Луна не съест месяц

      Теряясь в волнительном ожидании, Земля сидит в своей мастерской. Работа не клеится: венчальные букеты отчего-то вянут, а варенье из схиска, что стояло на огне в углу комнаты, скисло. Выкидывать его как-то жалко — всё-таки, запах у схиска потрясающе вязкий, глубокий и нежный. Это может пригодиться в дальнейшем.       Ожидание изматывает. Хочется капризно потянуться, хлопнуть в ладоши, размять конечности — чтобы после пойти куда-нибудь в более людное место. Может быть, в звёздной комнате сейчас что-нибудь делает Сатурн? Изучает карты, рисует звёзды, а может, берёт мерки с Венеры по её нескромной просьбе?       Может быть, Сатурн ждёт её, Землю, в своей комнате? Мало кто знает, что в мастерской Земли есть маленькая дверца, прямо ведущая в отстранённую от всех остальных комнат спальню Сатурна. Сатурн, конечно, знает об этом, а потому запирает эту внутреннюю дверь иногда — когда хочет полностью уединиться.       Иногда Земля приходит в его покои, усаживается на его кровати, пропускает через свои пальцы все ткани и бумаги, которых когда-то до неё касался он. Ей это доставляет некое удовольствие. Трогает — и ощущает мимолётное тепло, какого не ощутишь просто от объятий или толстой одежды. Нет. Это тепло исходит изнутри, греет нутро, проходя сквозь все слои плоти, обволакивает приятным коконом — как одеяльцем мягким.       Надо бы заглянуть к Сатурну. Надо бы повидаться с ним хотя бы один раз за этот день — иначе что Земля будет делать ночью? Вновь варить бесконечно кислое варенье? Вновь давить масло из хенфеля? Вновь гнать карамель, чтобы получить из него карамельный, солоноватый эль?       Оставив глупое, бестолковое ожидание в сторонке, Земля встаёт и, озираясь, крадётся к двери. На ощупь она прохладная, как будто злая — недовольна ты чем-то что ли, дверь? Такая дикая, нелюдимая… Какой тебя покусал нынче зверь? Или это Земля сейчас боязливая?       Не стучась, никоим образом не напоминая о себе, Земля приоткрывает дверцу. В комнате Сатурна темно — но отнюдь не тихо. На кровати лежат двое, оба тяжело дышат, изредка постанывают. Большего Земле знать не хочется. Слишком резко дёрнув дверь от себя, луна закрывает комнату, а вместе с ней — весь мир, в который так отчаянно хотелось ей сбежать.       Немыслимо! Неужели явилась Венера? Накануне венчания? Ради чего? Ради совокупления с «мерзким месяцем»? С тем, кого она за луну не считала, кого открыто ненавидела и презирала, а теперь, когда умер её хладный свет, кси Юпитер, так мгновенно все былые распри тотчас забылись, сразу же потребовался кто-то ещё? Ещё одна плоть для удовлетворения своих потребностей — Сатурн. Наверное, он был не против.       В мастерской становится душно, тошно, да и просто — невозможно находиться. Хочется вырваться куда-нибудь. Хочется сбежать из Ямы, выбраться на поверхность, наглотаться пепла и умереть под карамельным деревом.       Но вместо этого Земля бежит прочь в свою комнату. Здесь недалеко, лишь пару поворотов, много дверей, мелькающей прислуги, давящих вопросов, странных взглядов и волнительной, волнительной атмосферы, беспокойства и пустых надежд на разрушенное будущее.       В коридоре, что ведёт в лунные комнаты, встречается взглядом с Марсом. Тот, стоя возле самой её двери, преграждает путь внутрь. Ничего не говорит, но и не отходит. Его глаза — два кровавых пятна. Явно чего-то хочет, но даже не пытается открыть рот, чтобы спросить.       — Отойди, — кричит Земля, протискиваясь мимо вставшей перед ней луны.       Но Марс так просто не собирается её отпускать.       — Ты плачешь?       — Нет!       Но сама чувствует, как по бледному лицу текут горячие слёзы. Быстро вытирая их одной рукой, а второй отталкивая Марса, Земля влетает в свою комнату, в свою родную обитель. Не заперев дверь, даже не помешав Марсу войти вслед за ней, Земля садится на краешек кровати и плачет, плачет, плачет, пока слёзы не начинают щипать кожу. Тогда Марс решается спросить ещё раз:       — Отчего ты грустна?       Он испуган — это слышится даже в голосе. Дрожь, неуверенность, стыд, тут и там вспыхивающие красноватые пятна (прилив крови к коже, расцарапать бы лицо, чтобы выудить хоть капельку из-под плоти), лихорадочный блеск в глазах, полупрозрачные блики на огненных волосах, ещё более горячих от тёплого света.       Земля поднимает на него взгляд. В нём Марс прочитывает тревогу, обиду и непонятное ему раздражение. Нестерпимо хочется её обнять, пожалеть, показать, что Земля не одинока, что верный Марс всегда будет рядом с ней — он ни за что не бросит её, ни за что не променяет на кого-то другого, какого бы она ни была о нём мнения.       Бережно притрагивается к её руке, но Земля испуганно отдёргивает, поспешно вытирает ею слёзы. Говорить — или умереть в молчании?..       — Расскажи мне, сестрица, что тебя так расстроило? Если тебя кто-то обидел, я накажу его, дай только знать, — говорит Марс с несвойственной ему ласковостью.       Земля судорожно выдыхает, чувствуя, как к горлу подкатывает новая волна истерики. Зажав себе рот рукой, она тихонько рычит. Марс едва не теряет своё самообладание — его так трясёт, что по любому, даже малейшему, намёку Земли он готов на кого-нибудь напасть. Напасть и разорвать за то, что они так поступили с ней. Довели до слёз. Нарушили её спокойствие. Да просто расстроили, их убить можно уже только за это!       — Там Венера… с… — остальное тонет в нервических рыданиях Земли. Марс мягко пытается отнять руки любимой луны от лица, которые она прижимает с такой силой, что разнять их способно только что-то сверхсильное. И всё же, Марс не отчаивается.       С кем там может быть Венера? Сегодня она вновь с Меркурием, значит ли это, что Землю задело именно это обстоятельство? Так уж она боится за кого? За Меркурия или Венеру? Почему раньше её это никогда не трогало?       — С кем Венера, луна моя? — шепчет Марс, наконец, отнимая руки Земли от её лица.       — С… с моим… — она тяжко сглатывает, — с моим ме…       Хочет сказать «месяцем». Моим мерзким месяцем. Хочет — но что-то не позволяет. Как будто кость в горле застряла.       Земля сглатывает, но препятствие в горле как будто разрастается, увеличивается в объёме и полностью перекрывает воздух.       — Меркурием? — чувствуя, как внутри кипит негодование, спрашивает Марс.       Вместо ответа Земля качает головой и плачет.       — Марс, уходи, пожалуйста, Марс! — причитает Земля, но Марс её не слушает.       Ему так жалко и так страшно оставлять её одну, что всё, на что Марса хватает — на отстранение. Марс отходит, обдумывая ужасную ситуацию, корень которой он толком даже не может понять.       За кого болит её сердце? За надменную Венеру, которую Земля в принципе с радостью готова была отдать Марсу, или за Меркурия, про которого Земля вообще ничего не говорила? Ответ очевиден — но как-то невероятен. Марс в раздумьях, в сомнениях и во всём прочем — тоже. Он не способен трезво оценить ситуацию, когда рядом плачет его дорогая Земля.       Но плакать она всё-таки перестаёт. Шмыгает носом, трёт щёки и глаза, отчего-то смотрит мимо Марса, словно никто не стоит рядом — Марса не существует. Он умер, кажется. Где-то в складках пространства растворился.       Марс стоит и чувствует, что тряска его отпускает. Больше не хочется перевернуть мир вверх дном, опорожнить все воды моря, набить морду своему смуглому братцу — хочется только стоять и смотреть на чудо природы. На дорогую Землю. Марс, не в силах больше тревожиться за свою прелесть, опускается на колени. Его ещё немного потряхивает, а потому приземление на пол не выглядит так плавно, как он того хотел. Но Земля замечает перемену его положения — и пугается, когда Марс, пригибаясь к самому полу, целует пальцы её ног.       — Позволь мне скрасить твоё одиночество, Земля. Я буду мягок и покладист — ради тебя, — бормочет он в ночной тиши.       Его одиночество сочится из него бурными реками. Земля холодна, Земля до боли отстранённа, так хочется растопить её, обратить навстречу себе — обрати внимание, обрати, обрати, обрати…       И смутно припоминается вечер, проведённый с Венерой — её умелые движения, спокойствие, которым она дурманит всё вокруг, её тело, так непохожее на тело Земли…       — Ты пьёшь кровь служанок, — сипло отвечает Земля. — Ты сумасшедший. Как я могу быть уверена…       Голос её обрывается — потому что луну бьёт дрожь. Раньше отказывать Марсу было просто и легко, но теперь, когда он перед ней в самом уязвимом состоянии, на коленях, губами касается ног, целительнице сложно держать свой страх в руках.       — Против тебя я ничего не сделаю, Земля, ты знаешь это. Я скорее себя убью, чем трону тебя.       Ещё поцелуй. Земле щекотно, Земле неприятно, но ног она не отдёргивает. Если он ею не брезгует, то отчего же должна она? И всё-таки, как же сковывает, как же убивает этот взгляд его, полный непонятных надежд и непонятных стремлений — куда же?       — Знаешь, Земля, когда я сплю со служанками, или когда ублажаю Венеру — всегда думаю о тебе. Ты должна быть на их месте. Нет, ты должна быть выше них. Венера и наши похотливые служанки — все они могут быть подо мной и пищать от удовольствия. Но ты, Земля, — поцелуй в щиколотку, слабый выдох в нежную кожу, — должна возвышаться надо мной.       Марс поднимает взгляд, а Земля, не выдержав его, отводит глаза в сторону.       — И тогда от удовольствия буду пищать я.       Сидит на коленях, смотрит как преданный тигр. Надень ошейник — и будет твоим, беспрекословно. Ни одного движения, что могло бы напугать или возмутить Землю, ни одного лишнего слова, хотя грязи сказал он достаточно. И Венера, и служанки. Всех перепробовал — а её?       — Осчастливь меня, Земля, а я обещаю, что впредь тебя никто не посмеет обидеть.       Земля пропускает пару непрошеных слёз. Они ничего не значат для Марса, который, при всём своём желании обладать ею, не понимает природу её горя. А она есть — и Земля старательно её отвергает. Или?..       Нет, не отвергает. Она уже не властна, ничего она не контролирует, нет никакой у неё власти. Она рождена, чтобы подчиняться — так подчиняйся.       Лёгким робким движением Земля мягко касается плеча Марса. Знак. Вот он — знак, ярким пламенем выжженный её рукой на его плече. Сейчас он готов бросить всё и упасть в её объятия, согреть её — своим жаром, что копился в нём столько лет. Оберегал сей котёл исключительно для неё.       — Делай, что хочешь. Я всё равно погибла, — бормочет Земля.       Лицо смиренно. Нет ни толики слабости в нём. Значит ли это, что его дорогая сестрица смирилась со своей участью простой куклы — подстилки под ненавистную ей луну?       Земля опрокидывается на кровать, Марс — нависает сверху. Голубые волосы её растеклись по простыням, лицо раскраснелось и распухло, но от сего вида только сильнее хочется это личико утешить, наговорить на ухо много милых глупостей, чтобы глаза больше не проливали слёз по тем, кто этого не заслуживает.       — Я не сделаю тебе больно, я так дорожу тобой, что…       Своё бормотание он прерывает чувственным поцелуем в шею. Здесь нет места похоти — красная пелена спала, оставив лишь белый свет, к которому теперь хочется стремиться. Стремиться и чувствовать, стремиться и понимать, стремиться и — видеть.       Марсу никогда ещё не доводилось смотреть на свою прелесть сверху, но сейчас, познав это ощущение, он переходит к другим, более плотским. Делает всё нежно, как можно аккуратнее, хотя команды сдерживаться не было. Просто Земля кажется настолько хрупкой, что, если тронуть её неосторожно, отнестись к её телу халатно, то вся конструкция её естества рискует обвалиться. Нежный цветок рассыплется и мгновенно истлеет.       А пепел Марс уже когда-то пробовал.       Земля не стонет, не плачет и вовсе кажется мёртвой. Возможно, пытается спрятаться в кокон, оградиться от того безумия, куда Марс загоняет её насильно. Слегка приподнимая платье, Марс целует Землю во внутреннюю сторону бедра. Дыханием щекочет кожу, отчего Земля порывисто вздыхает, но тут же затыкает себя окончательно. А Марса это только раззадоривает. Нежнее, чем когда-либо, он гуляет пальцами по её ногам, ими же он аккуратно исследует её изнутри — каково оно там?       И всё Марсу кажется невероятным, священным, непонятным. Он оттягивает тот самый момент проникновения, хотя мечтает о нём чуть ли не большую часть своей жизни. Если бы его заставили выбирать между множеством служанок, Венерой и одной лишь Землёй — он бы без сожаления отказался от всего, чтобы обладать одним. Даже прошлый опыт со служанками, многие разы с Венерой казались такими ничтожными по сравнению с одним разом с Землёй. С объектом его обожания. С луной, что он считает священной.       Земля не даёт поцеловать себя в губы, когда Марс тянется к ней. Она не кричит и не выражает никаких эмоций, когда Марс с почти детским волнением входит в неё, замирает, чтобы прочувствовать момент, а потом — больно движется. Ей всё равно уже, она теперь — мясо, кукла для удовлетворения чужой потребности, она никто и звать её никак, теперь кроме испорченной плоти у Земли нет ничего, она целиком и полностью — пустая.       А Марс вдруг роняет на неё слезу. Плачет, не сдерживаясь. Двигаясь внутри, задыхается от счастья, от пронизывающего насквозь ощущения сбывшихся надежд, оправданных ожиданием дней, когда хотелось умереть или кого-нибудь съесть.       Земля перехватывает его руку, когда он пытается прикоснуться к её лицу. Марс на ласке не настаивает, но ему так хочется сделать ей хорошо, точно так же, как ему, что он касается, касается её всюду, где Земля позволяет. Но она всё равно держит боль глубоко внутри, старательно запечатывая её от посторонних. Особенно — от Марса. Ещё не хватало, чтобы он её утешал.       А жжение не проходит, только сильнее разрастается внутри, выжигая дыры прямо в плоти. Земля чувствует, как начинает гнить.       А Марс чувствует, что он на вершине блаженства.