«Природа всегда возьмет свое» (Уильям Шекспир)
А как безобидно всё начиналось. Холмс глубоко вздохнул, разочарованно отворачиваясь от окна, за которым едва различались осипшие крики обессиленного альфы. Майкрофт с самого начала предполагал подобный исход. Предполагал каждое последующее действие отвергнутого альфы и, разумеется, осознавал неумолимый финал, в который до сих пор, уже спустя неделю после последнего приступа, ему очень не хотелось верить. В самом начале, когда Антея принесла в его кабинет первый букет тёмно-красных роз, у него буквально перехватило дыхание. Грегори всё же перешёл к действиям. Похоже, с тех пор, как он отключил свой номер, внеся Лестрейда во всевозможные чёрные списки, тот не оставил своих попыток поговорить и убедить строптивого омегу, а потому начал искать варианты достучаться. Бросив на растерянного Холмса краткий осуждающий взгляд, Антея молча поставила букет в вазу на тумбочке у входа, и также молча покинула кабинет. Разумеется, он сразу понял от кого букет, и кто так настойчиво напоминает о себе. Но тогда Холмс лишь примерно представлял себе его последующие действия. Лестрейд караулил его буквально везде, словно и не было у того другой работы, кроме как выслеживать Холмса. Однажды они даже практически столкнулись с неугомонным инспектором на выходе с Бейкер-стрит 221Б. Личная охрана в тот вечер едва успела оттеснить запыхавшегося инспектора, заталкивая Майкрофта в машину и стремительно увозя от нежелательного объекта. Стараясь сохранить режим дня, одно из немногого, что всё же настойчиво просил сделать врач, Холмс подолгу устремлял взор на идеально ровный потолок, пытаясь придумать, как ему в очередной раз выбраться из столь стремительно захлопывающейся западни. С одной стороны он всё же продолжал принимать блокаторы, пренебрегая указаниями доктора, с другой — доведённый, кажется до предела, Лестрейд со своей навязчивой идеей про истинных. Майкрофт глубоко вздохнул. Словно вокруг него замыкался стальной круг, оставляя всё меньше простора для действий. И с каждым днём этот круг становился плотнее, отрезая всё больше бесполезных и неподходящих решений. Будто сама природа вынуждала его покориться и принять неизбежное. Параллельно с букетами, что уже ровным рядом украшали его кабинет, стали приходить письма. От коротких электронных строчек, где Лестрейд слёзно просит его лишь об одной встрече и разговоре, до бумажных конвертов, в которых он расписывает их возможное будущее. Вчитываясь между строк, Майкрофт пытался найти в них то, что так боялся: агрессию, напор, желание подчинить и унизить, в конце концов, стремление к сексуальным домогательствам. И хоть ни разу не находил, но всё же не оставлял попыток. Правда, в скором времени он перестал открывать конверты с ненавистным именем в строчке отправителя. И горка писем стала расти пропорционально количеству появлявшихся на его столах цветов. А потом инспектор начал осаждать его дом. Пару раз служба безопасности сообщала о подозрительной личности, регулярно появлявшейся за высоким забором особняка Холмса. На стол легли фотографии, где можно было без труда узнать весьма осунувшегося инспектора, что дежурил под его домом, пытаясь поймать тот единственный момент, когда мог бы поговорить. И когда терпение Лестрейда всё же закончилось, он начал весьма громко заявлять о себе. Ситуация грозила перейти в критическую. Майкрофт понимал, что ещё немного — и Лестрейд может случайно выдать Холмса, ставя жирную точку на его весьма успешном будущем. Да и в своём успешном будущем, что раньше рисовалась ему только в позитивном ключе, Холмс уже ежедневно сомневался. И пусть Лестрейд всё же был ярким представителем своего вида, он был мало похож на тот образ, что прочно укоренился в гениальном мозгу и являлся в страшных снах. Майкрофт ловил себя на мысли, что в тот момент, когда у него не останется другого выхода, кроме как сделать выбор, он, скорее всего, сделает его в пользу инспектора.***
Совещание кабинета управления проводили регулярно. Чистая формальность, ведь большинство вопросов были решены намного раньше самой встречи, а само обсуждение проводили в затемнённых кулуарах, а не в ярко освещённом кабинете. Слишком ярко, по мнению Майкрофта. Зачастую подобные встречи были пустой тратой времени, но не в этот раз. На повестке дня стояло формирование нового пункта управления Шеринфордом, и Майкрофт попросту не мог его игнорировать, являясь его непосредственным участником. Всем присутствующим было понятно, что всё произошедшее — абсолютный провал Холмса, и многие уже примеряли на себя его кресло. Майкрофт прекрасно понимал, что за солидными лицами скрывались грязные ухмылки тех, кто был бы, безусловно, рад, если бы в тот злополучный день с острова вывезли на один гроб больше. Холмс привычно расположился по правую руку от председателя, натянув на лицо маску презрительного превосходства. Он не допустит ни одной возможности сместить его с этого места, заготовленные фразы выстроились ровным рядом в абсолютной памяти, а отчёт, лежащий перед ним в тонкой папке, лишь подтвердит его аргументы. Всё пошло не так с самого начала. Вместо сухого отчёта Боунс, председатель правления, зачем-то принёс на совещание планшет. Кивнув помощнику, он окинул взглядом сидящих за круглым столом участников, после чего свет чуть приглушили. Зажужжал проектор, прикреплённый под самый потолок, и на экране возникла фотография, сделанная с прибрежной зоны Шеринфорда, у самой кромки воды. На фото, явно сделанном в предрассветных сумерках, явно угадывались силуэты как самого здания, скрытого с двух сторон острыми скалами, так и площадки, на которой расположились два вертолёта. Видимо, фотографии были сделаны незадолго после того, как его увезли, понял Майкрофт, чувствуя зарождающуюся тревогу. Кадр сменился на склон, на котором, словно сломанные куклы, лежали трое мужчин, обмотанных альпинистским снаряжением. Братья Гарридебы. Точнее то, что осталось от них после жёсткого удара об острые, устремлённые вверх пики неровных камней. Совсем немного не хватило им, чтобы по замыслу Эвр рухнуть в ледяные воды залива. Новый кадр. Управляющий, по-прежнему лежащий с открытыми глазами, словно сохранившими ту безмолвную молитву, которой не суждено уже сорваться с губ. Та камера. У Майкрофта вспотели ладони, и он откинулся на спинку стула, незаметно убирая руки со стола и вытирая их о брюки. Сердце заполошно билось в груди, словно напоминая, что он всё ещё жив, но в тот самый момент, который частично передала фотография, он не был так в этом уверен. Камера охраны. Следующее фото, частично захватившее кабинет и пульт управления охраной. Трупы на полу, кровь, растекающаяся лужами и отчётливо указывающая на тех, у кого был проломлен череп. Холмс бессильно сжал кулаки. Он выжил, пережил это. Его не напугать фотографиями, не несущими ему реальной угрозы. Тогда почему так заходится сердце? И рубашка неприятно прилипла к спине? Не от того ли, что на миг ему почудился смрадный запах крови, которой управляющий щедро залил пол самой главной камеры Шеринфорда? Майкрофт сморгнул, стирая всплывшие в памяти кадры. Как раз в этот момент включили свет, и Холмс вздрогнул. К счастью, никто из присутствующих этого не заметил. — Всё это… — нарушил молчание Боунс, словно продолжал уже начатую им мысль, — …результаты правления нашего бессменного Майкрофта Холмса, который, как мне кажется, в этом самом кабинете давал нам гарантии отсутствия каких-либо форс-мажоров, пока ведёт этот проект. Брезгливо поджав губы и чуть выше приподняв подбородок, Майкрофт всё же не мог позволить пропустить такое обращение, а потому, сглотнув, тихо, но твёрдо произнёс: — При всём моём уважении, Боунс… — Мы увидели достаточно! — внезапно взвизгнул председатель, хлопая ладонью по столу. — Это не тот результат, которого мы ждали от Вас, Холмс! Вы должны были предвидеть такой исход, когда нарушали пропускной режим объекта! Ваши двойные игры… — Должен обратить ваше внимание на то, что… — Молчать! — Вновь рявкнул Боунс, повторно сопровождая свой окрик хлёстким хлопком ладони. Майкрофт вздрогнул, к собственному ужасу не сумев удержать себя в руках. По кабинету поплыл зловонный горький запах альфы. Гормональная вспышка, сопровождающая выброс феромонов в этих стенах считалась неприличной, а потому Боунс резко осел, немного смутившись от собственной реакции. Именно поэтому никто не заметил, как побледнел Холмс, едва удерживающийся от того, чтобы беспрекословно соскользнуть с кресла и опуститься на колени. И если с этим позывом он всё же смог совладать, то нарушить прямой приказ альфы о молчании не смог. Поражённо застыв, он внезапно ощутил, как резкая боль в висках отпустила, вместо этого что-то влажное коснулось его губ. — Майкрофт?.. — осторожно окликнули его сидящие напротив, не отводя взгляда от побелевшего лица. Мгновенно вскинув руку, он провёл пальцами по губам, отчаянно не желая верить в то, что у него вновь пошла кровь. Но обагрённые алой кровью пальцы свидетельствовали об обратном. — Приношу свои извинения, — всё же выдавил из себя Холмс, доставая из кармана платок и прикладывая к носу. — Видимо, я не до конца восстановился. — Он поднялся, отчаянно молясь, чтобы ноги не подвели его, и направился к выходу. — Прошу вас, пожалуйста, продолжить без меня, — он слегка наклонил голову, изображая прощание как с присутствующими, так и, видимо, с должностью куратора Шеринфорда. Он был уверен в том, что едва он закроет дверь, как Боунс тут же приведёт аргумент о его здоровье как решающий, в пользу освобождения его от должности. Но оставаться здесь, в присутствии альфы, приказу которого он беспрекословно подчинился, он больше не мог. Слишком уж шокирующими стало произошедшее, чтобы и дальше уверенно держать маску спокойствия и уверенности на бледном лице. Отчёт остался нетронутым на столе. Ровная цепочка аргументов рассыпалась. Оказалось, что момент принятия решения неумолимо приближался с такой скоростью, что Холмс уже не мог ничего предпринять.***
Слава богу, что в уборной никого не было. Заперев дверь, Майкрофт едва доковылял на дрожащих ногах до раковины и крепко вцепился в неё, как в спасательный круг. Прохлада кафеля охлаждала горящие ладони, пока редкие капли крови разбивались о белоснежный мрамор раковины. Он боялся поднять глаза на собственное отражение, что безжалостно разобьёт остатки его выдержки, трещащей по швам. Ледяная вода остудила лицо, приводя в относительное состояние равновесия. Мозг словно заново запустился, усиленно разгоняя мыслительный процесс до абсолюта. Его выходка означает полную и безоговорочную капитуляцию. С должности его снимут, скорее всего, единогласно. Но это не катастрофично. Этого следовало ожидать, даже не беря во внимание его отвратительный побег из кабинета. Пусть лучше считают, что он слаб, чем убедятся в том факте, что Майкрофт Холмс, первый председатель совета по государственной безопасности — всего лишь омега, которую очень легко подчинить себе властным голосом и громким словом. Едва информация о его статусе просочится в политические круги, как всё рухнет, а его либо безжалостно выбросит на берег, либо, что, возможно, ещё хуже, какая-нибудь альфа заявит на него свои права, и тогда он потеряет неизмеримо больше — свободу. Потери уже начались, а потому единственное, что он в состоянии сделать — это минимизировать их.