«Я гляжу — тебя не вижу, Грудь наполнена тоской.»
Составить на скорую руку это проклятое письмо с предложением о замужестве — теперь остаётся лишь молиться, чтобы Дева Юй ответила отказом. Отправив несколько лекарей со всем необходимым в бедные кварталы — число пострадавших и где их искать Фэнмянь выясняет первоочерёдно после каждого происшествия. В последний раз проверить чертежи и уточняет свойства материалов, чтобы подобрать самые стойкие для каждого из выбранных мест. В это время заклинатель запрещает не касающимся дел мыслям пробираться в голову, но стоит оторваться от бумаг, пришедшие на ум стихи сами собой текут дальше:«Вот уж издали повеял Легкий ветерок осенний, И внезапно разыгрались Воды озера Дунтин.»
Ветер и впрямь ощущается как будто поздней осенью: только и делает, что вгоняет в озноб и разрывает воспалённое горло, а ведь Фэнмянь никогда не боялся холодов. Заклинатель начинает тщательнее следить за осанкой и положением рук: он, можно сказать, ведёт за собой всех остальных — недопустимо показать слабость. Люди ведь за себе подобными следовать не хотят, лишь за безупречными, что не ведают ни боли, ни усталости, ни печали, готовы. После потери крови приходит лёгкое головокружение, но это пустяки. Точёная рука непринуждённо поправляет новый плащ, не давая очередному порыву ещё крепкого ветра обнажить повязки.«Я сквозь заросли осоки Восхожу на холм покатый, Я хочу, чтоб в час свиданья Ветер полог опустил.»
Одно из выбранных для постройки моста мест раньше служило им с друзьями для тайных встреч. Здесь всегда настоящий ураган, кустарники и низенькие деревца пригибаются к земле и образуют непроницаемую завесу, когда покрыты листвой. Сжав зубы, Фэнмянь приказывает воспоминаниям ждать на задворках сознания и берётся за замеры. Довольно скоро он заканчивает и уже собирается отправиться к жителям узнать окончательные масштабы разрушений, как вдруг голова идёт кругом куда сильнее ожидаемого. Перед глазами всё плывёт, сливаясь в покрытую дрейфующими цветными пятнами нечёткую от постоянной качки картину. Поджидавшие в засаде любого перерыва в мыслях о деле стихи моментально пользуются возможностью проскочить в голову:«Странно, что собрались птицы В белых зарослях марсилий И что сети на деревьях Рыболовные висят.»
Заклинатель пытается проморгаться и идти дальше, но с трудом может даже просто удержаться на ногах. Взгляд мутнеет всё больше, а попытка собрать как было рассыпавшиеся рассуждения оборачивается лишь тем, что они растекаются по мозгу, уже не в силах сдерживать стихотворные строки:«В даль бескрайнюю гляжу я, Но она мутна, туманна, Видно только издалека, Как бежит, бурлит вода.»
Воевать с ураганами и наводнениями без Цансэ и Чанцзэ одиноко. Фэнмянь постоянно ждал их появления на горизонте, но оттуда появлялась одна белёсая дымка. Он, сжав зубы, вылавливал из воды тонущих, укреплял поставленные в низинах дамбы, оказывал первую помощь наглотавшимся воды или пострадавшим от разрушений... И надеялся исключительно на себя: убедился лишний раз, что на кого-то ещё бессмысленно, после того как застукал двух адептов за кражей денег с пошедшего ко дну торгового судна. Его экипаж в это время отчаянно выпутывался из тяжёлых снастей в ежесекундно накрывающих с головой волнах. Заклинателю пришлось оглушить воров и в одиночку вытаскивать людей. И он не справился: у одного из матросов просто слиплись альвеолы — не дождался целителя и последние минуты жизни провёл в муках. Преступников Фэнмянь выгнал из ордена на месте, едва рассчитавшись за разрубленный такелаж и приведённую крушением в негодность часть товара, но разве же они одни такие? Ещё один шаг — и земля под ногами превращается в воду: идёт волнами и теряет плотность. Реальность уже неотделима от видений.«Странно, почему олени В озере Дунтин пасутся, А драконы водяные Веселятся на песке?»
Перед глазами окончательно темнеет. В следующее мгновение что-то бугристое, покрытое ковром разнотравья и усыпанное острыми камнями, лихо прилетает по затылку. А попытка подумать всё же о последствиях ветров и шторма непостижимым образом, перемешавшись с тоской по друзьям, превращается в строки засевших в памяти стихов:«Утром езжу на коне я Возле берега речного, И по отмели песчаной Вечерами я брожу.»
Большую часть последних дней Фэнмянь провёл подле рек. Он помнил так, словно это было вчера, как носился по тем берегам с друзьями. И поражался изменениям — даже природа будто отказывается жить в гармонии с собой без Юи и Фанга. Будь они рядом, спасти людей от штормов удалось бы втрое быстрее. И смертей наверняка получилось бы избежать: они от А-Юи как от чумы бегут. Тогда всё это было бы весёлым приключением. Быть может, они бы даже урвали немного времени, чтобы порезвиться в буйных волнах и понырять не за чужим имуществом, а просто так. Уже на грани обморока Фэнмянь слышит заливистый смех озорной заклинательницы и силится разобрать, откуда он доносится, чтобы броситься за ним.«Если я из дальней дали Голос ласковый услышу — На легчайшей колеснице Я стремительно примчусь!»
Чёрная пелена окончательно затягивает сознание юноши. Вскоре она превращается в сон, что возвращает в ту чудесную ночь, когда они вчетвером резвились в лотосовом озере. Как же он мечтал тогда остаться так навечно. Мерцающие в серебристом свете полной луны брызги поминутно летели в каждому лицо, и все, заражаясь беззаботным смехом друг друга, уворачивались от них гибкими змейками. Волны укачивали дремлющие лотосы. В их зарослях они играли в прятки и в шутку пугали друг друга, неожиданно выскакивая из густых стеблей. Под водой красиво, точно в иной мир попал. А если посмотреть вверх, в просветах между цветами можно увидеть сливающееся с озером небо и зовущие огоньки звёзд. Он видел, как Цансэ поцеловала Чанцзэ, когда они нырнули к самому дну. Так чувственно, будоражаще, что сердце подпрыгнуло заполошно да так и замерло. В груди тогда разлилась сладкая боль и стыд, что стал участником предназначенного лишь для двоих. А потом разыгравшийся Жохань чуть не утопил Фэнмяня и страшно перепугался. Несколько минут потом отказывался отпускать и до конца ночи дохнуть лишний раз на него страшился. А после они снова ныряли, воображая себя водными духами, живущими в этом озере под крышей из лотосов. А ведь прохладная волнующаяся вода и полог прекрасных цветов взаправду дарили всем чувство, приписываемое в литературе стенам, в которых родился.«Посреди реки хочу я Небывалый дом построить, Чтоб его сплошная кровля Вся из лотосов была. Там из ирисов душистых Стены дивные воздвигну, Там из раковин пурпурных Будет выложен алтарь.»
Было уютно и легко плавать под толщей вод, держась за руки, и безмолвно переговариваться, погрузившись в прозрачную голубую негу после нескольких часов озорства. Они все тогда потеряли счёт времени, очнувшись только с рассветом. Под волнами провели столько, что у всех голова закружилась без воздуха, и мир кругом ещё долго раскачивался из стороны и кружился. Стихи, поддавшись всеобщей карусели, сбиваются и начинаются совсем не там, где закончились:«Сеть из фикусов цветущих Будет пологом для нас.»
И снова:«Всевозможными цветами Я наполню все террасы, Чтоб с горы Цзюи спустились Духи, словно облака.»
Духи… Фэнмянь хочет стать духом: духам не надо слушаться родителей и бояться общественности, духи вольны точно ветер, духи… А сон продолжается, делаясь всё более красочным, реалистичным. Фэнмянь даже чувствует, как соскальзывают с плеч прямо в плещущую у ног лазурь одежды.«Рукава я опускаю Прямо в воду голубую, Оставляю я рубашку На зеленом берегу.»
Они побросали ханьфу прямо на траве, и не подумав сворачивать или защищать от грязи. Это всё казалось слишком незначительным в сравнении с волшебной ночью, манящим шёпотом водной бездны и любимыми улыбками. Грёза преобразуется и переносит в момент, когда четверо друзей поплыли наперегонки на затерявшийся среди усыпанных лотосами волн остров. Свежий предрассветный ветерок обнял нагие тела, осушая катящиеся по ним с распущенных волос ручейки. Кристальные капли прохладного дождя шаловливо спрыгнули одна за другой с дымчатых туч, сводя его усилия на нет. Разнотравье мягким чуть щекотный ковром коснулось босых ног. Заклинатели, напрочь забыв о холоде, любовались розовеющим небом на горизонте в приятном молчании, а потом, мечтая вместе о ждущих их странствиях, открытиях и ночных охотах, собирали необычные целебные цветы, которые нашла Цансэ. Как же она будет пополнять свои запасы, если больше не вернётся в Юньмэн?«И на острове пустынном Рву душистую траву я, Чтоб послать ее в подарок Той, что ныне далеко.»
По телу проходит судорога, задетые раны открываются, вспыхивая жгучей болью. Превратившаяся в жидкий огонь кровь сочится из них, ручьями стекая по немеющему телу, поливая травы, напитывая землю, примешиваясь к долетающим до заклинателя волнам. Сколь же велик соблазн умереть вот так между касаниями отчего-то сделавшейся такой тёплой воды и одним из самых счастливых фрагментов прошлого! Просто отдаться течению, расслабить опущенные веки, и скоро исчезнет и боль, и контроль Главы Цзян, и пересуды хищной общественности, и обязательство жениться на Деве Юй. Тогда Фэнмянь сможет стать духом. Но кто же тогда закончит минимизировать вредоносные проделки бури, если Цансэ и Чанцзэ так далеко, что даже не слышали о ней или выставлены из Пристани Лотоса не в меру властным главой? Нет, Фэнмяню нельзя умирать.«Время быстрое уходит, — Не вернуть его обратно.»
Но Фэнмянь не станет просить о милосердии: А-Юи и Фанг достойны счастья и уж точно не должны отказываться от него ради давно вышедшей за рамки дружеской любви Фэнмяня к шальной заклинательнице с невозможными аквамариновыми глазами — он больше ни у кого не видел даже похожего цвета. А он будет рад за них, пускай это светлое чувство и будет повязано с душевной болью. На другие мысли сил уже не остаётся.***
Никогда не думала Саньжэнь Цансэ, что однажды отправится в дорогу с тяжёлым сердцем, но жизнь-шутница решила показать, как такое возможно. Политические интриги никогда не были ни для неё, ни для Фанга своим полем. Тем не менее, оба они быстро усвоили, насколько важно знатному заклинателю сохранить безупречную репутацию, какие абсурдные вещи под этим ни подразумевались. И прикладывали все усилия, чтобы не подставлять Тао. По крайней мере, им так казалось, и сам Мянь-гэ не уставал благодарить за понимающее отношение ко всей этой придворной волоките. И тем не менее, где-то их весёлая компания оказалась недостаточно скрытна — Глава Цзян всё узнал. Да, чем больше Цансэ узнаёт о том, как устроены кровные семьи в реальности, а не философских трактатах и рассказах наставницы, тем радостнее на душе, что у неё самой, сколько себя помнит, не было ни одного родственника. В жизни слишком многие используют тех, кто находится под их опекой, ради собственной выгоды словно вещи какие. Вот и Глава Цзян не исключение. Как же пафосно он выглядел, развалившийся на троне в своих рябящих от узоров и золотой отделки одеждах под кучей торчащих во все стороны украшений. Как смотрел на них с Чанцзэ словно на грязь, приказывая встать на колени. А Цансэ встречала прямым взглядом его мутные глаза непонятного цвета — жалкую пародию на предрассветные сумерки в бездонном взгляде Тао-гэ. И кончиками пальцев касалась руки любимого, чувствуя исходящую от него стальную энергию. Смотреть уже давно не было надобности, чтобы ясно видеть, как Фанг-гэ всё сильнее расправлял плечи с каждым новым оскорблением, летящим в их сторону. Тао ещё в самом начале их дружбы предостерёг: его глава боится, что рядом с наследником могут появиться люди, которые будут ценить его самого, а не ждать выгод. И если он узнает о таких, без промедления выставит из Юньмэна, пригрозив чем-нибудь, а то и вовсе убьёт. И в ту минуту, когда этот человек, в порыве бессильной, как бы он ни пытался всем вокруг и себе доказать обратное, злости вскочив с трона и принявшись загнанно метаться от стены к стене, сыпал обвинениями в том, как они с Чанцзэ «втёрлись в доверие его сына» и «сбивают его с праведного пути», спрятанные под ханьфу талисманы приятно холодили кожу. Мечи у заклинателей— В тиши и в безмолвье Чего ожидать мне осталось? Так утро за утром Впустую уходят обратно.
Фанг-гэ вскидывает на невесту обескураженный взгляд, но уже через мгновение печально улыбается. Юи знает: он сейчас тоже сквозь пространство видит тёмные покои, в непросматривающемся из окна углу которых чуть слышно шелестят бережно переворачиваемые страницы, по которым скользит полный запертой в самых глубинах тоски сиреневый взгляд. Петляющая перед парой заклинателей каменистая дорога как будто существует только наощупь.— Пойти бы отсюда Искать благовонные травы, Но жаль, что со мною Не будет любимого друга!
Кабы не разлука с Тао-гэ, Цансэ и сама бы с радостью отправилась бродить по свету, изучая новое и используя полученные на горе Баошань-саньжэнь знания в помощь живым существам. Но всегда, когда представляла себе новые путешествия, вместе с ней и Фангом был их лучший друг, в кои-то веки отпустивший себя, свободный и счастливый, как во время их тайных встреч ночами, а так… До чего же пусто.— В далекой дороге Кто станет мне доброй опорой? Ценители чувств Встречаются в жизни так редко…
И Мянь-гэ как раз один из таких. Он всегда чувствует глубоко и сильно, но никогда не показывает этого посторонним. Он даже стихи пропускает через себя так, что горюет о лирических героях словно о самых близких ему людях и так же радуется за них. Что уж говорить о тех, кто действительно живёт на этом свете. Цансэ видела, как он бросается в горящие дома, на руках вынося из бушующего пламени людей и домашних животных. Как живым щитом становится между нечистью или разбойниками и их неудавшейся жертвой в полной готовности умереть. Как помогает лечить, кормит и пристраивает в добрые руки зверушек, которых она частенько подбирает на улицах. Как с лихвой возмещает ущерб от стихийных бедствий или нашествий тварей, а потом месяц разводит чернила водой и живёт на одной инедии. А пока она не научила этой стезе совершенствования и вовсе в голодные обмороки по углам падал. Но никогда не просил и не просит Главу Цзян подкинуть хоть немного денег.— Я только и должен Хранить нерушимость покоя, — Прийти и захлопнуть Калитку родимого сада.
Цансэ знает: долг для Тао превыше всего. И они с Фангом с радостью остались бы рядом, чтобы облегчить его бремя, если бы не козни Главы Цзян. В горле стоит тугой ком — еле удаётся не дрогнувшим голосом закончить стихи. Возлюбленный находит её руку, сжимает нежно и крепко, переплетая пальцы. Юи мягко стирает одинокую солёную каплю с остро очерченной щеки, обнимает юношу, успокаивающе поглаживая по военно прямой спине. Глаза жжёт и туманит влага. Они оседают прямо в дорожную пыль, прижимаясь друг к другу, и думают о запертом в золотой клетке друге, по-детски надеясь, что он сумеет почувствовать их объятья.***
Ни Цансэ, ни Чанцзэ подумать не могли, что будут когда-нибудь радоваться, как быстро и далеко разносятся слухи. Но теперь, отделяя лживое и надуманное от того, что случайные люди взаправду могли видеть и слышать, можно узнавать, как дела у Тао. Так странно и горько: минуло всего две недели, а чудится, будто долгие месяцы. Они не решаются бросать тень на друга, подавая весточки, но когда узнают о его болезни, не выдерживают: не непроходима, в конце концов, граница Пристани Лотоса, если знать, где да как перебираться, и не злоупотреблять возможностями. Лодка мягко причаливает к пологому берегу: летящие на мечах заклинатели непременно привлекли бы внимание, а до наслаждающейся луной парочки никому особого дела нет. Ночное светило заговорщически подмигивает из-за полупрозрачной пелены пушистых туч, совсем как в ту ночь, когда четверо друзей шалили и любовались природой на лотосовом озере. Прохладный дождь целует веки и скулы как когда они после этого собирали целебные цветы на позабытом остальным миром острове. Его частые капли делают завесу мрака и сплетённых ветвей ещё надёжнее. Выпрыгнув на сушу, юноша и девушка прячут лодку в густых зарослях кустарника и пробираются до дворца окольными путями, прячась от дозорных, а после проскальзывают в двери для слуг — путь, что навечно отпечатался в памяти во время вылазок с Мянем-гэ. Дальше главное не наступать на скрипучие половицы, держаться в тени, поближе к стенам, и вовремя нырять в ниши или за повороты. Для той, кто провёл на улице добрую половину детства, то и дело сбегая от торговцев людьми или любителей маленьких девочек, не составляет труда взломать замок. Фанг-гэ остаётся ненадолго у двери, чтобы убедиться: всё тихо. А Цансэ опускается в изголовье постели Тао-гэ, гладит его по волосам, стирая ещё влажной от речной воды ладонью липкую горячую испарину со лба. От этих касаний точёные черты мгновенно светлеют и наполняются умиротворением. Заклинательница аккуратно смачивает пересохшие губы друга и помогает ему сделать несколько глотков отвара из фляги, а после шепчет в дыхание:— После дождя на берегу Омыто и свежо. Прохладой веет у моста, Приятен ветерок. Чета осенних журавлей И лодка на пруду. Глубокой ночью вместе мы В сиянии луны.
— А-Юи! — вырывается из груди Тао — А-Фанг. Цансэ и Чанцзэ синхронно накрывают его руки своими и улыбаются с печалью в глазах. Скоро незваным гостям придётся сбежать, но сейчас они трое вместе наперекор всему миру.