Сказка о пастухе и виле

      Зверь явился, ровно из ниоткуда — возник из тумана, вылепившись из его холодных клубящихся сгустков. Огромный, гораздо больше, чем обычный волк, со светящимися красными глазами, он скалился и нервно водил носом по сторонам, потом медленно поднял морду к небу и завыл.       — Ну, ну… Будет тебе. Всё хорошо. Бедолага! Успокойся, мой хороший, — старуха легонько положила ему на лоб костлявую руку.       — Кто это? — шёпотом спросил Лука, указывая на него глазами.       И дёрнулся, услышав в ответ смешок Князя:       — Волколак это наш местный. Не боись! Он тебя не тронет.       Захотелось враз убраться подалее отседова, где пахло колдовством и неизвестностью. Куда угодно, токмо прочь. Но вспомнился вдруг разговор давний:       — Не забоюсь, не волнуйся. Я же тебя, Иванко, не боюсь. Да и ты, чай, всегда неподалёку будешь?       — А коли не буду?       Не соврал… нет его ныне рядом, а дар видеть нечисть, им опосля любовных утех преподнесённый, служит и досель. И Лука пересилил в себе страх, шагнул к зверю, и погладил его, почувствовав под пальцами колючую шерсть.       Волколак было оскалился, но, принюхавшись и сей же час вильнув хвостом, разом затих, улегся у его ног. И даже разрешил потрепать себя по загривку. Лука выдохнул с облегчением.       — Вот и славненько, — пробормотала старуха. — Он-то тебя и домчит куда надобно. Да и на месте подсобит. Покараулит, ежели что, али спину в драке прикроет. И монет за службу не потребует.       Лука оглядел волколака. Зверь ответил умным взглядом. Страшен он казался да свиреп, но невольно внушал уважение.       Будто бы поняв его сомнения, вештица добавила: — Не пужайся, милок. Слово моё — верное слово!       Поняв, что спорить бесполезно, Лука собрался с духом и кивнул. Выбор, ей-же-ей, был невелик — либо полагаться лишь на себя и, по всему вероятию, погибнуть, либо рискнуть и довериться нечисти.       — Так чего же мы ждём? — Лука пригладил вихры, привычным движением оправил рубаху, мельком взглянул на ладони — пальцы, конечно, дрожали, но всё же слушались, — и шагнул навстречу зверю. Тот по-прежнему стоял неподвижно, токмо уши чуть подрагивали — будто он прислушивался к чему-то.       — А ты не торопись! Ишь, какой шустрый! Путь перед тобой лежит долгий. И ежели хочешь, чтоб и жизнь таковой была, не мешало бы подготовиться, как следует, — сердито проворчала старуха. Но в голосе её послышалось нечто, похожее на замешательство, — возможно, то было смущение, и Луке это отчего-то не понравилось.       — Утро вечера мудренее, — подхватил и Суба. — Повечеряем сперва.       Темнота медленно отступала, растворяясь в свете костра. Огонь метался между сухих веток, по лицам сидевших вкруг бегали танцующие тени. Зверь лежал перед костром, положив морду на лапы и опустив уши, бока мерно поднимались и опускались, но красные глаза настороженно следили за людьми. Откуда-то издалека донёсся волчий вой. Его подхватили ещё несколько глоток.       Волколак навострил уши. Шерсть на холке встопорщилась, глаза злобно блеснули. Однако он не сделал ни малейшей попытки подняться. Постепенно вой стих, растворившись в ночной тишине.       Туман исчез так же внезапно, как и появился. Окрестности залило неживым светом: то луна — уже идущая на убыль, но всё равно невероятно огромная, токмо протяни руку, и дотронешься — поднялась над лесом, и заискрились на звёздном бархате Млечного пути созвездия.       Лука посмотрел на старуху, потом перевёл взгляд на зверя. Внутри ворохнулся ледяной ком, а вдоль хребтины внезапно прошла неприятная волна озноба.        — Но… ведь полнолуние уже прошло. Так отчего же он не перекинулся? — спросил он.       Вештица помялась, но не выдержала и таки выдала:       — Не могёт он. И посему… Я тебе помогу, но и ты мне помоги.       — Как? Опять?!       — Не опять, а снова, — она виновато потупила глазки, кашлянула в кулачок, — По-другому никак. Без тебя энтому зверю никто не поможет.       Лука метнул на неё свирепый взгляд, потом не выдержал и расхохотался.       — Ты чаво, окаянный?! — изумилась старуха. — Хорош гоготать!       — Значитца, по новой баш на баш?       Какой тут не засмеяться, когда такое веселье! Нет, вы токмо гляньте на эти хитрые физиономии, что его одурачили как телка, вовсе не оставив выбора, обвели вокруг пальца, не лишив при этом надежды. И до Ивана Лука, кажись, доберётся лишь опосля того, как подсобит всей велебитской нечисти. Что ж, делать нечего, он поступит так, как советовала Ива. Да и вештица, по правде говоря, коли бы хотела, чтобы Лука погиб, то зачем же вытащила из лап смерти?!       — Не хошь баш на баш, милок, давай тож на тож, — в словах вештицы зазвучали плохо скрытые ехидные нотки. Тонкие губы скривились в усмешке, видно было, что её забавляла эта ситуация не меньше.       Лука смахнул с глаз слёзы, которые выступили от смеха, и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться:       — Рассказывай, бабуся, не томи.       — Да вишь, милок, дело-то в чём. Катакан энтот ножичек один у нашего Марио увёл…       — Какой ножичек?       — Вестимо, какой…       Лука непонимающе моргнул, и старуха объяснила:       — Чтобы перекинуться в волколака, надобно перекувырнуться через семь ножей, воткнутых в землю. Но ежели за то время, пока он будет в обличье зверя, кто-то вынет хотя бы один нож из земли, то вернуться обратно в человеческое обличье уже не выйдет.       — Но нешто обороты не зависят от луны? Даворка — главная наша сплетница — сказывала…       Вештица презрительно фыркнула:         — Даворка твоя, поди, врала, али сам не знала. Никогда волколаки не следуют лунным циклам. Под луной лишь дурак живет. А волколак — он от рождения таков, как есть. Он и луны-то не заметит, ежели захочет переметнуться, — она помолчала немного, затем хлопнула себя по коленке. — Так вот, тебе, мил человек, энтот ножик нужно обратно у катакана забрать.       Лука нахмурился было, а потом, мысленно успокоившись, пожал плечами. Делать было нечего. Он хотел спасти одного, так почему не попытаться помочь другому? Чего уж теперь-то.       — Как выглядит нож?       — Такой маленький, железный, с насечкой на лезвии… — вештица, внимательно следившая за его лицом, удовлетворенно улыбнулась, торопко похлопала по карманам и заворковала: — Постой, касатик, сей же час покажу. Да где ж они?       При этих словах Князь, мирно дремавший у костра, встрепенулся, приподнял голову, глянул на неё блестящими глазами: — На рукояти ли не две чёрные полосы?       — Они самые, зятёк, они самые, — закивала старуха.       Князь несколько озадаченно почесал белобрысый затылок:       — Я, кажись, уже где-то видел подобный. Погодь-ка…       Он возбужденно забормотал что-то невнятное, будто заквакал. И вскорости до сидевших у костра донеслось ответное кваканье, поначалу еле различимое, а затем отчётливое. Князь торопливо поднялся на ноги и стал всматриваться в окружавшую поляну темноту. Через некоторое время он издал ликующий крик — огромная жаба выпрыгнула из кустов, сделала что-то похожее на поклон. Её уродливая пасть растянулась в ухмылке, а в тонкой зелёной лапке блеснуло лезвие ножа. И Лука сразу признал в нём тот самый нож, что в самый последний момент вырван был им из рук катакана.       — Ты где-ножичек-то взял, зятёк? — старуха же пытливо прищурилась, вынудив Князя сконфуженно покоситься на Луку.       — А это, так сказать, — забормотал тот, — ещё когда его из болота тащил, заприметил, что ножик энтот из рук евоных вывалился. Ну, я и…       — …спёр, — сказала, как припечатала, старуха. — Эх ты, дурень! — затем повернулась к Субе, проворчала сердито. — Хорошего мужика ты себе нашёл, племяш!       Домо попытался возмутиться, но ясно было как божий день, до чего это неубедительно звучало. Лука, глядючи на Князя, даже всхохотнул — уж больно красноречиво лопоухая лукавая рожа говорила сама за себя.       Волколак же при виде ножа вытянул морду и радостно замёл хвостом в репьях.