Жизнь в стихах

      Два дыхания сплетаются в одно, два сердца бьются в едином ритме. И нет вокруг мира, кроме в самые недра души смотрящих сиреневых омутов и невесомо гладящих рук. Каждое их касание — табун мурашек по коже, волна жара внизу живота, судорога в груди. Страшно быть такой обнажённой не просто телом, а духом, перед тем, чьё слово — жизнь или смерть. Страшно, но сколь же сладко. Знай Цзыюань, что будет перед кем-то так беззащитна, сердце бы из груди вырвала, лишь бы не допустить. Какое счастье, что и подумать о таком не могла, пока не почувствовала. А после того как впервые ощутила, вовек не откажется.       Изящные пальцы скользят вдоль позвоночника, заставляя стонать и выгибаться, подаваясь следом, стоит им отстраниться хоть на миг: слишком холодно, слишком пусто тогда становится. Девушка словно утопающая цепляется за А-Мяня — на жемчужной коже останутся яркие метки, и все увидят, кому принадлежит это наваждение. Она льнёт к нему всем телом, обвивается виноградной лозой. Его губы, мягкие и властные, находят её. А-Мянь целует тягуче и сладко, так дразняще, что в следующее мгновение Цзыюань, сойдя с ума, впивается в самые, нет, единственные, желанные на свете губы, жадно изучает языком рот, едва не пробираясь в горло, облизывает игриво прикусывающие зубки, сплетается с языком А-Мяня, яростно кусает в порыве безудержной страсти нежные губы. Лёгкие полымем горят от нехватки воздуха, но оторваться — смерти подобно. Ни у кого из них не хватает на это сил. Поцелуй длится и длится, даря блаженство уже на грани потери сознания, когда А-Мянь внезапно сжимает возлюбленную в крепких объятьях, круто разворачивается, впечатывая её спиной в перины и нависая сверху, а потом приникает стремительно, выпустив свой внутренний огонь, едва давая понять и рвануться навстречу… Вспышка боли — и они сливаются в одно целое. Сердце готово выпрыгнуть из груди, проломив кости, разорвав артерии, и броситься в руки любимого.       — А-Ху… — шепчет он ласково, прижимая к неистово колотящемуся сердцу.       И она окончательно срывается в фиолетовую бездну, растворяясь там без остатка.       Наглый луч режет по глазам, вырывая из чарующего видения, и Цзыюань с недовольным рыком натягивает на голову одеяло, но вожделенный образ уже испарился, не оставив и следа. Девушка обиженно фыркает и пытается расслабиться, чтобы снова провалиться в сон, но даже простынь раздражает сделавшееся сверх всякой меры чувствительным тело. А внизу живота плещет тянущее чувство, требуя касаний. Но тот единственный, кому Цзыюань позволит это, сейчас далеко. Терпеть. А ведь он так и не назвал своё имя при рождении. Интересно, что она будет исступлённо шептать в такие ночи? При одной мысли об этом Ху бросает в жар, а возбуждение накрывает приливной волной — девушка впивается зубами в губу, понимая, что вот-вот, позабыв о гордости, примется играть с собой. Нельзя! Нельзя вот так бесконечно думать о нём, это никуда не годится! Это Цзыюань должна была пленить и лишить покоя А-Мяня, а не наоборот! Но на словах всё неописуемо проще чем на деле: глупые чувства в конец разгулялись и даже слышать о господстве над ними гордости не желают.       Надо бы встать и пойти тренироваться или хоть в порядок себя привести, но после таких снов по телу всегда разливается леность. Только тревога и злость из-за отсутствия весточек заставляли, едва проснувшись, на раз отшвырнув её как не бывало, вскакивать и бежать куда-то, а сегодня — улыбка против воли расползается до ушей — а сегодня уже нет причин бояться. Рука даже вслепую легко находит заветное письмо и проводит по ставшему шершавым после того как оттуда был тщательно стёрт след помады месту. При одном воспоминании об этом Ху вся вспыхивает от гнева и смущения. И забирает листок его под одеяло. А ещё буря в кои-то веки начала утихать. Скоро Цзыюань наконец приедет в Пристань Лотоса и тогда выскажет всё, что думает о столь формальном способе попросить её руки. А пока она заслужила полюбоваться немного витиеватым каллиграфическим почерком, что не спутает ни с каким другим.       Хорошо, что для обсуждения, как провести свадьбу, будет просто необходимо остаться в Юньмэне хотя бы на неделю: времени будет довольно, чтобы, выждав сколько требуется для холодности после обиды, позволить жениху — нет, не надо опускаться до того, чтобы катать это слово на языке, смакуя! — загладить вину и сменить гнев на милость. А в знак примирения прочитать ему полностью ставшие их признанием стихи. И не только их. Кровь приливает к лицу. Если кто-нибудь узнает, что Цзыюань стащила из библиотеки сборник поэзии, который А-Мянь похвалил в свой последний визит, этому кому-нибудь не сносить головы. А в этом сборнике, в целом духовном, под стать облюбовавшему его заклинателю, отыскалось одно стихотворение, которое им с А-Мянем прекрасно подойдёт для вечера наедине. В памяти с готовностью встают слова:

«Меня весной не утро пробудило: Я отовсюду слышу крики птиц. Ночь напролет шумели дождь и ветер. Цветов опавших сколько — посмотри!»