Сказка о пастухе и виле

      После ухода гостьи они разругались. Размолвка началась с того, что Иванка негромко сказала:       — Ежели бы ты не украл мои крылья, всё было бы иначе.       Лука тотчас вскинулся:       — Ты что, хочешь сказать, что тебе со мной худо?       — Нешто услышал то, что хотел услышать? Нет, я об ином. Чаю, моё присутствие приманивает нечисть в вашу деревню.       Но Лука уже закусил удила. Было ему сейчас плевать на все бесовские силы. Для него главное состояло в том, чтобы Иван остался рядом. Потому как, в глубине души он до сих пор был уверен, что вила — рано или поздно — сбежит. Всё-таки, не сможет такая девица по доброй воле отказаться от того, что считала столь желанным — от своих крыльев, что делали её свободной. И никогда не будет она смиренной, покорной ему женой.       — Ах, кабы ты была человеком! — выкрикнул он сгоряча. И тотчас, увидев побледневшее лицо, смолк, испуганно провел языком по пересохшим губам, осознав, что сказал нечто, о чём следовало бы помолчать. Но сказанного не воротишь, слово было произнесено.       Повисло молчание. И он не решался его прервать, растерянно глядя на жену, застывшую, точно каменное изваяние. Глаза её стали тёмными и бездонными, в них промелькнуло что-то, похожее на горькую усмешку. А потом она размахнулась, отвесила ему пощечину и исчезла за дверью.       Лука постоял в нерешительности, потом кинулся следом:       — Постой! Прости меня! Ты нужен мне, очень нужен!       — Ну, ты и дурень! — раздался спокойный голос. — Почто разорался на всю деревню? Аль забыл, сколь у нас непрошеных гостей за кустами, бывало, прячутся?       Лука чуть не подпрыгнул от неожиданности. И обернувшись, увидел, что Иван стоит за спиной.       — Я… — Лука было осекся, но отступать уже поздно. — Я не хотел тебя обидеть.       — Звучит как небылица, но допустим.       — Нет, — горячо откликнулся Лука. — Я не…       Иван жестом остановил его.       — Погоди, не спеши. Сначала выслушай меня. Еще раз ляпнешь подобную херню — бородёнку повыдергаю, — почти ласково пообещал он, дождался ответного кивка, потом поднял руку, провел пальцем по щеке Луки и сказал неожиданно. — Жизнь с тобой, вестимо, не мед. Но я… я рад быть здесь.       Некоторое время они молчали. Наконец Лука виновато ткнулся губами в ладонь:       — Так я прощён?       — Почти… А вот ежели поможешь споймать еретника… — Иван притянул его к себе, зарылся носом в волосы. Это объятие было уже привычным, но сейчас в нём таилась какая-то особая нежность, и сердце Луки пропустило удар.       — Я всё сделаю, — прошептал он глухо, макушкой ощущая иванову улыбку. — Только вот одного не пойму: я ж видел Шиме на днях. С Деяном они на пару сливовицу глушили. И ничего диковинного в его облике не было. Не так, как с подменышем…       — Распознать еретника — задача даже для меня сложная. Ибо есть среди них такие, что обвертываются — прибиваются в подобии человека в какую-нибудь семью. Да живут порядочно, у всех на виду.       Лука наморщил лоб, тщетно пытаясь припомнить хоть что-то необычное в Шиме. В голову ничего не приходило.       Сменник его вообще ничем не выделялся среди прочих селян. Был он простоватым на вид мужичком: исхудалый — кожа да кости — с длинными руками и ногами, носил красную в полоску рубаху, подпоясанную пеньковой веревкой. В общем, выглядел, как и все вокруг, если не считать тоскливого взгляда больших черных глаз да непривычно щегольских для деревни тонких усиков над ртом. Говорил он так тихо, что иногда приходилось переспрашивать, и улыбка на лице появлялась лишь тогда, когда он в очередной раз прижимал к груди бутылку с золотистой жидкостью.       Пристанище Шиме нашёл у такого же приблудного чужака — плотника Деяна, что объявился в их деревне по весне. Деян представил его как родича: хоть и отличались они друг от друга разительно, но никогда не ругались и всюду ходили вместе.       Сначала чурались их, ибо никто не знал, кто они такие и откуда пришли. Однако плотником Деян был справным, всё умел, работал усердно, и деревня — странное дело! — махнула рукой.       Кроме бабки Даворки, вестимо. Старуха прожужжала всем уши, что ни к чему хорошему такое соседство привести не может. Но слушать её никто не стал, особливо после того, как Дарио, что слыл самым умным человеком во всей округе, заверил сход в их невиновности.       Ибо каждому известно: нечисть предпочитает морочить крещёный люд по ночам, а мужички эти — и один, и второй — пришли к ним днём, из чего явствует, что они вполне приличные люди, даром что пришлые.       — А точно ли это Шиме? — спросил Лука, возвращаясь к делу. — Может быть, Деян?       Иван пожал плечами:       — То мне толком не ведомо, Лукица, хоть и чую чью-то злую силу. Но кто из них кто, я понять не могу. Вилы стараются обходить нежить стороной, ибо опасна она, — он помолчал, сжимая Луку в объятиях, немного побаюкал. — Стало быть, не ведаю, как, но ведаю одно: споймать его надо. Да быстрее.       Эвон чего, опасна! Значит, надо убить эту тварь. Мертвецам не место среди живых, тем паче, тем, что грызут всех, кто попадается в руки. Он не позволит еретнику добраться до Ивана. И чем скорее Лука с ним покончит, тем будет лучше. Но для этого необходимо отыскать оружие… Хотя бы арбалет. Или кремнёвое ружьё. Да где его найдешь? Разве что у Дарио… Только как объяснить, на что оно мне? Дескать, так, мол, и так, я должен убить нечисть. Проклятие!       — Лукица! Да Лукица же! Ты меня слышишь? О каком ружье ты болтаешь? Объясни толком, — испуганный голос Ивана вернул его в явь.       Лука встрепенулся. Он что, говорил вслух? И отчего Ивана так напугало его бормотание?       Тот умоляюще уставился на него:       — Простым оружием убить колдуна невозможно. Посему, пообещай мне, что не будешь влезать в новые передряги и хвататься за ружьё. И никуда один не пойдешь, хорошо?       — Даже ежели стрелять серебром?       Иван дёрнулся, однако мгновением спустя самообладание вернулось к нему, и он криво улыбнулся:       — Эвон ты настырный!