«Одеяло отброшу И ясный светильник поставлю. В одиночестве думать — Кто в силах такое терпеть?»
Пока разум занят расчётами и чертежами, Фэнмянь запрещает себе отвлекаться на что бы то ни было, кроме ветра и туч за окном: важно знать, где завтра буря начнёт свой новый виток. Лишь закончив последнюю схему, юноша сжимает пальцами разламывающиеся изнутри виски и вдруг замечает, что дрожащий огонёк уже еле теплится. Влетевший в окно порыв одичавшего бриза в следующую минуту гасит его окончательно.«Скоро-скоро узнаю Морозную долгую ночь — Ведь в горячем и ярком Светильнике кончилось масло.»
Спрятав схемы от непогоды и лишних глаз, заклинатель вылетает на мече прямо в окно и устремляется в окружённую лесом и холмами долину у реки, подставляя лицо начавшейся мороси. Сейчас, когда десятки и сотни чужих взглядов не выискивают в его поведении любой повод для придирки, можно петлять и выделывать придуманные с друзьями фигуры. От светлых воспоминаний делается тепло, несмотря на почти ледяной воздух на высоте и уже неестественно побелевшую под лёгкими одеждами кожу. Вскоре юноша круто приземляется у самого берега, попадая под брызги взлетевшей на его рост волны. Темно, тихо, одно течение бурлит, словно рыча на незваного гостя. Никого. В голове снова встают стихи:«В Северный зал Больше бумаг не ношу. К Южной горе Вновь я в лачугу пришел.»
Он бывал здесь уже тысячи раз, но это забытое людьми место, где они часто проводили время с Цансэ, Чанцзэ и Жоханем, когда он бывал поблизости или доставал талисман перемещения, куролеся точно в последний раз, а потом рассказывая друг другу истории и легенды в их секретном домике на дереве, не надоест никогда.«Я не умен — Мной пренебрег государь.»
Глава Цзян, как видно, намеренно выбрал Фэнмяню самую неподходящую невесту, какую только сумел отыскать, иначе его вчерашнее «предложение» совершить три поклона с Девой Юй никак не объяснить: их ордена не враждуют, торговые связи и без того налажены, никаких других выгод тоже не предвидится. — Это серьёзный шаг — я должен всё тщательно обдумать. — ответил тогда Фэнмянь. И хотя глава дозволил, они оба отлично понимают: за исключением милого согласия, никакой ответ принят не будет. Время нужно Фэнмяню, чтобы решить: покориться и остаться наследником, либо инсценировать свою смерть и сбежать. Больше всего на свете он хочет выбрать второй вариант: пусть сбежит он не к любимой, а сам по себе, это будет свобода. Можно будет перестать заботиться о чужом мнении, странствовать вдоволь, без утайки разделить жизнь с Цансэ и Чанцзэ, греться у их костра приручённым котом и чувствовать, как теплеет в груди от их счастливой любви — не важно, что Фэнмяню ради неё пришлось отступить в сторону. Но если Фэнмянь сбежит, Глава Цзян вряд ли озаботится назначением замены сгинувшему сыну, а уж о том, чтобы он подошёл к выбору ответственно, и мечтать не приходится. Значит, решено: Фэнмянь не в праве мечтать и быть счастливым в ущерб благополучию Юньмэна.«Болен всегда — И позабыли друзья.»
Точнее, позабыл друг — Вэнь Жохань. Ещё точнее, их связь теперь разорвана: узнав, что этот человек плетёт интриги с целью переворота, Фэнмянь больше не мог ни мгновения быть с ним близок. И поступил невероятно глупо, показав это. Фэнмянь бесполезен: из-за того что ему ума не хватило притвориться, будто ради давней связи он закроет на всё глаза — в готовность помочь бывший друг бы не поверил: он всё же далеко не дурак — раздобыть достаточно доказательств и, пока мятежники собираются с силами, готовят план действий, объявить об их намерениях на совете орденов. Тогда теперь уже Глава Вэнь не устроил бы кровавую бойню посреди дворца тем же вечером. Фэнмянь сам видел оставшиеся после неё горы изувеченных тел и реки крови. И ему хотелось самому оказаться среди них. — А я тебе сразу велел не водиться с ним. — спесиво поджал губы Глава Цзян, узнав о случившемся. Фэнмянь тогда лишь склонил голову, изображая почтительность: — Мой глава мудр. А про себя прекрасно знал: вздор это всё. Глава Цзян не хотел, чтобы Фэнмяню было на кого опереться — только и всего. А убивал родственников, старейшин и всех, кто под горячую руку попадётся, за компанию не Жохань, с которым они были повязаны душами, а тот безумец, в кого превратило его фамильное искажение ци. А Фэнмянь даже не понял, в какой момент оно начало разрастаться, подчиняя себе тогда ещё благородное сердце. Фэнмянь не достоин называть себя другом. Вот Цансэ сразу бы всё поняла, будь она рядом… Будь она рядом. Сердце каменной хваткой сдавливает когтистая рука. Цансэ и Чанцзэ пропали слишком внезапно, и ни слуху ни духу. А ведь ещё какие-то тринадцать дней назад веселись все вчетвером, горя не зная… Но если безумие могло накатить сколь угодно неожиданно и захватить даже стойкий разум менее чем за неделю, то ни Цансэ, ни Чанцзэ не оставили бы вчерашнего друга вот так без прощания, без объяснений — скорее всего, это происки Главы Цзян. Или же они просто поняли: Фэнмянь не достоин не только быть объектом их привязанности, но и знать причину разрыва, а он слишком труслив, чтобы признать это.«Белая прядь К старости гонит меня.»
Годами Фэнмяню до старости что рыбе до облаков, но, ощущая свою никчёмность как никогда явственно, он чувствует себя ветошью.«Зелень весны Году приносит конец.»
И конец урывкам счастья, что так часто бывали в жизни, мнится, неописуемо давно.«Полон я дум. Грусть не дает мне уснуть.»
Но что толку, если Фэнмянь способен лишь думать, но не разорвать этот порочный круг. Это всё не играет роли: тоска наследника не должна отражаться на состоянии клана.«В соснах луна… Пусто ночное окно.»
Вместо луны в верхушках деревьев путаются разрыдавшиеся тучи, а вот окно их спрятанного на дереве укрытия из веток и мха действительно больше не источает света, и не мелькают в нём шустрые силуэты друзей. Пора смириться, пускай не душой, но хотя бы умом: так теперь будет всегда. Фэнмянь оседает в траву, позволяя жгущим глаза прозрачным каплям падать с ресниц, а рвущим сердце мыслям и воспоминаниям разгуляться, выметая из головы остальные думы, пока первый рассветный луч не касается горизонта. Различив сквозь мутную пелену его розовато-золотистый отсвет, юноша решительно поднимается на ноги, стирает с впалых щёк ветвистые мокрые дорожки и выверенными движениями скрывает их красноватые русла под незаметным слоем пудры — для этого ему уже давно нет нужды в зеркале. А после встаёт на меч и стрелой летит в поселение рыбаков недалеко от Пристани Лотоса: ветер переменился — скоро эта деревня окажется в центре новой волны бури.***
Шквал на реке и правда переворачивает несколько не успевших вернуться до его начала лодок. Заклинатель подоспел как раз когда это случилось с первой из них. И с того момента как он со свистом в ушах пикирует к воде и забирает на меч людей, подхватив по дороге их снасти, всё превращается в череду таких полётов, перемежающуюся только затыканием пробоин и закреплением канатов на судёнышках, чтобы их вытащить на берег. А потом ещё на огонёк заглядывает несколько водных гулей, но, к счастью, рыбаки к этому времени уже так или иначе оказываются на суше, и заклинатель может смело сконцентрироваться на азартной, хоть и краткой схватке. Солнце успевает подняться довольно высоко над горизонтом, когда Фэнмянь входит к Главе Цзян, не замечая, как вода ручьями стекает с волос и одежд, и, соединив руки перед собой для церемонного поклона, ровным голосом произносит, неожиданно ощущая, как острые когти с каждым словом разрывают горло: — Глава Ордена, я принял решение: я готов вступить в брак с девой Юй. — Мог бы и не тянуть с ответом. — фыркает тот через сонный зевок, а Фэнмянь в этот момент сжимает зубы, давя рвотный позыв — Я, знаешь ли не слепой, и давно уже знаю, что она тебе приглянулась. — Мой глава внимателен. — склоняет голову юноша и сразу же задерживает дыхание, чтобы не разразиться кашлем. О, самое милое дело выдавать учтивость и следование законам гостеприимства за проявления симпатии. А если бы ответ мужчину не устроил, они бы моментально превратились в домогательства. Глава Цзян, протерев глаза, разворачивается к Фэнмяню и, едва взглянув на него, сердито хмурится: — Ну и что ты за наследник великого клана в эдаком виде? — присматривается и смурнеет пуще прежнего — Опять не спал всю ночь! — Я признаю свою вину. — глаза в пол, поклон чуть ниже чем обычно, быстро сглотнуть, игнорируя жгучую боль, чтобы не дать хрипу прорваться в голос. И не позволять мыслям о том, что Фэнмянь не был бы достоин своего титула, если бы валялся на перинах и боялся испортить вид ханьфу, пока буря причиняла вред народу, отразиться на лице, пускай самую каплю.