Сказка о пастухе и виле

      С Ведраном они столкнулись опосля деревенского схода. Тот оглядел его с ног до головы и состроил озабоченную мину:       — Не щибко ты похож на счастливого новобрачного. Али просто повздорили?       — Сдаётся мне, что он меня не любит, — с неожиданным для самого себя смирением отозвался Лука, и тотчас испуганно вскинул глаза, понимая, что брякнул лишнего.       Благодарение богу, Ведран этого не услышал, потому как был поглощён пристальным разглядыванием супружницы. Та стояла чуть поодаль с местными кумушками. Вперекор тому, что Франка дохаживала положенный срок и огромным брюхом, что лезло на нос, напоминала неуклюжую гусыню, в глазах её муженька читалось обожание. И Луку даже завидки взяли, что уж того-то не томят никакие сомнения. Правда, через миг ему стало стыдно за свои думки.       Ведь и он сам не возражал бы пройти юдоль земную бок о бок с Иваном. Да-да, весь путь, весь оставшийся путь… До самого конца.       Он вздохнул и собрался было распрощаться, но Ведран виновато перехватил его:       — Она не любит? Погодь, не уходи. Авось, и накумекаем чего. Одна голова хорошо, а много — лучше. Эй, женушка, поди сюда!       Франка подошла тяжелой походкой, поддерживая обеими руками живот, и удивленно уставилась на мужа. Тот покосился на Луку, мол, ему совет нужен.       Внимательно выслушав, молодица немного помолчала, а потом сказала:       — Есть у меня знахарка на примете. Ивой кличут. Сходи-ка ты к ней да попроси помоги.       Лука послушно кивнул, усмехнулся натянуто:       — А где её искать, знахарку-то?       — А вон там, — ответила Франка, махнув в сторону гор, — в деревне Мали Ветреник, что недалече от Стариграда, — и увидев, как он передёрнул плечами, добавила. — Не сумлевайся, она баба дюже умная да понятливая, — всё тебе расскажет и покажет.       Эта фраза несколько успокоила Луку, но всё же он с сомнением глянул туда же, куда указывала Франка. Где находится Мали Ветреник, он знал (1).       Как знал и то, что дорога туда называлась погребальной, ибо заканчивалась она мирилой — местом упокоения тех, кто умер на склонах Велебита.       Мертвецов в горах хоронили по-особому: укладывали на ложе, где они могли поприветствовать солнце в последний раз, и затем промеж головы и стоп устанавливали гранёные камни, по коим определяли размер могилы. Посередь двух стоячих скрижалей клали пять плоских камней, на каковых выбивали кресты и солярные круги, дабы не дать возможность душам покойных покинуть погост. Но, вопреки всем принятым мерам, мирилу, елико возможно, старались обходить. Места те сыздавна слыли недобрыми. А ещё где-то там погиб дед…       Однако вспомнилось хрипловатое «любый мой», и чаша весов качнулась в нужную сторону.       Благо, пасти стадо было кому. Селяне в подсобу наняли одного пришлого мужичка.       Дарио, как-то заглянувший на огонёк к Луке, окинул их с Иванкой усмешливым взором да подмигнул лукаво:       — Вусмерть, смотрю, заездила хозяюшка. И так худой, а ноне стал тоньше тростины, да и лица на тебе нет. Сподручник, чаю, надобен.       Лука, помнится, в ответ криво усмехнулся: не будешь же объяснять каждому, что он свою жонку до сих пор не тронул.       Шиме (так его звали) сменником Луки стал токмо потому, что больше никого под рукой не оказалось. По чести сказать, сам он ничем заниматься не желал, лишь изредка бражничал с местными мужиками. Но, опять-таки, старосте не отказывают, и новоиспечённому пастуху пришлось взяться за работу. Целых пять дён, вплоть до Преображения Господня, Лука брал Шиме в пару, пока тот не пообвык, и можно было, не рискуя, оставить стадо на него одного.       Вот так вся предстоящая седмица вышла свободной.       Лука тешился надеждой попасть в Мали Ветреник засветло, поэтому вышел спозаранку. Он тихо прикрыл дверь, опасаясь разбудить Ивана (уж тому-то совсем незачем знать, что отправился он за приворотом), и оттого не заметил быстрого взгляда, брошенного вслед.       Вскоре ноги понесли Луку каменистыми тропами Велебита. По отлогой гряде, поросшей лесом, полз лёгкий туман. Воздух был чист и свеж, всё вокруг дышало покоем. Первые утренние лучи золотили верхушки деревьев.       Лука шел молча, погруженный в невесёлые мысли. Он не знал, о чём идёт просить знахарку. О приворотном зелье? Да можно ли приворожить чародейку, чья душа вне мира сего? Вряд ли. О любви? Тем более. А о чём ещё? О спасительном совете? Ну, это смешно. А, может быть, в дела любовные вообще не стоит вмешивать колдовство? Он остановился и с некоторым недоумением осмотрелся, затем махнул рукой. Лишь бы помогла (хоть чем!), а уж он её отблагодарит: в тряпице, что лежала в кармане, позвякивали монеты, коих, по уверению Франки, должно хватить.       День приближался к полудню, солнце пекло вовсю. Лука почувствовал страшную усталость. Хотелось пить, да и заморить червячка не мешало бы. Но останавливаться было нельзя: на скальных участках тропинка терялась, он то и дело сбивался с дороги и кружил, прежде чем находил путь. К счастью, перевал был уже рядом, и, вскарабкавшись на вершину, Лука оказался на противоположной стороне. Теперь путь лежал мимо раскалённых на солнцепеке валунов, поросших лишайником. Тропа пошла под уклон, и он решил, что неплохо бы отдохнуть. Но он тут же упрекнул себя в слабости — время шло. Следовало поторопиться, чтобы к вечеру добраться до места.       Но жара окончательно разморила тело. Лука с трудом добрался до пары низкорослых олив и рухнул на прохладные камни. Руки и ноги противно дрожали от усталости, веки стали словно свинцом налитыми. И он не заметил, как задремал.       Проснулся Лука внезапно, услышав тихий, едва различимый стон. Сквозь ветви пробивался последний луч закатного солнца. Дремоту как ветром сдуло. Он в мгновение ока вскочил на ноги и с ужасом уставился на плоский камень, украшенный грубо выбитым крестом.       Он заснул на чьей-то могиле.