который слишком жалко выкидывать из-за связанных с ним воспоминаний – что он был уже не в силах отказаться от этой задумки.       Башня была его домом многие годы – в этом утверждении не было ни единой капли сомнения. Здесь он впервые познал настоящую отцовскую любовь, понял, каково это – иметь любящую мать и принимать нежные поцелуи в щёки каждый день и не по разу, здесь он обрёл сестру не по крови, но по связи, что они разделяют, любовь всей своей жизни, о которой даже не смел мечтать. В этом месте, под этой самой крышей Питер впервые понял определение слова «семья».       Люди, которых он выбрал сам, которые стали его компасом, что вел его только вперёд, и источником силы, стимулом для достижения самых невероятных высот, какие раньше ему только снились. Это люди, что были с ним в горе и в радости, в мелочах и в целом, которые приходили в нужные минуты и оставались – в трудные, это место, где происходили самые нелепейшие ситуации, что связывали их всех ещё туже.       Башня всё ещё была домом, но Питер вырос – ему нужен был второй. Это не умаляет всех достоинств первого, просто в жизни каждого наступает пора, когда ты должен выпорхнуть из уютного обустроенного гнезда и шагнуть в неизвестность, чтобы обрести нечто новое. Ему нужно было своё пространство, где он смог дополнить прежнюю жизнь чем-то иным, найти своё место в этой жизни и подняться на новую ступеньку – ступеньку, где он превратиться в мужа, главу семьи, отца двоих детей и главного добытчика, где должны были появиться новые обязанности в виде постоянной озабоченности тем, есть ли в его доме что-то перекусить на случай, если Морган захочет есть, или достаточно ли продуктов, чтобы сварганить быстрый ужин во время внезапного прилёта остальных Мстителей, заплатили ли они за электричество и горячую воду или за сколько времени нужно начать пытаться втиснуть ребёнка в его одежду, чтобы быть в определённом месте в определённое время, как отмыть зелёные пятна от травы с ранее белоснежной футболки его дочери прежде, чем это заметила её мать, или мысленные пометки у себя в голове о необходимости поменять лампочку на веранде.       Всему этому было одно простое название – ответственность. За себя, за благосостояние своего дома, за благополучие жены и счастье детей. И пути назад уже не было.       Но Питер был к этому готов. Как-то незаметно для себя в пятнадцатилетнем возрасте он перешагнул стадию импульсивных и глупых решений, желания попробовать всё в этой жизни и вдоволь «нагуляться». В этом не было ничего удивительного – он никогда не относился к числу нормальных подростков; его не интересовали вычурные тачки, вечеринки в домах богатых одноклассников или алкоголь. Тони говорил, что он самый вдумчивый тинейджер, какой только может быть, но тогда его сыну не понравилось это замечание. Было время, когда он хотел этим наслаждаться, когда хотел быть нормальным, таким же, как все остальные: учиться подальше от родительского крыла, выпивать с друзьями до самого рассвета, а потом благополучно прогуливать пары, жаловаться однокурсникам на чрезмерность своей матери, что в выходные не выпустила его из-за стола, пока он не доел третью порцию её лазаньи, сетуя на то, что он сильно похудел, на экстравагантность своего отца, подарившего сыну ещё одну машины, или на докучливую младшую сестру, что прилипает к нему всякий раз, стоит ему только ступить на порог дома.       Сейчас эти мысли посещают его гораздо реже. Не потому, что он больше не хотел всего этого, а потому, что его жизнь другая, отличающаяся от тех идеальных изображений, что он нарисовал в своей голове, но она не менее красочная. У него есть дочь, невеста, ребёнок, который ещё только родится, и ещё восемь членов семьи, ни одного из которых он не променял на возможность той самой «нормальной» жизни. Он уже давно смирился с тем, что не был создан для чего-то обычного и примитивного; не с его интеллектом, фамилией или генами.       Ванда согласилась не сразу – Питер видел по её глазам, что она отчаянно хотела воплотить этот образ в реальность, но это желание в ней боролось с не менее сильным чувством – привязанностью к Башне и к семье, что постоянно была под боком. Он понимал это, так как сам испытывал нечто подобное – казалось странным жить отдельно от команды, не быть с ними двадцать четыре на семь в одних и тех же стенах, не знать, кто чем занимаются в каждую мимолетную секунду, однако они нашли компромисс, возможность балансировать: купили огромный земельный участок сравнительно недалеко от Башни прямо в лесу рядом с маленьким живописным озером, выкупив обширную близлежащую территорию, чтобы рядом с ними никто больше не жил. Местность позволяла бы квинджету беспрепятственно совершать посадку прямо на заднем дворе, где можно было сделать и специальный гараж, встроенный в землю и ведущий в подвал дома, который они намеревались сделать жилым и максимально просторным, чтобы на выходных помещались все прилетевшие Мстители.       Команда поддержала их в этом решении. Глаза Наташи были грустными, как у родителя, что помогает своему ребёнку собирать чемодан для переезда в другую страну, но она знала, что им нужно своё собственное пространство и вполне ожидала подобного, в то время как Нейт даже не пытался скрыть свои страдания из-за возможности играть с Морган в любой приспичивший ему отрезок времени. Мальчик вскоре смирился, во многом благодаря отцу и Наташе, но с ужасом ждал дня, когда Питер, Ванда и девочка окончательно переберутся в новый дом.       Большой коттедж был построен менее, чем за месяц – оказывается, деньги не только способны позволить тебе купить всё, что угодно, и быть уважаемым человеком, даже если внутри ты полное дерьмо, но ещё и возвести огромный особняк в кратчайшие сроки. Всё в нём было продумано до мелочей, а над чертежом они вместе сидели две ночи подряд, Ванда, как хозяйка, обдумала интерьер каждой комнаты, несколько дней напролёт проведя по шестнадцать часов в помещении вместе с нанятым специально для этой работы дизайнером интерьера. Это обошлось Старку в круглую сумму, но он не для того сутками пахал в компании, заботился об имидже Старк Индастриз ради поднятия акций и выполнял обязанности Мстителя в МОМ, чтобы не иметь возможности обеспечить свою семью.       Впрочем, сейчас их всех можно было назвать богачами – впервые увидев свою зарплату, Бартон громко присвистнул, сначала не поверив в это. Не то, чтобы такие деньги были жизненно необходимы для них, но всё же чувство гордости наполнило каждого – не зря столько лет их швыряли на асфальт и подбивали на поле сражений. Не имея особой необходимости, большую часть суммы они жертвовали детским домам, пансионатам и прочим социальным службам, всё равно при этом имея хороший доход, но у Питера было ещё и огромное наследство, которое до конца не смогут потратить даже его расточительные правнуки.       Дом получился даже лучше, чем Старк видел его изначально: он был большим, но при это не выглядел громоздким, уютным, благодаря сочетанию красноватого камня и дерева на несколько оттенков темнее, и невероятно красивым. Он был совсем не похож на особняк в Малибу – тот был вычурным и буквально кричал «Я инновация архитектуры двадцать первого века!», в то время как этот коттедж доносил одну простую мысль: здесь живёт большая счастливая семья.       Два этажа величественно возвышались над ровной местностью; с правой стороны уровень понижался, образуя низменность, что позволяла увидеть окна гостиной жилого подвала, слева был наземный маленький гараж для одной их машины – любимого спортивного автомобиля Тони, на котором он предпочитал возить сына в школу ранними солнечными утрами и с которой у Питера было связано очень много воспоминаний, такие как чизбургеры после занятий втихушку от матери, громкие басы очередного трека AC/DC и планирование нового совместного проекта, поэтому в какой-то момент он забрал эту машину себе.       Здание совмещало в себе английский и итальянский стили: крыша была почти плоская, стены отделаны красновато-рыжим кирпичом, строгий фасад, практически лишенный всяких декоративных элементов, было лишь несколько кронштейнов, что поддерживали крышу в некоторых местах, а главным и неотъемлемым украшением являлся коротко стриженный аккуратный газон.       Дом имел террасу с входной дверью и пару кресел, через огромные панорамные окна была видна кухня и немного коридор, задняя дверь располагалась на веранде с выходом во двор, где был детский игровой комплекс, современная беседка с мангалом и двумя диванами, тропинка к живописному зачарованному озеру и огромная прилегающая площадь.       Первый этаж представлял собой кухню, выходящую из неё столовую, просторную гостиную, небольшую гардеробную в самом начале коридора, кабинет, раздельные ванную комнату и туалет, кладовую возле лестницы и котельную. Паркет приятного светло-золотистого оттенка, однотонные серые стены, прекрасно сочетающаяся мебель – всё это выбирала Максимофф, так как Питер и стиль были несколько далекими понятиями.       Он бы мог с легкостью воздвигнуть какую-нибудь коробку, завезти туда диван, холодильник и унитаз и наслаждаться этим до конца жизни без единой задней мысли, именно поэтому ко всему, что как-то касалось внутреннего убранства, его не подпускали. Не то чтобы парень печалился по этому поводу – он был уверен, что его невеста, которая обожала подобное планирование, справится с этим лучше всех.       Второй этаж был немного меньше: здесь были спальня Ванды и Питера с гардеробной большего размера и небольшой ванной комнатой, две детские комнаты – одна для Морган, другая для второго ребёнка, – пустующая комната, назначение которой они не придумали, и общая ванная.       Подвал был полностью жилым – имел привольную светлую гостиную с двумя огромными диванами-трансформерами, три гостевые спальни, две ванных комнаты, коридор, что вёл в безграничную мастерскую и подземный гараж. Помимо этого, был ещё и небольшой чердак под крышей, которой они собирались использовать как склад для ненужных вещей, которые слишком жалко выбрасывать. В общем и целом, этот дом был и невероятно красив, и функционален, как раз то, что было нужно молодой семье.       Однажды вечером Кэрол в шутку назвала коттедж террариумом из-за существ, которые собирались его населять («Один полноценный паук, жена паука, то есть паучелла, девочка, помешанная на пауках, а в будущем ещё и гибрид ведьмы и паукообразного. Весёлая семейка»; «Ты забыла про Нат»), и это название настолько приелось, что вскоре даже Брюс перестал называть коттедж коттеджом.       Питер не мог не подумать, что Тони определенно оценил бы использование данного термина.       Однако самым важным в доме были не его размеры, выход к озеру или большой задний двор. В зале, над уютным каменным камином обычные серые обои трансформировались в древо их семьи. На вершине виднелись имена Говарда и Марии Старк, от которых шёл Тони, соединённый красной линией с Вирджинией Поттс, а от них простирались имена Питера и Морган; от Питера вырисовывалось имя Ванды, от Ванды – её родители и Пьетро. От двух помолвленных Мстителей шла веточка без имени с пока что пустым овалом для фотографии – место, где будет запечатлён их ребёнок.       Синяя полоса от Пита вела к Наташе, которую он признал своей сестрой; от неё – к её законной дочери Кейт, от девочки – к её отцу, его мёртвой жене и трём детям. От Романофф также велась линия Елены и их родителей.       Стив находился под Говардом, как его творение, а Баки примыкал как вторая сторона медали Капитана Америки. Роуди и его жена располагались в ряду с Тони, Стивом и Баки; Брюс числился рядом с Железным Человеком из-за их прежней близости и почти братских отношений, Тор и Сэм подле него, Харли и его семья возле Питера, а Хэппи неподалёку от Джарвиса в самом верхнем ряду, как почётный член их семьи.       Эта стена была отражением связей, объединяющих их, разных по крови и несовпадающим по ДНК-маркерам, в одну большую семью. Доказательством того, что каждый из них нашёл свой дом в людях, изображённых на обоях, что он всегда найдёт пристанище в этом коттедже – не только в хорошие, полные радости и покоя времена, но и в периоды страшных потерь и невообразимого горя. Свидетельство того, что никто из них больше не одинок – у каждого есть семья.       Любовь была там, где были они. В их отношениях, за вычетом ссор и размолвок. Это когда среди распрей стараешься жить с миром, усмиряешь собственный вспыльчивый характер, чтобы не расстроить других. Когда Стив готовил яблочный пирог, а Наташа вырезала для него косточки, когда Кэрол помогала Клинту, что мучился с перевязанной рукой, надеть свитер на футболку, когда Роуди тайком давал детям лишнюю пару конфет, когда Ванда пела Брюсу в его момент злости, грозящего позеленением, или когда Питер сражался с целой командой политиков ради лучших Соглашений, следя за тем, чтобы они обеспечили защиту и безопасность каждому из них. Когда за ужином всем весело, когда ты отказываешься от планов на вечер воскресенья, потому что у тебя уже есть намерение посмотреть фильм со своей семьёй, когда думаешь, что бы приготовить команде, чтобы каждому угодить.       Есть много чего другого, чего они даже не замечают, но факт в том, что это определение семьи – люди, которые у тебя в приоритете, которым ты нужен и которые нужны тебе. Не важно: в радости или в горе – они нужны всегда. Каждую секунду, каждый день, каждую ступеньку твоего пути; люди, без которых тебе трудно дышать и воспринимать жизнь в цвете, о которых ты думаешь в первую очередь, когда случается что-то донельзя прекрасное или чудовищно ужасное, которые стоят у тебя на быстром наборе и значатся в списке «не тронь их, а то убью».       Вот, что отражала это стена. Безусловную любовь, преданность и одну большую ненормальную семью, какой они стали за прошедшие годы.       Именно поэтому это был самый важный уголок дома, самый значимый аспект их жизни.       Они не планировали переезжать туда до свадьбы, поэтому пока лишь паковали всё необходимое, что они сочли нужным собрать, в коробки.       Торжество было запланировано на июнь; ни у Ванды, ни у Питера не было желания делать роскошную свадьбу, на организацию которой можно было спокойно потратить год или даже два. Будучи Мстителями, они и так постоянно были в центре внимания, чтобы выйти куда-нибудь в общественное место необходимо было маскироваться, а спокойно гулять как нормальной семье никогда не представлялось возможности – стоило им только выйти без экипировки, как камеры назойливых журналистов и папарацци окружат их уже через минуту.       Они оба согласились, что хотят тихую мирную свадьбу в окружении только самых близких им людей, в месте, о котором никто из СМИ не знает, а значит, и не сможет помешать процессии. Это был самый главный минус славы – невозможность жить нормальной жизнью, спокойно ходить за покупками в ближайший супермаркет, гулять солнечными летними деньками в общественном парке, сидеть на лавочке с ребёнком на игровой площадке, открыто, заливисто смеясь, не боясь при этом, что фотки «некультурного поведения» проскочат в многочисленные блоги.       Они хотели что-то только для себя. Знаменательный и самый важный в жизни момент, который они разделят лишь со своей семьёй и друзьями.       Слишком часто их совместные фотки появлялись на страницах инстаграма с забавными хэштегами «Scarlet-Spider» или «молодые-мистер-и-миссис-Старк», а их пару и вовсе шипперил весь мир ещё до того, как они на самом деле стали парой. Порой в сети Питер случайно натыкался и на фотошоп, который, будь он всё ещё подростком, точно заставили бы его покраснеть до кончиков ушей, но уже привыкший к подобному парень лишь закатывал глаза.       Так называемые «фанфики» были отдельной темой. Чего только стоят любительские работы про Питера и близнецов Максимофф, чьи отношения рассматривались отнюдь не с платонической точки зрения. Впрочем, подобное Старк обходил за три километра.       В начале июня парню пришлось сделать то, что он откладывал до самого конца – войти, наконец, в комнату родителей спустя почти три года. Всё это время он избегал их спальни как чумы; это было жалко и даже как-то по-детски, но Питер просто не мог. Не мог зайти, не мог вдохнуть запах, в которых его улучшенный нюх уловил бы слабые остатки флорентийских духов матери и дорогого одеколона отца, не мог смотреть на зеркало, у которого частенько зависала Пеппер, не утопая при этом в море «флешбэков».       Сейчас, однако, он уже взрослый – боль в груди больше не доводит до слёз; сила духа, воспитанная в нём годами после децимации, затаптывает любое желание на мгновение снова стать слабым ребёнком и проплакаться, уткнувшись в платок матери. Питер ступает на холодный пол практически с полным спокойствием, трезво обводя взглядом уже давно нежилое помещение.       Всё так, как они оставили годы назад: кровать аккуратно заправлена явно рукой Пеппер, пара вещей валяется у кровати с левой стороны, кресло чуть сдвинуто, чтобы была возможность легче подойти к нежно-фиолетовой младенческой кроватке. Всё вокруг в пыли, воздух полностью пропитан ей, и он больше не чувствует индивидуальных ароматов родителей – кофейного отголоска отца и апельсинового шампуня матери. Это осознание должно было осесть на дне желудка тяжёлым неподъемным камнем, но всё, что он чувствует – это вынужденное унылое смирение.       Питер неслышно проходит к кровати, поднимая старую и грязную толстовку Тони. Он чуть встряхивает её, сбрасывая толстый слой пыли, и разглядывает пятна от соуса (он ел в ней чизбургер за день до произошедшего) и моторного масла; проводит по ним пальцами и прижимает к носу. Слабый запах пота и знакомого геля для душа всё ещё улавливаются под зловонием грязи.       Его колени сгибаются сами собой, и Старк садится на пол возле кровати, как в старые добрые времена, когда он приходил вечерами к матери за советом, клал голову ей на колени и наслаждался нежными прикосновениями изящных пальцев, которыми она медленно перебирала его кудри, слушая его бессвязную нервную болтовню с невероятной внимательностью и терпением, чтобы в конце дать ошеломляюще мудрый совет или решение проблемы, которая и не подумала прийти в его гениальную голову.       На тумбе рядом с изголовьем помимо толстого слоя пыли виднелась фотография, которую он не видел уже Бог знает, сколько времени. Словно загипнотизированный, Питер протянул к ней руку, стаскивая с мебели и, протерев, внимательно всмотрелся в снимок.       Боги, как давно это было.       Прямо на него смотрели две пары идентичных тёмно-карих глаз и одинаково широкие несдержанные улыбки. Это был банкет по случаю дня Рождения старого приятеля Тони, на который он решил взять сына, разодев их в похожие костюмы. Питер мало, что помнит с того праздника, лишь некоторые отдельные фрагменты: как ему пришлось полчаса возиться с галстуком, прежде чем отец помог ему с ним, помнил, что торт был со смородиной, и они с Тони незаметно стащили два кусочка перед тем, как уйти, отчего-то смеясь так сильно, что едва ли не сгибались пополам, когда втихушку запихивали салфетку с лакомством в притащенный Питером рюкзак, а Роуди стоял на шухере, забавляясь с их проделок и шутливо грозясь сдать их Пеппер.       Ещё до ухода, когда отец и сын затерялись в центре толпы и закончили тем, что начали беззлобно препираться, Джеймс незаметно для дуэта достал телефон и сделал фотку, отправив её как подотчетность великолепной и немного беременной главе семейства Старк.       Они здесь так похожи, что можно легко засомневаться в том, что Питер – приёмный сын Тони. Их волосы зачесаны назад в одном и том же виде, глаза как два кусочка одного зеркала, у обоих на нос сползли тёмные солидные очки; рука родителя обёрнута вокруг плеч сына, что тогда был с него ростом, прижимая к себе в привычном отцовском жесте, в то время как вторая тянется к камере.       Это был гораздо больше, чем просто снимок; это была возможность вновь почувствовать любовь и привязанность, что ощутимо сквозила между двумя людьми на ней, словно дверь в прошлое, способ коснуться того, что он так долго избегал. Питер даже и не вспомнил бы о том дне, но пленка запечатлела его навсегда и сейчас будто растворила засор раковины, позволил океану малейших деталей стекать в его разум.       Это мой сын Питер.       Карапуз, как думаешь, если я сниму этот галстук, Пеппер почувствует это за несколько километров?       Это что, веганские сосиски? Пит, отвернись, здесь разврат.       Господи Иисусе, здесь слишком много богатых снобов, чтобы я смог пережить этот вечер без выпивки.       Хочу мясо, хочу мясо, хочу мясо.       Ты думаешь о том же, о чём и я, малыш? Пошли стащим тортик.       Вставай, Карапуз, я научу тебя танцевать твист.       Тихие шаги рядом вернули его в реальность, и парень оторвался от фотографии.       Слегка растрепанная Ванда присела рядом с ним, её согнутое колено частично легло на вытянутую ногу жениха, а обе руки обернулись вокруг его шеи; естественный шоколадно-ореховый аромат девушки приятно окутал переполненный пылью воздух. Её подбородок лёг на мужское плечо, когда она протянула руку, чтобы провести пальцем по его изображению на фотографии. – Ты здесь такой молодой, – проворковала Максимофф, дразняще улыбаясь.       Он слегка повернул голову, чтобы искоса взглянуть на неё с насмешливой обидой. – А сейчас мне что, сорок? – Ванда усмехнулась ему в шею, отчего по его спине поползли мурашки. Судя по её варварской реакции, она прекрасно знала о его чувствительности к подобному роду прикосновениям.       Питер невесомо ущипнул её за бок, отчего девушка пискнула от неожиданности, и благодарно улыбнулся её попытке отвлечь его от грустных мыслей. – Я уже и забыл, как здесь… – он замялся, подбирая то самое слово, что описало бы всю атмосферу, что встретила его в этой комнате. – Знакомо.       Ванда медленно обвела взглядом комнату, в которую она раньше никогда не заходила. Её нос сморщился при виде клубков пыли в одном из углов, но искренне восхищение интерьером всё ещё было заметно. – Пеппер проделала потрясающую работу, – выдала она в итоге, и Питер согласно промычал. – Какой она была?       Вопрос, несмотря на простоту, на секунду ввел его в ступор.       На самом деле, при всей известности его семьи, люди редко спрашивали про Пеппер – именно о её характере или типе личности, о ней самой, а не о том, какое положение она занимала. Не тогда, когда был объект наибольшего восхищения – её муж, чьё имя знали дети с любого конца света. Никого раньше не волновала его мать, все всегда интересовались Тони.       Ему стоило догадаться, что первым человеком, которому будет действительно интересно послушать про женщину, всегда стоящую в тени своего мужчины, будет Ванда – в конце концов, она всегда умела удивлять его сверх всякой меры.       Питер на мгновение задумался над вопросом.       Все, кто когда-либо имел честь быть лично знакомым с генеральным директором Старк Индастриз, тут же сказали бы «ответственная» или «рассудительная», или, быть может, «трудолюбивая». Её прилежность и старательность были первой мыслью, что приходила в голову людям. Все они почему-то имели обыкновение связывать её характер и усердие, с которым она вкладывалась в свою работу, вот только Пеппер и её работа – не одно и то же, и Питера оскорблял тот факт, что его мать ассоциировалась у других со Старк Индастриз.       Ведь она была Пеппер Поттс и за пределами Башни, на верхних её этажах, где она превращалась в заботливую мать и терпеливую жену, что тщательно следила за тем, чтобы её мальчики не умерли с голоду, «заигравшись» в лаборатории, чтобы её сын сделал уроки, а муж не забыл о встрече в пятницу утром. – Понимающей, – наконец, выдохнул он, и это слово прекрасно характеризовало мёртвую женщину. – Меня всегда удивляло, как она была способна с первого взгляда понять, что меня терзало. Папа шутил, что в прошлой жизни она была психологом – так мастерски она умела вытягивать на поверхность внутренние проблемы, о которых я даже не подозревал. – Моя была воплощением бесконечного терпения, – произнесла Максимофф; её голос был ровным, словно она затерялась где-то в своих воспоминаниях. – Что логично, я думаю, воспитывать Пьетро было… ошеломляюще.       Питер понимающе фыркнул, благоразумно умолчав о том, что его тётя переживала то же самое, когда он был ребёнком. – Я не заходил сюда больше трёх лет, – сказал он, смотря на полки, где было ещё несколько фотографий в светлых рамках. – Последний раз, когда я здесь был, мы вчетвером заснули прямо на этой кровати во время попыток успокоить Морган. Через несколько часов мы с отцом уже сражались с чёртовыми инопланетянами. – Каково это было? – Э-э-э, – Питер почесал затылок, внезапно смутившись. – Я как бы был немного отвлечен тем, что размышлял, на сколько сильно их генетические маркеры отличаются от наших.       Последние его слова потонули в звонком смехе девушки. – Боже, Пит, ты нечто. – Эй, – его плечи беззвучно тряслись, когда он ткнул её в бок. – Мой отец однажды специально заказал кошачий корм, замаскированный под нормальную человеческую еду, и скормил её Стиву в отместку за увеличение длительности тренировки. У меня не было ни шанса быть нормальным.       Брови Ванды взметнулись вверх, когда она неверяще взглянула на его лицо, видимо, пытаясь понять, шутит ли он, прежде чем вновь рассмеяться. – Я бы хотела, чтобы это был мальчик, – призналась она, вытянув фоторамку из его руки, чтобы рассмотреть поближе.       Выражение лица девушки заметно смягчилось, когда она смотрела на улыбающуюся на снимке пару. Она и забыла, каким по-щенячьему милым был когда-то её жених. Он и сейчас очень славный, но что-то детское и озорливое больше не сияют так ярко в тёмных глазах. Когда Ванда смотрит на него, у неё складывается ощущение, что перед ней яркий пример человека, вдохновившего одного японца на пословицу «семь раз упади, восемь раз поднимись». Его взгляд всё ещё добрый и тёплый, но теперь огромной отяжелённый ответственностью и зримой ношей, какую не должен нести на себе ни один человек. – Почему? – в голосе Питера было слышно искреннее удивление. – Хочешь скучать на футбольных матчах в средней школе? – При всей моей любви к тебе, я не думаю, что твой ребёнок будет увлекаться каким-либо видом спорта, – усмехнулась девушка. – Скорее, я буду вынуждена присутствовать на соревнованиях по шахматам и наблюдать, как он разбивает стариков.       Питер сощурился, но ничего не сказал. – Не знаю, – задумчиво и серьёзно продолжила размышлять Ванда. – Для полной коллекции? Я просто...Представила тебя и его, как... – Меня и Тони? – Да. Два ботаника, которых я буду вынуждена вытаскивать из мастерской на обед угрозами и шантажом.       Признаться, Питер не думал об этом в таком ключе. Он вообще не позволял себе думать и мечтать о чём-то подобном, прямо сейчас самым важным было здоровье Ванды. В последние годы он жил по принципу Эм-Джей «Никогда не надейся и не будешь разочарован»; он устал от постоянных падений и резко обрывающихся лучиков веры, легче было заставлять себя оставаться в реальности и смотреть на вещи рационально.       Казалось, слова Максимофф лишь сейчас заставили его понять, что он скоро станет отцом – конечно, Морган тоже была его дочерью, но все документы твердили одно и то же – он был просто официальным опекуном своей младшей сестры. До этого осознание проходило мимо него, топталось на пороге, как нежданный дальний родственник, наконец-то набравшийся смелости войти.       Это было как ведро ледяной воды, что Тони однажды вылил на него со словами «сам виноват», когда он не хотел вылезать из кровати после долгого патрулирования.       Он будет отцом.       Биологическим, настоящим, самым что ни на есть реальным отцом ребёнка, который унаследует его гены, его ДНК.       В его голове появился образ маленького мальчика с рыжими кудрявыми волосами и шоколадными глазами, сидящий у него на руках и смотрящий на человека рядом с ними сквозь солнечные очки с до жути умиляющим пафосным лицом. Его разум рисовал картины мини-Тони с немного менее вызывающим характером и более светлыми волосами, но такого же умного и обаятельного, каким был его дедушка.       Питер представил себе, как будит учить его водить машину, давать советы о девочках, смотреть «Звёздные войны», которые обязательно понравятся его сыну, наставлять его и наблюдать за тем, как он растёт, как идёт по его стопам. Всё то, что он когда-то делал с Тони, он может сделать с этим ребёнком, но уже будучи на другой стороне данной истории, играя другую, более важную и ответственную роль – роль отца.       И, Боже, да, он хотел этого, он желал этого больше всего на свете, только лишь сейчас понимая, почему Тони заявлял о том, что иметь сына – невероятно.       Все возможные перспективы, целая жизнь, которую он мог бы иметь, промелькнула у него перед глазами, как мини-сериал на скорости 2x. Возможность создать с кем-то такую же прочную связь, какая была у него с его собственным отцом, стать для ребёнка тем, кем был для него Тони – лучшим другом, самым главным и уважаемым учителем, опорой и поддержкой, наставником, на которого он будет смотреть снизу вверх.       Любовь и привязанность к чуду внутри матки Ванды, что прежде была лишь затуманенной дымкой, которой он не давал прорваться к своему сердцу, замотав его бинтом в пять слоёв, затянула его на дно, как привязанные поперёк туловища камни, и не было никакой надежды всплыть обратно и вдохнуть приятный воздух рациональности.       Очень внезапно он понял, о чём говорила Наташа по поводу связи Ванды и ребёнка. Дело было не только в том, что дар Алой Ведьмы был способен объединять тех, на кого он был направлен, – чем больше она позволяла себе проникать в их сознание, тем больше привязывалась к их душам, не имея возможности разорвать эту связь без образования вакуума пустоты. Именно поэтому Максимофф была преимущественно холодна к приближающимся людям – как только они перескакивали определённый порог, она больше не могла заставить себя отказаться от них. Она словно ломала ветку прямо посередине, а после действовала как ленточка – завязывалась вокруг них, вновь собирая её, врастая в древесину, и позволяя расти дальше, но стоило эту ленточку сорвать, как прутик распадётся на две части и перестанет быть жизнеспособным, в то время как ткань станет бесполезной.       Именно такая незримая и толком неизученная связь сформировалась у их команды благодаря постоянно использующемуся на них дару Ванды, благодаря опыту объединения мыслей и групповому сознанию, в которое она их погружала. Они не чувствовали эмоции друг друга и не слышали мысли без вмешательства способностей рыжеволосой, но ощущали невидимые нити, острую нехватку чего-то важного, когда кто-то из них подолгу отсутствовал, словно какая-то волчья стая. Это было и даром, и проклятием, о появлении которого они – и сама Максимофф – не догадывались, пока не стало слишком поздно, пока их судьбы и жизни не слились воедино, превратившись в своего рода зависимость от существования других.       Тут дело было в другой связи – родительской, что из всех общепринятых и нормальных была самой сильной и чрезвычайно мощной. Узы между родителем и его ребёнком были ему прекрасно знакомы, но до этого момента Питер ощущал лишь намёки на подобный термин по отношению к ещё не родившемуся ребёнку.       Он уже слышал его сердцебиение – ровное, приглушенное и чуть более быстрое, чем у взрослого человека, но этот стук до этой поры был просто стуком. Его мир не перевернулся, когда он услышал его, не поменялось и мнение, что Ванде не стоит рисковать умереть из-за отравления радиации или остановки сердца; теперь, однако, Питер был не уверен, что сам сможет отказаться от маленького эмбриона, которому ещё только предстоит войти в этот мир.       Это было, как если бы он впервые осознал, что это значит для него, для их жизни. Морган не придётся хоронить родителей в одиночку – у неё будет брат, что разделит с ней эту участь и не даст проваливаться в бездну скорби; их семья станет полной – два успешных родителя, красивая милая дочь и умный храбрый сын. Было немного стыдно, что Питер хотел бы, чтобы они с этим ребёнком стали тем же дуэтом, каким были они с отцом, но фантазия, посетившая его мозг, просто не хотела из него выходить.       Возможность лохматить кудрявые волосы нахального, слишком похожего на него мальчика, однажды усадить его за руль, подкалывать из-за понравившейся ему девочки, есть с ним ананасовую пиццу ночью в мастерской за его школьным проектом по физике и называть как угодно, только не полным именем – Карапузом, подсказал ему его сверх меры надоедливый разум, – была слишком опьяняющей и привлекательной, чтобы отбросить её, как ненужную вещь. – Тебе придётся нелегко, – он ничего не мог поделать с улыбкой, сияющей на его лице, когда он представлял себя и маленького мальчика, уснувших над тетрадкой по испанскому и толстому учебнику под тусклым светом настольной лампы. – Иногда, – начинает Ванда спустя несколько мгновений; её голос еле слышен, словно она не совсем уверена, хочет ли говорить об этом. – Я всё ещё боюсь, что всё это – лишь иллюзия, которую создал мой мозг, чтобы компенсировать потерю всей семьи. Боюсь, что проснусь и пойму, что ничего из этого… не происходило.       Её взгляд обращается к его лицу, тонкие нахмуренные брови и сжатые губи безмолвно умоляют «исправь это», но, к сожалению, есть вещи, которые Питер при всём желании не может изменить – как, например, смерть родителей или то, что Ванду постоянно мучают сны, которые больше похожи на попытки её расшатанного разума дать ей новые поводы для сомнений.       Было удобно иметь дар, что был способен психологически воздействовать на врагов, но совсем другое, когда эта способность неосознанно действовала против тебя. Её дар словно пытался помочь ей весьма необычным образом – заполнить образовавшуюся пустоту воссозданными образами её близких, дать ей иллюзию нормальности и восполнить недостающих членов семьи.       Однажды утром она проснулась и вполне серьёзно спросила у него, где Пьетро, не на шутку его напугав. Такое больше не повторялось, но Питер до сих пор помнит ужасающее опустошение в её сгорбившихся плечах и сжавшейся фигуре. – Это не иллюзия, – пообещал он ей; предвосхищая её сомнения, парень поддался вперёд, прислоняясь своим лбом к её. – Я не прошу тебя поверить в это, я просто предупреждаю: я буду рядом, чтобы доказать тебе, что это не так. Буду напоминать тебе об этом каждый день, если придётся. – А если это нужно будет говорить каждый час? – Тогда каждый час, – легко перестроился Питер, нисколько не переживая из-за данной перспективы. Ужасно, но порой его посещали мысли, что он бы пожертвовал десятью невинными людьми во имя её спасения – он никогда не был готов на такое ради Эм-Джей, и он гордился этим, гордился тем, что может ставить разум и ответственность перед миром превыше любых чувств. Годы показали, что дело было в другом – просто была разница между симпатией к Джонс и истинной безоговорочной любовью к Максимофф.       Он всё ещё чувствовал себя ответственным перед всеми жителями этой Планеты, всё ещё мечтал всех спасти и облегчить дальнейшую жизнь всем, кто пережил щелчок, но теперь у него были вещи, которыми он не мог пожертвовать даже ради десятка людей.       Плечи Ванды напряглись, когда она внезапно что-то вспомнила, и девушка отклонилась от его прикосновений, чтобы с крайней серьёзностью посмотреть ему в глаза. – Я хотела… поговорить о Морган. Я не настаиваю, – быстро добавила она; его брови с каждым её словом поднимались всё выше и выше. Было странно, как она потеряла всё свое самообладание; Питер в первом ряду наблюдал за тем, как она с легкостью, даже не вспотев, уничтожила целую комнату корпоративных головорезов, ворвавшись в зал посреди заседания, когда узнала, что он скрыл ранение и не пошёл к Брюсу (порой она настолько напоминала ему Пеппер, что это было жутко; но, по крайней мере, оправдывало утверждение, что парни выбирают в жёны женщин, похожих на их матерей), но это было по-другому. Это касалось их семьи, и, когда речь шла об этом, даже Нат не всегда могла сохранять спокойствие. – Мне кажется, мы должны сделать её отношение к нам официальным, я имею ввиду оформить удочерение, как это сделали Клинт и Наташа с Кейт. Я просто... чувствую, что мы должны. Я не хочу, чтобы она чувствовала себя неполноценной или ненужной, или… То есть, представь, мы будем забирать её из школы, а что она будет говорить своим подружкам? Это мои… кто? Старший брат и его жена, опекуны, случайные взрослые? А когда она станет подростком? Помнишь, какие навязчивые и негативные мысли приходят в голову в этом возрасте? Нам будет казаться, что у нас всё нормально, а она тем временем будет утопать в собственных сомнениях. В добавок к этому у нас будет ещё один ребёнок, и она начнёт ревновать, и… – Воу, ладно, я тебя понял, дыши, – прервал он её. Щёки Ванды раскраснелись от потока слов; девушка выдохнула, не прекращая смотреть на него в томительном ожидании. – Я вижу твою точку зрения. – И? – протянула она, как будто были два варианта ответа, хотя на самом деле Питер видел лишь одно решение проблемы.       Старк был официальным опекуном три года и никогда не задумывался над тем, чтобы что-то в этом поменять. Он отвечал за неё и имел право быть её представителем, и это казалось ему достаточным – его любовь к Морган не измерялась бумажками или их официальным статусным положением, но это действительно было не то же самое, что быть законным родителем.       Он пытался представить, как чувствовал бы себя, если Тони и Пеппер в своё время оформили обычную опеку, а не усыновили его: он всё так же жил бы в их доме, проводил с ними время и был членом семьи, но внутренняя неуверенность заставила бы его зависнуть в воздухе между принятием и сомнениями в этом отношении.       Ведь что такое опека для ребёнка? Счастливая случайность и невероятная удача, которая совершенно невероятным образом улыбнулась тебе и дала тебе опекунов, не оставив гнить в детском доме, никому не нужного и жалкого сироту. Но что это означает для подростка? Знание, что люди, которые её оформили, достаточно тебя жалеют, чтобы взять к себе и вырастить, но недостаточно любят, чтобы официально усыновить и назвать собственным ребёнком.       Ванда всё ещё ждала ответа, но вместо того, чтобы что-то говорить, он лишь заговорщицки ей подмигнул, не утруждая себя словами. ***       Стеклянная дверь мастерской автоматически открылась, когда Стив показался в поле зрения. Уши сразу резанул любимый трек Тони «Back in Black», благо усиленный слух Питера не позволял включать музыку на полную катушку.       Его встретила напряжённая спина парня, склонившегося над коробками с какими-то инструментами, которые Роджерс видит впервые в своей жизни, и абсолютный бардак: повсюду валялись какие-то механизмы и маленькие аппараты, Dum-E непривычно смирно стоял в стороне, видимо, отключенный от питания, чтобы была возможность без казусов перевезти его в Террариум, U, на которого Питер зачем-то нацепил праздничный колпак (Стив усмехнулся про себя: что отец, что сын), жужжал, с интересом наворачивая круги вокруг сына Создателя, а кофемашина, которая стояла здесь ещё со времён Тони, куда-то исчезла.       Стив осторожно перешагнул через все мелкие детали, очень надеясь, что ничего неожиданно не взорвётся и не заработает само по себе, заодно в очередной раз вспомнил, почему никогда не имел желания спускаться сюда.       Он постучал по одной из деревянных балок, привлекая внимания Питера, и тот, не оборачиваясь, промямлил: – Хорошо-хорошо, я буду там через минуту, просто позволь мне, – начал было он, но оборвал себя, когда повернулся и заметил Роджерса. Его лицо вытянулось в удивлении. – Я думал, ты Вив. Что нужно починить?       Рука Стива, что до этого сжимала телефон, спряталась за спину. – Почему ты сразу предполагаешь, что мне нужно что-то починить? Я зашёл просто так. – Ладно. Упустим тот факт, что ты никогда не заходил в святая святых прежде, но допустим я поверил. Мы можем лгать друг другу, пока не доберёмся до сути.       Он вновь обратил внимание на проект, и Роджерс неохотно вздохнул. – Хорошо, – протянул он, как ребёнок, которого родители вынудили признаться в том, что тот натворил. – Я хотел узнать, как восстановить все данные после того, как ты случайно всё... удалил.       Питер хмыкнул, выглядя ничуть не сражённым его словами. – Положи его туда, – он кивнул на ближайший стол. – Сейчас займусь этим. Как ты вообще умудрился это сделать? Поправочка, сделать это снова. – Кажется, я никогда не освою современную технику. Баки за несколько месяцев умудрился разобраться в интернете лучше, чем я за несколько лет.       Стив положил телефон на указанное место и присел на диване подле стола, откидываясь назад и прикрывая глаза.       Музыка заиграла чуть тише – Питер чутко попросил Пятницу убавить громкость – и Роджерс расслабился под мягкое шуршание коробки и знакомый звон инструмента об инструмент. Закрытые глаза позволяли на мгновение притвориться, что это снова две тысячи двенадцатый год: их отношения с Тони дружеские, если не сказать братские; и Железный Человек достаточно доверяет ему, чтобы позволять сидеть рядом во время работы.       Не помогает то, как сильно Питер стал похож на своего отца: нелепые футболки с научными каламбурами сменились на чёрные водолазки, спортивные штаны – на брюки, а кофты с замком – на пиджаки. От него больше не несёт чем-то приторным и лёгким, аромат сменился на более статный отпечаток, вызванный дорогим одеколоном, который ему когда-то подарил Тони, но до этих пор не находящий своего применения, а заикания и запинки со взрослением прошли, остались лишь уверенные, отточенные речи. – Можно спросить? – слышит Стив через несколько минут, и этот вопрос обрывает прежний образ Тони, склонившегося над коробкой вместо сына. Тони, которого он знал, никогда бы не стал спрашивать; ему были не знакомы такое человеческое качество, как вдумчивость, он говорил прямо, резко и не испытывал по этому поводу никаких сожалений, за что жена всегда ругала его.       Питер не Тони, напоминает он себе.       Парень – идеальная комбинация Тони и Пеппер; он унаследовал интеллект, уверенность, упрямство и решительность от отца, но его чуткая, добрая и мягкая сторона достались прямиком от матери.       Просто Кэп скучает по Железному Человеку. Пусть они и были слишком разные и практически никогда не сходились во взглядах, но их подшучивания и споры в какой-то момент стали неотъемлемой частью жизни Капитана Америки в новом двадцать первом веке.       Не то чтобы он когда-нибудь даже подумал о том, чтобы обменять жизнь Питера на Тони; пусть мужчину он знал и дольше, но его солнечный сын-подросток в своё время подобрался к сердцу суперсолдата слишком близко, гораздо ближе, чем когда-либо мог Тони.       Парень был, можно сказать, любимцем всей их семьи: милым мальчиком, которого они однажды баловали сладостями, но который вырос в совершенно самостоятельного человека. Теперь не они защищали его, наставляли и давали советы; вместо этого именно он порой вставлял мозги им на место, решал их проблемы и вёл за собой.       Тот, кого они раньше воспринимали как младшего братишку, в настоящее время приобрел в их жизнях ещё целое множество значительных ролей – друга, равным по силе и возможностям товарища, защитника, бесплатного слушателя в любое время суток, адвоката – перед Россом, врача – в случае чрезвычайных ситуациях на опасных миссиях, иногда – даже наставника.       Тони был хорош, но, как признавал он сам, его сын был лучше него самого во многих отношениях.       Стив открывает глаза, вопросительно глядя на Пита, и тот выпаливает: – Как вы с Баки познакомились? – и через секунду чуть тише быстро добавляет: – Можешь не отвечать, если это… болезненная тема.       Роджерс качает головой, уголки губ невольно приподнимаются, когда он вспоминает лучшего друга. Несколько секунд он молчит, что-то вспоминая, но в итоге обрывочно бормочет: – Мы были детьми – нам было лет восемь-девять – и я… ввязался в драку. – Мистер Роджерс, вы такой плохой мальчик, – фыркает парень, и, Боже, Стив не может не видеть перед собой Тони, улучившего возможность подразнить его. Это неправильно, он знает, но их схожесть, растущая с каждым днём, не оставляет ему выбора. – Подумайте, что вы сделали не так. – Молчи, – мягко приказывает Капитан, и Пит тихо смеётся себе под нос. – В любом случае, я… Вмешался в драку, чтобы помочь ребёнку, которого дразнили. Те хулиганы были придурками – придирались к ребёнку, который не мог себя защитить. – Ты был ребёнком, который не мог себя защитить, я правильно понимаю?       Но Стив его проигнорировал, отведя взгляд. Румянец пополз по его шее, пробираясь к ушам. – Баки оттащил меня и ударил одного из них прямо в нос, и остальные убежали, – продолжил он. – Он помог мне подняться и с тех самых пор мы были… вроде как приклеены друг к другу.       Питер понимающе усмехается. – В школьные годы у меня был свой Баки, его звали Эдвард Лидс. – Это тот, что врезался в дверной косяк, когда увидел Наташу? – Да, – Питер громко, заразительно смеётся, откидывая голову назад. Отросшие кудрявые локоны падают ему на лоб, и на мгновение Стив словно снова стоит посреди гостиной общего этажа, когда Тони и Пеппер представляли вернувшимся из «ссылки» Мстителям-изгоям своего, на тот момент шестнадцатилетнего, сына-подростка. – Да, это был Нед.       Милостивый Тор, чувак, это Чёрная Вдова! Питер! Она смотрит на меня! – Он был мне больше братом, чем лучшим другом, – признаётся он, задумчиво глядя вдаль. Ностальгическая, почти печальная улыбка вмиг снова превращают его во взрослого человека, стирая образ наивного мальчика, которого Стив увидел почти как наяву всего минуту назад. – Мы с ним не расставались с того самого дня, когда я помог ему разобраться с Флэшем. Забавно, – парень невесело усмехнулся. – Я действительно думал, что это навсегда.       Его голова поворачивается к молчаливо слушающему Стиву, и их взгляды пересекаются. – Знаешь, как когда дружишь с человеком столько лет и так всепоглощающе уверен в нём, что у тебя не возникает никаких сомнений в продолжении вашей дружбы, как если бы ничто на свете не могло превратить вас из лучших друзей в просто знакомых. Это наш случай. По крайней мере, я так думал. И вот посмотри, – Питер поднялся на ноги, делая широкий жест руками, ранее присущий Тони. – Где мы теперь. Нед мёртв, как и половина всей галактики.       Старк садится рядом с ним, и Стив наклоняется вперед, отклоняясь от спинки дивана, опираясь локтями на колени, чтобы быть на том же уровне. Он массивный, минимум вдвое больше его, но весь такой сгорбленный и взлохмаченный, что кажется обычным парнем. На самом деле, когда он об этом думает, Кэп похож на Бена, и внезапно Питер поражается проведенной параллелью, поражен всем сходством Стива и его мёртвым дядей. – С другой стороны, – протянул он, решив, что сегодня не день для скорби и печали – он оставит это на скорое День Рождение отца. – Теперь можно спать спокойно, не боясь, что где-то в лабораториях Китая производится биологическое оружие с целью чуть уменьшить население, потому что в этом больше нет никакой необходимости. Спасибо, Танос, твой подарок в виде умертвения триллионов людей – просто снотворное для минобороны страны. Давно они не спали так спокойно.       Стив рядом с ним смеётся, склоняя голову вниз. – Ты так похож на Тони, – говорит он, тепло улыбаясь каким-то своим воспоминаниям. – Мне часто это говорят.       Они молчат, и молчание кажется уютным, почти домашним. – Это лучший комплимент, который ты мог мне сделать, – тихо произносит Питер, его слова – почти шёпот, боящийся нарушить первый открытый разговор о Тони, который они имели со времён Таноса. – Я знаю, у вас с ним были сложные отношения, особенно после Гражданской Войны, хоть я так и не узнал всех подробностей, – Стив напрягается, но парень делает вид, что не замечает – за этим стоит история, которая мучила обоих участников той ссоры, а он не желает бередить старые раны. – Но… – Он был твоим отцом, – заканчивает за него Кэп. Его взгляд устремлён на сцепленные руки, а на лице сияет непонятная смесь эмоций. – Да, он был моим отцом. Я знаю, что он был далеко не самым милым и порядочным человеком на свете – я не слепой – но... Я знал его совсем не так, как ты.       «Ты не приходил к нему ночами после кошмаров, прижимаясь к нему и засыпая под его боком, убаюканный тихими рассказами о бабушке и вечерах, посвящённых игре на фортепиано, – хотел сказать он. – Ты не вставал холодными утрами, готовясь уйти в школу голодным, только лишь для того, чтобы обнаружить его за плитой, что была его самым главным врагом, и с которым он примирился ради жареного сыра для своего сонного, опаздывающего сына; ты не краснел на соревнованиях по декатлону, когда он кричал со своего места, подбадривая тебя, и не ты был тем, кого он целовал в макушку или учил склонение глаголов по испанскому глубокой ночью.       Не тебе он завязывал галстук перед официальными встречами, ухищрялся проносить пончики в медицинскую палату, не смотря на запреты доктора Чо и игриво ерошил волосы, не тебя Тони обнимал за плечи, учил обращаться с моторными двигателями и называл малышом, карапузом или другими самыми необычными ласковыми прозвищами.       Ты не тот, кому он купил плюшевого железного человека, при нажатии на которого раздавался звук сердцебиения, длившийся примерно восемь секунд, не тот, кому он сказал, что так он всегда будет хранить его сердце и всегда будет с ним. Тони знал, что у него бывают приступы паники и позаботился о том, чтобы у сына было что-то, что заземлит его, когда отца не было рядом, и это был самый вдумчивый и важный подарок, не считая Морган, который Тони ему дал.       Ты не поймешь, что я чувствую. Ты не был его сыном, им был я.»       В проявлениях любви его отца было мало слов и признаний по типу «Я люблю тебя», но эта любовь была исключительна и бесценна.       Васильковые глаза Стива наблюдали за ним с чем-то отдаленно похожим на прозрение, и взгляд суперсолдата смягчился.       Прежде, чем у него была возможность сказать что-то слезливое или мотивирующее, то есть быть своим привычным либеральным и снисходительным «Я», Питер прочистил горло и вернулся к прежнему настрою. Он хлопнул в ладоши и двинулся к одной из коробок, лихорадочно пробормотав «Вспомнил, вспомнил, кое-что вспомнил».       Стив с интересом глядел на то, как он лавирует между завалами, что-то ища и насвистывая себе под нос нечто, похожее на рождественскую мелодию, выглядя при этом очень воодушевлённым.       Несколько минут спустя Питер водрузил перед ним металлическую руку. Это был продвинутый кибернетический протез из вибраниума с ярко-красной звездой в области плеча, имеющий несколько уплотнений в виде линий и вставочных многогранных дисков, наложенных друг на друга.       Это была не та рука, что он видел на Баки после того, как его привезли в ЩИТ, и даже не та, что сделала Шури. Эта новая выглядела более навороченной и продуманной, с какими-то бионическими микро-проводками в самом начале, назначение которых Стив даже не предполагал, и несколькими светящимися источниками энергии в виде неприкрытых вкраплений.       Но, как и прежние, она была чёрной и металлической и имела главный признак того, для кого она предназначалась – легко узнаваемый геральдический знак, символ Красной Армии, один из элементов Знамени Вооружённых Сил Российской Федерации выделялся на тёмном фоне, и Стив с удивлением обнаружил, что эта звезда буквально сжигала его глаза, вызывая непрошенные слёзы, которые обычно он без труда мог контролировать. – Я сделал её после Войны Бесконечности, – почти смущённо пояснил Питер, и Роджерс без труда уловил невысказанное «Я сделал это во время очередного приступа бессонницы»; он отвернулся от Стива, небрежно продолжая заниматься другими делами в виде заклеивания заполненной хламом коробки. – Подумал, что она должна принадлежать тебе. – Спасибо, – прохрипел суперсолдат, прерывая друга, и смотря с такой благодарностью, что Питер смутился. Как и Тони, он не умел принимать благодарность, предпочитая отшутиться и сделать вид, что ничего такого не сделал.       Поэтому, когда он ухмыльнулся и бросил через плечо шутливое «Знаешь, нормальный человек не оценил подарок в виде обрезка руки», Стив лишь тепло рассмеялся, нежно проводя рукой по импланту и обводя пальцем красную звезду.       В скором времени он ушёл, крепко прижимая к себе металлическую руку, словно она была самым дорогим, что было у него в этом мире, и Питер позволил себе некоторую вольность.       С тяжёлым сердцем он достал хорошо спрятанную от чужих глаз плюшевую игрушку в виде Железного Человека и раз за разом сжимал её, вызывая устойчивое сердцебиение и отказываясь позволять себе плакать.

***

– Пеп, твой сын доведёт меня до сердечного приступа… – Согласно подписанным тобой документам, я и твой сын тоже. – …Честное слово, моё слабое сердце скоро не выдержит таких сюрпризов. – Ты хотел сказать, старое сердце. – Ты забыл, кто устанавливает время комендантского часа и решает все вопросы относительно твоего будущего? – Пеппер. – Ах ты ж… Пеп, он меня обижает. Ты должна вернуться домой как можно быстрее, иначе завтра тебе придёт приглашение на мои похороны. Помни – о мёртвых плохо не говорят, так что забудь о том зайце высотой в три метра как о страшном сне и упомяни все мои хорошие поступки. – О, отлично. С такой короткой речью я даже успею ко второму уроку. – Я лишу тебя наследства. – Не успеешь. – Забудь, что я сказал, милая, я пока не собираюсь умирать – не хочу доставлять наглецам многомиллиардного удовольствия. И к твоему сведению, Карапуз, я не настолько старый. – Ты кряхтишь и странно мычишь каждый раз, когда встаешь с дивана. – Я тренируюсь. – Быть коровой? – Пеп… – На самом деле, ты действительно выглядишь… больным. – Да что ты, Карапуз? И кто же в этом виноват? – Твой рацион питания. Вернее, его отсутствие. Ты будешь в шоке, но кофе в него не входит. – Ты будешь в шоке, но ты такой же мертвенно белый, как я. Но, эй, ножевое ранение делает это с людьми, верно? – Эй, это же из разряда того, о чём Пеппер знать необязательно. – Как и то, чем я питаюсь за день, но ты крайне неразумно выложил всё это своей матери. – Ненавижу тебя, Тони. – Скажешь мне это, когда увидишь количество нулей в своём наследстве.       Мягкие руки неожиданно обвили шею Питера, так внезапно, что он даже вздрогнул. – Чем занимаешься? – тёплое дыхание пощекотало его шею, и подбородок Ванды уткнулся в его плечо. – Просматриваю видеоархивы, – прошептал он, стараясь не заглушать голос Тони из видео. – Мама тогда уехала в Китай на какую-то конференцию, и мы с Тони записывали ей видеосообщения, чтобы она знала, что у нас всё хорошо. – Судя по тому, что я здесь слышу, это было не совсем так.       Её взгляд метнулся к Тони, который придвинул камеру к себе и теперь смотрел прямо в неё, возмущённо рассказывая о выходках своего сына. – Нет, Пеп, представь себе картину: я захожу в гостиную, а с потолка хлещет кровь… – Это была одна несчастная капля. – …Я поднимаю голову и вижу, как один маленький Паучок накладывает себе швы, прячась на потолке. – Ты не оставил мне выбора. – А, то есть прийти ко мне и сказать: «Пап, я налажал, прости-извини, впредь я буду хорошим и послушным, только зашей мне дыру в боку, которая, предупреждаю, размером с футбольный мяч, так что выпей сперва валериану!» – для тебя не вариант. Лучше умереть прямо на потолке от потери крови и ничком свалиться на белоснежный ковёр твоей матери, за порчу которого она тебя потом воскресит и самолично придушит. – Я сейчас запущу в тебя учебником по физике. – Ага, эта громадина меня тут же на тот свет отправит, а Пятница запишет это преступление. – Мне всё равно. Я просто должен сделать это, потому что я уже не могу сопротивляться желанию убить тебя. – Тебе нужно остановиться и выпить апельсиновый сок или что-нибудь еще? Ты сейчас очень раздражительный, как будто у тебя низкий уровень сахара в крови. – Я сейчас действительно тебя убью, и избавлю нас с Пеппер от дальнейших страданий. – Ты ранишь моё сердце, Карапуз. – Не страшно – оно старое, всё равно вот-вот откинется. Минутой раньше, минутой позже…       Ванда, чей подбородок располагается на плече парня, смеётся, когда в голову Питера из видео прилетает пластиковый стаканчик, и тот корчит такую оскорблённую мину, будто это была железная кувалда. Тони на заднем плане совершенно по-взрослому показывает язык, и Максимофф посещает очевидное понимание, где её жених научился этому.       Она тихо наблюдает за тем, как красивая искренняя улыбка сияет на лице Старка – и эта искренность, это истинное веселье, возникающее из-за просмотра забавных видео отца и сына, были огромным шагом вперёд по сравнению с предыдущим годом, когда Пит, видя их, заметно замыкался, хоть и продолжал фальшиво улыбаться и подбадривать остальных, при этом заводя дрожащие руки за спину.       Теперь же Питер улыбается, шоколадный оттенок глаз сияет точно так же, как сиял утром, когда он крутил Морган по всей комнате под её радостные визги и просьбы о повторении. Казалось, он наслаждался тем, что наблюдал за своей более молодой версией, вступившей в саркастичную дуэль со своим отцом. – Вот так и бывает. Ты берешь этого милого малыша с широко раскрытыми глазами под свое крыло и годами надрываешь ему задницу, буквально проливая за него кровь, пот и слезы и седеешь быстрее, чем успеваешь их покрасить, – Тони на видео драматично вздыхает. – И ты думаешь, что он всегда будет зависеть от тебя, что ты всегда будешь нужен ему, что он всегда будет смотреть на тебя снизу вверх, как на самого большого героя во всей вселенной, как бы ты ни облажался, а потом ты моргнешь, и он совсем взрослый и угрожает убить тебя в твоём собственном святилище.       Ванда вновь смеётся Питеру в плечо, и, чуть погодя, целует его в щёку, пододвигая принесённую ему тарелку с сэндвичами. – Не засиживайся допоздна, – просит она его, и он рассеянно кивает, всё так же слишком увлечённый тем, что происходит на экране.       Ванда качает головой, усмехаясь про себя, и уходит наверх, перед этим попросив Пятницу напомнить Питеру поесть и вырубить всё питание в случае, если он этого не сделает.       Видео тем временем переключаются.       Там есть он с Тони и Пеппер, записи из больницы в день Рождения Морган, его выступления в старшей школе и даже эпизоды с ним и дядей Роуди, подшучивающих над отцом.       Более старые повествуют о жизни до Гражданской Войны, некоторые – до Альтрона, и на них присутствует и Тор, и Мария Хилл, и даже Фьюри.       Питер наслаждается просмотром видеоархива, на что он осмелился только спустя три года; он смеётся, временами грустит, с улыбкой наблюдая за взаимодействием родителей, слушая одновременно такой знакомый, но и такой далёкий сарказм отца и его нелепые комментарии, и ласковый голос мамы, плач Морган, что была тогда ещё младенцем, и с интересом смотрит на то, кем он был раньше.       Все эти видео горько-сладкие. Некоторые моменты и факты он больше даже не помнит, и это удручает, словно он забывает самого себя, а некоторые такие знакомые, что кажется, будто они происходили несколько дней назад.       И он улыбается, глядя на лица Тони и Пеппер, таких родных и счастливых, каких он не увидит больше никогда, Их лица, их улыбка, блеск их глаз – всё это сопровождало его на протяжении нескольких лет, но их образы в его голове слишком размыты, слишком стёрты из памяти.       Однако улыбка сходит с лица в тот момент, когда начинает проигрываться другая запись с одноимённым названием «Сибирь», жестокие фразы, сказанные там, наполняют его разум; все другие звуки уходят и всё, что он слышит, это слова, повторяющиеся снова, снова и снова.       Он мой друг.       Им был и я.

***

      Старшая школа – дыра издевательств, унижения, неуверенности и гормонального пота. По крайней мере, для Питера, который вечно терпел толчки и язвительные комментарии Флэша Томпсона и его «шестёрок». Это всегда было что-то незначительное и бессмысленное вроде «Эй, Паркер, ты знал, что ты зануда мирового класса?», потому что фантазии у Юджина было столько же, сколько у Тони – скромности, но однажды один из таких комментариев довёл Питера до того, что он, не сдержавшись, вмазал в развеселившуюся от полученной реакции рожу наглого одноклассника, отлетевшего от удара к другой стене.       Пеппер и Тони тут же вызвали в школу к директору, и все стороны конфликта внезапно застряли в кабинете на несколько часов, пытаясь добраться до сути, но оба мальчика как воды в рот набрали. Лишь позже Старки, получившие запись с камер видеонаблюдения, узнали, что Флэш сделал безрассудный и очень жестокий комментарий о «полном» сиротстве Питера – тётя Мэй тогда умерла всего две с половиной недели назад.       Он помнил, как гнев поднялся в его груди в ту же секунду, когда Флэш заикнулся об этом, и внезапно всё его прежнее миролюбие и не склонность к дракам не имели никакого значения.       Никогда прежде Питер не был так взбешён, но, выходя из лифта на общий этаж в настоящий отрезок времени, он понял, что тот гнев не имел ничего общего с тем, что он чувствовал сейчас.       Стив и Роуди сидели бок о бок на одном диване, отвернув друг от друга колоды своих карт; Наташа стояла за их спинами, опершись на спинку и вглядываясь в масти; Клинт – на полу, уставившись в телевизор, свисающий с потолка, а Брюс восседал в кресле, что-то сосредоточенно читая.       Некоторые из них о чём-то говорили, но всё, что слышал Питер – это одни и те же слова, повторяющиеся в его голове раз за разом.       Он мой друг.       Им был и я. – Ты удивительно рано вышел из мастерской, – заметил Стив, когда Старк появился в поле его зрения.       Капитан белозубо улыбнулся ему, взглядом приглашая его присоединиться к ним, чего Пит бы не сделал в любом случае – все в Башне знали, что Роджерс, несмотря на всю его дотошную праведность и справедливость, любит жульничать, что они установили в один из вечером настольных игр. Именно поэтому Наташа сейчас стояла за его спиной, внимательно следя за процессом.       Иронично, как человек, которого Питер считал самым ярым моралистом, иногда шёл вразрез с этим прозвищем. Жульничество в карточных играх – первый звоночек, который ничего не значил, но второй… Очевидно, никогда нельзя думать, что ты знаешь человека вдоль и поперёк. Он всегда сумеет тебя удивить.       Питер непринуждённо пожал плечами, прислоняясь к декоративной колонне неподалёку от диванов; Наташа подозрительно глядела на него, мгновенно уловив искусственность этого жеста. – Да, закончил просматривать архивы быстрее, чем планировал. В основном там всякие пустяки, но я нашёл одно очень интересное видео, – последние слова Питер особенно подчеркнул, и вся команда оторвалась от своих дел, чтобы посмотреть на него с любопытным ожиданием. – О, Господи, – простонал его дядя, откидывая голову назад и убирая карты подальше от взгляда своего противника. – Не говори мне, что это то, где он пьяный в стельку танцует стриптиз в коридоре университета.       Клинт заметно оживился. – Есть такое видео? Я должен его увидеть. – Нет, – прервал его Старк, его прежде непринуждённый тон становился всё тяжелее с каждым словом. – Ещё более захватывающая запись. Прямо-таки триллер с моим отцом и звёздно-полосатым защитником слабых и невинных в главных ролях. – Ой, фу, Кэп, – скривился Бартон. – Серьёзно?.. – Помолчи, Клинт, – осадила его Наташа, отходя от спинки дивана и вставая возле подлокотника, чтобы быть ближе к подозрительному Питеру.       Вздёрнутая тёмная бровь безмолвно призывала его к объяснению своего поведения.       Тем не менее, парень не обращал на неё внимания. Его взгляд не отрывался от Стива, что растерял прежний весёлый настрой. – Ничего не хочешь сказать, Роджерс? – поинтересовался он у Капитана; Клинт присвистнул, почуяв драму. – Пит… – Что ж, тогда скажу я. Ты сейчас стоишь в доме человека, которого ты и твой старый приятель чуть не избили до смерти... – Что?! – переспросил Роуди, мирная улыбка которого сползла с лица в считанные секунды. Он недоумевающе переводил взгляд с Питера на Стива, воззрившиеся друг на друга, словно играли в гляделки. – Всё было не так… – Правда? Потому что я видел именно это. – Ты не знаешь всю историю, Питер, – в голосе Роджерса прозвучало раздражение и намёк на мольбу, просьбу выслушать его сторону и не поднимать этот вопрос при всех, но Старку на всё это было сейчас до фонаря. – Я знаю, что Тони пытался сохранить Мстителей вместе, организованными и подотчетными, а ты чуть не убил его за это, – произнёс Питер опасно спокойным тоном; его руки были засунуты в карман джинсов, а плечи выпрямлены уверенным угрожающим образом. Щёки втянуты, подбородок чуть приподнят, это позволяет ему смотреть на Стива сверху вниз с таким покровительственным и строгим видом, с каким Пеппер обычно глядела на своего мужа, устроившего очередной кавардак, который ей приходилось разгребать наряду с целой командой юристов и PR-компанией.       Пустой взгляд Наташи без единой эмоции скользит от Питера к Стиву, Роуди неподалёку от неё тяжело выдохнул, а Брюс стянул с глаз очки и провёл ладонью по лицу, массируя виски. – Стив, – неверяще пробормотал он, воззрившись на Кэпа в надежде, что тот опровергнет слова, но выражение лица суперсолдата колебалось между виной и усталостью.       Тем временем, Военная Машина была гораздо менее готова мыслить здраво и ожидать ответа; его фиксаторы для ног знакомо зажужжали, когда он поднялся на ноги; гнев при этом незначительном действии был очевиден. – Твою мать, Роджерс, – прошипел он, возвышаясь над всё ещё сидящем на диване товарищем, но голова того метнулась к Питеру, когда парень снова заговорил. – Мой отец не сделал ничего, чтобы заслужить это. И знаешь, почему? Потому что он всего лишь пытался защитить тебя! Не то, чтобы ты этого заслуживал. Может быть, ты и капитан Америка, но Железный Человек защищал Нью-Йорк задолго до того, как тебя разморозили. И он был практически один, чтобы сделать это за последние пару лет. Поверь, если бы информация о том, что произошло в Сибири, просочилась наружу, Росс был бы не единственным, кто пришел за тобой. Опять же, тебе нужно благодарить моего отца за это: Росс хотел убить тебя, а отец уволил его, и Плот был закрыт. Возможно, ты был любимцем Америки в сороковые годы и после нападения Читаури, но то, что ты стал беглецом, кое-что изменило. – Питер, – Наташа подошла к нему, кладя руку на плечо, но тот вывернулся. Прежнее спокойствие женщины улетучилось, отголосок обиды читался в её зеленоватых глазах, когда парень сверлил её взглядом, пытаясь выведать, знала она о Сибири или же нет.       Когда Питер не увидел никаких признаков, то едва ли не выдохнул с облегчением: честно говоря, предательство Стив он выдержать мог, но он не знал, что делал бы, если бы в этом была замешана Наташа. – Я не хотел, чтобы всё дошло до такого. Это вышло случайно, – сказал Стив, выпрямившись и слегка приподняв руки, вытянув их, поднимая так называемый белый флаг мира.       Роуди фыркнул, его лицо покраснело от гнева; Питер же усмехнулся на столь детский аргумент.       Случайно? Как можно случайно избивать своего друга до полусмерти? Его заставил запертый в темнице Локи, Гидра вылезла из своей подворотни и приставила пушку у виска, искусно шантажируя, или науськала Ванда, которая вообще была в этот момент на другом континенте? – Я должен был защитить Баки. Разве в твоей жизни нет людей, ради которых ты перевернул бы небо и землю?       Комната погрузилась в тишину, не считая сердитого сопения Джеймса и судорожного глотания Брюса; Питер долго смотрел на Стива, выражение его лица было хамелеоном, у которого вместо окраски меняются оттенки эмоций – с гнева на раздражение, потом на мрачное веселье, чуть погодя на возмущение, негодование, а после стало почти ровным и холодным. – Я бы не стал отворачиваться и сражаться со своей семьей в процессе, – наконец, выдал он; его голос был спокойным, но яд в нём заставил Стива едва ли не содрогнуться. – Ты отвернулся от всей своей страны ради одного человека. Я понимаю – лояльность глубже, чем границы и политика, но отец почти разорвал Соглашения в течении, может быть, года. Он не просил тебя сдаться, он просил вашего доверия. Потому что насилие – не единственный способ подстрекать к переменам. Ты сбежал, не взяв на себя ответственность за то, что ты сделали, и оставил свой беспорядок на Тони, чтобы он, как всегда, убрал за тобой, и ещё посмел обвинить во всём его. – Я сделал то, что считал лучшим в то время. Мы должны были действовать, пока нас не прижали первыми. – Неудачный выбор слов, – пробормотал Брюс себе под нос; его слова были почти не слышны – его ладони были прижаты к лицу, когда он сидел, опираясь локтями на колени.       Наташа вздрогнула, когда истерический, даже безумный смех Питера нарушил тишину; её и Клинта взгляд пересёкся, и у обоих в мыслях промелькнуло одно и то же: «Ситуация накаляется». – Вы посмотрите на этого лицемера, – едко усмехнулся Старк, вытаскивая руки из кармана джинсов и скрещивая их на груди. – Который ещё посмел осуждать действия Росса, хотя сам говорит его же словами.       Если мы не нападём первыми, это сделают они – эту фразу Президента и его свиты помнили они все; внезапно сходство между ней и аргументом Роджерса стало настолько феноменальным, что даже Брюс с отвращением посмотрел на солдата.       Тихие шаги Ванды раздались позади Питера, и её фигура, привлеченная повышенными тонами, появилась рядом со своим женихом. Зелёные глаза неуверенно смотрели на членов команды, недоумённо глядя на Клинта, что лишь покачал головой в ответ на немой вопрос. – Питер, тебе нужно успокоиться, и тогда мы сможем поговорить об этом, хорошо? – попыталась Наташа сгладить ситуацию, привычно выступая пацифистом в их семейных спорах. Как ни странно, но именно она всегда старалась сохранять мир между ними и сводить на нет любые конфликты, но Питер полагал, что это связано с тем, что они были её единственной семьёй, которую она всеми силами пыталась удержать на плаву. – Не указывай мне, что делать, – бросил Старк, даже не потрудившись посмотреть на неё хоть на секунду, занятый тем, что не сводил испепеляющий взгляд с Кэпа. – Он чуть не убил моего отца. – Я бы никогда не дошёл до этого. – Заткнись к чёртовой матери и не лги! – Следи за языком… – Не смей читать мне лекции о языке, когда ты был тем, кто бездушно вколачивал свой щит – который, между прочим, принадлежит моей семье – в грудь моего отца! – Пит, сделай медленный вдох и посчитай до десяти, – рука Ванды метнулась к его запястью. Взгляд, который Питер послал невесте, казался достаточно горячим, чтобы вскипятить воду. Она ответила на это лишь ледяным изгибом брови. Казалось, этого было достаточно, чтобы немного погасить накал страстей, и он немного сдулся, отчаянно запустив руку в волосы. Глядя на это, Максимофф смягчилась. – Тебе следует сбавить обороты и хорошенько всё обдумать, прежде чем сделать или сказать то, о чем позже пожалеешь. – О чём он говорит, Стив? – услышал он Клинта краем уха, но Ванда вновь дёрнула его за руку, чтобы сосредоточить внимание на себе. – Пошли, ты расскажешь мне всю историю, и мы разберемся, хорошо?       Это звучало как вопрос, но на самом деле было приказом, замаскированным под предложение. Он знал это, потому что частенько видел, как тот же приём использовала его мать на своём муже. Так что, немного погодя, он кивнул, и Ванда мягко улыбнулась, потянув его за запястье в сторону выхода, однако прежде, чем уйти, Питер колко добавил, обращаясь к Стиву: – Не попадайся мне на глаза.       Раздор между Мстителями такого масштаба произошёл впервые.       Ужин в тот вечер был неловким и тихим: Питер, а вместе с ним Ванда, которая безропотно заняла его сторону конфликта ещё в тот самый момент, когда зашла в гостиную, даже не зная всей ситуации, и Морган, и даже Роуди, не появились в общей столовой, Стив молчал, уставившись в свою тарелку и жуя мясную запеканку без особого аппетита, то ли испытывая вину, то ли стыд от того, что все узнали о конфликте между ним и Тони, а все остальные изредка делали комментарии. Только лишь Нейт неустанно болтал, явно не улавливая запаха напряжения.       На следующий день Питер проигнорировал и завтрак, и тренировку, и общий сбор. Ванда ненадолго появилась на общем этаже, чтобы передать Наташе составленное ею расписание практики с полевыми агентами МОМ, и то, как она посмотрела на Стива, заставило его вжаться в спинку кресла, в котором он сидел.       Так длилось ещё несколько дней, пока та же Ванда – под предлогом необходимости найти потерянную игрушку Морган – не затащила Питера в гостиную, где уже сидели все остальные с мрачными и обречёнными лицами. – Я пошёл, – тут же категорично и твёрдо заявил он, завидев Роджерса, но фигура Максимофф скользнула между ним и аркой. – Сядь, – угрожающе произнесла она, и теперь в ее голосе послышался намек на тот опасный тон. Тот, который настойчиво намекал, что, если он прямо сейчас не подчинится и как можно скорее, он купит пару туфель за пять тысяч долларов в качестве извинения в ту же секунду, как сделает шаг в сторону лифта.       Он мог бы пойти против Наташи – та бы ничего не смогла ему сделать, не считая страшных похрустываний костей её кулаков, но ослушаться Ванду он бы не смог, даже если бы его оставшиеся десять процентов инстинктов самосохранения внезапно редуцировались. Диван на их этаже был баснословно дорогим и красивым, но, честно говоря, неудобным, а ещё он не ненавидел тушеную печень с морковным пюре, и его невеста умело пользовалась этими знаниями.       Поэтому, сцепив зубы, он обречённо вздохнул, всем своим видом показывая сильное раздражение, но опустился на кресло, максимально отдалённое от того места, где сидел Роджерс.       Удовлетворение на лице Ванды – немая похвала: «Хороший мальчик», которой не хватало только поглаживаний по макушке. – Все сели, живо, – приказывает Чёрная Вдова остальной команде. – Мы должны нормально поговорить об этом, а не прятаться по углам и молчать об этом. Кричите, орите друг на друга, но не смейте замалчивать претензии, потому что потом вы уже не сможете все разгрести.       Максимофф заняла позицию возле его кресла, опираясь на подлокотник; Стив сидел один в другом кресле, Роуди и Кэрол рядом с Клинтом на большом угловом диване, Брюс – на пуфике, а Наташа, которая была вторым организатором сей встречи, стояла сбоку от Клинта.       Питер показательно скрестил руки на груди, откидываясь назад и закидывая лодыжку на вторую ногу, выглядя крайне претенциозно и всем своим скучающим видом показывая, что говорить первым он не намерен.       Наташа с Вандой переглянулись, синхронно закатывая глаза, а Клинт, как всегда полный азарта и любопытства, с интересом ожидал развития дальнейших событий, хотя был немного более хмурым, чем обычно.       Роуди сердито уставился на Кэпа. – Мне жаль, – сказал он, когда Наташа позвала его, призывая начать разговор. Он неотрывно смотрел на свои ладони, словно они в тот момент были самыми интересными объектами, что он видел в своей жизни. – И я говорю это не потому, что не хочу ссориться с тобой, я действительно имею это ввиду. Не представляешь, как бы я хотел вернуться назад и всё исправить. Но я не могу. – Вау, мне так полегчало после твоих слов, ты просто не представляешь, – фыркнул Питер. – Твои сожаления определенно исправили всю ситуацию. – Этому нет оправданий, я понимаю, но я сомневался в правительстве, ты должен понять: работа с ними была не в интересах Мстителей. – Нет, это было не в твоих интересах. Ты дрался с Тони не для того, чтобы пойти против правительства. Ты сражался с шестью людьми, которые когда-то были твоими друзьями, чтобы защитить одного человека, чья безопасность могла быть лучше обеспечена, если бы вы просто рассказали о своих проблемах! Никто, черт возьми, не разговаривал. Ты только дрался. И сражался. И втянул в это людей.       Стив выглядел так, словно хотел вновь отчитать его за ненормативную лексику, но благоразумно промолчал – Питер и так был в бешенстве, несмотря на несколько прошедших дней, когда Ванда призывала его немного успокоиться и сбавить обороты, ему не нужен был ещё один повод раздражаться на старшего Мстителя. – Он прав, Стив, – произнёс до этого молчавший Клинт. Роджерс немного приуныл, лишившись поддержки того, кто был его сторонником в той войне. – Ты облажался. Поверить не могу, что я поддержал тебя. – Ох, так вот, как ты теперь запел, – огрызнулся Роуди. – Теперь ты уже не считаешь, что Тони был виноват в твоей разлуке с детьми, которая, между прочим, была целиком и полностью твоей виной? Это ты ушёл с пенсии и ринулся в бой, хотя тебя предупреждали о последствиях. Но что ты там сказал? Ни за что не пропущу хороший бой?       Клинт выглядел пристыженным, что было логично – уже после всей заварушки он узнал, что Старк финансово поддерживал его семью, все счета которой оказались заморожены, а они сами едва не лишилась дома, в то время как глава семьи и, соответственно, кормилец, веселился за решёткой, отказываясь отречься от бредовой логики Стива, глупые и наивные доводы которого он даже не слышал из-за тупой преданности и доверия. – Я не это имел ввиду на самом деле. Я был зол и не следил за словами. – Это не аргумент, – покачала головой Кэрол.       Тем временем Питер продолжал крестовый поход, целью которого было сбросить тысячетонный груз на совесть Стива. – Тони был весь в синяках, истекающий кровью и неподвижный, запертый в собственном костюме, оставленный один в морозную зиму, вероятно, на смерть, с разбитым дуговым реактором. Ты знал, что осколки были извлечены из его груди, или ты действительно намеревался убить его?       Со Стива мгновенно сошла вся краска. – Шрапнель, – в ужасе прошептал он, тяжело сглатывая и начиная заикаться от осознания. – Я забыл… Питер, я не хотел его убивать, уверяю тебя... – О, так для тебя сражаться два на один и оставить упомянутого в замерзшей тундре умирать – это не то же самое, что самому нанести смертельный удар. Ты знаешь, какие кошмары ты ему подарил? Приступы паники? Он доверял тебе, а ты разрушил это доверие. Ты мог убить его. Черт возьми, если бы я поднял руки на секунду позже, тот контейнер для хранения, который ты уронил в аэропорту, убил бы меня.       Питер услышал позади себя, как Ванда резко втянула воздух. Его рука нашла её, и сжала. – Господи, я не знал, – снова прошептал он, выглядя всё более раскаивающимся; прежняя уверенность в правильности его намерений крошилась на мелкие осколки. – Дело не в этом, – отмахнулся Старк, как будто его признание в почти-смерти было ничем, что стоило внимания, хотя все остальные были в полнейшим ужасе и теперь сканировали его на предмет травм, что было нелепо, учитывая, как давно это было. – Ты поступил неправильно, Стив. Ты пошел против своей собственной команды, ты сражался с ними, ты прятался от них ради одного человека. Ты был его лучшим другом, его семьей. Ты моя семья. Неужели это односторонне? Я бы убил за тебя, если бы пришлось, но, похоже, ты не испытываешь того же. – Пит… – Я не хочу больше говорить об этом, – твёрдо прервал его Питер, вставая с кресла. На этот раз Ванда, казалось, не собиралась его останавливать. – Я знаю, что часть вины лежит на Тони. Он мог не запирать Вив и попытаться защитить её другим, менее своеобразным способом, постараться лучше объяснить тебе все политические аспекты... Но, по крайней мере, он не пытался тебя убить. – Я допустил ошибку, – признал Роджерс; ни один член команды никогда не слышал столько раскаяния в его голосе. – Я-я буду расплачиваться за неё всю жизнь, но я клянусь, что вы – моя семья. Я никогда бы не сделал ничего, что навредило бы вам. – Это лишь слова, Стив, – горько произнесла Максимофф, которая хоть и была зла на него за то, что тот был в шаге от того, чтобы убить Питера, но всё же смилостивившаяся до более щадящих выражений. Пусть она ужасно злилась на Кэпа за то, что кошмары Пита снова вернулись благодаря тому видео, но его искреннее сожаление немного успокоило её к тому моменту. – У нас с Тони были не самые лучшие отношения, но мне подобное даже в голову не пришло бы. Ты пересёк черту. – Извини, но твои действия... они говорят громче любых слов, – добавил Брюс, прижавший кулак к губам. Его очки скатились с верхушки носа, криво свисая с кончика, но он даже не потрудился это исправить, пребывая в шоке от действий Кэпа и о чем-то мысленно размышляя.       Стив оглядывает их всех взглядом, полным страданий и тоски, как человек, который чувствовал, что теряет всю свою семью за считанные секунды. Он будто стоял на улице перед домом, где находились все дорогие ему люди, и отсчитывал время до взрыва водородной бомбы, которая положит конец его семье, и знал, что ничего не может сделать, чтобы это остановить. – Я докажу их серьёзность, – обещает он, смотря на них щенячьим взглядом преданности.       Вспышка сожаления почти побудила Питера сесть рядом с другом, чтобы сказать ему, что они разберутся, но через несколько секунд гнев снова вылез на поверхность.       Он был моим другом.       Им был и я.       Тони был его отцом. Факт его смерти нисколько не уменьшил любовь Питера к нему; этот человек однажды был для него всем: родителем, лучшим другом, наставником, определением дома, и то видео, которое он посмотрел, впилось в его сознание. Он не мог просто взять и закрыть глаза на эту ситуацию. Осознание того, что он мог лишиться отца намного раньше, что тот и вовсе мог не стать его отцом, что Морган бы не родилась, а его мама даже не вышла бы замуж, буквально убивала его.       Каждый раз, когда он закрывал глаза, он видел сломленного, опустошённого Тони, лежащим на ледяной заснеженной тропе Сибири; раздробленную грудную клетку и мерцающий дуговой реактор, сигнализирующий о опасных для жизни поломках. Питер не мог выкинуть из головы этот образ, не мог забыть практически жалобный, полный боли от предательства и неверия голос, слабые руки, раскинутые в стороны и неровное дыхание.       Он был моим другом.       Им был и я.       Для Питера отец всегда был сильной несокрушимой фигурой; он мог посчитать по пальцам одной руки, сколько раз он позволял себе быть слабым рядом с сыном, а его слёзы он и вовсе видел всего три раза – в день усыновления Питера, в день Рождения Морган и когда его сын едва ли не умер от двух ножевых ранений во время неудачного рейда Человека-Паука. Он слышал, как Тони рыдал над его телом, умоляя, чтобы он оставался сильным и держался, пока не прибежит Хелен и не стабилизирует его.       И этих трёх раз Питеру хватило на всю жизнь.       Дети не должны видеть, как их родители рушатся. Для них они – супергерои; всегда стойкие, всегда храбрые. Они – самые пуленепробиваемые стены; они как шпалеры для растений, как костыли для переломанных ног, как вечная рука помощи.       Поэтому, как бы Питер не любил Стива, он не мог просто забыть об этом. Он всё еще его семья, и парень знает, что, в конце концов, он простит солдата, но это не может помешать ему злиться и негодовать в настоящий отрезок времени.       Потому что память о разбитом Тони, о многочисленных приступах паники, о вспыхнувшей паранойе и больничной палате всё ещё свежи в его памяти. Это был его отец, и предательство по отношению к нему – все равно, что предательство Питера.

***

      Вечером Питер поднимает последнюю запакованную коробку на свой этаж, ставя её возле лифта. Пространство уже почти полностью заполнено бежевым картоном со всякой всячиной внутри, несколько запечатанных пакетов с игрушками Морган валяются на полу, дожидаясь часа, когда их перевезут и распакуют в новом доме.       Громкое хихиканье доносится со стороны кухни, и он с интересом бредёт по коридору в развалку, засунув руки в карман брюк. – Теперь помешивай, – слышит он голос Вив, инструктирующей Морган.       Питер опирается на арку входа, наблюдая за открывшейся ему картиной с лёгкой улыбкой. Девочки не замечают его, увлечённые приготовлением ужина. Младшая Старк сосредоточено смотрит на миску с чем-то похожим на фасоль, заправленную майонезным соусом, и неуклюже, но твёрдо держит лопатку, пытаясь помешивать под чётким руководством Максимофф. – Выглядит не очень, – сомнительно произносит ребёнок, чуть поморщившись и сморщив носик, и Питер усмехается, втайне разделяя её точку зрения, и привлекая к себе внимание.       Девочка, соскучившаяся по нему после нескольких часов его отсутствия, тут же бросает прежнее занятие, спрыгивая с табурета и несясь к нему на встречу. – Папа, – пищит она, и Старк раскрывает руки для объятий, но Морган лишь хватается за них и ползёт наверх, как обезьянка по лиане – занятие, которое ей нравилось практиковать в последнее время.       Ванда на заднем плане смеётся, заканчивая перемешивать фасоль и наблюдая за ними краем глаза. – Итак, чем ты сегодня занималась, Моргуна? – шёпотом спрашивает он её, словно разведывает тайну.       Питер перехватывает её, когда она доползает до его шеи, и подкидывает её вверх. Девочка беспокойно извивается в его руках, пребывая в страшном возбуждении от количества информации, которую она хочет ему рассказать. – Мы с Кэти и Нилом сегодня строили крепость из одеял, а после тётя Таша сделала нам какао с горкой смешного зефира в виде динозавриков; я нарисовала целых три рисунка и посмотрела новую серию «Дружба – это чудо». О, Искорка стала аликорном, и теперь она – принцесса! У неё теперь не только рог, но и крылья. Я хотела посмотреть ещё, но мама запретила, – девочка надулась от не удавшейся перспективы узнать, что будет дальше в одном из её любимых мультиков – она удивительно не переносила многие детские каналы, но «Холодное сердце», «Мулан» и «Дружба – это чудо» странным образом запали ей в сердце с первых минут просмотра, и теперь Питер и Ванда были обречены знать сюжет до самых незначительных деталей – но, подверженная быстрой смене настроений, вскоре вновь продолжила лепетать: – Мама обещала, что мы сходим в зоопарк на выходных, и Кейт с тётей Ташей, дядей Клинтом и Нилом пойдут с нами, представляешь? Как думаешь, мы увидим там настоящую альпаку?       Питер неопределённо промычал, внешне показывая максимальную заинтересованность, пока Мор продолжала взахлёб говорить обо всех событиях своего дня, одновременно семеня между кухонной тумбой и столом, перетаскивая миски с едой, протягиваемые матерью.       Два каштановых хвостика забавно взмывали вверх, когда она спрыгивала с подножья одной зоны при переходе в другую, что девочка делала с такой ловкостью и уверенностью, хотя несколько месяцев назад, которые пролетели словно за несколько дней, ей приходилось приседать или позволять кому-то поддерживать её, чтобы оставаться в вертикальном положении.       Их стол был меньше, чем тот, что стоял на общем этаже, и в нескольких местах был уже исколот или даже запачкан в краске, которая никак не хотела отмываться, но с ним было связано слишком много воспоминаний, и Питер не мог без сожалений избавиться от него. Этот стол застал оба поколения – когда-то он сидел за ним с родителями, сейчас же – со своей новой семьёй.       Время прошло, и теперь место Тони во главе стола занял он сам, место Пеппер по правую руку от него – его невеста, то, где раньше сидел он, принадлежало Морган, а рядом с ней через некоторое время будет восседать ещё один ребёнок. – Пап, – бессвязное лепетание Морган о своих рисунках внезапно прервалось, и небывалая серьёзность в её тоне привлекло его внимание. – Почему мы больше не ужинаем с остальными?       Вилка Ванды на секунду застыла в воздухе, и их взгляды пересеклись. – Ты разве не хочешь в последние разы поужинать на этом этаже? Совсем скоро мы, вероятно, даже не будем сюда заходить, – Морган пожала плечами, ковыряя тушёное мясо с нахмуренными бровями. – Да, но… – её плечики вновь поднялись вверх, прежде чем слабовольно опуститься. – Нил сказал, что ты и дядя Стив поссорились и теперь не разговариваете друг с другом. Вы больше не друзья? – Эй, – Питер отложил вилку и протянул ей руку, в которую она тут же вложила свою, что была гораздо меньше и казалась слишком хрупкой, словно одно его неверное движение, и он её сломает. – Дядя Стив – семья. Это правда, мы поссорились, но мы всё уладим. Тебе не нужно беспокоиться об этом.       Это не было ложью – они были не просто друзьями, они были пчёлами одного роя, цельной ячейкой общества, состоящая из двенадцати личностных граней, и подобная ссора, пусть и была серьёзной, не могла взять и переломить их дружбу навсегда, хоть и вторглась в их соту как голодный шершень, разведя панику и немного нарушив их привычный уклад жизни.       Их отношения со Стивом из лёгких стали натянутыми, и Питер не мог назвать примерные сроки их размолвки. Он злился на него и не мог подавить внутренний гнев за его поступок, он не понимал и чувствовал себя преданным, и никакие слова не могли это исправить. Хуже всего – он не уверен, что прямо сейчас доверил бы Стиву жизни Морган или Ванды, не с тем, что он увидел несколько дней назад.       Он знал, что солдат сожалел и, кажется, действительно понимал неправильность и дикость своего поступка – Питер видел это по его глазам, но понимания было мало. Это не сотрёт его прошлые действия, не выведет из памяти сына Тони образы израненного отца и не избавит его от кошмаров.       Доверие – сложная вещь. Его тяжело приобрести и небывало легко потерять, а чтобы вернуть его обратно нужно сильно постараться, очень сильно постараться.       Вся эта ситуация – неразбериха на неразберихе. Было слишком много неправильных вещей, чтобы Питер мог сосредоточиться только на одной, слишком много острых углов и недостаточно рельефности.       Тем не менее, его девочке об этом было знать не нужно. Она верила в абсолютную непогрешимость каждого члена семьи, доверяла им и беспрекословно любила. Морган была светлым невинным комочком счастья и энергии, и Питер был намерен делать всё, чтобы так оставалось как можно дольше.       Чтобы она не лишилась наивности и света в юном возрасте, чтобы розовые очки не разбились в период её жизни, когда она ещё даже не умела самостоятельно завязывать шнурки.       Чтобы она не повторила его судьбу.       Старк щёлкнул её по носу, и ребёнок неуверенно улыбнулся, всё ещё выглядя немного растерянно по поводу концепции размолвки между ним и Стивом. Не привыкшая к тому, что кто-то из её семьи ссорится – для неё это было настоящей дикостью. – Вам с Морган не обязательно составлять мне компанию, – сказал Питер Ванде, когда они уложили девочку спать и стояли на кухне, занятые уборкой устроенным активным ребёнком беспорядка. – Вы можете поужинать с остальными.       Девушка, занятая тем, что протирала мокрую посуду, повернулась к нему, выгнув правую бровь в лучшем отражении мрачного вопроса «Издеваешься?». – Не неси чушь, – фыркнула она, умудрившись донести этим одновременно и своё недовольство, и любовь. – Мы команда, помнишь? Если тебя не будет там, то и меня тоже.       Питер слабо улыбнулся, прислонившись к барной стойке и скрестив руки на груди, задумчиво пожёвывая щёку изнутри.       Максимофф оттряхнула руки и достала из ящика снизу белое полотенце, протирая им ладони по пути к нему. Девушка шутливо ударила им его по голове, усмехнувшись, и Питер игриво увернулся. – Как дела? – спросила она его, снова становясь серьёзной, и он знал, что она имеет ввиду нечто большее, чем просто ссору со Стивом.       Её вопрос ветвился на многие подпункты его эмоционального и физического состояния: как ты себя чувствуешь? Тебе снятся кошмары? Насколько всё серьёзно? Тебе нужна дополнительная встреча с доктором Гарнером? Как сильно тебя это изматывает? – Я в порядке, – тем не менее, отвечает он, потому что у них это – не синоним «хорошо». В их семье «в порядке» – почти на грани смерти, но всё ещё стабильно моргаю, так что Ванда сразу понимает, что к чему. – Панические атаки? – Была одна. – Сны? – Немного кошмарные. – А в целом? – Я… дышу. – Ну, это уже что-то.       Питер закатывает глаза и лукаво смотрит на неё.       Внезапно – и Ванда даже не ожидала этого – он отталкивается от тумбы и перемещает тело в пространстве так, что обе его руки оказываются по обеим сторонам от неё, упираясь в гладкую поверхность столешницы.       Питер выше неё больше, чем на голову – приятный плюс его взросления и прошедших трёх лет, обеспечивших его рост вверх; поэтому ей пришлось приподнять голову, чтобы взглянуть в его глаза. Её сердце чуть ускоряется от столь резкой и неожиданной смены его положения и близкого нахождения рядом, и, судя по его самодовольной ухмылке, Старк прекрасно слышал это.       Сколько бы времени они не провели вместе, Ванда никогда не умела держать себя в руках, когда его шоколадные очи глядели на неё с таким огнём, мерцая тысячами солнечных лучей; сколько бы времени ни прошло, его прикосновения и жар его кожи на её никогда не переставал заводить, сбивать ритм её дыхания и многократно ускорять стук сердца.       Туманные мысли наполняли её голову, когда рука Питера поднялась, чтобы убрать волосы за ухо девушки, мягко коснувшись затылка. Ванда моргнула, глядя на него, смутно отмечая, как он облизнул свои губы, и неясно примечая образовывающуюся щетину на его подбородке, наблюдая, как он смотрит на неё сверху вниз. – Спасибо, что не бросаешь меня, – шепчет Старк, его губы касаются ее уха, а его горячее дыхание овевает ее шею. – Ты не должен благодарить меня за это, – хрипло шепчет она в ответ. – Команда, помнишь?       Он негромко смеётся, и её сердце, кажется, делает остановочку перед дальней дорогой.       Ванда первая поддаётся вперёд, прижимаясь губами к его губам. В мозгу все перемешивается, когда его рот, сильный, но не властный, как будто он всё ещё пытается быть нежным с ней, впивается в её плюшевые розовые губы, своей воле. Она чувствует, как тело покалывает от чего-то, чему невозможно подобрать слова. Его язык исследует её, в то время как одна рука сжимает талию, а другая скользит по задней части плеча. Руки обхватывают её, когда его грудь прижимается к груди Ванды, твердые мышцы встречаются с её ладонями. Он переместил одну руку на её голову, мягко откидывая волосы назад, а вместе с ними и голову, оставляя шею открытой, чтобы он мог спуститься вниз.       Он не груб и не тороплив, когда его губы оставляют её, чтобы поцеловать в подбородок, в ухо и в середину шеи. Зелёные глаза блаженно закрываются на несколько секунд, прежде чем Питер подхватывает её под бёдра, чтобы помочь ей неуклюже вскарабкаться на кухонную тумбу.       Максимофф случайно задевает салфетницу, и она падает на кафельный пол с достаточно громким звоном, и они оба замирают. Питер прислушивается к звукам, издаваемым из комнаты Морган, а девушка смотрит на него в ожидании, не шевелясь.       Наконец, он благополучно выдыхает, и Ванда откидывает голову назад, облегчённо посмеиваясь. Плечи Питера трясутся, когда он пытается сдержать рвущийся наружу хохот, и его голова прислоняется к её груди.       Девушка убирает руки со столешницы, вместо этого обхватывая его шею и кладя подбородок ему на макушку, задумчиво перебирая его мягкие кудряшки. Они находились в таком положении мгновение, пока шестеренки вращались в её голове. – Мой брат уверял меня, что никогда не женится, – тихо произносит она, блаженно закрывая глаза.       Питер чуть сдвигается, и Ванда слышит молчаливый вопрос в напряжении его плеч и пальцах, отбивающих одному только ему известный ритм на её спине. – Когда нам было девять, наш дядя, Алексей, потерял свою супругу, нашу тётю по браку. Мы с Пьетро сидели на поминках в их доме, наблюдая за тем, как он не может стоять ровно даже для того, чтобы поприветствовать гостей. Прежде он был… Наверное, самым забавным из всего круга общения наших родителей – приносил нам пакеты с мармеладом в виде вампирских зубов и червей, втайне давал мелочь на рожки мороженого и водостойким маркером рисовал папе усы, когда он засыпал во время праздничного застолья, но в течение следующих месяцев мы не видели, чтобы он расставался с бутылкой водки и диваном. Он не работал, не выходил из дома и забыл о четырёхлетней дочери, и в итоге его лишили родительских прав. Смерть супруги полностью уничтожила его, и Пьетро сказал нашим родителям, что не допустит той же ошибки, что он никогда не женится.       Голова Питера отодвинулась, и теперь он смотрел прямо в её глаза, растерянный и непонимающий. – Зачем ты мне это говоришь?       Ванда слабо улыбнулась, обхватывая руками его щёки, прижимая свой лоб к его. – Чтобы ты пообещал мне, что меня не ждёт то же самое. Что я не буду вынуждена выбирать тебе гроб, составлять список гостей, приглашённых на похороны, следить за конфиденциальностью этой процессии и принимать соболезнования, – она внимательно следила за тем, как огоньки в его глазах метались между неуверенностью и желанием её успокоить; его пальцы на её спине застыли, и между бровей проявилась складочка, мгновенно делающая его старше на несколько недобрых лет. – Как я могу тебе это пообещать? – Просто поклянись, что не будешь лезть в самое пекло. Этого уже будет предостаточно.       Дело не в том, что она хочет, чтобы Питер перестал быть героем; это то, кто он есть, и героизм написан так глубоко в его костях, что оставляет шрамы на костном мозге. Ванда никогда не смогла бы попросить его оставить половину себя ради нее.       Но ей нужно было, чтобы Питер понял, что он тоже нечто большее. Что ему не нужно из кожи вон лезть, пытаясь спасти мир, полный людей, которые даже не заслуживали его в первую очередь. Он мог позаботиться о себе, спать и есть, и ему не всегда приходилось нести все проблемы на своих плечах в одиночку. Она знала, что миру нужен Питер Старк; но она также знала, что мир выживет, если он время от времени будет делать перерыв, чтобы перевести дух.       Ванда просто надеялась, что однажды она сможет заставить его понять это.       Питер усмехнулся, но со всей серьезностью, на какую вообще был способен, посмотрел в её глаза. На мгновение она подумала, что он скажет что-то мудрое и глубокомысленное, но его дальнейшие слова вмиг развеяли всю чопорную и обстоятельную атмосферу: – Не переживай, ты вдовой не станешь, – пообещал он ей с очаровательной улыбкой. – Нат ни при каких обстоятельствах не разделит с тобой этот титул.       Ванда по-совиному моргнула, и, почти нисколько не удивлённая, возвела глаза к потолку. – Ты такой придурок, – она мягко ударила его кулаком в плечо, но тот даже не шелохнулся, лишь улыбнулся ещё ослепительнее. – Тебе это нравится. – Хм, может быть, – игриво улыбнулась Алая Ведьма, наклоняясь так, что их носы соприкасались; пальцы Питера что-то рисовали на оголённой коже её спины, а другая рука сжала её бок, притягивая девушку ближе к себе, и по её коже побежали мурашки от его прикосновений.       «Любовь переоценивают» – так говорил брат Ванды. «В конце концов, она приносит только боль, страдания и хаос; она уничтожает любой контроль, лишает разума и способности мыслить рационально, полагаясь на мозги, а не на эмоции.»       В каком-то смысле, это было правдой.       Сколько Ванда себя помнит, она всегда была осторожной, внешне невозмутимой и внимательной, даже подозрительной. Она не подпускала людей ближе, чем на уровень «приятелей», и не окуналась в омут с головой, поддавшись каким-либо чувствам. Она любила контроль, любила ощущение стабильности и ощущение власти над ситуацией, и, когда она встречалась с Вижном, она не лишилась этого – так же, как и Максимофф, андроид был приверженцем устойчивости и разумности.       Никто из них не совершал безрассудных действий, не удивлял другого необдуманными и легкомысленными поступками; Вижн всегда знал, чего ожидать от Ванды, Ванда – что Вижн никогда не пойдёт наперекор здравому смыслу, поэтому никому из них не приходилось волноваться о чём-либо.       С Питером всё было по-другому.       Питер по своей природе, по своему воспитанию был неутомимым огнём, жаждой действий, активности, искоркой, приводящей всё в движение. Он никогда не мог усидеть на месте и, хоть и был самым умным и гениальным человеком в её жизни, порой совершал такое сумасбродство, что Ванда могла лишь шокировано моргать, не зная, смеяться ей или плакать.       Она знала его хорошо, даже слишком хорошо – прямо сейчас в мире не было никого, кто понимал его лучше её – но всё же могла предугадать его действия хорошо, если в половине случаев.       Жизнь с ним была похожа на пороховую бочку, на проживание в здании, где была заложена бомба, скрывающая свой обратный отсчёт. Каждый день был открытием, продвижением границ возможного и невозможного, новыми находками и обретениями. Питер был надёжным и ответственным, но порой беспечным, с ветром в голове вместо нервных импульсов и бушующими волнами – вместо извилин.       Он был чарующе очарователен с его милой, до сих пор имеющей отголоски чего-то мальчишеского улыбкой, он был беспредельно добрым и чутким, но упрямым, как осёл, и непокорным, как наивысшая точка Эльбруса. С ним было одновременно и легко из-за его мирного характера, и сложно из-за своеволия и самодурства, из которого он навряд ли когда-либо вырастет, если судить по тому, кто его воспитывал.       Питер умел смотреть на вещи разумно и хладнокровно, применяя всю логику и опыт стратега, но был способен и на полнейшее сумасбродство – для него прыгнуть в Тихий океан посреди холодной зимы или сигануть в самый очаг пожара не стоило ровным счётом ничего, если по пути он спасёт хотя бы одну человеческую жизнь.       С ним ей пришлось ослабить свой контроль, забыть о разуме и научиться принимать все неожиданности как данность.       И да, Ванде было страшно повторить судьбу своего дяди, потому что с Питером это было возможно, ей было страшно потерять любимого человека, но возможность вообще никогда его не встретить казалась ей ещё страшнее.       Но это было не важно. Не тогда, когда дверь в спальню захлопнулась за ними; не тогда, когда они снова целовались, пытаясь сорвать одежду друг с друга, когда они с трудом вылезали из обуви, толкая друг друга назад в комнату. Его губы лишь ненадолго оторвались от её, чтобы стянуть рубашку через голову, чтобы затем снова вернулся к её рту.       Не тогда, когда её сердце колотилось в два раза быстрее обычного, когда горло пересыхало от наплыва чувств и эмоций, не тогда, когда мир, наконец-то, становился целым и казалось, что в нём существуют лишь они двое. Это был полностью их момент, часть их жизни, которая, как она надеялась, будет длиться ещё очень долго.       В этот раз она не позволит отнять это у неё.