стаи птиц разбиты в стёкла

i am stupid

혼자 앞서갔네

      у дождя свои дела, сверху вниз, с листка на листок капает да капает, по стеклу оконному каплями вниз стекает, со слезами джинсоль наперегонки соревнуется, хоть безоговорочный победитель ясен и так — у джинсоль заплакать вот вообще никак не получается, отвыкла, разучилась забыла. в глазах сыро, совсем как на улице, горячо, как у печки в доме, но на этом все и кончается.       у дождя свои дела, с неба на землю все куда-то торопится и временем сквозь пальцы утекает. у джинсоль дел никаких нет, разве что у окна на летней кухне сидеть, пальчиком по стеклу вслед за каплями водить, да тоску сушеными яблоками закусывать. тоска джинсоль на вкус как стоялый суп, тарелка снаружи горячая, а внутри содержимое остывшее, языку не особо приятное. кисло-сладкие яблоки с остывшим супом очень странное сочетание, на зубах и языке чем-то непонятным оседающее.       меланхоличное побелевшее небо на молоко похоже, холодное, обжигающее, разве что белизну портят серые клочья тучек, которые ветром куда-то несёт так быстро, что они влагу теряют, она же спешит поскорее на землю опуститься, шлепая по только-только распустившимся листикам яблонь. джинсоль так хотела увидеть цветение яблонь, но за окном май, больше походящий на октябрь, такой противный, холодный, сырой. такой май наверное и в душе соль царит, тоже противный, холодный и сырой.       солнце сквозь грязномолочные тучи прорывается, но безуспешно, хоть дождь и затихает, а на улице становится чуточку светлее. не дойти ему сегодня до земли, не приласкать перенасытившуюся влагой траву, утопающую в размякшей земле словно в болоте, не согреть сердце чон, утопающее в болоте сомнений, отчаяния и бессилия, не поцеловать своими тёплыми лучами каждую щеку девушки, будто подтверждая, что все обязательно будет хорошо.       джинсоль бы по крыше немедля на небо забежала, подхватив лопату, одиноко валяющуюся возле сарая, чтобы все эти грязные тучи раскопать, раскидать в разные стороны и солнце на его законное место на небе повесить. неважно, что оно горячее и от одного прикосновения можно заработать глубочайшие ожоги — у соль все равно руки холодные, что ледышки в морозилке, которую разморозить бы по хорошему. абсолютно неважно. джинсоль бы сидела с лопатой у солнца и охраняла бы его от посягательства туч, лишь бы оно всегда светило (и желательно только ей одной). разогнать тучи руками, все что угодно, чон на все готова, но не знает, что именно ей сделать, на распутье стоит и сгорает от собственного бессилия, влагой пытающегося выбраться наружу. джинсоль очень глупая и даже спорить с этим не собирается. она даже солнцу имя придумала — назвала бы его йерим, ведь имя красивое и очень ему подходит.       безнадежность, бессилие, отчаяние новой тучей приплыли на это небо и дождевыми каплями устремились вниз, солнце сегодня проиграло эту битву. и даже море ярких жёлтых одуванчиков на полянке напротив дома уже не море, а жалкая блеклая лужица. джинсоль тоже жалкая блеклая лужица после всех своих ошибок, что она успела совершить или которые когда-либо появлялись в ее жизни. потому что у ошибок тоже бывают ноги и красивые имена, например, хиджин, где все буквы в имени теперь правда оседают холодными каплями дождя на стеклах. и ошибки тоже умеют разговаривать, красивыми речами уши как сиропом заливая, пока обратно все не польется любовью. ошибки тоже исчезают из жизни, оставляя внутри лишь распиленное на металлолом сердце. под дождем все ржавчиной покроется и забудется, а под солнцем расплавится и по венам растечется, особенно если в руки его взять, пытаясь их отогреть. йерим тоже очень похожа на ошибку и джинсоль правда страшно, но эта ошибка такая теплая, такая необычная, что чон бы ещё миллион раз бы ошиблась и действительно назвала бы солнце в честь нее.       после очередного сиропа в уши джинсоль уже давно не хочется сладкого, она когда-то очень любила конфеты, но сейчас от них попросту болят зубы. чон очень много чего любила когда-то, но это все осталось лишь абстрактным когда-то, вместе с той хиджин, теперь лишь противным дождем стекающей по стеклу. сейчас же только привкус сушеных яблок во рту, шум дождя по крыше и старые часы, чьи стрелки навеки застыли на 2:46. джинсоль когда-нибудь обязательно заведет их снова, когда снова отогреет окоченевшие руки прикосновением к горячему солнцу.

» nasty nasty nasty my error

how can i say no

약해지면 안 돼 «