Ледовая история

Подросток, стыдящийся поднять глаза и признать собственные ошибки. Спортсмен, принимающий эту правду, что клонила голову к полу и не давала воздуху проникнуть в легкие. Чемпионка, которая все еще хранила крохотный шанс на медаль. Этери встречала с катка разбитую на куски личность, которая готовилась столкнуться с суровой реальностью, и с детским страхом пыталась отодвинуть ее в сторону. Камила надевала чехлы, пока женщина приподнимала маску и задавала совершенно привычные для нее вопросы. — Ну, что ты так отпустила-то все? — дважды уточнила Этери, склоняясь над девочкой. — Что ты вообще перестала бороться? Ну, объясни… — один мимолетный взгляд удалось выхватить от Камилы, юношеское отторжение застыло на ее бледном лице, на котором проступали красные пятна. Даже милые некогда черты сейчас заострились и стали отчетливее. Этери на мгновение растерялась — а то ли она спрашивает у раздавленной прилюдно фигуристки? — Ты где-то после акселя вообще отпустила… — одернула себя, напомнив, что лучшее в такой ситуации, оставаться в привычном ощущении разбора полетов. Ничего страшного не случилось, ничего непоправимого не произошло. Просто плохой день, просто неудачный прокат… — Вот это непонятное что добавила… Камила безмолвно переживала фиаско, о пережитом ужасе и ощущении краха говорил подрагивающий подбородок и слезы, застывшие в огромных глазах. В шоковом состоянии она, словно безвольная кукла надела олимпийку и трясущимися руками ее застегнула. Подступивший Глейхенгауз отвлек ее от Тутберидзе, Этери вновь привлекла внимание девочки. Камила чувствовала, что контроль ускользает от нее, но спокойные слова тренера о маске, которую еще нужно было найти, а потом еще сосредоточиться на том, чтобы надеть, снова позволили хоть немного собраться. Камила неумело натянула ее на лицо, а после зашагала с тренерами в зону, которой дали прекрасное название. Сегодня кисс энд край станет местом настоящего Судного дня. Судорожно всхлипнув, Камила дернулась и остановилась. Удерживая ее на поверхности, Этери поправила веревочку от маски на голове, сама цеплялась сознанием за эти простые движения. Женщина не смогла игнорировать хриплое дыхание спортсменки, которая боролась с желанием расплакаться, и, выполнив свою задачу — выглядеть девочка должна быть идеально в любых ситуациях — ринулась вперед, предоставив Камилу коллеге. У стены Этери смогла пробежать пальцами по лицу, вытирая влагу, собственная слабость ее не удивляла, контроль был беспощадно растоптан. Напомнив себе, что вокруг люди, Этери собралась за мизерный срок, и на диван села с отрешенным видом. — Камила, мо-ло-дец! — Да уж… — чуть слышно пробормотала девочка, которая мечтала превратиться в букашку, и скрыться с глаз подбадривающих ее людей. Крики летели с разных сторон. — Видишь, как любят… — шепотом напомнил Даниил Маркович, который тоже старался вести себя, как в обычные дни. Неправду выдавал его тусклый голос, непохожий на задорного мужчину, который всех подбадривал. У Этери не было слов. Она старалась трезво смотреть повтор, еще раз проставила в голове оценки, и покрепче сжимала руку на плече Камилы. Вздрагивающая девочка не реагировала на слова Глейхенгауза, который что-то пытался вдолбить и даже заверил, что медаль еще может ей достаться. — Перестань, — жестко одёрнула коллегу Этери. Она недобро взглянула на напарника, и он прикусил язык, виновато опустив глаза. Камила зажмуривалась, ее подведенные брови пытались уехать на лоб, показывая, в каком растерянном состоянии девочка. — Зачем сейчас говорить? — уточнила Этери, видя, как Глейхенгауз собрался, скорее всего, еще как-то поддержать воспитанницу. Камила истерично издала смешок, не понимая уже, шутит или ругается тренер. — Я завалила… — первая фраза, слетевшая с губ Камилы, поставила тренеров в тупик — или признаться, или протестовать. И мужчина, и женщина в иллюзорном спасении уставились на монитор. Этери встряхнула Камилу, впившись пальцами ей в руку. Осознавая, что может сделать больно, Тутберидзе расслабила хватку и чуть провела ладонью, невидимая ласка, которую она могла в сложившихся условиях ей подарить. Этого Этери и ожидала. Баллы, снятые за падение. Баллы, сниженные за недокруты. Унизительно низкие цифры за технику. Особенно для такой талантливой спортсменки. Финальную оценку Тутберидзе восприняла с внезапно успокоившимся сердцем, которое устало перегонять кровь. А ведь где-то в глубине души Этери была крохотная надежда, что судьи ошибутся, восхитятся силой духа маленькой девочки, влюбятся в ее очарование и поймут, под каким прессом она находилась эти полторы недели. Но мир спорта был жесток — это Этери Георгиевна поняла еще в юности. Вот и сейчас надежда тихонько вздохнула и умерла. Рухнувшая вниз корпусом Камила была важнее, чем собственные ожидания, и Этери потянулась к ней. — Камил… — Ну, зато награждение не отменят… — Этери казалось, что эти чудовищные слова ей послышались. Истерично-радостный тон за мгновение привел к громкому, отчаянному всхлипу. Сдавшаяся девочка завалилась в бок, сидевший рядом Глейхенгауз придержал ее и непонимающе положил ладонь на голову. Испуг исказил его лицо. Все это Камила не замечала, захлебываясь в слезах и смехе, она прятала глаза рукой. — Камил… Ну, же, — холодея внутри от срыва, с которым впервые столкнулась при общении именно с этим ребенком, Этери потянула ее к себе. Плача, Камила уткнулась в женщину и продолжила рыдать. Осознавая, что девочке надо выпустить все, что она накопила, Этери не стала останавливать ее и позволила лелеять свое горе. Поглаживая ее, тренер уличила момент и зашептала на ухо. — Жизнь не кончена, Камил. — Провал… — снова согнулась Камила, стараясь спрятать эмоции. — Ну, какой это провал? Выиграть мировой турнир, чемпионат России, командные соревнования на Олимпиаде? Всем бы так проваливаться… Ну, же… — успела Этери и взглядом дать указание подошедшему Дудакову. Мужчина, поняв ее, встал у камеры и загородил их от обзора — незачем таким кадрам расходиться по свету. Без действий сидел окунувшийся во вселенскую печаль Глейхенгауз — он не лез к девочке с разговором. — Простите… меня… — трясло Камилу. — Бо-же, ребенок мой… За что? — с напором уточнила Этери. — Ну, же. Посмотри на меня… — никак нельзя было повлиять на Камилу, которая сгорбилась и рисковала упасть на пол. Этери пришлось покориться и оставить бесполезные попытки ее выпрямить, просто удерживала за плечи. Девочка не хотела, чтобы искривленное лицо и катящиеся по щекам слезы видели люди, которые были для нее примером мужества и выносливости. — Сколько еще будет этих четвертых мест, Камил? — Ни одного. Ни одного… — шепотом ответила она, прижимая руку ко лбу. — Хорошо. Ни одного не будет. А если и будет, пойдешь и докажешь, что больше это не повторится. Все только впереди, Ка-мил. Веришь? — заботливо Этери приглаживала ей тонкие волосы, выбившиеся на висках. Этот жест успокаивал и саму женщину. — Камил, ты, все равно, чемпионка. Олимпийская, — вмешался прямолинейный Дудаков. — Без медали, — затихала Камила. — Ну и что? Весь мир же видел, что ты — чемпионка! — подключился и Глейхенгауз. — Олимпийская чемпионка. — Ну, всё, — оборвала она мужчин с лишними уговорами. — Пусть эти слезы будут последними… Всё, Камил. Пекин завершился. Мы еще все разберем, найдем, что там у нас не получилось… Исправим. Правильно? — Тулуп… дурацкий… — тяжело вздохнула Камила. — И дурацкий тулуп разберем. Всё разберем. Идем… Тебе пора отдыхать… — к счастью, сейчас девочка покорилась и поднялась. Они вчетвером не отреагировали на китайцев, появившихся в кисс энд крае. Все были сосредоточены на Камиле, едва передвигающей ноги, словно к конькам привязали гири. Этери кивнула Глейхенгаузу, который поспешил вперед — скорее всего, к Ане и Саше, оставленным в зоне победителей. Камилу под русские выкрики, звонкий свист и оглушительные хлопки надо было довести до микст-зоны. Самой Этери хотелось спрятать ее у себя под пальто и скрыть от сумасшествия вокруг. Исчезнуть бы и самой, но гадкая интуиция подсказывала: ничего еще не закончилось. — Что там еще? — первым на столпотворение у выходов откликнулся Дудаков. Расширив глаза, видела и Этери, как из комнаты выскочила Трусова, распугивающая безумно-злым видом суетливых азиатов. Мужчина бросился к ней. — Камил… Как дела? Ну, как ты, малышка? — внимание пораженной быстро сменяющимися событиями Этери переключила на себя Ольга Черносвитова. Женщина была хорошо знакома в команде, отвечала за эфиры на федеральном канале и, когда требовалось, выполняла и представительские функции. В этот раз ее добрый настрой лишь помешал. — А вы видели мое поражение? — снова смешок и слезы градом, от чего у Этери оборвалось все внутри. Чертыхнувшись, она попыталась отстранить телевизионщицу, которая с причитанием протянула руки к поникшей девочке. — Оля, не надо, — убрать сердобольную женщину не получилось. — Не трогайте ее! — а вот промчавшийся через тысячи кордонов и препятствий Валиев снес в сторону Ольгу, и сгреб дочь, погибающую в припадке жалости и скорби. — Камила! Маленькая моя… Парализованная от шока Этери, словно из другого измерения наблюдала, как мужчина прячет в объятьях девочку, шепчет что-то ей на ухо. Ольга немного попятилась. Лишь на мгновение у Этери с Марком установился зрительный контакт, в глазах мужчины плескалась горечь. — Марк… — шагнув вперед, Этери очнулась и приложила ладонь к его плечу. — Увези ее отсюда. Быстро, — лучше всего в такие моменты ей удавалось отдавать распоряжения. Но, кажется, в этом приказе остался весь дух Этери Георгиевны. Убедившись, что он дал согласие, с трудом отступив от горюющей девочки, женщина развернулась и, как в предсмертной агонии, направилась к следующей не менее драматичной сцене. — У всех есть эта медаль, у одной только меня нет, — рыдающая на надрыве Трусова была главным откровением этого дня. Готовясь к ее триумфальному завершению Олимпиады, Этери старалась не стращать себя предчувствиями — девочка не готовилась даже к мысли, что кто-то будет лучше нее после выполненных 5 сложных элементов. Итог неокрепших девичьих нервов снимали на видео операторы, кружащие рядом. — Саша… — Этери в коллапсе жизненных сил не узнала свой голос. Он был чужим, связки ее подводили. Да и в целом тело вело себя странно — слишком медленные движения, затуманенные мысли… Стена перед драмой выросла как защитная реакция, и Этери приходилось с этим мириться. Оно и к лучшему — было бы намного хуже, если бы она показала свою реакцию на детскую истерику, этого она бы не спустила, не будь в перенапряжении столько последних дней. — Я ненавижу! Я ненавижу этот спорт, — девочка с размазанной тушью под глазами в отчаянии и ярости выплевывала в лицо тренеру несправедливые слова, и явно имела в виду ее одну, как адресата. Это Этери тоже восприняла без единой эмоции — сгорели они еще у бортика, когда с катка вышла потерянная Валиева. Спрятала только руки в карманы пальто, чтобы не показывать операторам сжатые кулаки. — Я никогда больше не выйду на лед! Никогда! — Саша, давай поговорим… Иди сюда, — зная, что обезумившая Трусова может и дальше кидаться громкими обещаниями, Этери попыталась быстрее Дудакова остановить ее и приобнять. Вырываясь, спортсменка бросила ей в лицо в истерическом припадке: — Вы знали, вы все знали!.. Этери терпеливо старалась оттеснить Трусову в сторону выхода на лед — туда их приглашали волонтеры. Скоро должна была начаться церемония награждения. Там же показалась Аня — новая олимпийская чемпионка растерянно смотрела на все происходящее широко распахнутыми грустными глазами. Что она чувствовала, проанализировать Этери не могла — все внимание было поглощено перевозбужденной Сашей. — Я ненавижу! Я ненавижу… — шарахаясь от тренеров, Трусова двигалась в правильном направлении. Китаянка, прошмыгнувшая мимо них, сунула ей в руку салфетку. — Это невозможно! Так нельзя! — Ну, ладно… — что еще Этери могла сказать категоричной, не слышащей ничего девочке? Любые доводы были сейчас бессмысленны, и женщина лишь смогла взять ее за локоть, но чувствительная в таком состоянии к любым прикосновениям Трусова отскочила. Оставшись на месте, Этери хотела бы прикрыть глаза, попробовать унестись подальше от всего этого. Но принцип — не смей сбегать от неприятностей — был вбит в нее с юности. Последствия вдруг ожившего кошмарного сна она брала на себя и сейчас смиренно принимала это. Видела, как шмыгает носом яростная Трусова, спорящая с китайским организатором Игр. Смотрела, как застыла в паре метров от них бледная чемпионка, которой уже давила на грудь, выигранная золотая олимпийская медаль. И еще много времени пройдет, прежде чем Щербакова по-настоящему прочувствует свою победу и порадуется ей, не оглядываясь ни на кого. Чувствовала, как где-то рядом падает в пропасть и не видит дна Валиева. К счастью, ее мог спасти любящий отец. Катастрофа предыдущей Олимпиады повторялась, но умноженная в несколько раз. Осталось все пережить. И не закрывать глаза. — Нет, я не третья! Я не могу первой выходить! Че вы пристали ко мне? — удивительно, но именно нахальство и грубость Саши на фоне далекой Камилы и невидимой Ани позволяли держаться на плаву. Этери больше не стала появляться перед ней, сжимала и разжимала скрюченные в карманах пальцы, и следила, как фигуристка отступает к бортику. Оставалось только отсчитывать секунды, прежде чем упрямица выдохнется. — Саша, надо, на-до! — появившийся рядом Горшков попробовал ее успокоить. — Да не хочу я! Что вы ко мне пристали? — захрипела надломанная Трусова. — Не трогайте ее, — качнулась к ним Этери. И вправду — она знала, что сейчас бесполезно уговаривать девочку, отрицательная энергия била через край, и даже иностранцы с опаской посматривали на нее. Запала хватило на бунт еще на пару минут. Все это время Горшков пытался пробиться к ответственности Трусовой, но она дерзила и лишь шипела: «Ненавижу». В эти мгновения Этери заметила ту, за кого она тоже была в ответе, и направилась к ней. Заброшенная Аня в расстройстве сжимала игрушку, весь ее вид совершенно не говорил о радости за победу, которая случается раз в жизни. Видимо, девочка не знала, что делать, и предпочла просто не привлекать к себе лишнего внимания. Аня с облегчением приникла к Этери в момент, когда женщина притянула ее к себе. Этери не знала, что сказать — на фоне всего этого Апокалипсиса слова были бессмысленны. Оставалось лишь в молчании выражать чувства, поглаживая свою маленькую чемпионку по спине, питаясь ее тихой силой и даря свое одобрение и восхищение ее стойкостью. — Молодец, — наконец, шепнула ей тренер и еще раз нежно погладила по спине, помассировала пальцами, помогая расслабиться. — Спасибо, — Аня едва улыбнулась. И Этери ее понимала. Чувство ликования, возможно, и не придет теперь никогда. Видимо, олимпийская чемпионка осознала, в чем смысл избитой фразы: праздник со слезами на глазах. И это не только про 9 мая. Как выяснилось, это и про первое место на Олимпийских Играх. *** Он старался не дышать. Желание кричать испарилось еще несколько часов назад. Как и желание выпить. Чувства голода не было больше суток. Спать он не мог из-за тела, которое в момент выброса адреналина, скорее всего, посчитало, что лучше вообще не сдаваться. Оставалось просто пялиться в стену и жалеть, что несколько лет назад бросил курить. — Н-да уж, — Марк в очередной раз взъерошил и без того несчастно-всклокоченные волосы. Откинулся назад и убрал в сторону диванную подушку, которая ему мешала. — Кто ж знал… — задумчиво глянул в потолок и прислушался. Из спальни не доносилось ни звука. Одернув себя, мужчина не позволил снова идти проверять дочь. Ей нужен был покой. А вот вкрадчивый стук в дверь мог этому помешать. Валиев поспешил открыть гостю, и, стоя в коридоре, завис, изучая застывшую у порога женщину. Наверное, все можно было списать на тусклый свет, на раздраженные к трем часам ночи глаза. Но не видеть ее серого лица, на котором остались глаза, острый нос и тонкая линия губ, он не мог. Не мог игнорировать ее зажатую позу, и не думать о том, что она пережила за эти часы. — Позволишь? — протяжно уточнила она. Пауза и вправду затянулась. — Проходи, — он бы и рад заключить ее просвечивающееся от перенесенных забот тело в объятья, но понимал, что пока не мог преступать через черту. Она настолько ушла в себя, что вряд ли помнила о том, что их связывало. Надо было дать ей время. В молчании Марк забрал у нее пальто и проводил в полутемную гостиную. — Выпьешь? — спросил, стоя за ее прямой спиной. Находясь на таком расстоянии, Валиев ощущал, что между ними пропасть. Такое же препятствие появляется между человеком, пережившим горе и утрату, и тем, кто с таким не сталкивался. — Воду… Ты спал? — Этери проскользнула к дивану. — Нет. Не ложился даже. Да я бы и не уснул… — предпочтя занять себя, Марк ушел на кухню. Принес два стакана и поставил перед ней. — Что это? — держась за шею, снова вынырнула в этот зыбкий мир Этери. — Виски. — Я воду просила… — сил не хватило на голосовую атаку. — А я принес виски. Пей, — он присел напротив в кресло. — Я разбавил, — дождался, пока она сделает глоток и поморщится от огненной жидкости, обжегшей гортань. Удовлетворенный ее вспышкой, Марк тоже выпил. Его алкоголь согревал. — Спит? — поморщилась она всего лишь две секунды, а после переключилась на свои обязанности. — Спит. Ваш врач приезжал… — он отставил стакан. — Я, конечно, его хотел на хрен послать… — Как и Горшкова? — равнодушно уточнила она. Марк понял, что ей уже донесли. — Ей было плохо. — Еще бы… Мягко сказать? — дрогнули ее брови. — Это да. Я… впервые видел Камилу в таком состоянии, — он тяжело вздохнул и опустил взгляд, — Только, когда жена умерла… И то… Цинично, наверное, но там Камила была маленькой… Быстро удалось ее переключить. Мне так казалось. Потом, все равно, подключил психологов. — И сейчас надо, — обняла себя Этери и качнулась, словно оберегая от этого мира. — Всем надо. — Как ты держишься? — Не знаю… — по крайней мере, честность и в таком состоянии у нее не отключилась. — Внутреннее что-то, вот это и держит… — задумчиво отозвалась она. — Успокоила всех? — Если так можно сказать… Трусову вот забрала с катка, отвезла в деревню, и вернулась в город… Хотела узнать про Камилу. — А сама еле на ногах держишься, — хмуро сканировал ее Валиев. — Нормально. — Ненормально, — они замолчали, не найдя в себе сил на перепалку. Может и вправду лучше сейчас побыть в тишине, она им была необходима. — Все же закончилось? — Марк… — облизнув губы, Этери сделала глубокий глоток и чуть не закашлялась, спиртное не помогло скрыться от его взгляда. — Слушай… — Значит, закончится! — поставил печать Валиев, и Этери натолкнулась на его гранитную уверенность. Спорить с мужчиной, который по уши погрузился с ними в это бедственное положение, у нее не было желания. — Значит, закончится… — повторила, чувствуя, как густеет кровь, а в перемолотом от потрясений организме появляется тяжесть. Еще немного и она не сможет открыть глаза. Этот день, конечно, доконал ее, и никакого стремления с этим бороться не могло родиться в одну секунду. — Закончится… И как же Этери хотелось, чтобы мужчина оказался прав.