Безумный поворот

      Первое, что чувствует Хуань, когда медленно выплывает из леденящей темноты, — едва ощутимая энергия А-Чэна под подушечками пальцев. Он подаётся к ней, окончательно возвращаясь в реальность, и видит спящего на полу юношу. Крови не заметно, грудь под белыми нижними одеждами вздымается ровно да и бледен он не мертвенно, а просто болезненно, и всё же в душе Сичэня зарождается волнение — он немного переползает по простыням, с удивлением отмечая, что далось это вполне легко, и чуть сжимает холодную руку, проверяя меридианы — губы накрывает облегчённая улыбка, когда он находит, пускай слабый, но стабильный ток ци. Кстати, у самого Нефрита резерв тоже не пуст, и это притом, что тело уже худо-бедно восстановилось. Похоже, Не Хуайсан, когда пришёл обсудить результаты слежки, щедро подпитал их обоих. Тем временем чуткий сон младшего заклинателя слетает от прикосновения — крепче сжав тёплую по его ощущению ладонь, он распахивает глаза, что озаряются вспышкой радости при виде пришедшего в себя гэгэ.       — Как ты? — хором спрашивают они и тихо смеются.       — Неплохо. — Цзеу-Цзюнь пытается сесть, но падает, только поднявшись на локти — Чувствую слабость, голова кружится, но ничего не болит и в запасе есть немного ци.       — Я примерно так же. — быстро отвечает покрасневший А-Чэн.       То есть, если сделать поправку на то, что он всегда улучшает своё состояние, посредственно, но хотя бы терпимо. Что ж, уже лучше чем одной ногой за гранью — от этой мысли сердце Хуаня, как и прежде, прошивает насквозь ледяная игла. Напомнив себе: всё, насколько может быть при таких обстоятельствах, в порядке, Чэн-эр нашёл в себе силы остаться в этом мире, вот он, перед своим гэгэ — живой и даже вспомнивший, как искренне смеяться, Сичэнь понемногу восстанавливает дыхание и задаёт вопрос:       — Ты виделся с Не Хуайсаном перед подъёмом?       — Да, он ушёл чуть больше получаса назад.       Услышав содержание предутреннего разговора, Нефрит удовлетворённо кивает:       — Что ж, можно сказать, всё сложилось удачно: во всяком случае, адепты пока что будут в безопасности.       Стоит ему договорить, сигнал подъёма сотрясает Облачные Глубины. Дёрнувшись, А-Чэн с сожалением смотрит на Хуаня и, сжав зубы, уползает к себе. Хочется предложить ему немного духовной энергии, но ведь не примет. Когда Ваньинь добирается до своей постели, его резерв окончательно пустеет, а шрамы отдаются режущей болью. С третьей попытки он наконец вскарабкивается наверх, насквозь прокусив губу и несколько раз пребольно приложившись только сросшимися ранами, и лишается сознания, рухнув поверх одеяла. Голова пульсирует болью — ни дать ни взять как во время особенно лютых скандалов Мадам Юй. Поэтому, видать, и восстаёт в сознании воспалённым видением тот злосчастный вечер в Пристани Лотоса незадолго до отъезда в Гусу. Он забился в угол, сжавшись в трясущийся от напряжения комок, из последних сил пытающийся сдерживать слёзы безысходности. Волнами цунами бьющие по всем внутренностям крики уже давно слились в единую какофонию. В сердце всё бурлит вскипевшей лавой от кривотолков, разлетевшихся в каждый конец Юньмэна за эти несчастные… Часы? Минуты? По ощущениям прошёл где-то месяц. Странный такой месяц, во время которого солнце замедлило ход, и ночь ещё ни разу не наступила… Плевать! Кровь стекает с распоротых нестрижеными ногтями ладоней, с прокушенных костяшек, мешаясь со слюнями, с вырывающейся бесконтрольным потоком из насквозь красных глаз солёной влагой.       Сегодня отец объявил о новом законе: «наследник престола Ордена Цзян» отныне является не получаемым при рождении статусом, а должностью, куда глава клана назначает подходящего кандидата. Озвучиваемых далее требований к претендентам Цзян Чэн уже не слышал — тупо таращился на отца, объявляющего ставшую громом среди ясного неба новость таким тоном, будто речь идёт о погоде. Сердце билось в конвульсиях где-то в висках столь громко, что он и не понял, когда мать начала свою истерику. Тогда юноша мог думать лишь о том, когда же наконец это всё закончится и чем настолько ужасным он на сей раз разочаровал отца. Вопроса, чем Вэй Усянь опять оказался лучше, в лихорадочных мыслях даже не возникало: ответ давным-давно очевиден — всем. Ваньинь, похоже, проваливается в какое-то болезненное состояние на грани сна и обморока, потому что следующее его осмысленное воспоминание — темнота и тишина вокруг. Собрав себя с пола, он нетвёрдой походкой подбирается поближе к лекарским покоям, затем на мече влетает туда через окно, поддев его снаружи, как они с Вэй Усянем давно научились, чтобы латать себя и друг друга после очередной проделки, и, пошарившись в хранилище медицинских талисманов, крадёт самый сложный и редкий — талисман определения родства. Вернувшись в покои, теперь уже бывший наследник Юньмэна заносит над трясущейся как у последнего пропойцы рукой нож, с минуту держит его так, сквозь слёзы глядя на лезвие, и в конечном счёте бессильно роняет до побелевших костяшек сжимавшую рукоять руку. Нож с тихим звоном ударяется об пол, а Инь прячет подальше так и не окроплённый кровью талисман, не раздеваясь, падает на постель поверх одеяла и сворачивается в клубок непонимания и обиды на весь мир.       Только теперь, спустя долгие месяцы, приходит понимание, насколько правильным было решение принять тот закон. И сколь правдива была, по крайней мере, часть слухов, причём именно та, из-за которой в тот день больше всего хотелось рвать глотки «безмозглым сплетникам». Инь уже не видит, как забирается в окно и, опустившись на колени у изголовья его постели, подрагивающей рукой стирает с белого словно мел лба испарину, а потом, крепко сжав ладонь и испуганно нахмурившись, начинает передавать энергию, Вэй Ин.

***

      Когда в коридоре раздаются ещё с детства ставшие самыми узнаваемыми шаги, угрожающе быстрые и громкие, Сичэнь мгновенно прячет под подушку свиток Яньлинь. Успевает он как раз вовремя: в следующее мгновение к нему буквально врывается полыхающий яростью Лань Цижэнь и хрипло рявкает прямо с порога:       — Верх безответственности отправляться в самое сердце эпидемии!!! Ты мог… — его лицо страшно искажается, несколько секунд он просто загнанно дышит, а потом, судорожно сглотнув, опять обращается в нарушение запрета на крик — Ты рисковал подвергнуть все Облачные Глубины опасности заражения!       — После посещения заражённой местности я отправился прямиком в лекарские покои. — спокойно напоминает Нефрит — Если бы были обнаружены признаки болезни, я без промедления отправился бы в изоляцию, не имев контакта ни с кем, кроме целителей.       — Ты мог послать одного из адептов!       — Они более слабые заклинатели. — качает головой Цзеу-Цзюнь — Риск заражения был бы выше.       — Ты глава, твоя жизнь в разы ценнее!       — Большая часть решений принимается Советом Старейшин, от меня требуется лишь само собой разумеющееся одобрение. — напоминает Хуань, глядя на собеседника совершенно невинными глазами — А бумажную работу, что составляет большую часть моих обязанностей при необходимости можно разделить между теми же старейшинами.       — А с какой стати тебя нашли на полу совершенно измождённым?! — не унимается старший Лань.       — Я поделился ци с несколькими целителями в Цайи.       На минуту Лань Цижэнь просто задыхается, таращась на младшего заклинателя наливающимися кровью глазами, а потом:       — Ты касался людей, что дни напролёт контактируют с больными??!!?! — аж окна подпрыгивают.       — И по-прежнему считаю, что это было моим долгом. — Глава Лань и бровью не ведёт.       Быстро перестав вслушиваться в пространные разглагольствования о том, насколько глуп и безалаберен, Сичэнь замедляет дыхание и закрывает глаза, имитируя их движения под веками как во сне. По прошествии некоторого времени уловка даёт плоды: вопли перестают кузнечным молотом ударять по голове, неожиданно близко раздаётся полный горечи вздох, и тёплые руки бережно расправляют одеяло, а затем судорожно сжимают ладонь Хуаня. Меридианы с явной неохотой пропускают чужеродную — так и хочется назвать её враждебной — духовную энергию. По-настоящему засыпает он с головной болью и ощущением чужих губ на своём лбу.       Некоторое время обходится без происшествий. Хуайсан продолжает следить за Су Ше, Вэй Усянь то и дело попадается на нарушении комендантского часа — в половине случаев именно на проникновениях в лекарские покои, — Ваньинь и Сичэнь, получившие наконец возможность отдохнуть, быстро набираются сил, штудируют трактаты Яньлинь, а когда они заканчиваются — книги, которые ворует из запретной секции вышедший из лекарских покоев Хуань, и строят планы насчёт дальнейшего расследования. Спустя девять дней Ваньинь уже свободно передвигается по лазарету и много помогает целителям, выполняя не требующие глубоких познаний в лекарском деле поручения: перевязывает раны вернувшихся с ночных охот адептов, следит за готовящимися отварами, чертит талисманы, приносит нужные лекарства, не забывая незаметно отсыпать себе снотворного и других полезных трав и порошков. Ещё через три дня его выпускают, запретив пока тренироваться с оружием. В тот день на уроке А-Чэн охотно пересмеивается с Хуайсаном и под удивлёнными взглядами других учеников прицепляет летающего бумажного человечка на спину Лань Цижэню. Вэй Усянь, подмигнув шиди, тоже проворачивает такой трюк, но запускает своего человечка по более сложной траектории, из-за чего учитель замечает это. В отместку Вэй Ин получает задачу про умершего палача, ставшего духом-убийцей. А в качестве решения её, ни мало не стесняясь, предлагает использование тёмного пути. А стоит учителю яростно его отчитать и назначить наказание, Ваньинь подаёт голос:       — А знаете, Вэй Ин совершенно прав. Были бы вы поумнее, не наказали бы его за такую многообещающую идею, а похвалили.       — Цзян Ваньинь, от тебя я не ожидал. — Цижэнь хмурится сильнее прежнего, но уже как-то иначе, по строгому лицу проскальзывает странное выражение.       — Я теперь всегда буду говорить, что думаю, и нарушать правила, Господин Лань. — Инь с вызовом смотрит в мутные глаза, цветом больше всего похожие на реку, смешавшуюся с грязью и мусором во время устроенного наводнения.       — Что?! — повысив голос достаточно для запрещённого в Облачных Глубинах крика, Учитель Лань пару раз хлопает глазами точно выброшенная на берег рыбка.       Бунтарь на миг оголяет зубы в победном оскале: надо же, как быстро маска безупречности сползла.       — А то, что все эти ваши запреты — не более чем чушь. — он гордо расправляет плечи — А соблюдают их все исключительно из страха.       — Это Вэй Усянь тебе внушил?! — уже откровенно орёт почтенный ланьский старейшина, его лицо идёт красными пятнами, моментально теряя какую-никакую привлекательность.       — Отнюдь. — в ярко-голубом взгляде играет дразнящий огонёк — Пускай поздно, но мне хватило и собственных мозгов, чтобы открыть для себя столь очевидную истину. Вэй Усянь просто самый смелый и быстрее всех соображает, поэтому и додумался первым.       Пока звучат эти слова, звонко отражаясь от стен, Лань Цижэнь, выпучив глаза, хватает ртом воздух. Когда юноша замолкает, с прищуром глядя прямо на него, старейшина выглядит совсем как переспелый помидор в сметане.       — Ты будешь наказан!!! — не выдерживающий таких резких скачков от воплей к немоте и обратно голос самозабвенно сипит.       — Ага. — Инь безразлично дёргает уголком рта, словно у него муха над ухом прожужжала.       К разукрасившей учителя палитре добавляется болотная вода. Вэй Усянь, воспользовавшись паузой в словесном поединке, улыбается от уха до уха и гладит А-Чэна по голове:       — Гордость моя.       Ваньинь ласковым щенком тычется в его ладонь и, прежде чем пришедшие на звуки перебранки дежурные, повинуясь кое-как сделанному мелко трясущейся рукой Лань Цижэня знаку, оттаскивают возмутителей спокойствия друг от друга, заломив им руки, успевает оставить поцелуй на щеке шисюна. Пока юношей тащат наказывать, Вэй Усянь отпускает шуточки в адрес конвоиров, старейшин и правил — уже на пороге класса на него накладывают заклинание молчания. Инь в это время, ловко извернувшись, до крови тяпает одного из волокущих его адептов за мочку уха и, воспользовавшись чужим секундным замешательством, делает резкий рывок, заставляющий пиявками вцепившиеся в заклинателя пальцы сорваться от локтей к запястьям, — это позволяет вернуть осанку. Почувствовав, что его опять пытаются согнуть, он с силой сводит лопатки и ускоряет шаг. А когда его пытаются, толкнув сзади, уронить на колени, изворачивается, чтобы после падения оказаться сидящим на белых плитах, а после, с силой оттолкнув попытавшиеся схватить его руки, сам поднимается на колени, встав на приготовленные битые кирпичи. Всё ещё немой после заклинания Вэй Усянь при виде этого одними губами произносит:       — Шиди, ты перепутал: это покромсанные кирпичи, а не подземный ход на волю — ты не провалишься, беги!       Удары дисциплинарной линейкой точные, быстрые и очень болезненные, а дежурные каждый раз метко попадают либо вплотную к предыдущей ране, либо пересекая её. В этот момент Ваньинь радуется, что у него почти нет старых шрамов на спине. Заклинатель хранит гробовое молчание, только с ухмылкой смотрит прямо в глаза пришедшему проследить за исполнением наказания Лань Цижэню — лазурный взгляд искрит вызовом. Инь упивается непониманием с отблеском страха, которое просвечивает сквозь маску праведного гнева на по-прежнему красно-зелёном лице напротив. В глазах темнеет, голова вовсю идёт кругом: чтобы не пищать, приходится задерживать дыхание на каждом ударе, кровь из прокушенного насквозь языка уже заполнила весь рот и полилась в горло — того и гляди не удастся проглотить очередной рвотный позыв от мерзкого ощущения этой липкой горячей жижи там. На каком-то -дцатом ударе Инь краем глаза замечает, что Вэй Усянь начал с шипением дёргаться, и берёт его ладонь в свою — тот крепче сжимает хватку, переплетая пальцы.       — Запрет держаться за руки во время наказания в списке правил Ордена Лань не указан. — смачно харкнув залившей осколки кирпичей, мраморные плиты и полы ученического ханьфу кровью, ледяным тоном отрезает Ваньинь.       Шисюн с широкой улыбкой, в которую его губы дёрнулись на секунду, прежде чем снова болезненно искривиться, подмигивает ему, и юноша, подумав, как это взбесит старейшину, находит в себе силы подмигнуть в ответ, осклабившись окровавленными зубами — трещины на губах с готовностью лопаются, подбородок окатывает тёплым и красным. Удары после такой выходки становятся злее прежнего, но оно, определённо, стоит того. Вскоре сознание мутится, и заклинатель в тисках непрекращающейся боли, пустив всю концентрацию на то, чтобы не закричать, даже не сразу осознаёт, когда его прекращают бить. Понимает он это, только заметив, что на другого юношу дисциплинарная линейка больше не обрушивается. Подбежавший Лань Ванцзи быстро применяет к Вэй Усяню останавливающий кровь и унимающий боль талисман, затем бережно берёт возлюбленного на руки и почти бегом куда-то уносит, а Ваньинь, опираясь на предплечья, сползает с битых кирпичей и прямо рядом падает ничком, теряя сознание от вызванной движением острой вспышки боли.       После этого случая А-Чэн исправно держит своё обещание: куролесит так, словно с Вэй Усянем в этом соревнуется, и весьма успешно. А ещё он даже не думает скрывать добрую половину своих выходок, напротив, специально позволяет дежурным заметить себя, поэтому в течение трёх недель каждый день нарывается то на переписывание гор правил, во время которого продолжает развлекаться, то на дисциплинарную линейку, удары которой его только раззадоривают, то на карцер, из которого сбегает в первый же час. С шисюном он теперь проводит много времени и постоянно обнимается, смеясь в ответ на его подколки. Как-то раз они открыто начинают хохотать посреди урока, а когда Лань Цижэнь принимается их отчитывать, Инь отвечает ему фразой, которую с уверенностью называет впоследствии самым метким своим высказыванием:       — Знаете, Господин Лань, — снисходительно тянет он — сколько бы вы ни пытались внушить, будто мы заперты здесь с вами, единственной истиной останется, что это вы заперты здесь с нами.       На мгновение класс охватывает звенящая тишина. Разрывает её Вэй Ин громкими аплодисментами.       В тот же вечер Ваньинь запрыгивает к шисюну в окно со свитками Яньлинь. С этой поры Герои каждый день собираются на закате и взахлёб читают эти текста, живо обсуждая их, пытаясь придумать на основе прочитанного новые талисманы или приёмы для ночных охот. Результаты таких обсуждений А-Чэн во всех подробностях пересказывает гэгэ и Не Хуайсану — те тоже вносят большой вклад в совершенствование возникающих у юньмэнцев идей. Спустя ещё две недели, проведённые на грани веселья и безумия, Вэй Усянь шагает по закоулкам Облачных Глубин, жуя горсть принесённых Лань Чжанем конфет, когда в плечо неожиданно прилетает камешек. Обернувшись, он встречается глазами с мрачно шальным лазурным взглядом.       — У меня есть идея для грандиозного веселья, дагэ.       Старший Герой, не успев придумать шуточку, застывает на миг, обомлевший от этого обращения, а Цзян Чэн коварно ухмыляется:       — Я хочу за одну ночь нарушить все правила Гусу Лань.

***

      Первое ощущение Ваньиня после пробуждения — контраст граничащего с жаром тепла и прохлады на коже. Секунду спустя к нему добавляется давление на грудь и живот, словно два тонких удава обвились вокруг них, притиснув к чему-то тёплому за спиной. И между прочим, это тёплое ещё и дышит, мерно, глубоко. Распахнув глаза, юноша видит незнакомую комнату. Он резко разворачивается, да так и замирает с округлившимися глазами от вида неодетого Не Хуайсана и осознания, что на нём самом тоже нет абсолютно никакой одежды. Видимо потревоженный неосторожным движением А-Сан шевелится, длинные ресницы вздрагивают, сияющая на безмятежном лице блаженная улыбка делается шире, когда безудержно зелёный взгляд, ещё по-кошачьи щурящийся со сна, останавливается на А-Чэне.       — Доброе утро. — трепетно шепчет Хуайсан, огромные глаза тотчас же распахиваются, будто их обладатель и не спал вовсе.       Инь опускает взгляд, и это оказывается фатальной ошибкой: одеяло окончательно сползло с юноши напротив — вспыхнув в мгновение ока, он не придумывает ничего лучше чем зажмуриться и сбивчиво выдавить:       — Ч-что вчера было?! — последнее, что он помнит о прошлой ночи: как дошёл в своих нарушениях до запрета на алкоголь — Как мы здесь оказались?!       — Ты вчера попросил меня показать на практике весенний сборник. — мурлычет Не — И чтобы нам никто не помешал, мы переместились на постоялый двор с помощью талисмана. Кстати, можешь смотреть.       Когда Ваньинь, продолжая пылать маковым цветом, открывает глаза, А-Сан стоит перед ним полуодетым и протягивает комок собранных с пола вещей, хвала Небесам, чёрных. Натянув брюки прямо под одеялом, Инь замечает, как приятель поднимает Саньду, отчего-то валяющийся на циновке с обнажённым лезвием.       — О, как жарко ты танцевал с ним ночью… — нараспев произносит с мечтательным вздохом Хуайсан, заметив его удивление.       Задохнувшийся на миг юноша вскакивает с постели, подхватив ханьфу, и бросается в купальню, на ходу пряча буквально отобранный из изящных рук клинок в ножны. Прежде чем захлопнуть за собой дверь, он запоздало выпаливает:       — Избавь меня от подробностей!       Отдышавшись и одевшись, заклинатель активирует предусмотрительно припасённый талисман перемещения, после того как Не-сюн заверяет его, что вопрос с оплатой комнаты был улажен сразу по прибытии, и они оказываются неподалёку от Облачных Глубин, над которыми, к счастью, утро ещё не занялось. Он как раз успевает привести себя в порядок и спрятать все улики перед началом суда над Вэй Усянем. Первая часть сего действа проходит ужасно скучно, заклинатель уже через полчаса устаёт разбирать бубнёж всех этих напыщенных старых лицемеров во главе с Лань Цижэнем. Лишь когда их представление обрывает единственный живой голос, которому здесь дозволено звучать, он вновь весь обращается во внимание.       — Постойте, господа. — Глава Лань вскидывает руку и, дождавшись, пока взгляды присутствующих обратятся к нему, произносит, спокойно и уверенно — На мой взгляд, проблема заключается в том, что Господину Вэю система обучения Облачных Глубин попросту не подходит в силу его натуры. Как все наверняка успели заметить, наказания ничего не меняют в его поведении, поэтому я убеждён, что Господину Вэю будет лучше безотлагательно вернуться в Пристань Лотоса.       — Я только за! — улыбается тот от уха до уха — Улечу сегодня же вечером.       — Прекрасно. — возвращает улыбку Сичэнь — Вопрос решён.       И летящей походкой покидает зал, пока старейшины не успели загундеть о так и не назначенном наказании: сейчас первостепенно другое.       — Ты ведь можешь уйти с ним. — говорит он полушёпотом, оборачиваясь к больно дёрнувшему за руку комку злобы.       Яростная хватка А-Чжаня на предплечье разжимается. Под тёплым взглядом он неловко забирает руку и виновато опускает глаза при виде крови на своих ногтях.       — Пойдём в Ханьши.       После того как братья, осмотревшись, не пробрались ли внутрь посторонние уши, запирают дверь, Хуань решается продолжить:       — Сейчас ваша любовь — надёжно охраняемая тайна, но что дальше? Ты собираешься всю жизнь так прятаться?       — Мгм. — решительно сверкает глазами диди.       — Ну вот. И Господин Вэй наверняка тоже не хочет, он же такой открытый и непосредственный. А ты ведь знаешь, как в Гусу относятся к обрезанным рукавам.       Юноша выразительно смотрит на Сичэня — тот качает головой с горькой улыбкой:       — Я глава великого клана, Ванцзи, и должен считаться с общественностью. — в тёмно-карих глазах вновь загораются опасные искры, но Цзеу-Цзюнь продолжает, прямо глядя в ответ — Во-первых, тебе самому отлично известно, какой властью обладают старейшины — если я открыто поддержу вас, меня лишат статуса главы, как преступника. Пойми меня правильно: я хотел бы изменить эту ситуацию, но чтобы сделать всё грамотно, уйдёт далеко не один год, возможно, даже всех оставшихся мне дней не будет довольно. Во-вторых, когда власти ордена перестанут сохранять хотя бы видимость единства, найдётся уйма желающих откусить от земель и ресурсов кусочек полакомее, тем более, когда имеется столь благовидный повод. Эта жертва слишком велика.       От твёрдости в голосе Первого Нефрита его диди немного сникает, но упрямо не отводит взгляда:       — Я.       — Ты в силах подчинить себе обычных адептов, но не старейшин. А с их поддержкой и другие противники мужеложства почувствуют уверенность. — объясняет Хуань — От меня потребуют казнить вас, и здесь мы возвращаемся к началу. К тому же, пусть ты сумеешь силой заставить молчать, чужое мировоззрение тебе неподвластно — вы всё равно будете чувствовать осуждение и зависть окружающих, тогда как в Юньмэне или Ланьлине однополые связи воспринимают гораздо спокойнее, и там нет жёстко регламентирующих любую мелочь правил, за нарушение которых твоего вольнолюбивого возлюбленного каждую минуту будут стремиться наказать.       — Мгм. — сдаётся А-Чжань.       Полным решимости движением сдёрнув лобную ленту, он протягивает её Сичэню, преклонив колено со словами:       — Глава Лань, я отрекаюсь от ордена и рода.       — Я принимаю. — лицо Хуаня озаряет светлая радость с ноткой грусти.       Он берёт ленту и, когда А-Чжань поднимается, шепчет, ласково глядя ему глаза:       — Но что бы ни случилось, ты останешься моим диди. — ответное движение губ почти неуловимо, но Хуань слишком хорошо знает родную улыбку.       Перед самым отбоем четверо стоят на вершине лестницы, ведущей из Облачных Глубин в мир ярких разнообразных красок, веселья и свободы. Хуань смотрит в сверкающие от счастья глаза диди, его выразительное лицо освещает солнечная улыбка, отразившаяся с почти неподвижных губ А-Чжаня. Слова не нужны: братья просто запоминают каждую чёрточку друг друга перед долгой разлукой. Чэн-эр обнимает Господина Вэя, хлопнув его по плечу — тот прижимает его к себе, копнув носом в макушку.       — Пиши мне почаще. И обязательно бессмысленными каракулями, — в ярко-голубом взгляде проскакивают демонические искры — пусть проверяющие ломают голову, пытаясь разобрать «шифр».       Вэй Усянь звонко хохочет во взъерошенную гриву А-Чэна:       — Ты ради этого что ли с нами лететь не хочешь? — он продолжает беззаботно улыбаться, но Сичэнь видит, как неуловимо серьёзнеют серые глаза — Ну, знаешь, если они поголовно с ума не сойдут, я над тобой до конца дней твоих из-за впустую потраченных месяцев жизни подшучивать буду, диди. Не надумал сразу поражение признать, а?       — Не дождёшься. — отстранившись, Чэн-эр показывает ему кончик языка.       — Ты подумай хорошенько: от злости ведь потом помрёшь. — тянет старший Герой, в ответ показав язык почти полностью, а Нефрит в этот момент замечает, как его пальцы затеребили полу ханьфу — Если, конечно, не помрёшь раньше под дисциплинарным кнутом или от гуляющей в окрестностях болезни. Или с голодухи.       Быстро спрятав взгляд, он треплет младшего заклинателя по сделавшейся совсем впалой щеке странно напряжённой рукой.       — А вот назло тебе не помру. — фыркает юноша — И не вздумай недооценивать мои навыки доведения людей до белого каления с последующим помутнением рассудка: я их не у кого-нибудь, а у самого тебя перенимал.       — Ну тогда не подведи своего великого и ужасного наставника, грозу всех ревнителей скукотени! — Господин Вэй всё-таки поднимает глаза от своих сапог.       Смеясь, он запрыгивает на меч, ещё разок коротко обняв и чмокнув в висок А-Чэна напоследок. Влюблённые, взявшись за руки, взмывают в небо. Все четверо машут друг другу, пока могут разглядеть. А когда Вэй Усянь и А-Чжань превращаются в две точки в тумане облаков, Хуань и Чэн беззвучно выдыхают и, переглянувшись, разными путями пробираются на свою позицию.