Луна не съест месяц

      Пробираясь всё глубже в лес, Плутон теперь может рассмотреть живность и растения лучше. Пока они двигаются в непонятном для Плутон направлении, она случайно оступается и чуть не наступает на чёрную змею, зашипевшую в ответ неразборчивые ругательства.       — Осторожнее, — говорит Сатурн с тревогой, — она может укусить. Это змея Андромеды. Если покусает — долго придётся лечиться.       — Она смертельна? — спрашивает Плутон с замиранием сердца.       — Смотря, как укусит. Может смертельно, а может лишь легонько царапнуть — но даже тогда придётся лечиться. Меня кусала однажды, но не очень серьёзно, я смог потом оправиться. А вот как перенесёшь её яд ты… — Сатурн оглядывает Плутон оценивающе, — человечина.       — Человечина… — бормочет Плутон сдавленно.       Ей вдруг кажется, что ногу что-то оцарапало. Нащупав пальцами лодыжку, убеждается, что царапина лишь померещилась. Что ж. Бывает.       — В книге, которую я читала, — говорит Плутон, — сказано, что эта змея, возможно, миф.       — Чего только не напишут в этих глупых книжках, — смеётся Сатурн. — Энциклопедия, которую ты читала, стара как мир — раньше змей и правда было нереально заметить среди пепла и земли — они чёрные и матовые, иногда серые. Сейчас их развелось слишком много.       — Появилось ли у змей истинное название? — спрашивает Плутон, припоминая ещё одну строчку из прочитанной книги.       — Нет. Мало что меняется в языке и понятиях спустя время. Это непоколебимо, как и правила нашей семьи.       И тут они выходят на открытое пространство. Деревьев здесь намного меньше, чем во всём остальном лесу, а всё потому, что прямо посреди поляны разворачивается топкое болото. Рыбка, видя, куда её привели, предпринимает последнюю попытку улизнуть, но Сатурн держит беглянку слишком крепко — нет, не убежишь, пока сам не отпущу.       — Если нам повезёт, — говорит луна, — то увидим Цефею. Это водный олень, но он также считается сухопутным зверем — и вот какая милая дилемма. Сухие олени и водные олени являются одним родом, но, так как живут они в разных средах, то потомство заводить могут только в своей среде. Водные — в воде, сухие — на суши. Но иногда случаются сбои, что сподвигает двух разносредовых оленей на создание потомства. И это в какой-то степени трагедия. Мало того, что потомство умирает практически моментально — едва явится на свет, так и олени мрут один за другим! Это сродни проклятию — если олени разных сред полюбят друг друга, то вымрет всё потомство. Чаще вымирают водные олени, а сухие продолжают жить, оттого их и больше.       — Значит ли это, что у них тоже есть иерархия, как у нас? — спрашивает Плутон задумчиво.       Странные олени. Во-первых, как так получается, что они любят своего сородича из другой среды? Разве водные олени не живут исключительно в воде, а сухие олени — на суше?       — Нет, — говорит Сатурн. — У них нет иерархии, они все равны. Просто водные олени более близки к смерти, чем сухие. Особенности строения, наверное.       Плутон кивает, хотя вслушиваться в слова Сатурна уже перестаёт. Её беспокоит странное ощущение, разливающееся по телу тёплыми волнами. То, что у животных нет иерархии — поистине поражает. Они просто разделены, просто живут по законам природы, без доминирующего и доминантного. Равны.       Как сложно воспринимать это человеку, чьё сердце торопится быть съеденным на церемонии венчания через пару дней. И всё потому, что луны сильнее. Потому что солнца никого не способны защитить — они лишь оградились сами от себя, зажили в изоляции, чтобы ни один голос снизу не смог достучаться до их голов.       Что-то трогает Плутон за руку, отчего служанка вздрагивает, обращает свой взгляд на Сатурна, на его светящуюся рыбку. А Сатурн держит похолодевшую руку Плутон, словно хочет её согреть.       — Смотри, — произносят его губы мягко.       И Плутон смотрит. Замечает выступившую на поляне тень. Тень робкая, но статная — она выступает вперёд, будто крадётся по прогнившим листьям, по сломанным веточкам и прибитому пеплу.       Горело тут всё, что ли?       А потом тень выходит на свет. И видно, как переливается голубоватая, словно влажная, шерсть сей прекрасной тени. Витые рога устремлены вверх, к небу, тёмный глаз блестит в поисках добычи.       — Цефея, — выдыхает Сатурн, неожиданно сжимая ладонь Плутон сильнее.       Та обхватывает стиснувшую её руку, пытается разжать. Если это не идеальный момент для побега, то что это тогда? Но всё портит только рука Сатурна, которой он до боли сжимает ладонь Плутон. Вырваться нет никакой возможности.       А Плутон разве собралась куда-то бежать? Застыла. Отпустила схватившие её пальцы. Выдохнула — и успокоилась. Красивый олень степенно вышагивает на свет, прямо к болоту. Там он наклоняется ниже, принюхивается к воде, чтобы стремительно утопнуть в ней. Вода поглощает оленя как призрака — гладь не колышется, не блестит рябью, будто и не было никакого оленя, будто бы он просто померещился.       Сатурн растерян. Он провожает оленя таким расстроенным взглядом, что даже Плутон становится жаль ушедшее под воду животное. Она утешительно, как умеет, прижимается к руке застывшего Сатурна. Тот, чувствуя тепло в плече, не сразу понимает, что его руку обнимает избранная. Переведя взгляд на рыбу, будто умершую в его хватке, Сатурн отпускает её, чтобы не видеть больше слепящего золотого света.       — Цефея красива, пси Сатурн. Я впервые видела такую прелесть так близко. Почему вы грустны? — спрашивает Плутон взволнованно.       Ей вдруг становится жарко — патокой жар растекается по её телу, плавно спускается к животу, мягко обхватывая горячей энергией её бёдра. Плутон стягивает закрывающую лицо повязку, вдыхая освобождённым носом сладкий запах лесных растений.       Вместо ответа Сатурн вдруг отпускает руку Плутон, что сжимал так сильно и так долго, и, рассматривая несколько растворённых в вечности секунд лицо служанки, не справляется с обуявшим его волнением — порывисто вздохнув, целует Плутон в приоткрытые губы.       Плутон теряется в ощущениях — эта область прикосновений остаётся ей непонятной, загадочной, даже опасной. Она пытается отстраниться, но впавший в беспамятство Сатурн лишь сильнее прижимает к себе её тело, впивается в губы губами, практически не сдерживаясь.       И Плутон плавится под его огненными руками, под опаляющим рассудок сердцем, плавится, как серебряная тонкая ниточка — размякла и вот-вот сломается.       Как они дошли обратно, ни Плутон, ни тем более Сатурн не помнят. В какой-то момент они прервали поцелуй, сплетясь, как две одинокие лозы, поплелись домой, в Яму. Зашли обратно, чуть не слетев вперёд головой с лестницы, а будучи уже внизу, вновь припали друг к другу, буквально вваливаясь в звёздный холл.       В волосах Плутон застряли катышки пепла, которые Сатурн нежно и даже осторожно вытянул, растёр меж пальцев, отчего они предательски налипли на его кожу — и вытер о рубашку, в которой был.       В себя Плутон приходит уже в его комнате. Во тьме толком не рассмотришь, куда она попала — но тут есть кровать. На неё Плутон и падает, стоит Сатурну лишь слегка её толкнуть.       Он разувается, потом разувает служанку, а теперь уже свою любовницу, и, лаская внутреннюю сторону её бедра, задирает платье. Плутон садится в кровати, но рука Сатурна вновь её опрокидывает.       — С-стой, — бормочет она, хватаясь за одну из его рук. — Мы будем в одежде?       — Мне нельзя раздеваться, — шепчет Сатурн, продолжительно целуя Плутон в колено.       — А мне можно — и я хочу раздеться.       Плутон выгибается на кровати, чтобы просунуть под спину руки. Шарит там в поисках тугих завязок, стремительно их развязывает, отчего платье как будто становится больше — и просторнее.       — А почему нельзя тебе? — спрашивает Плутон, вновь садясь на кровати.       Трогает рубашку пальцами. Подначивает снять, даже несмотря на запреты. Медленно оттягивает ворот… свой тоже.       — Потому что лунам нельзя раздеваться догола в присутствии другой луны до венчания. Если кто-то узнает о нашем созвездии, то мы ослабнем. Обветшаем — нас можно будет раздавить даже пальцем, — говорит Сатурн.       — А, ты о созвездии, которое у тебя на щеке? — Плутон вдруг страстно целует луну в шею. — Я всё равно его вижу, пси Сатурн. Снимай одежду — мы сделаем это без неё.       Её руки юркают под рубашку, рыбками скользят по горячему торсу, гладят поясницу и спину. Сатурн отстраняется, стягивает рубашку, снимает штаны, пока Плутон, увлечённая процессом разглядывания чужого тела, застывает на месте.       — Почему ты ещё в платье? — нетерпеливо спрашивает Сатурн, припадая губами к оголённому плечу служанки. — Хочешь, чтобы я сам тебя раздел?       Плутон шепчет умоляюще, изнывая от тянущего ощущения внизу живота:       — Пожалуйста… только не делай мне больно.       От собственно голоса захватывает эйфория.       Платье летит в конец комнаты, а Сатурн, урча от удовольствия, целует Плутон в грудь. Плутон тяжко постанывает, вороша пальцами белые волосы на затылке луны. Рукой она приподнимает лицо Сатурна, внимательно смотрит в его глаза, что с вожделением пожирают её. Плавно переводит взгляд на щёку Сатурна, где покоится созвездие. Едва притрагивается к щеке, как та вспыхивает бледным мерцанием, как зажжённая свеча. Сатурн тупит взор, а Плутон, подавшись вперёд, нежно целует его в щёку. Созвездие едва ощутимо, но приятно стрекочет губы служанки. С щеки она плавно съезжает на губы луны, впивается в них, как в самый вкусный десерт, в то время как Сатурн медленно, с рваным дыханием, входит в Плутон. Как к себе домой. Что-то наподобие писка вырывается из горла служанки, когда Сатурн начинает двигаться. Ему же кажется, что ещё секунда — и он сойдёт с ума. Потеряется в складках кровати, заблудится меж звёзд, меж её мягких рук, ног, лица… Всё кажется неправильным. Слишком откровенным сном, после которого Сатурн не сможет смотреть в глаза не только Плутон, но и всему свету.       А после случается вещь, которая обоих приводит в ужас.       Расслабленная Плутон вскрикивает, когда что-то острое прокалывает её кожу на шее. Сатурн за три секунды делает три жадных затяжки, три глотка, а далее, осознав свою роковую ошибку, отскакивает от повреждённого тела. Испуганными, бешеными глазами смотрит на распростёртую Плутон, из шеи которой течёт самая настоящая кровь.       Невероятная кровь, вкусная кровь, дурманная. Самая сладкая на свете — мёд и вино.       Рот у Сатурна в этом дурмане, шея ранена у служанки, а что же в этом плохого, что?       И, не успев обуздать внутреннего зверя в себе, луна вновь приближается к укусу. Слизывает кровь, останавливая её поток, а после, целуя Плутон в губы, оставляя кровь на её лице, роняет голову на её грудь.       И чувство такое, словно одна жизнь кончилась, а другая только-только началась, преследует обоих.