Сказка о пастухе и виле

      Всё дело было в том, что Луке позарез хотелось разнюхать, правда ли то, о чём баили в прошлый ярмарочный день. Что, де, на озере у мостков, где обычно бабы бельё полоскали, доживавший век угрюмым бобылем гончар Шимич встретил вилу. Чего уж гончара занесло в новолуние в этакое место, никто толком не знал, даже бабка Даворка — известная сплетница. Но после того случая его как подменили. Он стал тише воды и ниже травы, каждое утро на зорьке уходил на озеро и до самой темноты бродил там по берегу. И вдруг как-то внезапно исчез. Сначала подумали, что он утоп. Мужики прочесали дно баграми, но тела не нашли.       А потом и другие стали рассказывать свои байки. Мол, видели на берегах белые перья, а то и вовсе неясную серебристую тень, мелькавшую в лунном свете. Слухи всё крепли, эти происшествия будоражили их округу. Жители окрестных селений приутихли. И немудрено. Давно ничего подобного в родной стороне не случалось.       Старухи в один голос утверждали, что всё это проделки нечистой силы, которая морочит народ, соблазняя его греховными соблазнами. А виноваты во всём нехристи-басурманы, нарушившие покой здешних мест, ибо где только ни ступит их нога, там непременно происходят всяческие скверны. И наконец, дело дошло до того, что бабы перестали ходить к озеру, и своим детям строго-настрого наказали никогда в нём не купаться. Впрочем, это деревенских подростков не останавливало.       Лука же, узнав о виле, как с цепи сорвался. Именно так сердито заявил Ведран. В один из жарких летних сумерек он подкараулил Луку на тропинке, ведущей к озеру, и обрушил на него такой град упреков, что тот, невольно ощущая себя виноватым, даже попятился, пряча глаза.       — Это же бабкины сказки! Как ты веришь в подобную чушь? — с негодованием вопрошал приятель. — Всем известно, что пропали они сразу же после того, как появилось кремнёвое оружие. Их убили, Лука, убили всех до единой!       Последние слова он почти выкрикнул.       Лука укоризненно взглянул на Ведрана:       — И ничуть не бабкины. Я же говорил тебе…       — Дед твой набрехал, а ты, дурень, и уши развесил!       — Сам дурак! — Лука втянул голову в плечи, почувствовав, что в горле образовался комок, повернулся и быстрым шагом пошёл прочь. Настроение испортилось, опять-таки, как всегда, ежели кто-нибудь поминал деда.       — Деда не врал, вообще не врал, — пробормотал он сквозь зубы. — А брешут собаки…       Лука уселся под деревом и уставился на небо, уже наливающееся вечерней синевой. Мало-помалу он успокоился, и мысли плавно потекли в другом направлении. Он прекрасно знал, что деда в деревне побаивались. Этот одолеваемый постоянной дремотой человек, медлительный, неторопливый, с вечной клюкой в руках походил на колдуна — хранителя древних секретов, и вызывал у местных суеверный страх. Его жизнь для всех была тайной, покрытой мраком.       Про старика болтали разное, и Лука по молодости лет приносил домой одну историю за другой, из которых всегда выходило одно и то же: старик якшался с нечистой силой, умел останавливать бурю и насылал на людей морок. Дед хмыкал, подкручивал усы, однако не отнекивался, но ловко переводил разговор на другое. Как бы то ни было, однако ненастья приключались в последние годы редко.       Когда же Лука подрос, дед выучил его грамоте, и, между делом, рассказывал про своё житьё-бытьё. Он был одним из тех, кто стоял до последнего, защищая Обровац от османов, сидел в плену, затем сбежал, и, не имея ни денег, ни оружия, долго скитался по Балканам, пока не прибился к ускокам, что обосновались в крепости Клис недалеко от Сплита. В 1537 году Клис взяли турки. И дед, обмывая окровавленные останки коменданта гарнизона Петара Кружича, поклялся убивать неверных до тех пор, пока те не сгинут с лица земли. Но умер раньше, чем выполнил обет.       О том, что произошло в лесах Велебита за Стариградом, Лука не знал. Дед раз в году на несколько дней уходил далеко в горы. Вот и в этот раз он ушёл, по привычке не взяв с собой ни еды, ни питья. Ушёл, но домой так и не вернулся. Когда отыскали его тело, почерневшее от ударов, рядом лежали трупы пяти иноверцев. И так вот вышло, что долгий раздор деда с селянами, как порой случается, примирила смерть. Старика похоронили с честью на местном кладбище. Отчий дом, ютившийся на отшибе деревни, пришлось закрыть: Луку, оставшегося сиротой, забрала к себе соседка — матушка Чорлука.       Первое время ему было от этого не легче. Но дело понемногу уладилось. Соседка оказалась хорошей опекуншей, она не делала разницы между ним и своим сыном, одинаково отвешивая обеим и оплеухи, и похвалы. И Лука потихонечку оттаял, хоть и понимал, что всеобщую, пусть и хорошо скрываемую, нелюбовь к деду, деревня перенесла на него.       Деда он попрекать не собирался. Наоборот, был благодарен за то, что тот научил жить и являлся достойным примером для подражания. Если бы не он, Лука остался бы безмозглым неотёсанным увальнем, навроде белобрысого сынишки мельника или подручного их коваля Матео, или ещё кого-то из местных. Старуха с косой забрала к себе не деда, нет. Лука потерял друга. Друга, который делил с ним хлеб и соль и научил смотреть на мир иными глазами.       А ещё он подарил мечту…       Лука негромко затянул любимую песню:

Sokol leti u visine, a ja idem u planine. Сокол летит в высоту, а я иду в горы. Tražit dušu plemenitu, tražit vilu Velebitu. Искать душу благородную, искать вилу Велебита Gdje poskoci ljuti sikću, cijeli život tamo bit ću. Где гадюки злые шипят, всю жизнь там буду Tražit dušu plemenitu, tražit vilu Velebitu. Искать душу благородную, искать вилу Велебита Gdje su munje i gromovi, gdje su jame i grobovi. Где молния и гром, где ямы и могилы Tražim dušu plemenitu, tražim vilu Velebitu. Искать душу благородную, искать вилу Велебита Gdje si vilo, vilo Velebita? Где ты, вила, вила Велебита?

      Давненько не пелось ему так легко, как теперь. Песня унесла Луку в те дни, когда он был совсем уж дитятей и каждый вечер, ворочаясь на лавке, ждал сказок, что дед рассказывал на сон грядущий. Вспомнилось, как, бывалоча, он засыпал под старинный напев. А потом во сне прилетала дева с лебедиными крыльями, в платье с серебряным шитьём. С каждым прожитым годом она снилась все чаще и чаще. Лука обнимал её за тонкий стан, и нежные щёчки девы вспыхивали румянцем. Он обязательно встретит ту, которая полюбит его всей душой. И тогда… о, тогда Лука покажет этим деревенщинам, что дед отродясь не врал! Что он видел вилу собственными глазами. И не было на свете ничего прекраснее её золотых волос.       Неясный шум в кустах привлек его внимание. Вздохнув, Лука замолчал. На полянку вывалился сконфуженный Ведран, шмыгнул носом, пробурчал виновато:       — Ты это… прости меня. Я не хотел тебя обидеть.