***
8 июня 1999 Пэнси с трудом следила за разговором: усталость брала своё. Джон нёс её на руках через всю территорию, через барьеры прямо в Больничное крыло. Как только он уложил её на мягкие простыни, тело было более чем готово поддаться первой за долгое время возможности отдохнуть. Её осматривали Луна и Тори, их обеспокоенные лица смягчались с каждым наложенным диагностическим исследованием. После тщательного осмотра и нескольких вопросов от Джона Тори подтвердила, что Пэнси сильно обезвожена и нуждается прежде всего в отдыхе. А как же глазурь для тыквенного печенья? Ни одного проклятого зелья не осталось. — Где Нарцисса? — непонятно к кому обратилась Пэнси; её тон был напряжённым, но она старалась держать глаза открытыми. — Она не захотела здесь оставаться, — ответил ей неземной голос Лавгуд, нежность в словах которой не соответствовала тому, что она на самом деле говорила. — Драко пошёл за ней, но они не вернулись. Что-то не так. Что-то серьёзно не так… — Как давно он… — Пэнси замолчала, потому что ночное небо и всё Больничное крыло озарила вспышка зелёного луча. Она вздрогнула и поморщилась от яркого света, протирая глаза кулаками, а затем посмотрела на источник. Сердце — оба сердца — замерло от увиденного через высокие, богато украшенные окна. — Твою мать, — выругался Джон, сжимая руки по бокам. Над замком ярко горел символ Волан-де-Морта — череп и змея, Тёмная метка. Нет… Нет, нет, нет. Не сейчас! Не сейчас! — Когда, ты там говорил, МАКУСА прибывает? — тихо спросила Пэнси, пытаясь вспомнить их разговор по дороге в замок и всю ту информацию, которую Джон бессмысленно вывалил на неё с единственной целью — удержать в сознании, пока целитель её не осмотрит. Джон громко сглотнул и приступил к действиям: — Охраняйте крыло, — приказал он Луне и направился к выходу. — Джон! — позвала Пэнси. — Патил, Помфри! Вы со мной. — Джон! — Он обратил на неё свои тёмно-карие глаза, в которых смешались нежелание и печаль, готовые смыть её волной. — Сколько у нас времени… — прохрипела Пэнси, — пока они не придут?! — Три дня, — коротко ответил он. — У нас нет трёх дней, — она сипела, недоверчиво мотая головой; её глаза наполнились слезами, а он сделал ещё шаг назад, ещё шаг к двери, ещё шаг от неё. — Нет. У нас их нет, — сказал Джон. Пэнси слышала, как он пытается скрыть горе и ужас под грубостью тона. Джон окинул её долгим взглядом, полным всего того, чего он, как она боялась, никогда не сможет сказать. Сердце сжалось, а он просто моргнул. — Пожалуйста, — добавил уже мягче, — пожалуйста, останься здесь. — Джон посмотрел на Тори, ища в ней союзницу в том, чтобы удержать Пэнси на месте. — Позаботься о ней. Никто не должен входить или выходить из этих дверей до моего возвращения. Понятно? Тори кивнула. И, даже не попрощавшись, Джон выбежал из крыла, оставив Пэнси позади — тосковать по его присутствию, жаждать его прикосновений, искать тех признаний, которые он проглотил. Она смотрела ему вслед. Смотрела на закрытые двери. Смотрела, как Лавгуд накладывает заклинания на тяжёлые деревянные створки. Запирает двери крыла, запирает её внутри, а Джона снаружи, снова разделяя их. Она смотрела и смотрела, пока не забыла об усталости. Она смотрела, пока борьба в ней не вырвалась обратно на поверхность. Никаких прощаний. Никаких слёз. Никаких расставаний. Пэнси встала, удивляясь собственной стойкости, и подошла к ближайшему окну. Вдалеке она заметила их — армию, выходящую из глубин Запретного леса и целеустремлённо направляющуюся к замку. Святая Цирцея… — Мы не сможем противостоять такой огромной армии, — прямо сказала Астория. — Нет. Не сможем, — согласилась Пэнси, вполне осознавая, что с наступлением рассвета… Хогвартс больше не будет принадлежать им. Они стояли в тишине, смотря в глаза надвигающейся угрозе, и в их головах метались мысли о выживании. Адреналин заструился по венам, оживляя конечности, возвращая Пэнси к жизни. Только до последнего боя. — Что у нас с крестражами? — голос стал твёрже, чем несколько мгновений назад. Тори одарила Пэнси оценивающим взглядом, прежде чем ответить: — У них два — медальон и кубок. Судя по закономерности, Гермиона и Тео считают, что есть один, связанный с Кандидой Когтевран. — А последний? Тори ответила не сразу, а отвернулась от окна, встречаясь с Пэнси лицом к лицу. В тёмных глазах Тори появилась такая глубокая серьёзность, которая прежде не была ей присуща. Её молчаливый намёк на то, что характер последнего крестража неизвестен, едва не уничтожил всю ту борьбу, которую Пэнси вела внутри себя. Чёрт. Прекрасно. Тогда оставим эту проблему на потом. Медальон Салазара Слизерина. Чаша Пенелопы Пуффендуй. Что-то… Кандиды Когтевран. — У них были какие-то предположения, что это может быть за предмет? — Только то, что он мог принадлежать ей. — Пэнси моргнула, ожидая продолжения, но Тори нерешительно пожала плечами. — Они и сами понимают, что этого мало. — Мало, — в голосе Пэнси появилось разочарование. — Они не уточняли детали, только сказали, это что-то небольшо… — предложение Тори оборвалось, когда между ними внезапно мелькнула Полумна. — Так это же потерянная диадема Кандиды Когтевран! — воскликнула она. Пэнси и Тори обменялись недоумёнными взглядами. Луна, не обращая внимания на их реакцию, продолжила: — Потерянная диадема. Разве вы не слышали? О ней все знают. — Диадема? — уточнила Пэнси, жаждая разъяснений. Тори же отвергла эту идею: — Да, Луна, но она потеряна, — нетерпеливо ответила она. — Кто-нибудь объяснит, что за чёртова диадема? — рявкнула Пэнси. — Корона или… что-то вроде тиары. Она есть на портрете Кандиды Когтевран, на том, что в «Истории Хогвартса», — объяснила Тори; её скептицизм по поводу разумности этой теории был более чем очевиден. — Ладно, и… — Её ни одна живая душа не видела, — пренебрежительно добавила Тори. — Диадема была утеряна много веков назад. Однако что-то, блеснувшее в голубых глазах Луны, заинтересовало Пэнси. Лавгуд смотрела на неё испытующе, с намёком склоняя голову. Какая же ты умница, Луна Лавгуд. — Тогда нужно спросить кого-то, кто мёртв, — предположила Пэнси. Она была уже на полпути к коридору, готовая выломать эти чёртовы двустворчатые двери, но Тори догнала её: — Стой! — Тори, дорогая, нет смысла пытаться остановить меня. Я не собираюсь сидеть здесь и… — Пэнси затихла, когда Тори подняла руку, прерывая её на полуслове. — Вот, — она протянула ей свою палочку из английского дуба. — Тебе пригодится.***
Яд распространялся по мозгу, путая мысли и подавляя все когнитивные способности. Драко не мог считать летящие секунды, не мог следить за и без того неглубоким дыханием, не мог даже поискать палочку, чтобы определить, сколько прошло времени. Пока он лежал на земле, кровь лилась из груди, из спины, из разбитого сердца — для отсчёта уходящей жизни у него был только цвет неба. Оно было тёмно-фиолетовым, сияющим, окутанным облаками, которые быстро неслись мимо, сбрасывая дождевой груз летней грозы. Редко сквозь них пробивались звёзды и мерцали, проливая на Драко свой свет, подмигивая ему. Надежда, что кто-нибудь сможет найти его, пока не стало слишком поздно, боролась за место в затуманенном сознании. А после… После оно окрасилось в зелёный. Зелёный свет стремительно разрезал небо толстым лучом, таким непохожим на рваные вспышки молний, что были раньше. Зелёный с резким всплеском силы, таким непохожим на тишину измученно плывущих облаков. Зелёный с массивным черепом, парящим высоко над замком. Зелёный со змеёй, бесконечной петлёй извивающейся над головой. Зелёный Морсмордре. Та же метка, что выжжена на его левом предплечье, и у его отца, и у отца его отца. Та же метка, что навлекла гибель на его семью, на магический мир. Та самая метка, что будет сопровождать его, стеречь, когда он канет в пучину смерти. Драко не мог пошевелиться. Он едва мог дышать. Драко не мог определить время. Не мог найти себя в спектре бытия. Было только до… и после. До Морсмордре и после. А разве… разве так было не всегда? В борьбу вступило иное измерение времени — отдалённое эхо шагов, гулких и неистовых, стало заполнять прежнюю ночную тишину. Шаги доносились с двух сторон — из замка и из леса. Каждый вдох давался всё труднее и труднее: знакомое, тошнотворное ощущение того, что он пробился через защитный барьер замка, продолжало давить на грудь, побуждая двигаться — в ту или другую сторону. — ДРАКО! В ту… — Ступефай! Или другую… — ДРА-КО! В ту… — Экспульсо! Или другую… — Бомбарда! Живой… — Конфринго! Он оставил меня в живых… — Драко! Вставай! Здесь… — Сектумсемпра! «Наконец-то ты послужил цели, Драко». — НЕТ! Он специально оставил меня здесь… — Авада Кедавра! Как мост… — Круцио! …как врата. — Гермиона! ГЕРМИОНА! ГЕРМИОНА!***
Пэнси поднималась по узкой винтовой лестнице, проводя руками по истёртым каменным стенам. Добравшись до верха, она заметила стул в углу маленькой пыльной комнаты и беспорядочно разбросанные по полу любовные романы об оборотнях. Как я их и оставила. Она подошла к маленькому окну и выглянула на территорию. Над головой, отбрасывая жуткое сияние на пышный и яркий пейзаж, нависало зелёное обещание смерти. Пэнси шагнула на выступ, легко держа равновесие на грубо отёсанных камнях. Несмотря на усталость, как физическую, так и моральную, она стояла с непоколебимой решимостью. Чудеса трезвости, видимо. — Я же говорила, что не буду останавливать тебя дважды, девочка, — раздался спокойный голос сзади. Губы Пэнси изогнулись в лукавой улыбке, и она обернулась, встречаясь взглядом с Еленой Когтевран. — Мм, значит, просто посмотреть пришла? — Возможно, — неопределённо ответила Елена, выражение её лица было непроницаемым. — Я хотела попросить кое о чём, — тихо призналась Пэнси. — Пожалуйста. — Учитывая нашу предыдущую встречу, никогда бы не подумала, что передо мной ведьма с хорошими манерами, мисс Паркинсон, — призрачная фигура подплыла ближе. — Где же они прятались? Глаза Пэнси сверкнули весельем, а улыбка с озорством расширилась. — Они обычно появляются, когда мне что-то нужно. — Закатив глаза, призрак кивнул, чтобы она продолжила. — Не присоединишься ко мне? — Пэнси указала на выступ. — Ты об этом хотела попросить? — невозмутимо произнесла Елена, но всё же прошла сквозь камень, повиснув рядом с Пэнси в ночном воздухе. — Чтобы я парила тут и бездельничала в ночи? — Не совсем, — Пэнси устремила взгляд в потемневшее небо. — Чего ты хочешь? — неземные глаза вспыхнули раздражением, прежде чем сузиться на Морсмордре, омрачающее небо. — Хочу, чтобы ты это увидела, когда расскажешь мне, — спокойно ответила Пэнси. — Да что увидела? — огрызнулась Елена, хотя перед лицом Тёмной метки её призрачная фигура становилась всё покорнее. — Что происходит, когда мы отказываемся отвечать за собственные поступки. Что происходит, когда мы решаем уйти, сбежать, исчезнуть. — Елена устрашающе замерла. Но Пэнси не останавливалась: — Я хочу, чтобы ты это увидела, когда расскажешь мне историю. Я хочу, чтобы ты увидела, что поставлено на кон, когда расскажешь мне историю о молодой красивой девушке, переполненной гордыней и самомнением, таким большим, что оно не вмещается в её собственной голове. Когда расскажешь мне о той девушке, которая считала себя такой умной, такой сильной… пока всё вокруг неё не рухнуло. Расскажи мне историю, которая заставила тебя не дать мне прыгнуть той ночью. Скажи, почему ты вмешалась. Почему ты хотела, чтобы у меня был не такой конец, как у той девушки. Призрак уставился на неё. На миг Пэнси задумалась, способны ли призраки вступать в физический контакт с живыми, потому что Елена выглядела так, будто готова столкнуть её. Тогда Пэнси смягчилась: — Скажи мне, Елена. Что у тебя за незаконченное дело? — Зачем? — неуловимые черты её лица исказились смесью гнева и боли. — Затем, — Пэнси указала на небо, — что пришло время его закончить.***
— ДРАКО! — истерический вопль Гермионы разрезал воздух и понёс её по грязи: одна нога летела впереди другой с небывалой скоростью. Глаза не отрывались от неподвижной фигуры Драко, несмотря на толпу врагов, бегущую к ним откуда-то издалека. Он не двигается. Он не мог умереть. Не мог. — Ступефай! — прогремел голос Минервы Макгонагалл, и красная полоса устремилась к наступающей орде ведьм, волшебников, оборотней и великанов, сходящихся к пробитому барьеру — дыре, созданной упавшим телом Драко, их троянским конём. — ДРА-КО! — снова раздался вопль Гермионы, кровь которой кипела; она выпустила шквал заклинаний, бездумно, бесцельно. — Экспульсо! — выкрикнул спешащий вслед за ней Тео. Они с головой ринулись в кровавую бойню. — Бомбарда! — надвигающаяся армия выпустила оглушительное заклинание, рассекая воздух прямо над телом Драко, и пробила брешь в защитных чарах, заставив землю под ногами содрогнуться. Сила взрыва лишила Гермиону равновесия — она упала, руками и коленями погрузившись в грязь. — Конфринго! — ответил им Перси Уизли, и по толпе разнёсся гром спотыкающихся ног и падающих тел. — Драко! Вставай! — голос Гермионы надломился от отчаяния, она поднялась на ноги, направляя палочку на наступающую толпу. — Сектумсемпра! — проклятие сорвалось с губ без малейшей запинки, пронзая ближайших ведьм и волшебников, нанося им тысячу порезов, преклоняя их, мешая им приблизиться — но лишь на самые короткие мгновения. Гермиона побежала быстрее и быстрее. У неё не было плана. Не было блестящих идей. Не было логики. Не было цели. Ей нужен был Драко. Она должна была добраться до Драко. Она не хотела оставлять Драко. Драко. Драко. Драко. Мой. Мой. Мой. Но желания было недостаточно. Недостаточно скорости. Недостаточно магии. Недостаточно времени. — НЕТ! — эхом прокатился истошный вой Тео, когда Пожиратель Смерти перепрыгнул через тело Драко, пересёк брешь, проскользнул мимо защитных чар. Пожиратель маниакально хихикал — пронзительным, тошнотворно знакомым смехом — и отражал натиск заклинаний, обрушивая их на Тео, Минерву и Перси. Серебряная маска пропала с ожесточённого лица, дикие кудри рассыпались каскадом, капюшон спал. Она пронзительно закричала: — Авада Кедавра! — и зелёный луч света пронзил летнюю жару. Проклятие вылетело из палочки Беллатрисы Лестрейндж и насквозь ударило Минерву Макгонагалл. Её тело упало на грязную землю в тот же миг, когда Беллатриса перешагнула барьер, твёрдо встав ногами на их сторону. — Круцио! — Гермиона никогда не чувствовала такого чистого потока магии, проходящего через палочку за одно заклинание. Сила проклятия готова была полностью поглотить её. Поток красного луча вырвался из кончика древка из виноградной лозы. Она чувствовала, как оно разгорается и затухает внутри дёргающейся фигуры Беллатрисы, растекаясь по венам, скручивая конечности и разрывая мышцы. Мерзкая ведьма непрерывно хохотала. Магия не подвела Гермиону — ровный поток красного света оставался непоколебимым. Гогот, однако, не прекращался — дикие, ужасающие приступы смеха между криками. Они продолжались и продолжались. И снова, и снова Гермиона фокусировала магию на отвратительной, нечеловеческой суке, которая корчилась в грязи. — Гермиона! ГЕРМИОНА! ГЕРМИОНА! Только когда Тео резко дёрнул её за руку, Гермиона ослабила проклятие, и только тогда она позволила разуму вновь обрести ясность, только тогда поняла, что Перси Уизли в одиночку оборонял их, что Тео уже оттащил обмякшее тело Драко и удерживал его одной рукой, что… Минерва Макгонагалл никогда больше не встанет. — Он жив! — воскликнул Тео, прижимая Драко к груди и подталкивая его в сторону Хогвартса. Легион Пожирателей рвался через брешь — мужчины, женщины, существа по одному проходили сквозь дыру в чарах, которую им удалось удержать открытой. Беллатриса по-прежнему лежала в грязи, её зубы окрашивала кровь, а лицо искажала дикая ухмылка. Гермиона чувствовала ядовитые слова, которые Беллатриса хотела произнести вместе с очередным приливом хохота. Гермиона уже видела, как мерзкий рот расплывается, готовясь к букве «Г» — грязнокровке. И не дала ей шанса. — Авада Кедавра! Гермиона не удостоила эту суку с отвратительной ухмылкой больше ни одного взгляда. Она не искала чувства удовлетворения от того, что оборвала жизнь, которая лишила жизней стольких других. Она не стала упиваться тошнотворной тьмой, которая скрутила внутренности в тот момент, когда проклятие слетело с губ. Нет, зелёная вспышка вылетела из палочки без особых усилий, а Гермиона только мельком увидела, как прожгла грудь Беллатрисе Лестрейндж, и тут же переключилась на приближающихся врагов — орду Пожирателей, которые прорвали защиту, и бесчисленные тела, выстроившиеся позади них, готовясь довести дело до конца. Сделав глубокий вдох, Гермиона очистила голову от всего лишнего. Логичная. Разумная. Объективная. Втроём они с трудом оттаскивали Драко обратно к замку, при этом между каждым тяжёлым вздохом выпуская заклятия и проклятия. К ним подоспело подкрепление Ордена. Гарри и Рон, Джинни и Невилл, Чжоу и Флёр, Симус и Сивилла. Все они, выстроившись в строй, двигались абсолютно синхронно, отражая натиск направленных на них заклинаний. Наконец Гермиона, Тео и Драко достигли дверей замка и с глухим ударом захлопнули их. Они пробудили древнюю магию школы, чтобы запечатать себя внутри. Громовые волны вражеских сил разбивались о стены замка, сотрясая их, а их эхо зловеще отсчитывало время до конца. Гермиона опустилась на колени и склонилась над израненным телом Драко, накладывая все известные ей исцеляющие заклинания. Тео рухнул рядом, обрабатывая раны настолько, насколько мог. В царившем хаосе было слышно, как отдаются приказы, вызываются целители, собираются команды, претворяются в жизнь планы. Но слишком поздно. Армия уже прибыла. Защитные чары взломаны. Битва началась. И мы не готовы. — Нужно уничтожить крестражи, — будничным тоном произнесла Гермиона. Она прозвучала совершенно отстранённо. Она даже не осознавала, что погрузилась в окклюменцию, пока не услышала, как пустота её слов отдалась в ушах. — Сейчас же. — Нам не хватает двоих, — напомнил Тео, отойдя в сторону, когда к ним подоспела запыхавшаяся Падма и занялась исцелением Драко. — Знаю, — пробормотала Гермиона скорее себе, чем ему в ответ. — Мы не сможем победить, если не уничтожим все, — настаивал Тео, присаживаясь рядом с ней на корточки. Гермиона чувствовала его взгляд на своей щеке, но её внимание оставалось прикованным к избитому лицу Драко — окровавленному и испещрённому синяками. Падма накладывала диагностику, откачивала яд из вен, осматривала его снова и снова. Гермиона чуть не потеряла его этой ночью. Он мог не дожить до рассвета. — Знаю, — признала она. — Гермиона, ты себя слышишь? Если мы их уничтожим, Волан-де-Морт может узнать о том, что мы делаем. Он поймёт, что мы знаем. Если он… — Тео, — твёрдо перебила его Гермиона. — Я знаю, — подчеркнула она, смотря на него в упор. В ледяных глазах Тео Нотта промелькнуло осознание. — Мы не победим, — прошептал он. Гермиона вновь обратила внимание на Драко — жёсткие черты его лица и бледную кожу. Падма вытерла засохшую кровь и сняла отёк. Живой. Дышащий. Мой. — Нет, — тихо ответила Гермиона, — не победим. — Её окклюменционные стены дрогнули, признавая неизбежность поражения. — Но, возможно, получится его ослабить. — Ослабить для чего? Она сглотнула ком в горле. — Ты мне доверяешь? — Гермиона ослабила тиски окклюменции, страстно желая, чтобы Тео понял её, понял как друга, понял то, что поняла она, понял их единственный оставшийся вариант. Он уставился на неё с подозрением. — Ты же знаешь, что да. — Ты однажды сказал, что пойдёшь за мной куда угодно. Ты ещё думаешь так? — голос дрогнул от волнения. — Куда угодно, Грейнджер. Куда угодно. Драко зашевелился, бледные ресницы затрепетали над опухшими веками. Падма шептала ему ободряющие слова, уговаривая очнуться. — Пообещай мне, — попросила Гермиона. — Что… — Пообещай мне, Тео. Обещай, что послушаешь меня. Обещай, что доверишься моему плану. — Коне… — И неважно, что за план. — Что ты хочешь… — И неважно, что он скажет! Драко бессвязно стонал, в его серых глазах с каждым мигом появлялась осознанность, пока Падма помогала ему сесть. Внезапно, одним быстрым рывком, он пришёл в себя. Он взял Гермиону за руку, стиснул её, лихорадочно осматривая её лицо и тело в поисках ран. И поморщился от грохота заклинаний, сотрясающих замок. — Да, Грейнджер, — прошептал Тео так, чтобы было слышно только ей. — Несмотря ни на что, я клянусь. И хотя Гермиона слышала неуверенность в его голосе, она верила, что Тео сдержит своё слово. Даже когда поймёт, что за план. Даже когда она проигнорирует его мольбы найти другой способ. Даже когда ему придётся предать Драко, чтобы сдержать клятву. Она верила, что он сдержит. Гермиона взяла лицо Драко в ладони, сблизила их лбы, вдохнула его запах. «Грейнджер», — повторял он не переставая, липкими ладонями хватая её за руки, плечи, лицо — всё, что только мог, чтобы убедиться, что она в его объятиях. Сейчас Гермиона чувствовала ту редкую частичку волшебства, которая сплела их души, сильнее, чем когда-либо. Она чувствовала, как его сердце бьётся в такт её собственному, и знала. Она знала. Мы найдём друг друга в следующей жизни.