Странное королевство

      Так повелось, что в мире порой многое сокрыто за завесой снов, в самых потайных закутках души, на краю сознания и подсознания. Такие уголки разумных сущностей всегда были темными. Непроглядными. В них сложно ориентироваться, двигаться и что-то искать, ведь всё, что там скрывается, — тайны души. Даже если это кусочек чего-то вселенского, а само существо считает себя не более чем воплощением этого вселенского, оно всё ещё являлось индивидуальным, таким, каким больше никто не будет.       И эти особенности были в одно и тоже время как ключами, так и тупиками в лабиринте сознания.       И хоть Гримм являлся мастером во всех делах, касающихся области ментального воздействия, сейчас ему было все-таки нелегко. Однако даже в самом тяжёлом состоянии он сохранял грацию: гордая осанка и величавая походка, исполненная торжественности, никуда не собирались исчезать, врастая в саму суть божества.       Однако от этого мрачные дальние закутки менее мрачными становиться не собирались, как-то по особенному пугая своей пустотой и затхлостью.       Он шагал с оглядкой, ожидая нападения или маскировки причины тяжкого состояния Сосуда. Но рассматривая чуть ли не каждый уголок, он ничего не обнаружил. Лишь один раз, увлекшись, споткнулся, не замечая на дороге крохотного камушка. Сощурив алые глаза, Гримм присмотрелся повнимательнее, различая в камушке остатки чего-то смутно знакомого.       Он хотел было с любопытством ученого начать осматривать найденный предмет и окружающее пространство, как его неожиданно пихнуло в бок, отбросив на приличное расстояние. В глазах замельтешило, и он толком не пришел в себя, как неожиданно - вновь полет. Резкий толчок, еще один, и вот он уже он выпихнут из сознания полубожества. В голове сумбур, а на всю его суть оказывается подавляющее воздействие, не дающее собраться с силами, утягивающее на дно бездны...       Выпадая из реальности, он постарался прийти в себя хоть как-то, зацепиться и вернуться назад, прикрывая брешь, через которую вошёл, а в последствии был выброшен. Насильственное вмешательство в процесс никогда не оборачивалось ничем хорошим. И Гримм, помня это, со злобой вцепился в ткани мироздания, рванув вперёд. Один рывок, второй. Постепенно он приближался, разворачивая разорванные ткани назад. Так, как было. Это было тяжело, даже для него удержать прорыв такой силы - это очень сложно. Но если Гримму нужно, он сдвинет горы. И это без преувеличения.       И потому чья-то практически успешная попытка покушения на миропорядок пусть и была практически увенчана успехом, но всё-таки Гримм её зажимал, рвал, самостоятельно продавливал, а после еще раз, пока та не задохнулась, придушенная на корню. Рванув вперёд, он на бегу создал тысячу всполохов, преграждающих путь на волю тому, что запечатано внутри Призрака. И что прямо сейчас неистово рычало и клокотало, захлебываясь истеричным смехом.       Лишь выбравшись наружу и надёжно захлопнув трещину, Гримм прижался боком к стене, стараясь перевести дыхание.       Всё это было такой несуразицей. Он — Король Кошмаров, а испугался так, как никогда ранее. Но и оно было понятно. Что-то запертое внутри Призрака было в два… Нет, в три раза сильнее Гримма. Оно подавляло, даже будучи сломленным. Словно желало раздавить, а не убить, хотело подчинить, чего никогда не произойдёт. Ведь он сам кого захочет подчинит. Но страх всё ещё липкими щупальцами окутывал внутренности, пожирая с потрохами.       И лишь минуту погодя он поднял взгляд, проверяя окружение. Сосуд всё ещё находился где-то далеко в своих (или не совсем) грёзах. Замерев на секунду в полной мгле, он перевел взгляд на отсветы полыхающего пламени кошмаров. Его ещё значительно вело, но поднимая свою лапку, где был тот самый осколок он не испугался больше.       Он почувствовал обречённость, всепоглощающую боль и усталость. Сильнейшую с последнего явления в Халлоунест.       И разговора с ней…       Недостающие кусочки нашлись, мозаика сложилась, а ситуация не разрешилась. И, видимо, разрешиться ей суждено со знаком вопроса. Жирным. Упитанным. Пульсирующим агонией.       Надо как-то вывести отсюда их, найти ту тропинку, что выплюнула их сюда. Ключ от ворот к которой был лишь у Сосуда. Но это ладно, он всегда был сговорчивым и смышлёным. А вот то, что покоилось внутри него — нет, и непонятно как так получилось, что и малёк и рыба покрупнее сосуществовали. В теории они уже должны были плавиться в апокалипсисе их реальности с поправочкой на конфликт миров. Да вот только что-то не давало плотине упасть, но время… времени всё меньше.       А этот потусторонний мир обладал своими божествами, и, пока их не заметили, стоило уходить, не нанося друг другу вреда.       Иначе ещё неизвестно как всё это обернется не только для них, но и для Вселенского порядка их мультивселенных.       Но для начала…       Кинув взгляд на Полого рыцаря, Гримм наслал сильные путы грёз, которые не сможет разрезать даже то божество.       Лишь с истечением времени они спадут.       Но он успеет кое-что отыскать в этом мирке, пока путы действуют.

***

      Странное дело — живёшь себе спокойно, а после с другими детьми соглашаешься на сомнительную аферу, чтобы, наконец, завести друзей. Да вот только афера оборачивается нахождением семьи, близких душ, да переворачиванием всего сущего с ног на голову.       Забавно получается? Очень.       Ей точно было смешно. Пока не натыкаешься в укромном уголке на странного монстра. Конечно, она не всех видела в лицо, но это поистине ужасало. Чем-то изнутри. От него не веяло угрозой, но было ощущение, что прикасаешься к чему-то великому и древнему. Как к экспонату древности.       Такое не должно жить, но существует и изучает тебя с активным безобидным любопытством.       И только спустя минуту Фриск отмирает, слегка отшатывается и падает на пол пятой точкой, громко ойкая.       Существо замирает. Как и девочка.       Лишь спустя ещё одну долгую минуту существо склоняет голову на бок, а после подходит, осторожно протягивая маленькую лапку, покрытую хитином. Как у насекомого.       «Почему же «как»? Ты же видишь, что это и есть монстр-насекомое!»       Но она принимает протянутую лапку.       И где-то на задворках мира происходит толчок машины вариативных событий. К чему придет всё — это ещё один вопрос.       Вздрогнув, она осторожно приглядывается к существу, а после осторожно, но всё-таки ярко улыбается.       И монстр благодушно подпрыгивает, а после кланяется. И девочка чувствует, как уходит повисшее ранее напряжение.       — Меня зовут Фриск, а тебя? — поклонившись, представляется она, а монстр замирает.       На минуту воцаряется смущенная тишина, а после монстр ведёт лапкой по хитину на… Лице? Можно ли так выразиться?       Но суть становится понятной, а девочка ойкает, но тут же понятливо кивает. В руках она держит рюкзак, но, подумав, достает оттуда ручку и блокнот. Перелистнув на чистую страничку, Фриск протянула вещи заинтригованному монстру.       — Прости, я не знала… Может, ты сможешь написать мне свое имя? — спрашивает она, а существо задумчиво и, кажется, с неохотой кивает.       Но и оно становится понятным, ведь то, что было аккуратно накарябано на бумаге, мало походило на их письменность. Безусловно, были какие-то схожие буквы, но также можно было найти схожесть и с восточными языками. И даже с египетскими иероглифами.       — Может, хотя бы нарисуешь? — не сдаваясь и не теряя надежды, предлагает девочка, на что жучок активно кивает. Присев около него, она замечает интересные очертания, переплетения узоров, а через минуту набросок полнился уверенными линиями, складываясь в красивый рисунок.       По итогу получился жук, вокруг которого парили ловцы снов.       И энтузиазм её нового друга ей совершенно не помогал, но она активно пыталась понять, кто был изображён на бумаге.       — Ам, Богомол? — промах.       — Шаман? — мимо.       — Дух? — жучок неоднозначно кивает.       Закусив губу, она хочет произнести быстро пришедший на ум синоним, но за спиной раздается треск, а пространство освещается алым.       — Призрак, нам надо поговор… О, у нас гости?       Фриск ощущает, что вот сейчас она взаправду столкнулась с чем-то древним. И даже если было невежливо игнорировать монстра, она при всём желании не могла двинуться, придавленная удушающей аурой. В горле тут же пересохло, а в голове лишь одна ясная мысль: «Я влипла».