Racing the Justice

***

      Кэндис беспокойно мерила шагами больничный вестибюль. Иногда её узнавали, даже несмотря на то, что карьеру она уже завершила. Как вздыхали её друзья — «могла бы поездить ещё», но главная причина состояла в том, что ей больше не хотелось соревноваться. Во всех интервью Кэндис прикрывалась семьёй и стремительно увеличивающимся количеством детей — кто бы лет десять назад мог подумать, что из живущей одним днём любительницы азартных игр Дайс Хайнс выйдет классическая тревожная мамочка? Тем не менее, дело было не в повседневных заботах. Кэндис со временем растеряла запал. Если говорить о профессиональных гонках, то ей нравилась та часть, где у неё просили подписи, брали интервью, фотографировали её для журналов — спортивных и не только. Её отношение к журналистам было таким же неустойчивым, как стрелка шумомера в заводском цехе: колебалось от «оставьте меня в покое, я хочу иметь возможность ходить в магазин незамеченной!» до «эй, напишите хоть что-нибудь, вы совсем про меня забыли!» Однажды Кэндис, будучи на пике своей популярности, снялась в достаточно известном, разрекламированном сериале. Роль ей выдали даже не второго плана, а пятнадцатого, но Дайс всё равно любила пересматривать эпизоды с собой и вспоминать сумасшедшую атмосферу съёмочных площадок. В болидах же было громко, пахло бензином и жжёной резиной, от постоянного выкручивания руля на руках появлялись незаживающие мозоли...       Словом, завершая карьеру гонщицы, Кэндис, конечно же, выдавила из себя драматичные ручьи слёз на камеру. Тем не менее, внутри неё не копошилось ни единой искорки сожаления. То, что за пределами стадиона есть не менее интересная жизнь, Кэндис поняла ещё до рождения первого ребёнка. А уже после того, как малыш появился на свет, она твёрдо решила, что хочет быть с ним рядом в самые важные моменты — когда он сделает свои первые неумелые шаги, заговорит, научится читать и считать, отправится в подготовительный класс... В NASCAR у Кэндис имелось немало личных побед. Командный зачёт, правда, им с О'Рурком так и не покорился, но это едва ли задевало её. Дайс устала. Ей надоела бесконечная ярко размеченная лента трека перед глазами. Вообще, Кэндис мечтала когда-нибудь написать книгу. Не коротенький рассказ, который она потом просто опубликовала бы в Интернете, а настоящую, полноценную книгу — в твёрдой обложке, с длинным пространным предисловием и открытым эпилогом. Она знала, что у неё совершенно точно не хватит терпения на то, чтобы планомерно придерживаться сюжета, да и с самим сюжетом у Кэндис часто возникали проблемы, но на такие случаи с ней рядом всегда был Хондо. Он старательно вычитывал все её черновики — не без саркастических шуточек, разумеется, выправлял логику повествования, подсказывал, как поступить с тем или иным поворотом событий.       Накануне вечером Кэндис практически закончила свою рукопись. Возможно, именно поэтому с утра она, не выспавшись из-за упорно лезущих в голову визуальных образов, чувствовала себя такой рассеянной. Она еле-еле заставила себя разлепить глаза, приготовила для Хондо, которому предстояли какие-то важные переговоры по части его бизнеса, чай и завтрак — вообще, Кэндис была не обязана это делать, да и чаще всего сон оказывался для неё ценнее домашних забот. Но в те дни, когда Хондо принимал сложные экономические решения по работе, ей хотелось вдохновить его и показать, что каким бы непредсказуемым дерьмом ни закончились сделки, Кэндис всегда будет ждать его дома с такой же любовью, как и в далёком уже две тысячи третьем году.       Проводив Хондо до машины, она вернулась домой, разбудила детей по одному, покормила их, спросила, как им спалось, не привиделось ли чего-нибудь страшного... Ребят в их семье было трое: два мальчика и девочка. Старшему сыну в январе исполнилось семь; дочка, которая родилась прямо в Хэллоуин, собиралась в этом году отмечать шестилетие. Младший сын появился на свет в последний день мая — Кэндис шутила, что для неё в конце весны теперь было хоть что-то приятное — и пока только начал осваивать детский сад. Общительный и любопытный, он постоянно просился туда, потому что его старший брат предпочитал отсиживаться в комнате в гордом одиночестве — или, на крайний случай, если ему становилось совсем скучно, то в компании сестры. Сама же сестра с малышами возиться не любила, тянулась к ребятам повзрослее. Кэндис отвезла младшего сына в садик — долго, улыбаясь в умилении, смотрела через забор на то, как мальчик старательно приветствует своих приятелей. Старший отправился на внешкольные занятия. Кэндис сдала его педагогам в руки, убедилась, что всё в порядке, и, взяв дочку за руку, вышла с ней на улицу. Стояла середина июня — было жарко, ярко-зелёные кроны сочно шуршали под порывами тёплого ветра. — Может, ты тоже хочешь записаться куда-нибудь? — поинтересовалась Кэндис. — Ага, — Леа пнула ногой ближайший камешек и подняла на маму боевой взгляд. — Хочу гоняться! — Гоняться?.. — растерянно переспросила Дайс. — Ну, как ты, как папа, — девочка закатила глаза, будто объясняла до отвращения очевидные вещи. — В машине сидеть и гоняться! — Солнышко, тебе ещё десять лет до прав расти. С половиной.       Леа отвернулась, всем своим видом демонстрируя, что её незаслуженно оскорбили. Кэндис мягко подтолкнула дочку вперёд.       Леа получилась у родителей самой настоящей бандиткой. Когда она едва успела родиться, Хондо взял её на руки, нахмурился и, тоскливо вздохнув, взглянул на Кэндис. — Что такое? — перепугалась молодая мама. — У неё моё лицо, — мрачно заявил Хондо. — Ей теперь с этим жить. Девочке. — Нормальное у тебя лицо! — даже несмотря на нечеловеческую усталость, Кэндис не могла не возразить. — Дай мне тоже посмотреть!       Хондо был прав — черты дочери почти в точности повторяли его собственные, только её глаза с возрастом начали стремительно светлеть и превращаться в зеленовато-карих в серые. Кэндис предполагала, что в сочетании с тоном кожи девочки и её внешностью в целом эта особенность будет смотреться экзотично и привлекать внимание. Честно говоря, она гордилась и собой, и Хондо, и тем, что они неожиданно создали такой шедевр.       Шедевр, тем временем, носился за голубями в парке, едва не свалился в фонтан, напугал какую-то престарелую леди с тросточкой и был бы безжалостно ужален осой, если бы не подоспевшая в последний миг Кэндис. — Ты считаешь, я супергерой? — рассердилась Дайс. — Бегаю со скоростью ветра? — Было бы круто, — мечтательно протянула Леа. — Гоняться без машины! И без бензина! А на эти деньги купить что-нибудь... интересное. — Например? — Хочу бассейн во дворе! Как в кино! — Солнышко, мы живём в Мичигане. — И что? — не поняла Леа. — Он девять месяцев в году будет слишком холодным для того, чтобы в нём плавать, — расстроила дочку Кэндис. — Давай переедем! — Не получится. — Почему? — обиделась девочка. — Твой папа очень плохо переносит жару.       Леа задумчиво отвернулась. Папу она очень любила — недаром они были настолько похожи, поэтому аргумент Леа сочла убедительным и спор продолжать не стала. Вместо этого она отправилась исследовать детскую площадку — башенки, лесенки, горки. Кэндис настороженно следила за дочерью. Она всегда побаивалась таких конструкций. Кто-нибудь из детей обязательно застревал в спиральной трубе при спуске вниз, разбивал голову, выпадал с верхних площадок... Оградить малышей от опасности было совершенно невозможно. Кэндис думала, что даже если запереть ребёнка в комнате с мягкими стенами, то он найдёт, обо что споткнуться и расквасить нос.       В тот день её подвёл недосып и мешающие сосредоточиться на реальности визуальные образы из будущей книги.       Словно в дурном сне Кэндис видела, как Леа, зацепившись за порожек, кувырком летит вниз. Она бежала, чтобы подхватить её, однако вместо этого растянулась на земле сама — у практичной, казалось бы, летней босоножки лопнул ремень. Им на помощь сразу поспешили другие родители, но было уже поздно. Судя по побледневшему — тут даже шутки от Хондо оказались бы неуместными — до синевы лицу девочки и тому, что она даже не плакала, а коротко и часто выдыхала через сжатые зубы, выставив перед собой неестественно изогнутую руку, дело было серьёзным. Кто-то предложил отвезти Кэндис с ребёнком в госпиталь, и та, не раздумывая, согласилась — в её голове билось «я же гонщица, гонщица!», но она слишком переживала за дочку, которая, немного придя в себя, всё-таки начала рыдать. — Ничего страшного, сейчас тебе сделают рентген, это не больно, — говорила Кэндис, поглаживая девочку по жёстким кудрям, — а потом наложат сверху гипс. Может, даже красивый... — Я н-не хотела п-падать, — Леа захлёбывалась рыданиями, м-мам, я... Я боюсь! — Ну, что теперь, со всеми бывает, — Дайс поцеловала дочку в висок, — тише, котик, дыши спокойно. В больнице тебе что-нибудь от боли дадут. Или укол сделают. — Не хочу! — испугалась Леа. — Потерпишь три секунды, зато потом легче станет. — Нет! Где папа? Я хочу к папе!       Кэндис вздохнула. В этот момент она тоже всей душой желала, чтоб рядом оказался Хондо, но не знала, можно ли ему уже звонить, или он ещё занят... Женщина, которая отвезла их в госпиталь, не взяла с девочек ни цента. Кэндис, заливаясь от неловкости нездоровым румянцем, подхватила дочь на руки и поспешила в приёмное отделение.       Разумеется, там уже собралась очередь из других маленьких пациентов. Дайс готова была спорить на деньги, что детская травматология не пустует никогда. Она вспоминала, как однажды сломала два пальца на ноге, прыгнув со шкафа на кровать, а её подружка в процессе выпадения из домика на дереве надорвала связки на обеих руках. Будучи гонщицей, Кэндис достаточно часто получала травмы — возможно, это помогало ей теперь паниковать немного меньше.       Однако вердикт врача её расстроил — перелом был не совсем чистый, дочери предстояла небольшая операция под общей анестезией. Хирург успокаивал Кэндис, убеждал её, что там работы от силы на двадцать минут, показывал на рентгеновском снимке, что именно они станут делать... Дайс едва ли слушала врача. Она подписала все необходимые документы, расцеловала дочку и уселась в холле, ожидая окончания операции.       Позже, когда она уже не могла ни ходить, ни оставаться на одном месте, Кэндис не выдержала и набрала номер Хондо. Тот отозвался сразу, и, узнав, что произошло, поспешил к девочкам. Она дождалась его у входа и, заметив родной крепкий силуэт, бросилась ему на шею. Кэндис плакала, просила прощения, говорила, что следила, была рядом, но хватило буквально тридцати секунд, чтобы случилось непоправимое. — Тш-ш, — Хондо прижал её к себе так нежно, будто Кэндис тоже вдруг стало пять с половиной лет. — С детьми часто такое бывает. Подумаешь, руку сломала. Не шею же. — Хондо! — Я пошутил. — Я знаю, — Кэндис фыркнула и уткнулась носом в его плечо. — Как твои переговоры? — Успешно. Теперь можем книгу писать. — Издадим за свой счёт? — Дайс улыбнулась сквозь слёзы. — Как вариант, — Хондо погладил её по руке.       Вскоре в холл вышел хирург. Он сообщил, что операция прошла успешно, маленькая пациентка теперь отдыхает в палате, и её можно навестить, переодевшись в больничные халаты. Конечно, и Кэндис, и Хондо последовали за врачом. Когда она увидела свою дочку, крепко спящую под действием наркоза, то снова не сдержала слёз. Хондо делал им обеим «тш-ш» по очереди, и Дайс видела, что в целом он был спокоен. Да, ситуация неприятная, но, в общем-то, житейская, вполне преодолимая...       Леа, приходя в себя, просила пить. Давать ей воду медсёстры запретили — после наркоза у ребёнка могла начаться рвота, поэтому Кэндис прикладывала к губам девочки смоченный ватный шарик до тех пор, пока та не очнулась окончательно. Взгляд её был испуганным, зрачки расширились, и глаза казались чёрными, точь-в-точь, как у её отца. — Я умерла, да? — прошептала Леа. — С чего ты взяла? — улыбнулась Кэндис. — Мне... мне сказали, — девочка медленно моргала, — считать, а я ещё плохо считаю, я забыла... Меня убили за то, что я плохо считала, да? — Солнышко, — Дайс закусила губу, чтобы не рассмеяться, — тебя никто не убивал. Это лекарство такое, чтобы ты уснула ненадолго... — она перевела взгляд на Хондо и осеклась.       Его осунувшееся, отрешённое лицо напугало Кэндис даже сильнее, чем все остальные события этого дня. Хондо смотрел куда-то сквозь стену, напряжённо нахмурившись, а его пальцы будто сами собой стиснули край одеяла, которым была накрыта Леа. — Хондо?..       Он продолжал молчать. — Хондо! — испугавшись, Кэндис дёрнула его за рукав. Тот моргнул в недоумении и уставился на неё в ответ. — Извини. Задумался.       Врач сказал, что девочке лучше будет переночевать в больнице, чтобы окончательно оправиться после наркоза. И Хондо, и Кэндис были согласны — в палате, во всяком случае, травмированную и сонную Леа не станут донимать братья. Договорившись о том, что они заберут девочку домой следующим утром, бывшие уже Призрак и Дайс поехали выручать своих оставшихся детей. По виду мальчиков было не слишком похоже, что они переживали за сестру. У Кэндис же всё валилось из рук. Она кое-как дотянула до вечера и, полностью обессилев, рухнула в кровать. — Как ты себя чувствуешь? — Хондо улёгся рядом. — Устала, — призналась Кэндис. — Перенервничала, голова болит. — Выслушаешь кое-что? — Конечно, — она встрепенулась. — В чём дело? — Помнишь, как ты постоянно спрашивала, почему меня зовут Призраком? — Помню, — Кэндис зевнула. — Но ты не признался. Выдал мне байку про то, что появляешься на треке, как привидение. Я верю в неё не больше, чем в существование настоящих призраков, кстати. — Когда я переехал в Мичиган, меня тщательно обследовали, — задумчиво проговорил Хондо. — Там мне сделали эндоскопию желудка. Под общим наркозом, чтоб не дёргался. Я не знал, как это будет. Мне просто сказали надеть маску и считать от десяти до одного в обратном порядке. — Ага, и..? — Я начал считать, и тут всё поплыло. Я отключился. Когда пришёл в себя, был в другой, незнакомой палате. Знаешь, о чём я подумал? — О том... — Кэндис охнула, — о том, что тебя убили? — Именно. Меня убили, и теперь я призрак, — Хондо меланхолично смотрел в потолок. — Навсегда останусь в этой больнице. — Бедный ребёнок! — она прижалась к нему. — И как тебе обратно внушили, что ты всё ещё жив? — Меня медбрат потрогал и сказал, что призраки и прочая нечисть исчезают с рассветом. Был день. Пришлось ему поверить, — Хондо чуть заметно ухмыльнулся. — И из-за одного случая ты взял себе такое прозвище в гонках? — усомнилась Кэндис. — Когда человек умирает, его призрак привязывается к конкретному месту. — Допустим, — неуверенно согласилась она — После моего первого тестового заезда в «Рекскоре» Рекстон остался доволен результатом и захотел заполучить меня в команду. Он отвёл меня в свой кабинет и там показал записи с камер, на которых видно моё лицо. Мы там награбленное делили. — Откуда у Рекстона такие файлы?! — подскочила Кэндис. — Из Детройта, — по лицу Хондо было сложно понять, что он чувствовал. — В тот день я умер на базе «Рекскора». — И стал призраком. Стал... Призраком? — Да. Мне предложили выбрать прозвище — но, как сама понимаешь, без вариантов. — Спасибо, — Кэндис сорвалась на шёпот. — За что? — удивился Хондо. — За то, что рассказал. — Это настолько важная информация? — Более чем.       Хондо хмыкнул. Потянувшись, он приобнял Кэндис одной рукой — она обожала этот его жест — и прижал её к себе. Дайс прислонилась губами к его плечу и устало выдохнула. Глаза у неё совсем закрывались. Последнее, что Кэндис представила себе перед тем, как окончательно провалиться в сон — голубовато-белый, прозрачный призрак маленького Хондо, который умными глазами смотрел на неё через больничное окно.