Ледовая история

Встреча с отцом пошла Камиле на пользу. Девочка, которая в последние дни держалась особняком и старалась не общаться даже с подругами, в это утро смогла поболтать с ними почти беззаботно. В автобусе, который вез их на каток, Этери села на самое дальнее кресло и периодически отвлекалась от смартфона, чтобы проверить спортсменок. Девочки уже показывали друг другу телефоны и, скорее всего, были увлечены дурацкими роликами, которые они поголовно снимают. Сегодня это занятие не вызывало у Этери раздражения, по крайней мере, они отвлеклись. Это должно благотворно повлиять на утреннюю тренировку. — Читала? — подал голос Глейхенгауз, который сидел рядом и тоже был занят новостями. — Что именно? — в голове был и так вал бесконечной информации. Камила Валиева стала самой упоминаемой олимпийской чемпионкой в соцсетях. Заседание CAS по делу Валиевой пройдет онлайн. Состав арбитров еще неизвестен. 15-летняя фигуристка подверглась провокации со стороны журналиста Daily Mail. — Горшков наконец дал комментарий, — мужчина всмотрелся в свой экран и начал читать. — «Еще раз повторю: мы не сомневаемся в честности своей спортсменки. Это дело требует тщательного разбирательства, потому что вся эта дикая история вызывает слишком много вопросов. Необходимо выяснить, с одной стороны, все обстоятельства произошедшего, а, с другой — что же все-таки происходило с взятой 25 декабря допинг-пробой в течение почти полутора месяцев после ее отправки в зарубежную лабораторию. Со своей стороны мы окажем спортсменке всестороннюю помощь. Для защиты ее прав и интересов к данному делу привлечены квалифицированные юристы». А ничего, что юристов нашел ее отец? — фыркнул пренебрежительно напарник. — Видимо, ничего. Он и не сказал, что это Федерация нашла, — Этери в раздумьях смотрела вперед — кривляющиеся девочки, которые вытаскивали Камилу из трясины, прекрасно справлялись со своими ролями. Зная, что им наказали не давать интервью о Ками, не трогать ее, не отвлекать, Этери удивилась, что, вообще, и Саша, и Аня нарушили этот запрет Федерации. С другой стороны — оно и к лучшему. В этом случае подростковое бунтарство, ой, как необходимо было. — Черт… — Даня добавил и матерное слово, и поймал ее взгляд. — Прости. А это видела? — Что еще? У кого еще нашли допинг? — шутка была несмешной, но хотя бы позволила ей выразить свое отношение к этой Олимпиаде. Мерзкое соревнование, которое не просто вытягивало все жилы, но и рушило жизни. — МОК будет способствовать расследованию не только в отношении Валиевой, но и окружения фигуристки, — зловеще прозвучала фраза в устах Глейхенгауза. — Та-ак… — Этери забрала у него телефон и вчиталась в мелкие буквы. — «Окружение — это доктора, тренеры и родители. Мы поняли важность окружения какое-то время назад. МОК всегда приветствует расследование, как по спортсменам, так и по окружению. В WADA есть подразделение по расследованию, есть собственное агентство по тестированию. В этом случае мы будем содействовать расследованию не только в отношении спортсмена, но и в отношении окружения. Несколько лет назад состоялась конференция по антидопингу, где говорилось о важности окружения. В плане расследования в этом случае, как и в других, будет очень жесткая позиция». — Директор по коммуникациям МОК… Этот Адамс… Полное ничтожество, — завелся Даня. — С какого еще фига… — Этого следовало ожидать, — вернула ему Этери телефон. — Ты что, не удивлена? — мужчина возмущённо замер. — Нет. Чего-то такого я и ожидала, — Этери потерла ледяные руки — сейчас ей были больше интересны они. — Теперь понятно… — прошептала она. — Что понятно? — напарник, который всегда был на ее волне, услышал и сейчас. — Что за предчувствие у меня было. Понятно… — она всмотрелась в окно, и ничего не увидела. Только что-то расплывчатое и полное опасности. — Что понятно? — был взвинчен Глейхенгауз. — Понятно, что дело не в Камиле… — сейчас она не могла его успокоить. — Дело в нас. Во мне, — подкорректировала, чтобы Даня пришел в себя — вряд ли его карьера пострадает. Цель спортивных чиновников вырисовывалась еще с первых дней этой истории, Этери внутренне старалась ее не обозначать, чтобы зазря не тратить нервы. Но знала уже давно, что опасность грозит не 15-летней девочке, а именно ей — шагнувшей далеко вперед в фигурном катании, и не обращающей внимания на тех, кто полз следом. — Думаешь, вся история с допингом… Из-за тебя? Но… Зачем? Кому это надо? Этери смотрела на напарника, который был ей очарован. Конечно, женщина это понимала. Льстило теплое отношение, обожание и искренняя преданность. Где-то у самой мелькали поначалу мысли нагло воспользоваться этими скрытыми чувствами, разжечь их, но в те же моменты думала о том, что за этим последует. Дружба будет разрушена, пострадает работа. Ее уравновешенность тоже пойдет псу под хвост. Кому это надо? Глядя на мужчину с долей сочувствия из-за его наивности и такой неподготовленности к цинизму большого спорта, Этери улыбнулась ему. Это не его война, и незачем попусту травмировать психику. Пострадает совсем не Глейхенгауз. — Кому надо подставлять меня? — приподняла она брови. — Всем. *** Сегодня было почти нестрашно. Балансируя на коньках в чехлах по полу, Камила прятала улыбку под маской, и слушала русскую речь, которая окружала ее в микст-зоне. Российские журналисты выстроились по всей длине коридора, чтобы поддержать и хлопали громко, не давая иностранным коллегам задать свои скользкие вопросики. — Камила, молодец! — Как настроение? — Камила, давай! — Мы любим тебя, Камила! Засмеявшись, девочка вскинула вверх руку, сжатую в кулаке. Нет, она еще повоюет. Не собирается она сдаваться при такой любви чужих людей, которые ее и не знали лично. Важны были и близкие, кто окружал, делился своей любовью и готов был принять в любой ситуации. Проиграй она или выиграет. А она победит. Потрогав напоследок подвеску на шее, Камила спрятала ее под кофту и сняла олимпийку. Она разогрелась уже на разминке, и на лед заступила с радостным предвкушением — сегодня кататься ей хотелось. Правда, страх никуда не ушел — она снова боялась упасть. Детская паника, с которой она боролась в первые дни занятий фигурным катанием, недавно снова вернулась. Кататься становилось все труднее и труднее. Страх отступал, когда программа удавалась. А в стенах этого катка такое в последние дни случалось все реже. — Посмотрим, — сделала дорожку и улыбнулась, скорость — вот, что она любила. Девочка, попавшая в холод, поднимающийся ото льда, подпрыгнула невысоко и ловко приземлилась. Улыбнулась шире, зная, что в этот раз прокат получится. Завертев головой, чтобы найти тренера и заверить ее в этом, Камила застыла. Что-то странное было в сцене, которую она застала. Этери Георгиевна общалась с Горшковым. Мужчина словно придерживал ее за руку, но на самом деле как-то странно наклонялся и торопливо говорил, всматриваясь в женское лицо. Следя за ними, Камила чуть отъехала — теперь ей были видны и эмоции Тутберидзе. Женщина, которая вчера прятала улыбку в ответ на шутки отца, иронизировала в разговоре с ним и явно ему симпатизировала, сегодня снова была античной статуей. Такие встречались Камиле в Греции, куда она несколько лет назад летала с отцом. Застывшие, пугающие, с такими отточенными яркими чертами лица, что мурашки пробегали по спине. Так было и сейчас. Горшков, видимо не замечал, что Этери Георгиевна сверкает глазами, и хочет превратить его в камень. Когда он потянулся к ее уху, чтобы сказать еще что-то важное, женщина не двинулась. Удивленная, что тренер терпит это, Камила почувствовала возмущение: на ее глазах с ней никто еще так не вел себя. Не понимая, почему Этери Георгиевна позволяет ему это, девочка покатила к бортику, намереваясь, помешать им и тем самым, спасти ее. Решительность отпечаталась на красном разгоряченном лице, но дерзкой атаки не потребовалось — Тутберидзе сама отстранила начальника и развернулась, чтобы уйти к напарникам. — Камила… Дуй сюда, — махали ей Дудаков и Глейхенгауз, которые выдали для начала установки Саше и Ане. С неохотой Камила оторвала сердитый взгляд от Горшкова, который гримасничал вслед Этери Георгиевне. Судя по его губам, он говорил неприятные слова, наверное, шепотом. Такого бы тренер точно не спустила ему. А значит, вслух говорить он боялся. — Так, Камил… Она пропустила мимо ушей наставления, пыталась найти глазами Этери Георгиевну, которая, видимо, ушла в коридор. Тревожно было за женщину, которая, скорее всего, могла получить новые рекомендации — и, судя по виду, не приняла их. — Камила, ты нас хоть слышала? — Даниил Маркович взял ее за руки, и, когда сжал запястья, вынудил девочку посмотреть на него. — А, да… — в смятении она кивнула. — Ну, вперед. Давай. С центра катка хорошо было видно все помещение — оказалось, что Этери Георгиевна в стороне была занята телевизионщиками. Группа устанавливала камеру, несгибаемая высокая женщина чуть покачивала головой. Как будто и не было пять минут назад неприятного разговора с начальством. Но отсюда Камила не могла разглядеть лица тренера. Возможно, эмоции она уже спрятала, но девочка была уверена: считала бы все и точно бы поняла, нужно ли звать на помощь отца. Вот в ком Камила была уверена — видела вчера их общение, и нити, которые связывали их, тоже прочувствовала. Именно папа мог бы сейчас отвлечь Этери Георгиевну. Какой бы железной леди она бы не казалась, поддержка ей тоже нужна была. *** Этери была не здесь. Она все еще стояла в метре от этого места и слушала то, что говорит Горшков. Поймавший ее ради сообщения о составе арбитров, рассказавший про защиту, мужчина поначалу вел себя, как обычно. — Ну, не очень состав, — признала с нарастающим беспокойством, которое комом скапливалось в груди. Ей и вправду не нравились выбранные арбитры — шанс, что в этот раз им удастся выстоять против МОК, был микроскопическим. — Ничего, юристы хорошие. Валиев им хорошо заплатил… Кстати, по Валиеву. Этери, держись от него подальше, — невзначай бросил Горшков, следя за прокатами Трусовой и Щербаковой. А она подумала, что ослышалась, сморгнула — а когда он глянул пристально с затаившейся угрозой в маленьких глазках, осознала. Нет, это была не случайность. — Все видят, все слышат… — И что они видят? Что слышат? — хотела скрестить руки на груди, скрывая нервозность, но Горшков действовал быстрее: удержал ее за запястье. — Ты знаешь, что мне все равно… Было. Что там, с кем там. Не лез ни в чью жизнь. Но сейчас… — хрипел, затаившись, мужчина, сжимая крепче пальцы, и не отводил глаз. — Что сейчас? — тлевший огонь полз вверх по пищеводу. Еще немного и Этери могла бы испепелить за этот разговор, за наглость с которой врывались в ее жизнь и пытались растоптать то, что она так тщательно скрывала. — Брось это, Этери. Ты же умная женщина. Если журнашлюшки узнают, что ты… и Валиев. Да от нас же мокрого места не оставят. От тебя! Ему-то что будет? Валиеву этому! А тебе? Ты о своей карьере подумала? О Федерации? Да хотя бы… о девочке. Подумай, о девочке! Тебе она дорога же… Да? — Горшков бил словом за словом в «яблочко». Задетая за живое, женщина превратилась в соляной столп — для его же блага. Не замечавший этого мужчина потянулся, чтобы шепнуть, как подарить ей хлесткую пощечину. — Покончи с Валиевым… — вернулся в исходную позицию, и отпустил ее, чтобы дружелюбно улыбнуться, играя блестящую роль. — Мы же всегда прекрасно слышали друг друга. Да же? — Слышали, — единственное, на что ей хватило сил, и удержало от резкого ответа, который бы напомнил Горшкову и о его делишках, в которые она была посвящена. Но таким было нельзя бить — растопчут, и бровью не поведут. Нет, раскрытые козыри сейчас ни к чему. — Начинаем? Этери стряхнула оцепенение и сдержанно кивнула журналисту, который ждал с ней интервью. Вот только сейчас она была не готова отвечать на вопросы, но умение собираться в самые важные минуты помогло и здесь. — Этери Георгиевна… Расскажите, что вы думаете по ситуации с Камилой Валиевой? Верите ли вы, что наша спортсменка чиста? Она не принимала допинг… — Очень противоречивая и сложная ситуация возникла. Хочу сказать, что абсолютно уверена в том, что Камила невинна и чиста. Для нас это не теорема, а аксиома, это не надо доказывать. Понимаю, что есть какой-то протокол действий, без которых не обойтись… — глядя в сторону, Этери отвечала, хотя все еще была оглушена. Словно смотрела на себя со стороны и видела бледное лицо, скулы, которые заострились еще больше из-за нехватки времени и желания есть, всматривалась в свои безжизненные глаза, в которых проступало болезненное непонимание. За что и вправду все это? Ведь она просто хочет растить чемпионок и помогать им побеждать. Делать то, что у нее получается лучше всего. А еще в какой-то момент она понадеялась на собственное счастье. И ошиблась. — А вот вас, всех тренеров обвиняют, что вы молчите… — журналист осекся от ее взгляда — притих, осознав, что ее перебил. — Мы не бросили спортсменку ни в коем случае, мы с нашими спортсменами и в беде, и в радости до конца, — заставляя себя не пытать обомлевшего от страха парня пронзительным взглядом, Этери посмотрела на лед. Валиева без ошибок, но, прилагая колоссальные усилия, выполняла программу. — А почему вообще… так получилось? — пискнул осторожно журналист. — Непонятно, почему спортсменку с сомнительным допингом 25 декабря допустили на Олимпийские игры. Или это роковое стечение обстоятельств… — она саркастично усмехнулась над комичной ситуацией. Конечно, она осознавала, что стратегия была хитро реализована. — Или это очень грамотно спланированный план — не знаю, и то, и другое… — важно было дать понять всем организаторам этого дела — она знала, на кого идет атака. Готова к любым нападкам. — Надеюсь, наши руководители нас не бросят и отстоят наши права и докажут нашу невиновность… — всмотревшись в пол, Этери отогнала от себя мысль о зарвавшемся Горшкове. В конце концов, он был начальником, и сейчас защищал их интересы — хоть и лез, куда не стоит. — Вся наша команда замерла в ожидании решений по Камиле Валиевой. Мы боимся любых высказываний, чтобы не нарушить, не навредить. Не знаю, кто и что решает, но надеюсь… справедливость как-то восторжествует, — в ней и вправду жила надежда. Без нее будет сложно вдохновлять и вести спортсменок к медалям. Хотя в то же время Этери слишком много уже повидала. И не с такими грязными играми она сталкивалась. Могла лишь признать — эта была самой изощренной. — А вы задумывались, почему удар именно на Камилу? Почему именно она? — набрался храбрости парень. — Ее сложно победить на льду, и она на данный момент, я говорю еще раз, на протяжении трех лет показывает высочайший уровень и лидировала во всех соревнованиях, в которых принимала участие. Поэтому, конечно, и для многих она является, она лидер нашей сборной, она лицо нашей сборной, поэтому, конечно, такое меткое попадание, — она и вправду могла поаплодировать тому кукловоду, который разыграл эту постановку. Одним ударом можно было убить несколько фигур. Спустя годы ни о ней, ни о Валиевой никто и не вспомнит уже. — Разве Камиле нужен допинг? Ну, вот чисто гипотетически… — журналист снова втянул голову в плечи, кажется, оператор порадовался, что стоит за камерой и до него колющий взгляд Тутберидзе не добрался. — Я просто знаю, что Камила чиста, — Этери оторвалась от препарирования червяка, который задавал идиотские вопросы, и посмотрела на чемпионку, творившую на льду чудо. Вспомнила, как вчера девочка спала, расслабившись в машине, а на ее шее поблескивал конек — подарок от отца, который растрогал ее этим. — Она ничего не принимает абсолютно, и не было никакой нужды, потому что никакой допинг не поможет спортсмену научиться прыгать четверные, не даст пластики или умения выражать музыкальные произведения… — вот это была аксиома. — Эмм… Я понимаю, что в условиях такой травли, давления постоянного, какая вам нужна поддержка? Кто ее может оказать? — журналист сбился с мысли от ее пренебрежительного взгляда. — Мне? Мне не нужна поддержка. Мне нужно понимание, что наши руководители нас не бросили в этой ситуации, — поставив точку, Тутберидзе закончила интервью. *** По пути к напарникам Этери прочитала сообщение, пришедшее в массе остальных. Четыре слова, наполненные заботой, о которой только что ее спросили. «Доброе утро. Как настроение?» Единственный человек, который смог так близко подобраться и захватить место рядом с ней. И тем болезненнее было интуитивное предчувствие: у них не может быть все хорошо. Не знавший этого где-то в отеле Марк, конечно, с улыбкой уже набирал другое послание: «Признавайся — я же тебе снился»