***
Вереницы соболезнующих утомили ее, но вдовствующая королева не могла позволить себе взять паузу даже на один день, вынужденная принимать прибывающих на похороны. Если знать, пусть даже самого высокого рода, брал на себя Тревиль, то правителей стран Анна была обязана принимать лично. — Благодарю… — уже почти машинально ответила она на очередное дежурное соболезнование. Министр Швеции откланялся, метя черным траурным пером пол так усердно, как, подумалось Анне, охотно засыпал бы ее политическую могилу горстями земли — словами аргументов, почему королева-испанка не лучший регент для несовершеннолетнего короля. На ее сторону мог бы склонить французскую знать шаг, наглядно демонстрирующий предпочтение интересов Франции интересам Испании, но в голову, гудящую от обилия накаляющих обстановку событий, не лезло ровным счетом ничего. Анна тяжело вздохнула, вновь услышав за спиной скрип двери. «Очередное словесное недержание», как выразился бы он… Анна слышала это простое солдатское выражение вечером накануне той ночи, решившей все. Повернувшей ее жизнь настолько, что даже в трауре по мужу она думает о… — Ваше Величество. Анна окаменела, перестав дышать. Рука, поправлявшая накрывающее Людовика полотнище флага, судорожно застыла. — Ваше Величество, только прикажите… Анна так же цепко схватила за руку услужливо подошедшего главного камердинера, заметившего ее реакцию и решившего попросить очередного соболезнующего прийти позже. Ее вид был идеальным воплощением скорбящей королевы, под тяжестью потери в какой-то момент ставшей не в силах сдержать скорбь. Но только она и глаза, что смотрели на нее, обернувшуюся, знали правду. — Ваше Величество, — Тревиль перехватил ее взгляд, словно удержал ее саму сейчас, — Его Высочество герцог Андоррский прибыл, чтобы… Знакомый звук шагов приближался. Даже закрыв глаза, она узнала бы его и спустя столько лет, но Анна хотела видеть каждый уложенный короткий завиток волос, глаза, прямую линию губ и тонкий шрам на левой щеке. — Ваше Величество, — прозвучало тем же бередящим струны души знакомым голосом, что она услышала до слов камердинера, когда не поверила своим ушам, — Андорра в моем лице выражает соболезнования Франции и Вам лично. — Благодарю, герцог, — голос дрогнул, но никто, кроме них троих, не поймет, что в этот раз причина иная. — Андорра высоко ценит поддержку своего союзника в столь непростой момент. Он смотрел в ее глаза, и Анна с досадой понимала, что напряжение последних дней не дает ей правильно понять, что он хочет сказать ей, что скрыл за протокольными словами. Боже, как она устала! Как же хочется ей опереться о его крепкое плечо! — Ваше Величество… — он моментально, в чем Анна и не сомневалась, подхватил ее, давая молодой вдове ощутить твердость своих рук и держа так, что ее вмиг накрыло покоем и уверенностью. В один вздох ушла тревога и страх, в один взгляд уместилось больше, чем в любую пространную клятву верности и поддержки. — Прошу всех уйти. Ее Величество утомилась, я позабочусь о ней, — прозвучал решительный голос Тревиля. Присутствовавшие в зале придворные, толкущиеся рядом с телом усопшего короля, перешептываясь, торопливо покинули помещение. — Вызовите господина Лемея, — приказал Тревиль. Арамис, смотря в глаза Анны, осторожно уложил ее на софу, поцеловал руку и тоже направился к двери. Тревиль захлопнул ее за ним и внимательно посмотрел на королеву.***
После похорон и долгой поминальной службы уже в сумерках Анна вернулась в свои покои и, отказавшись от ужина, отпустила фрейлин. Одна Констанция как всегда помогала ей переодеться ко сну. Прежде это давало им возможность поговорить по душам, но сегодня верная подруга заметила, что королева грустна, и тревожить вопросами не стала. Ситуация и без того с каждым днем становилась все напряженнее, а сейчас, после похорон короля, сам воздух вокруг с каждой минутой становился все более разряженным — ударит молния или чиркнет кресало и… Едва Констанция закрыла дверь, Анна устало упала в кресло. — Мне так его не хватает… — пробормотала она, словно разговаривая сама с собой, но зная, что верная подруга всё поймет. — Я думала, что больше никогда его не увижу. Тревиль намекнул, что он приехал помочь, но… Констанция подошла и присела на низкую скамеечку для ног, успокаивающе обхватывая руками мелко задрожавшие ладони в черных кружевных перчатках. Не спеша сняв их, девушка вновь укутала руки королевы в тепло своих рук и дыхания. — Мы не те, какими были ранее, — благодарно кивнув и с усилием улыбнувшись, продолжала Анна, — когда впервые встретились. Сейчас мы не больше принадлежим себе, чем тогда. Странно… Людовик умер, но я еще более несвободна сейчас, чем при его жизни. Я не любила его, больше дружеского участия между нами никогда и не было, но когда такая обычная женщина, как ты, Констанция, после смерти Бонасье, обретает возможность сделать реальностью свою мечту о счастье с другим, я, королева-мать, обязана жить в интересах своего сына и государства. И даже если бы я могла и захотела, то уже он теперь связан обязательствами не меньше меня. Но был ли тот поцелуй руки чем-то большим, чем высказанное по протоколу почтительное сочувствие? — Да. Вздрогнув, Анна резко обернулась. Он стоял у окна, прислоняясь к стене. Констанция вскочила, подбежала к нему и обернулась на Анну с торжествующей улыбкой. — О, Боже… Но как? — всхлипнула та. — Он ждет тебя, — кивнул Арамис Констанции в сторону второй двери, что вела из покоев королевы в комнату первой фрейлины, то есть ее, Констанции, личную комнату. И та, все поняв, кивнула и, еще раз обернувшись на королеву, поспешила к ожидавшему ее мужу, знавшему, как пройти сюда черными ходами и лестницами для слуг. — Арамис… Он обнял ее за талию и мягко притянул к себе. Анна обвила руками его шею и тут же почувствовала, как его горячее дыхание обожгло ей лицо. Это его губы коснулись кудрявых завитков волос у висков, и вот он уже целовал все ее лицо: лоб, глаза, щеки. Когда он мягко завладел ее губами, мир окончательно лишился разума и полетел ко всем чертям. Отбросив последние сомнения, Анна быстро стала расстегивать пуговицы на его камзоле. Ее пеньюар распахнулся, даже и не думая сопротивляться. Все было как в тумане… Голова кружилась от желания. Ей хотелось чувствовать его каждой клеточкой своего тела. Хотелось, чтобы он владел ею, хотелось подчиниться его сильным рукам. Она очнулась уже в постели и сразу вспомнилось, каково это, когда то таешь, растворяясь в нежности и ласках, то взлетаешь куда-то высоко и хочется кричать от удовольствия. Как это было в их единственный раз. Она не старалась сдерживаться, вновь испытав и то, как начало зарождаться уже знакомое томление. Оно росло, набирало силу, и Анна вдруг явственно почувствовала, что не в состоянии более молчать. И только его поцелуй смог заглушить ее полувскрик-полустон, она обхватила его спину, не желая отпускать, и ее унесло куда-то ввысь, на самую вершину блаженства и счастья… Она лежала на его груди, обнимая, и медленно водила пальцем по шраму на плече, постепенно двигаясь вниз по руке. Когда она дошла до его пальцев, он поймал ее руку и ласково сжал. Анна подняла голову. — Как ты? — второй рукой он убрал упавшую ей на глаза прядку светлых волос. — Прости меня, грешницу, Господи, но я тебя больше никогда не отпущу. Не знаю — как, но… — Я знаю, — прервал Арамис, сначала поцеловав, а потом протянув руку в сторону брошенного на прикроватную банкетку камзола. Анна удивленно посмотрела на него, но взяла сложенный вчетверо листок. По мере того, как она читала его, на ее лице менялся такой спектр эмоций, что до сих пор никто не видел у всем более привычной сдержанной королевы. Арамису они тоже были в новинку, но он видел, как все больше успокаивается ее взгляд. Она становилась увереннее и наконец снова уютно устроилась на его груди, смотря в глаза. — Ты уверен? — Ты видела подпись Совета, — их разговор незаметно перешёл на непротокольное обращение друг к другу. — Предложение было мое, но Совет всецело поддержал его. Атос и Тревиль тоже согласились, что это лучшее, что можно представить сейчас для Андорры и, смею утверждать, и для Франции тоже. — Этим шагом мы лишим моих противников оснований отказать мне в регентстве. Но ты рискуешь. Испания… — Я немного подготовился. — Арамис посерьезнел. Хоть они и оставались в постели, разговор о делах не мог не зайти, ведь и за этим в том числе он пришел к Анне под покровом ночи. — Рим обещал поддержку с моря, уверен, Атос уже подписал договор. А в остальном… что нам может быть не по силам, когда мы вместе? Анна задумалась бы над ответом, если бы ей сказал эти слова не тот, кому, как и еще малой части людей в своей жизни, она верила безоглядно. Просто кивнув, она потянулась к его губам. Зная, что он не сможет остаться до утра, она хотела хоть еще несколько минут тепла и любви, которые ждала столько лет.***
Послы и прочие важные персоны молча заполняли малый зал приемов, но на лице каждого было заметно, что они настроены всерьез, словно, похоронив короля, они лишились сдерживающей их руки, словно мертвый, но еще не погребенный Людовик мог бы вмешаться. Тревиль лишь вздохнул, без труда читая это почти на всех лицах, на которые смотрел. Он должен был оставаться невозмутимым, как было договорено, не показывая ничем и никак своей оценки происходящего. В очередной раз отворивший дверь слуга впустил посла Испании, ведущего себя так уверенно, словно их бывшую принцессу уже благополучно свергли. Расчет был безусловно на то, что в отсутствие сильного, обладающего авторитетом регента во Франции наступит разлад, даже междоусобная война, и Мадрид введет свои войска без труда и с нужным ему результатом. Посол заметил Тревиля и, приняв у слуги бокал с белым вином, на короткий миг, не скрывая триумфа, улыбнулся, зная, что первый министр это непременно заметит. Большие напольные часы начали отмерять условленное для собрания время. — Однако, Ее Величество задерживается, — тут же перекрыл бой часов голос испанца. — Можно понять горе вдовы, но государство не должно зависеть от эмоций. Управление страной — серьезная обязанность и долг. Можно ли доверять власть… Двери резко распахнулись. Тревиль не дрогнул ни одной мышцей, пока на глазах застывшего с открытым ртом испанского посла и других приглашенных Портос с д’Артаньяном полностью распахнули двери. — Доверие, господин посол, — Анна остановилась напротив успевшего захлопнуть рот испанца, — заслуживается деяниями во славу и на благо страны. В современных реалиях нет времени скорбеть, какими бы мы ни чувствовали себя обескровленными. Напряженная политическая обстановка требует решительных и нетривиальных решений, — королева обвела взглядом уже всех, заинтригованно приблизившихся, и обернулась себе за спину. — Прошу, Ваше Высочество. Герцог Андоррский, Рене Сантьяго. Тревиль коротким жестом подозвал слугу с напитками и указал ему на испанского посла. — Господа, — даже те, кто знали мушкетера Арамиса, не узнали бы его сейчас в кремовом камзоле с герцогскими знаками отличия, статного, с прямой спиной и гордой посадкой головы, — в вашем присутствии, дабы вы лично могли убедиться в добровольности и искренности моего шага, от лица своего народа и с согласия Совета я подписываю только что составленный нами с Ее Величеством договор. Арамис подошел к столу, который присутствующие тут же окружили плотным кольцом, и положил на него свиток бумаги. — С этой минуты, — его рука взяла перо, — Андорра, — и коснулась его кончиком тисненой гербовой бумаги, — входит в состав Франции под ее полное правление и юрисдикцию. Испанский посол окаменел и с раздражением отмахнулся от услужливо возникшего рядом с ним слуги. Когда скрипучее перо замолкло, перестав писать, под сначала робкие, а постепенно все более громкие овации вельмож никем не замеченная хлопнула за испанцем дверь. Арамис вернул перо на место и повернулся к Анне. Это было первое из решений, которые он принял в сложившихся обстоятельствах.