Решимость не угаснет

Чара сильная. Каждый раз, когда жизнь наносила очередной удар, она вставала и рычала в ответ. Не позволяла себе слабости, давно уяснила, что другие воспользуются ей при первой же возможности. Здесь каждый сам за себя, надо использовать любую возможность чтобы подняться наверх и не отдавать свой кусок никому. Все тебе враги, и ты враг всем. В этом мире убей или будешь убит. А потом, когда она сдалась, малодушно захотев уйти, когда искала смерти, жизнь подкинула ей новую причину жить. Как в насмешку, мол, бери, собака, попробуй стать счастливой. И Чара стала. Чара была искренне счастлива, когда в её жизни проявился Азриэль. Он научил её жить, а не выживать, и на поросшей колючками душе впервые расцвели цветы. Показал, что можно иначе. Поэтому Чара сейчас плакалась на плече у Шифт, слишком устав нести всё в одиночку. — И эти мрази ещё что-то от меня требую-ю-ют! — тянула девушка, шмыгая носом прямо в толстовку, Шифт лишь вздохнула. Как бы дитя не плакало, лишь бы никого не грохнуло в порыве ярости. — Они ебанутые, Шифт, и меня такой сделают! Копия вовремя прикусила язык, чтобы не сказать ей, что она и так ебанутая. — Один только Жужа адекватный, остальные все психи! Они меня с Инком женить хотели, с Инком! Нет, ну ты представляешь!? — Очень, — готовно согласилась девушка. — Но позволь мне спросить, как мы с обсуждения твоего детства перешли на твоих тараканов? — Создателей, — заметила Чара, высморкавшись ей в плечо. Да, блять. — Создателей? — уточнила она, в плечо кивнули. — В каком смысле? — В прямом, — девушка наконец отстранилась, но выглядела так, будто готова была вернуться обратно в любой момент, — а ещё это именно те твари, которые управляют Фриск. Шифт задумалась, на секунду опешив: если то, что рассказала альтернатива, правда, а в этом она не сомневалась, истерика была уж очень искренней и прямо в её характере, то дальнейшие перспективы удручали. Представить такую тварь, как Эр, Разрушителем миров было легко, а от того и страшно. Одно успокаивало — как истинная Чара, Эр никогда не будет делать то, чего не хочет, а если и заставят, то сделает всё наихудшим образом, с наибольшим вредом для просящих. В общем, настоящая сука. А потом до неё дошло: — Погоди, ты что, называешь Создателей, чья мощь над нами безгранична, тараканами? — Ну да. — Ахуеть, подруга, — выдохнула Шифт, легко посмеиваясь, скорее всего, от нервов. — Моё уважение. Чара важно кивнула, принимая её уважение, принцесса хренова, и, корячась стараясь щадить больную ногу, прошла вдоль столовых тумб к раковине, чтобы умыться. Полилась холодная вода, и Шифт перевела дух, смахивая несуществующий пот со лба. После трёх часов непрерывного плача истерика наконец закончилась. И как только от обезвоживания не сдохла? Слёз-то было три ведра и маленькая плошка, ну и ещё чашка с чаем полетела в стену, когда Эр рассказывала о смерти брата. Признаться честно, Шифт тогда было, мало говоря, не по себе: даже представить, что Азриэль умрёт, было страшно, а тут её альтернатива прошла через это. Неудивительно, что крыша набекрень. — И что ты будешь делать? — осторожно поинтересовалась она, надеясь, что истерика не начнется заново. — Без понятия, пока что плыву по течению, — хмыкнула Чара, другая Чара хмыкнула в ответ. «И всё-таки, будет ли она разрушать миры или нет?» — вот какая мысль беспокоила Шифт. Почему-то у неё даже сомнений не возникало в том, что эта тварь сможет стереть целый мир, сил хватит, решимости тоже. А вот сама она понимала, что в таком случае у неё нет никаких шансов, если уничтожать будут её мир. Перед Эр она беспомощна: её силы больше, знания обширней, а решимость непоколебима. Что вообще можно ей противопоставить? «Инка», — ответ сразу пришёл на ум, и девушка мысленно хохотнула. Вот уж парочка: бездушная тварь, появившаяся из ни откуда и недобитый глюк, слишком решительный, чтобы умереть! И всё-таки интересно, что будет делать Инк, когда попадёт в временную петлю? У него же родного мира нет, он знать не знает, какого это, застрять в Зале суда на геноциде, когда все твои попытки тщетны, а человек с каждой смертью становится лишь сильнее... Помотала головой, отбрасывая ненужные воспоминания. Нет, Шифтик никогда не была виновной, ей же управляли, этот грёбаный Меттакрит! Хотя получается, что и Меттакрит всего лишь марионетка. — А в каких вы отношениях с Инком? Он выглядел крайне обеспокоенным, — заметила Шифт, когда гостья закончила умываться. А ещё он до сих пор не пришёл и не поинтересовался её состоянием. Девушка, конечно, знала, что память у него как у рыбки, но всё-таки притащить к ней полутруп, а после забыть о нём, ну, как минимум невежливо. Тем более она уже как вторые сутки в её доме. — Ни в каких, — пожала плечами Эр, облокачиваясь на тумбу. Щас отдышется и поковыляет обратно к стулу, только дух переведёт, — он, конечно, вытащил меня из антипустоты в Оутертейл и напоил чаем, но потом тупо забил, слиняв к Создателям. У меня к паразитам Фреша тёплых чувств больше, чем к этой шавке, — последнее слово она выплюнула с таким ядом и презрением, что Шифт невольно прониклась — Не любишь собак? — поинтересовалась она, собачки-то ей нравились, будет любопытно, если альтернатива будет их ненавидеть, хоть как-то различать можно будет. — Или их хозяев? — Тех, которые своей головой не думают и ждут команды. — Получается, что и своих подданных вы презираете, а, ваше высочество? Высочество шутки не оценило и решило не удостаивать холопа ответом. Доковыляв всё-таки до стула и как можно более осторожно — но со стороны напоминая жирную утку — сев на стул, потянулась к последней печеньке в тарелке. Шифт, опередив её, схватила печеньку первой. Разломав печеньку пополам и осыпав крошками весь стол, потянула одну половинку себе в рот, другую протягивая Чаре. Чара приняла печеньку.

***

Другая Чара отлёживалась у них ещё день, чему Азриэль был несказанно рад. Даже если это не совсем его сестра, умом это он понимал, то выглядели-то они одинаково, схожие как две капли воды. В общем, Азриэль беспокоился и за гостью тоже, тем более от неё до сих пор пахнет кровью, да и ходит она в раскорячку, тихонечко матерясь (не будь у него такого острого слуха, не услышал бы). И всё это время — большую часть из которого девушка спала, а когда не спала, то ела — она старалась даже не смотреть на него. Монстр подумал бы, что он ей неприятен, но это же Чара. Причём Чара, явно настрадавшаяся и потрёпанная жизнью, что важно принимать к сведению. Вероятно, в её вселенной всё не так радостно. Ей больно, больно даже находиться рядом с ним, не то что смотреть. И Азриэль гадал, что же там всё-таки случилось, что почти жизнерадостная и острая на язык Чара превращалась в жалкую тень в его присутствии. Как брат, как лучший друг, он видел этот разлом в её душе и хотел помочь. А то, что эта Чара чужая, ему было всё равно, Чара же. Он осторожно и совершенно бесшумно поднялся по скрипучим ступенькам на второй этаж, спасибо мягким, почти кошачьим лапам. Прислушался, по шуршанию книжных страниц определяя, что гостья не спит, и прошёл до двери, замерев перед ней. Под рукой отдавал лёгким холодом металл дверной ручки, но почему-то вся смелость, что присутствовала с ним ещё на лестнице, осталась там. «Соберись, Азриэль! Ты же будущий королевский страж как-никак!» — бодрился он, а внутренний, менее оптимистичный и более прагматичный шёпоток подсказывал, что в обязанности королевской стражи не входят профилактические беседы с альтернативами. Монстр нервно втянул и вытянул когти, силясь успокоиться — давняя привычка, оставшаяся с глубокого детства. И наконец приоткрыл дверь. Сначала в дверном проёме оказался лишь нос, ноздри быстро затрепетали, сканируя комнату на предмет опасных запахов, и только после и вся остальная любопытная морда. Чара сидела на кровати, читая том по оказанию первой медицинской помощи, скучная книга, признаться честно, причём написанная на страшном врачебном языке с непонятными терминами, больше напоминающими заклинания. Она успела переодеться в толстовку его сестры, и, не будь на ней шорт, открывающих бинты на всеобщее обозрение, он бы вряд-ли смог их различить. Девушка посмотрела в его сторону, как бы призывая к действиям, но взгляд у неё был при этом такой тоскливый, что душа сжалась. — Думаю, — неуверенно начал Азриэль, нервно мотая коротким хвостом, висячие уши при этом приняли ещё более висячее положение, — нам следует поговорить. Тебе это нужно, — добил он. «Горит сарай, гори и хата», — почему-то вместо нового потока слёз на ум пришло именно это выражение, хотя сарая у девушки никогда не было. В любом случае, копить уже нету сил. Чара отвела взгляд в окно, наблюдая за прыгающей по голым веткам синицей, в этой вселенной уже поздняя осень. Отложила книгу, предварительно загнув страницу, и похлопала по кровати рядом с собой. Монстр, воодушевившись, быстро сел рядом, и хвост начал метаться из стороны в сторону уже по другой причине. Девушка улыбнулась одним уголком губ. «Вспоминает что-то приятное, — мгновенно перевёл он с Чаровского, — но это уже не вернуть». Так и было, Азриэль слишком хорошо её знал: что свой, что этот. И привычки у них, судя по всему, одинаковые, хвостом от нервов мотают оба, и стучать не умеют тоже. Мама долго пыталась привить ему привычку стучать перед тем, как войти — принц же, и должен вести себя подобающе — но монстрик постоянно влетал в комнату без предупреждений, и в конце концов Ториэль сдалась. Ну вот, опять слёзы наворачиваются. — Тебе нравятся цветы? — неожиданно спросил монстр, отвлекая от безрадостных мыслей. — Наверное, — после Омега Флауи она не была так в этом уверена, хотя обычные, нормальные и неудобренные прахом монстра в перемешку с РШ цветы ей всё-таки нравились, — я люблю возиться в саду. Азриэль добродушно фыркнул, дёрнув носом — слишком похоже на брата. Он всегда так реагировал, когда девочка предлагала заняться чем-то спокойным. Удивительно, но более скромный и тихий монстрик предпочитал куда более активное времяпрепровождение и постоянно втягивал её в передряги. Впрочем, если вы спросите Азриэля, то окажется, что именно в передряги их втягивала Чара, а он просто предлагал повеселиться и погонять мяч. — Почему «наверное»? — мягко поинтересовался монстр, осторожно вскрывая нарыв. Уж лучше он получит новый поток слёз, чем позволит ей и дальше гнить. — Просто Чара, никогда не сомневается в том, что ей нравятся цветы, — пояснил он, будто вопрос задан из чистого любопытства. Чара слишком хорошо его знала: Азриэль ненаивный дурак, каким может показаться, время от времени он любит хитрить. И делает это с большим успехом — образ святой невинности позволяет. Только вот девушка давно знает все его уловки. — Чего ты добиваешься? Азриэль вздохнул, его игра раскрыта, но в рукаве всё же остался туз. — Я хочу тебе помочь, — искренность всегда работала на сестре лучше любых других уловок. Эта сестра не исключение. — Я знаю, что сейчас ты хочешь сказать, что я слишком добрый, но разве это так плохо? Чара молчала, окончательно закрывшись. Сжатая поза, скрещенные на коленях руки и отрешенный взгляд, тормошить сейчас бесполезно, только усугубишь ситуацию. Надо ждать. Азриэль разлёгся поперёк кровати, готовый ждать, сколько потребуется. Один раз он уже пробился, выманил Чару из этой скорлупки, вряд ли с другой надо менять тактику. Прошло более часа, и монстр едва не заснул, когда девушка всё же ответила: — Твоя доброта тебя сгубила. Оу. — Я умер? — осторожно поинтересовался он так тихо, чтобы она могла сделать вид, что не услышала. — Не знаю, — призналась Чара, — от тебя остался лишь пепел и бездушный цветок. — Бездушный цветок? Ему не ответили. Чара продолжила смотреть в окно, на улицу, наблюдая, как бьются друг об друга голые ветви, гонимые ветром. Осень была особенно унылой в этот момент, уже лишённая золотых красок, но без белого снега представляла из себя грязное месиво. На душе было примерно так же. — Ты винишь себя, — заметил Азриэль, и девушка дёрнулась, как от удара. — Не стоит. — Тебе-то почём знать? — она горько усмехнулась, впервые посмотрев на него прямо и твёрдо. Монстра передёрнуло: он уже видел этот взгляд, полный пепла у некоторых. Только вот Чара никогда так не смотрела. В первые дни в подземелье она выглядела настрадавшимся, зашуганным и озлобленным волчонком, таким, что хотелось укутать в плед, откормить печеньем и защищать от всех бед — но в её взгляде не было горя, только ненависть. Она не жалела, не о чем ей было жалеть. А этой есть, у этой осколки былой мечты, ранящие сердце. — Ты живёшь счастливо, никогда не знал горя, — улыбнулась девушка. Нет, она была рада, что хоть какой-то Азриэль счастлив. Но почему не брат? Разве он не заслуживает своей счастливой концовки? Почему всё так несправедливо? Монстр тяжело и слишком по-взрослому вздохнул, на языке Чары это переводилось примерно как «Ты, конечно, права, но всё равно ошибаешься». — Не стоит себя винить, — отрезал он, — ты можешь жалеть об ошибках, но не казни себя за них. Он бы этого не хотел. С этим Чара не могла спорить. — Пожалуйста, — просил монстр, поймав её взгляд, — отпусти, живи дальше. Красные глаза, которые всегда напоминали Азриэлю сияющие изнутри рубины, сейчас потухли. Не было в них уже той искры, только угли медленно тлели, зловеще треща. — Когда ты успела сдаться? — Азриэлю страшно, он нервно выпускает и втягивает когти, дырявя простынь. Он не хочет в это верить. Только вот огня больше нет. Чара смеётся, тихо, но оглушающе громко, набатом бьёт по голове так, что темнеет в глазах. Горько улыбается, пытаясь спрятаться за кривой улыбкой, а в уголках глаз скапливаются непролитые слёзы. Монстр не выдерживает, обнимает, прижимая к широкой груди, прячет нос в мягких волосах — от них всё ещё пахнет цветами. Девушка не отстраняется и будто совсем не замечает, её мелко трясёт. По щекам текут слёзы, и в первые Азриэль совсем не знает что делать. Он знает, как заставить Чару спрятать колючки, как научить её наслаждаться жизнью, но восстановить из пепла.. это вообще возможно? А кострище безжалостно тлело, от него всё ещё немного веет теплом, тускло светятся затухающие угольки. — Тебе нужна цель, Чара.