***
— Сосредоточься, детка! — умолял Джон, сжимая её лицо ладонями так крепко, чтобы она посмотрела на него. Пэнси заглянула ему в глаза, в знакомые тёмно-карие глаза, по которым так скучала. В них появилась новая сила, которой она никогда прежде не видела. Взгляд был болезненным, диким, словно Джон находился всего в нескольких шагах от того, чтобы разбиться вдребезги, словно он висел на волоске. Словно… Сердце его разбито… И отражение жёлтых шаров в его тёмных лужах стали тому подтверждением. Это ещё не конец. — Жжёт! — она выла от боли, и прижималась к нему, и отталкивала, захваченная вихрем всего происходящего одновременно. — Борись, Пэнси, — отчаянно уговаривал Джон. — Останься со мной! — Джон! — она задыхалась, хватаясь за грудь. — Джон, что происходит? Останови это! — Сердце билось в хаотичном, удвоенном ритме. Адреналин лился по венам, не находя выхода; неизрасходованная магическая энергия сворачивалась, сковывая её. Конечности затекали, пока тело пыталось интерпретировать противоречивые сигналы мозга. Нет, нет, нет. Не двигайся больше. Мы в порядке! Мы в порядке! Глаза по-прежнему светились неугасающим жёлтым, отказываясь возвращаться, а первобытные инстинкты пантеры царапали по стенам разума — пытаясь защититься, убежать от уязвимого человеческого облика. Когда разум стал ускользать, ногти снова удлинились и превратились в острые когти, которые тут же порвали мантию Джона. Он стиснул челюсти, подавляя болезненное шипение. — Пэнси?! — удивлённо воскликнул знакомый голос. Взглянув через плечо Джона, Пэнси увидела подбегающую к Драко Гермиону, по её щекам текли слёзы. — Это правда ты! Она выбралась. Она выжила. Она… — А-а-а! — мучительный стон отдался в голове и в ночи, пламя внутреннего сопротивления усилилось, призывая Пэнси сдаться. Контроль ускользал из рук, битва внутри обострялась. У неё оставались считанные мгновения ясности, она чувствовала это. — Слушай! — каждое слово пронзало грудь жгучей болью, пока она боролась с собой. Формулирование связных мыслей было сродни пытке. Язык словно распух и отяжелел, став слишком большим для рта. — Ментем Деправатио! — выпалила Пэнси всё, что смогла. Глаза Гермионы расширились в замешательстве. — Что? Не уверена, что… — Блядь! — крик прорезал воздух, по спине прошлась волна невыносимой боли. Тело напряглось, вынуждая её наклониться, требуя укрыться в новой форме. — В могилу! — слова срывались с отчаянием, хотя казалось, что в них не было никакого смысла. И всё же, если и существовал кто-то, кто мог разгадать зашифрованное сообщение, то это Гермиона Грейнджер. — Доберись до Снейпа сейчас же! Времени нет! Ментем Деправатио! — Эй, эй! — Джон крепко обнял её, пытаясь вернуть в реальность. — Сосредоточься на своём теле, на этом теле, — настаивал он, ладонями гладя её мокрые от дождя руки, сильными пальцами с надеждой сжимая бицепсы, стремясь удержать. — Сосредоточься на… — Нет-нет-нет, — прохрипела Пэнси, перебивая его. — Послушай. Пожалуйста, послушай! — Спина непроизвольно выгнулась — она сгорбилась, чувствуя, как зубы удлиняются и вонзаются в десны. Уткнувшись Джону в грудь, она сделала глубокий вдох, борясь за угасающий рассудок, чтобы передать важную информацию. Магия кипела в жилах, подпитываемая адреналином и страхом. Собрав все свои ускользающие силы, Пэнси сумела поднять голову и встретиться взглядом с Гермионой Грейнджер. Изумление на лице Гермионы подтвердило предположения Пэнси о её частично изменившихся чертах. — Непреложный обет, — энергия стремительно убывала, — это лазейка. Торопись, — слова вырывались короткими выстрелами, разрозненные мысли как могли пытались обрести связность среди хаоса. — Я не понимаю, Пэнси, — Гермиона хотела подойти ближе, но звериный рёв заставил Драко остановить её на полпути. Звук раздавался из горла Пэнси, крича о внутренней борьбе: первобытные инстинкты пантеры соперничали за господство. Магия в ней стремилась защитить обе её сущности, стирая грань между другом и врагом, делая невозможным их разъединение. Когда Джон услышал вой Пэнси, его терпение лопнуло. — Грейнджер! Уходите! Все! Сейчас же! — проревел он. Драко оттащил сопротивляющуюся Гермиону — возражения эхом разносились в воздухе, пока она вырывалась из хватки. — Подожди! Стой! — её голос дрожал. — Я не оставлю тебя! Больше не оставлю! Нет! Драко, нет! Несмотря на царящий вокруг хаос, Робардс держался рядом, хромая и опираясь на плечо Драко, а Нарцисса плелась в нескольких шагах позади — они отступали к замку. — В могилу, Грейнджер! Найди Снейпа! Непреложный о… — Пэнси заглотнула воздуха. Давясь собственным дыханием, она уткнулась Джону в шею, ища в нём утешение в последние минуты своей человеческой жизни. — Твои ноги. Почувствуй опору под ними. Представь, как ты ступаешь по земле, — он отказывался сдаваться, пока Пэнси извивалась, сопротивляясь объятиям. — Дождь на коже, — его пальцы крепче сжимали её, даже если когти вонзались в кожу, оставляя кровавые следы и разрывая рукава, — как он стекает по телу, — Джон провёл по обнажённой спине, повторяя дорожки дождевых капель, чтобы отвлечь её. — Почувствуй его. Почувствуй ветер на своей щеке. — Он прижался к её лицу, зарывшись носом в мокрые волосы, и тёплое дыхание опалило холодное ухо. — Почувствуй меня, — умолял он, не обращая внимания на боль, которую она причиняла ему своими попытками вырваться. Губы нежно прошлись по подбородку. Пэнси ощутила тепло влаги, стекавшей по щекам, — не холод дождя, а тепло слёз. Его слёз. Её слёз. От нахлынувших чувств у неё подкосились ноги, охваченные напряжённой борьбой души. Джон присел на грязную землю, укладывая дрожащее тело Пэнси себе на колени. — Почувствуй нас, — его тон был пронизан отчаянием и непоколебимой решимостью. Он прижал её к своей обнажённой груди — мантия уже разлетелась клочьями от ударов когтями. — Не смей оставлять меня, Пэнси Паркинсон. — Он прошёлся губами вниз по шее, оставляя нежные поцелуи на коже одновременно нежными и собственническими касаниями. — Ты обещала мне завтра. Завтра. Завтра. Завтра. С каждым крепким прикосновением губ неровное сердцебиение пантеры постепенно утихало. С каждым движением кончиков пальцев в трясущихся конечностях воцарялась тишина. С каждой лаской горячего дыхания напряжённым лёгким становилось легче. Его близость стала для Пэнси спасательным кругом, удерживающим на плаву остатки её человечности. Крепко обнимая, Джон утешал, успокаивал беспокойную магию, живущую внутри. И неумолимый бег пантеры в сознании стал замедляться. — Не останавливайся, — прошептала она, намеренно выгибая спину, чтобы ещё сильнее прижаться к его телу. Джон посмотрел на неё со смесью шока и облегчения. Пэнси поклялась, что никогда и ни о чём не будет больше умолять. Поэтому она не умоляла. Она требовала. — Не останавливайся! Дай мне себя. Отдай мне себя. И, наконец, после месяцев сопротивления, месяцев персональных пыток, месяцев «никогда», «нельзя» и «не стоит» — они оба сдались. Губы Джона завладели её губами — лихорадочно, но нежно — и пробудили в ней новую потребность. Поцелуй не был похож ни на один другой. Все мужчины, с которыми Пэнси когда-либо сталкивалась, что-то у неё отнимали, забирали, крали — поцелуи, внимание, удовольствие… её выбор, её достоинство, её контроль. Но не Джон. Джон отдавал. Весь адреналин, вся магия — они нашли выход. Он вторгался в её рот языком и отступал, уговаривал и дразнил. Рукой держал за шею, а сильными пальцами путался в растрёпанных волосах. Он надавил на спину, подтягивая её выше, и Пэнси широко развела ноги, обхватив его мощный торс. Она извивалась, упираясь в твёрдые мышцы живота. Соски тёрлись об обнажённую грудь при каждом движении. Вверх и вниз, вверх и вниз скользили по коже, и где-то глубоко внутри расцветало дразнящее ощущение. Джон смял её бёдра, раскачивая, помогая добиться такого трения, от которого тяжёлые вдохи и тихие стоны срывались с губ. Он отвечал теми же звуками, как будто её удовольствие было и его удовольствием. — Джон, — застонала Пэнси, приникая к его губам; мышцы сжались и расслабились серией мелких содроганий — блаженство приходило и уходило, приходило и уходило пульсирующими волнами, от клитора по телу и вверх по позвоночнику. — Ах, — тихо выдохнула она. Плавная разрядка стала последним, что могло выдержать её ослабленное тело. Джон отпрянул, резко дёрнув шеей так, словно внезапно пришёл в себя. Тёмные глаза лихорадочно забегали по её лицу. Пэнси не нужно было искать своё отражение, чтобы понять, что жёлтые шары вернулись к привычному зелёному цвету. Она окинула Джона искушающим взглядом и медленно прошлась по его телу, прижатому к ней, наслаждаясь зрелищем: её лоно плотно прилегало к низу его живота, а соски касались груди. Пусть она была вся в грязи и крови и отчаянно нуждалась в душе, по лицу Пэнси расплылась самодовольная улыбка, которая вышла слишком уж искренней и сокровенной. — Я знала, что рано или поздно ты сломаешься ради меня, малыш Джонни. С его губ сорвался смешок, тихий и недоверчивый — практически ехидный. А затем ещё один — смешок облегчения сквозь широкую улыбку, сопровождаемый покачиванием головы. А затем ещё и ещё. Смешки становились громче, всё тело, сжимающее её в объятиях, сотрясалось, и Пэнси разразилась приступом истерического хихиканья следом. Её смех, однако, быстро превратился в рваные глотки воздуха и измученные рыдания, ведь последние несколько часов… чёрт возьми, последние несколько лет… наконец-то догнали её. — Я тоже, детка. Я тоже. Пока она плакала слезами радости и безумия, Джон Долиш держал её в объятиях, покачивая, успокаивающе гладя по спине, шепча обещания никогда не отпускать. Пэнси никогда прежде не чувствовала себя в большей безопасности. Она чувствовала себя дома.***
Тео сидел рядом с Асторией на кровати, уставившись в одно из огромных окон Больничного крыла — по ту сторону стекла царил хаос летней грозы. Отдалённый раскат грома наполнил воздух, разрезая окутывавшую их тишину. Молния прочертила тёмное небо, освещая лицо Астории прерывистыми вспышками. Её тёмные глаза не отрывались от грозового неба, но Тео был очарован ею и только ею. Его тяга к ней была осязаемой. Билась в груди с каждой секундой. Бурлила в венах так, как ни один адреналин. Но Астория стояла лишь в начале хрупкого пути их расцветающих отношений, а Тео не хотел, чтобы она прогоняла его, пока она на дежурстве, поэтому сдерживал себя. Он сдерживал своё желание поглотить её целиком и вместо этого нежно касался руки Астории, переплетая их пальцы, пока она наблюдала за проплывающими мимо тучами. Большим пальцем он гладил её ладонь, медленно выводя круги. Лёгкая ухмылка появилась на губах, когда Тео заметил, что волоски на её руке встали дыбом, а по коже побежали мурашки. Неудивительно, что она не стала обращать на это внимания, дабы не подпитывать его самодовольство. Астория всё вглядывалась в окружающий мир, предпочитая оставаться погружённой в свои мысли. Он не смог удержаться от тихого смешка, прежде чем возобновить ласки. И всё же, пока он рассматривал лицо, которое уже так хорошо знал, волнение впивалось в него всё глубже, поскольку Тео замечал незнакомую усталость, залёгшую в её чертах. — Что такое? Астория долго не могла ответить, и Тео не знал, было это потому, что ей нужно время подобрать слова, или же она просто не хотела делиться с ним. — Всю жизнь я боролась со своей непригодностью — я всегда была слишком больна, чтобы стать кем-то, только не больной, — в её голосе звучала горечь. Она сделала паузу, перевела взгляд на их сцепленные руки и пристально всмотрелась. — Когда постоянно болеешь, как… — Астория тяжело сглотнула, — как я… именно таким тебя и хочет видеть мир. Только так мир может смотреть на тебя. Я болею всю жизнь, и это было единственным, что я умела, пока… пока не стала целительницей. Её глаза метались между их коленями, переплетёнными пальцами и бледно-голубым полосатым узором простыней — она смотрела куда угодно, только не на него. — Когда я стала целительницей, меня признали лучшей в моём возрасте и… впервые я почувствовала, что меня заметили за что-то, чего я не презираю в себе, — призналась она. — Впервые я не чувствовала себя непригодной. На меня полагались. Я стала той, кто облегчает боль. Я стала той, кто всё исправляет. Эта война подарила мне цель. Эта война помогла мне впервые ощутить вкус настоящей жизни. Что это говорит обо мне? Что я за человек такой… раз благодарна войне? — Ты чёртова святая, — спокойно ответил Тео. — Ты нашла цель жизни в спасении всех. И я имею в виду действительно всех. — Из твоих уст это звучит так бескорыстно. Тео пожал плечами, но Астория пренебрежительно покачала головой. — Я хотела найти способ оставить след в этом мире, даже если меня обманули, лишив такой роскоши, как время. Я хотела доказать всем и самой себе, что смертный приговор не имеет значения. Что я не вечно буду непригодной. Что я могу быть чем-то бóльшим. А теперь… — Она замолчала, не в силах выразить всю мощь своих переживаний. Тео серьёзно посмотрел на неё, желая встретиться с ней взглядом. — Никакая ты не непригодная, — настоял он голосом, полном убеждённости. — Без магии от меня здесь нет пользы, — она виновато оглянулась в сторону кабинета целителей, где Падма Патил тоже не спала, вынужденная делить дежурство с Асторией, чья магия истощилась. — Магловское лечение… оно работает, но… учитывая то, что грядёт, его будет недостаточно. — Отвращение Астории к самой себе съедало её заживо, и сердце Тео болело за неё, мечтая облегчить то огромное давление, которое она на себя оказывала. Он крепче сжал её руку и покачал головой. — Если кто и виноват в том, что твоя магия истощилась, так это я. Помнишь? — Я не это имела в виду. Ты был прав, я сама сделала этот выбор. Я решила исцелить тебя, хотя знала, сколько уйдёт сил. — Она вырвала руку из его хватки. — И я бы поступила так снова. — Магия вернётся к тебе через несколько недель, это не коне… — У нас нет недель, — с горечью возразила она. — Они уже на пороге. И когда они придут, я стану той, кем всегда была и буду. Бременем. — Её суровый взгляд вперился в него, предупреждая не спорить. — Той, о ком придётся заботиться. Тео наблюдал за ней и ждал, зная, что простых слов может оказаться недостаточно, чтобы рассеять омрачившую её разум тьму. Он молчал, а она вернула своё внимание к окну, к игре молний и облаков, грозе снаружи, что отражала хаос, клубящийся в груди. А когда он больше не мог сдерживаться, то снова потянулся к холодной руке Астории. Тео осторожно притянул её к себе на колени, наклонив голову, чтобы поймать её взгляд. — Если ты — бремя, Астория Гринграсс, то бремя, которое стоит нести. — Как романтично, — невозмутимо произнесла она, перед тем как смягчиться и одарить его лёгкой улыбкой, закатив глаза. Она вздёрнула подбородок, жестом предлагая ему продолжить. Кончиками пальцев Тео провёл дорожку по щеке Астории и вниз по шее, перекинул её длинные волосы через плечо, наслаждаясь видом мурашек, которые он никогда не устанет пробуждать. Наклонившись ближе, прошептал ей на ухо: — Я обещаю тебе, Астория Гринграсс, — она задрожала, когда тепло его дыхания коснулось замёрзшей кожи в порочном обещании, — никто и никогда не позаботится о тебе так, как я. И в этом плане, — он игриво прикусил ухо, губами коснувшись мочки, — я очень даже пригодный. У Астории перехватило дыхание. Гроза снаружи будто отошла на второй план. — Тео, — её голос, лишь шёпот на фоне раскатов грома, был наполнен голодом, от которого Тео напрягся в предвкушении. — ПО-МО-ГИ-ТЕ! — перебил их чей-то панический вопль. Вздрогнув, они отскочили друг от друга, и Астория бросилась ко входу в Больничное крыло. — Нам нужен целитель! — кричал знакомый голос. Из-за угла появились Драко и Гермиона, поддерживающие раненого Робардса. — Салазар, что случилось с… — Ход мыслей Тео был прерван при виде Нарциссы Малфой, возникшей перед ним с пустым лицом. Шок от того, что он увидел её здесь, увидел живой, на мгновение лишил Тео дара речи. Нарцисса же, осознав, где находится, замотала головой и стала быстро отступать туда, откуда пришла. Драко подвёл Гавейна к ближайшей койке и отошёл, чтобы Падма и Астория могли осмотреть раны. Он повернулся к Гермионе: — Грейнджер, я должен… — Драко указал на удаляющуюся мать, которая была уже почти в коридоре. — Я вернусь! Мам, подожди! Но Гермиона не обращала на него внимания, её глаза были устремлены только на одного человека. — Тори! — воскликнула Гермиона, отвлекая её от диагностики Гавейна Робардса. — Гермиона! Ты ранена?! — Астория осмотрела её с головы до ног. — Что случилось? — Нет, Тори, послушай, — поспешно выпалила Гермиона, — у нас не так много времени! — Времени для чего? Что ты… — Тео! — взревела Гермиона, бросаясь к нему и таща его за руку обратно к Тори. — Мерлин, Гермиона, какого чёрта? — Тео с силой вырвал руку и схватил её за плечи. — Нет времени! — закричала она, чем заставила их замолчать и выпучить глаза. — Я не могу объяснить, просто верьте мне. Пожалуйста! — Всегда, Грейнджер. Что нужно? — спросил Тео, бросая обеспокоенный взгляд на Асторию. — «Ментем Деправатио» вам говорит о чём-нибудь? — Первый раз слышу, — он покачал головой, его обычно мягкие черты лица приняли озадаченный вид. — Что это? — Астория была озадачена не меньше. — А фраза «В могилу»? — в отчаянии продолжила Гермиона. — Ничего, Грейнджер. К чему ты клонишь? — уже более настойчиво спросил Тео. — Нет, Гермиона. Можешь дать немного больше информации? Где ты это услышала? В каком контексте? — Позже, — настаивала она. — Тео, мне нужно, чтобы ты пошёл в библиотеку. Призови любую книгу, в которой упоминается любая из этих фраз. — Есть. — Тео не колебался ни секунды: уходя, он не оглядывался. — Тори, мне нужна твоя помощь. И тебе это не понравится. — Что я должна сделать? — в голосе Тори смешались предвкушение и опасение. — Нужно привести Снейпа в чувство. И он должен прийти в себя настолько, чтобы дать мне Непреложный обет.***
— Яд. Ну конечно, — пробормотала Гермиона, пока они с Тео листали найденные им тома. — Гермиона, этот яд не варили тысячу лет, — скептически произнесла Тори. — Никто из ныне живущих даже не знает, как его приготовить. — Но это ведь он? — вмешался Тео. — Все симптомы совпадают, как ты и сказала. — Я сказала, что его состояние, кажется, соответствует описанию перечисленных симптомов, но это ничего не доказывает — уж точно не воздействие какого-то древнего зелья. — Ну а что ещё могло вызвать у него такие симптомы? — Что угодно, Тео! — Тори всплеснула руками. — Существует бесчисленное множество неизвестных, бесчисленное множество вариантов, которые могли вызвать такие же симптомы. — И яд может быть одним из вариантов! — Да где он мог его достать? — возразила она. — Разве это так важно? — спорил Тео. — Конечно важно! Это же принцип выполнимости. Не говоря уже о том, что если мы предположим, что это яд, а окажется, что мы ошиблись, то можем убить того самого человека, который нам нужен живым. — «Ментем Деправатио», более известный как «В могилу», — начала читать Гермиона, а затем бормотать и бегать взглядом по строчкам, которые они трое перечитали уже трижды, стараясь найти ключ к разгадке или упущенную связь. — Но ни слова о Непреложном обете! — раздражённо фыркнула она, с громким стуком роняя древний текст. В целительском кабинете повисло напряжение — отчаянные попытки собрать воедино тайну последних слов Пэнси не принесли ничего, кроме разочарования и риторических вопросов, и их нетерпение росло с каждым мгновением. — Она правда жива? — тихо спросил Тео. — Была, — ответила Гермиона. — То есть она жива, но не… она не… — Гермиона не смогла закончить фразу, не в силах заставить себя признать ту жестокую правду ситуации, в которой оказалась Пэнси: она не желала признавать, что снова бросила её. — Блядь! — выругался Тео и бросил «Магический путеводитель по ядовитой флоре и фауне Древней Греции» через весь кабинет. — Тео, — выдохнула Тори, пытаясь умерить гнев. — Нет! — воскликнул он, расхаживая туда-сюда. — Нет, не может быть… Пэнси не может снова пожертвовать собой просто так. Не может всё это быть зря! — Если я приведу его в чувства — а это серьёзное «если», — нет никакой гарантии, что он сможет дать Непреложный обет. Как я уже сказала, мы можем только ускорить его смерть. — А если мы этого не сделаем, то упустим важную информацию, которая могла бы спасти нас! Которая могла бы положить этому конец! — прорычал Тео. Ледяной тон Тори соответствовал её возражениям: — Какую информацию мы вообще ищем? У нас нет чёткого понимания того, что известно Снейпу. — Снейп знал о крестражах! Это очень важная информация вообще-то! И мы не можем игнорировать вполне реальную возможность того, что он знает больше. Иначе зачем бы Пэнси настаивала, чтобы мы его разбудили?! — Я не сомневаюсь, что он что-то знает, Теодор, но как ты планируешь привести его в сознание настолько, чтобы расшифровать… Гермиона внимательно слушала их словесный поток, аргументы и контраргументы, грамотно продуманные тезисы и эмоциональные выпады. Тори была целительницей профессора, связанная моральным кодексом поступать справедливо со своим пациентом. Тео был в ярости от известий о судьбе Пэнси, и его одолевал гнев. Его суждения были неверными. Гермиона почувствовала, как тяжесть давит ей на грудь, побуждая её принять решение. Она погрузилась в себя и позволила разуму превратиться в поле битвы. Логичная. Разумная. Объективная. Но концентрация треснула, когда навязчивое эхо последних просьб Пэнси присоединилось к череде голосов. «Доберись до Снейпа сейчас же!» «Времени нет!» «Ментем Деправатио!» «Послушай. Пожалуйста, послушай!» «Непреложный обет». «Это лазейка». «Ты должна поторопиться». Гермиона прочистила горло, и они прервали свои дебаты на полуслове. — Война на пороге, — она посмотрела в глаза Тори, а затем Тео. — Пэнси — единственная причина, по которой мы зашли так далеко. Только благодаря ей этот замок ещё стоит, а мы ещё живы, — слова давались с трудом из-за комка в горле, эмоции сковывали голосовые связки, каждый слог выдавливался: — Она — наш единственный шанс. Единственный, — Гермиона моргнула заплаканными глазами, вернув взгляд к Тори и ещё раз к Тео. — Она всегда им была. Мы не можем потратить этот шанс впустую. После долгого мгновения решимость в Тори пробудилась, и она кивнула — в тёмно-карих глазах плескалась смесь сострадания и уверенности. Не произнося ни слова, она указала на скрытый дверной проём, обозначая их общее решение двинуться дальше.***
— Быстрее! — Усади его! — Профессор?! — Посади его сюда! — Снейп, вы меня слышите? — Просто возьми его за руку! — Крепче держи! — Получится, если он не сможет говорить? — Профессор Снейп? — Не отпускай его, Гермиона! — Он не смотрит в глаза! — У нас мало времени. — Пульс замедляется, Гермиона, сейчас или никогда. — Северус Снейп… — Быстрее! — Клянётесь ли вы говорить правду… — Подержи ему голову, Тео. — …и сделать всё возможное… — Держи ему глаза открытыми! — …раскрыть любую информацию… — Подними подбородок! — …которая может иметь отношение к победе над Лордом Волан-де-Мортом? — У него рот шевелится! — Что он говорит? — Работает? — Не знаю, я… — Профессор, вы клянётесь? — Грейнджер, я не думаю… — Северус, вы клянётесь?! — Что? — О чём ты? — Вот! Ты видишь? — Ты про… — Смотри! Цвет! Посмотри на цвет! — Гермиона, я не вижу… — Быстрее! Неси пузырёк! — А? — Пузырёк! Скорее! Смотри! Смотри!***
Гермиона вылила пузырёк со слезами Снейпа — серебристо-голубыми воспоминаниями, которые он выплакал в последние минуты жизни, — в Омут памяти. — Ещё раз, Грейнджер, — Тео протянул ей раскрытую ладонь, как делал сотни раз до этого. — Будем надеяться. Гермиона крепко стиснула его руку, и они оба наклонились вперёд, испытывая знакомое ощущение. Воспоминание было размытым, но не похожим на те, которые искажались. Это воспоминание извлекли из сломленного разума — спутанное и разрозненное. Тео потребовалось довольно много времени, чтобы сориентироваться, прежде чем он понял, что они стоят в камере предварительного заключения Министерства — той самой, из которой не так давно освободили Снейпа. Они будто в тумане смотрели на мир через призму того, в кого влили слишком много зелий. Прутья решётки изгибались неестественным образом, а вокруг них стучало нескончаемое количество голосов. — Есть план. Есть план. Есть план. — Тёмный Лорд. Тёмный Лорд. Тёмный Лорд. — Он знает. Он знает. Он знает. — Знает всё. Всё. Всё. — Предатель. Предатель. Предатель. — Наказание. Наказание. Наказание. — Самое жестокое, какое только можно представить. Представить. Представить. — Её. Её. Её. — Он будет использовать её. Её. Её. Тео повернулся к Гермионе, надеясь, что она лучше понимает, что творится. Однако выражение её лица отражало его собственное замешательство и растерянность. Она попыталась сделать шаг вперёд, но представшая перед ними сцена не позволяла им передвигаться. Они были прикованы к месту. — Засада. Засада. Засада. — Они никогда не поймут. Не поймут. Не поймут. И затем воспоминание взорвалось — пол вмиг ушёл из-под ног. Тео почувствовал, как его отбросило. Он подумал, что воспоминание завершилось и им нужно вынырнуть из Омута, но, слегка повернув голову, увидел, что лежит рядом с Гермионой, под ними — сочная зелёная трава, а над головой — чистое небо. Издалека доносились звуки детского смеха и игр. — Где мы? — Тео сел, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, пытаясь определить их местоположение. — Северус! — позвал юный голос, откликом отдаваясь в небе. — Северус! Сюда! Тео и Гермиона медленно поднялись, кружась и не находя ничего, кроме бесконечного моря зелени. — Северус! — Оба подпрыгнули, когда перед ними внезапно возникла девочка с длинными рыжими волосами и сверкающими зелёными глазами. Лили Поттер. — Привет, Лили! Гермиона взвизгнула: мальчик материализовался из воздуха, пройдя сквозь неё. Юный Северус — прямые чёрные волосы, безошибочно узнаваемый нос крючком, поношенная одежда. Он плюхнулся рядом с девочкой — на вид им обоим было около десяти лет. — Что читаешь? — спросил он, указывая на книгу, которая торчала из сумочки Лили. Бледные, покрытые веснушками щёки вспыхнули румянцем, и она засунула книгу поглубже в сумку, чтобы спрятать корешок. — Ничего. — Почему тогда прячешь?! — Тебе не понравится. — Потому что она магловская? Юная Лили только пожала плечами. — Ну… — Снейп нервно провёл рукой по грязным волосам, — ты же маглорождённая… а ты мне очень нравишься. — Я знаю, — застенчиво ответила Лили. — Это просто… глупая история. — Расскажи мне. Я люблю глупые истории. — Ну, история об одной прекрасной леди, которая жила очень-очень давно. Говорят, она была самой красивой женщиной во всём мире! — начала Лили. Снейп фыркнул. — А-а, настолько глупая история, — протянул он. — Будешь слушать или нет? — раздражённо спросила она, и настала очередь Северуса краснеть; отступив от своих поддразниваний, он с энтузиазмом кивнул, чтобы она продолжила. — Её звали Елена. Елена Прекрасная. — Странное имя. — Как и Северус, — парировала Лили и скрестила руки, сетуя на то, что её снова прервали. — Эй! — У тебя есть история получше или дашь мне закончить? — Пожалуйста! Я хочу послушать. Расскажи мне, — настаивал он. Лили выпрямилась. — Так вот. Её звали Елена Прекрасная. И была она так прекрасна, что о ней говорили: «Вот этот лик, что тысячи судов гнал в дальний путь». — И что это значит? И Лили поведала историю Елены Спартанской, которая стала Еленой Троянской. О её браке с Менелаем, спартанским царём. О её предполагаемом романе с Парисом, принцем Трои. И о войне, которая последовала за этим, — и всё это из-за её красоты. — Хмм, — задумчиво промычал юный Северус. Его покрытые грязью пальцы вцепились в траву — он выдёргивал ростки с корнем, пуская их по ветру. Больше он ничего не сказал, и лицо Лили порозовело. — Но это всего лишь история. Я же говорила, что она глупая. Не очень реалистичная. Снейп ответил не сразу, устремив тёмный взгляд в траву. Затем застенчивым, нервным голосом он признался: — Не знаю. Ты достаточно прекрасна, чтобы из-за тебя начать войну. — Северус, — хихикнула Лили, легонько толкнув его. — Ну и чем всё закончится? Кто завоюет Елену Прекрасную? — Нельзя завоевать леди! — раздражённо воскликнула Лили. — Точно-точно! — поспешил исправиться Снейп с пунцовыми щеками и широко раскрытыми глазами. — Я только имел в виду… ну, с кем же она в итоге останется? Юная Лили Поттер долго смотрела, как Северус ёрзает под её пристальным взглядом. Но в конце концов она улыбнулась, плюхнулась обратно в траву и стала созерцать, как над головой проплывают облака. — Пока не знаю. Я прочитала только половину. Но я расскажу, когда закончу. Северус ухмыльнулся и тоже лёг, наклоняя к ней голову, чтобы смотреть, как она наблюдает за миром. — Не забудь. Мне нужно знать, кто выиграет войну за сердце Елены. — Ты правда хочешь, чтобы я рассказала тебе концовку? Всё расплылось, яркий зелёный превратился в синий, а вместе с ним растаяла и невинность детства. С последним шёпотом вокруг них зазвучал голос Северуса Снейпа: «Всегда». Когда воспоминание, наконец, испарилось, магия Омута памяти вытащила Тео и Гермиону на поверхность, вернув их в библиотеку. Чёрт. Время впустую. — Боги, разве не хватит с нас этого дерьма с загадочными посланиями?! — сердито проворчал он. — Что нам теперь делать, раз… — Тео не хватило слов, когда он увидел выражение лица Гермионы. Она была бледна, как Кровавый барон; её рот открывался и закрывался, как у вытащенной из воды рыбы. — Гермиона, что такое?! — Я… О боги… — Грейнджер, что?! — Троянский конь. — Кто? — Это… это… О Годрик, нет… Где Драко?!