Дрянные чайные листья никак не желают покоряться! Юй Цзыюань то и дело шипит себе под нос грязные ругательства. Привыкшие к мечу руки без конца разрывают хрупкое растение, но девушка упрямо продолжает бороться с ним. Ни за что она не позовёт служанку и уж тем более не станет просить советов у матери — это слишком важно, слишком сокровенно. Ведь она собирается открыть А-Мяню сердце. Сама. В животе вспархивают бабочки. Они с Фэнмянем часто видятся, но всегда вокруг мельтешит кто-то лишний, и это фиолетовое наваждение держится начеку, не снимает своей неизменной отрешённо-доброжелательной маски — мало! Мало вот так урывками ловить моменты, когда эта маска сползает, приоткрывая наконец чувственную сильную натуру, мало этих полуофициальных прогулок и бесед, в которых юноша выверяет каждое слово. Но он ни разу не просил остаться наедине, не заговаривал о так и искрящих между ними чувствах.
Цзыюань никогда не считала нужным терпеть, если что-то не устраивает, тем более, подолгу. Но стоило ей подумать о том, чтобы показать обиду на такую медлительность, кровь застыла в жилах. Что если пренебрежение и холодность с её стороны не подтолкнут любимого к действиям, а лишь спугнут окончательно? И тогда девушка решилась взять инициативу в свои руки. А что? Кто ей запретит? Не положено? Да любой, кто посмеет заикнуться об этом, в ту же секунду познакомится с её мечом! И не только с её. Цзыюань как сейчас помнит, как какой-то мужлан попытался вякнуть что-то о непригодности женщин для совершенствования. Не успела она замахнуться для хорошей затрещины, как А-Мянь кошачьим движением чуть склонил голову к плечу и безмятежно поинтересовался: «Если девушки и правда не в силах стать достойными воительницами, почему вы столь яростно настаиваете, чтобы им запретили даже пробовать, господин?» — а затем добавил с самым невинным видом — «Ведь исходя из вашей логики, ни у одной попросту не получится, а значит и до ночных охот или состязаний никого не допустят. Должен вас предостеречь: подобное несоответствие в суждениях рано или поздно выльется в слухи, что вы всего лишь пытаетесь казаться значимее, чем есть на самом деле, за счёт устаревших предрассудков, и боитесь проиграть заклинательнице, ведь тогда построенная на лжи репутация рухнет в мгновение ока». О, сверкнувший в то мгновение в бездонных глазах лукавый огонёк, Юй вовек не забудет. В следующее мгновение юноша изящно пригубил чай и как ни в чём не бывало стал рассказывать, как поэты минувших эпох воспевали честность.
Неохотно выплыв из воспоминания, Цзыюань внезапно замечает, что, расслабившись, сама не заметила, как управилась-таки с гулевыми листьями. Покончив с приготовлениями, девушка в последний раз обводит комнату придирчивым взглядом. Лучшие украшений, отсылающие к символике Юньмэна и рода Цзян сделали её насквозь фиолетовой. На их фоне выделяются другие, с намёком имя, жаль, что только вежливое, дорогого гостя и просто проведённые вместе памятные моменты. В душу неожиданно закрадывается сомнение: не слишком ли очевидная демонстрация намерений получилась? Фэнмянь ведь наверняка поймёт всё с порога… Цзыюань резко встряхивает головой, вырывая дурацкие мысли. Ну поймёт, и что?! Развернётся и уйдёт?! Нет! Не уйдёт! Потому что она прекрасно знает, что нравится ему! Иначе и быть не может! Он просто слишком нерешителен, чтобы признаться, только и всего! Да, отважный на ночных охотах и остроумный в дипломатии заклинатель опасается противоположного пола! Подумаешь, невидаль! Да Фэнмянь же целомудреннее любого монаха! При этой мысли в груди невольно теплеет. Да, Цзыюань станет для него первой и единственной. И она не трепещет вовсе — что за глупости?! Ведь именно так и должно быть! Да, всё так, и для Фэнмяня будет настоящим подарком судьбы, что девушка сама сделает первый шаг! А значит, убранство покоев таким и останется. Их хозяйка выбрала идеальную композицию!
Усмехнувшись с чувством собственного достоинства, Юй чеканным шагом отправляется на поиски объекта своих неугомонных мыслей. В полумраке коридора он выглядит словно дух. Поднимающаяся над горизонтом луна высвечивает точёный силуэт, мягко играет на сливающемся с ночным небом водопаде блестящих волос. Её лучи как будто просвечивают сквозь прозрачно-белую кожу. Плавно подрагивают тени длинных ресниц на тонко очерченных скулах. Взгляд цвета предвещающего тайфун неба устремлён вдаль. Сейчас, когда рядом никого нет, это наваждение ожило. Поза расслабилась, на выразительном лице проступила мечтательность, губ коснулась чарующая улыбка. Но наслаждаться этим зрелищем Цзыюань позволяют лишь миг: едва заслышав чужие шаги, Фэнмянь оборачивается, чуть склоняя голову в приветственном жесте:
— Госпожа.
Его осанка привычно каменеет как у статуи, а точёное лицо превращается в мраморную маску, приветливую и безразличную. Из глубин души взметается страх: «Что если он сейчас вежливо откажет?» — и тотчас превращается в жгучую злость на одни гули знают откуда взявшуюся мягкотелость. Хочется оттянуть эти густые ресницы, походя заслонившие колдовской взгляд, посмотреть в самую душу, найти ответ на самый волнующий в мире вопрос, но это бы точно всё разрушило. Юй дёрганым движением расправляет плечи, вскидывает голову и, решительно сократив разделяющее их расстояние, сильнее, чем позволяет этикет, спрашивает как отрезает:
— Молодой Господин Цзян, выпьете со мной чаю? — внутри щекотно сжимается что-то пушистое, забирая из лёгких весь воздух, и Цзыюань выше вздёргивает подбородок, пристально, даже с вызовом, глядя в лицо напротив.
И вся подбирается, словно ждёт удара. Но в следующее мгновение губы юноши трогает невесомая улыбка. Она слишком скупая, этикетная, чтобы вызвать радость, но дарит немного успокоения:
— С удовольствием, Дева Юй.
Пока заклинатели идут до покоев, почти соприкасаясь рукавами, Фэнмянь что-то говорит, но Юань не различает слов — только слушает бархатный обволакивающий голос. Сердце бешено колотится где-то в висках, когда она, поддавшись искушению, как бы мимоходом задевает пальцами прохладную руку. От осознания своей смелости кружится голова. Когда они входят в комнату, девушку вновь захлёстывает волна тревоги. Что за вздор, нечего же бояться! И вообще, впереди их знаковый вечер — пора отбросить формальности:
— Располагайся. — приглашающий жест выходит слишком быстрым, даже неуклюжим.
— Благодарю.
Очередной прилив злобы разбивается о нечто тёмное, напряжённое, что проскользнуло в любимых глазах. Он тоже взвинчен ожиданием, тоже места себе не находит от бурлящих в душе эмоций! Глупое сердце тотчас принимается биться чаще, кажется, А-Мянь может легко услышать его. Девушка садится за столик напротив юноши и, хорошенько кольнув несносные руки ногтями, чтобы прекратили дрожать, занимает их чаем. Фэнмянь интересуется её делами, и она с гордостью рассказывает о своих успехах. Он легонько улыбается в ответ, порой награждает комплиментом, но Цзыюань видит: её наваждение по-прежнему прячется за этикетом, изображая стороннего наблюдателя, и от этого во рту неведомо откуда появляется горький привкус. Ну ничего. Скоро А-Мянь забудет о своей маске. Скоро откроется наконец, посмотрит не мельком, а прямо на неё, внимательными горящими глазами, коснётся трепетно и…
От вида медленно вздымающейся под тонкими, но такими непроницаемыми одеждами груди Цзыюань бросает в жар. Знакомое, но ещё не до конца понятное сладкое чувство сворачивается внизу живота. А потом девушка вдруг узнаёт в чередовании вдохов и выдохов расслабляющую технику. Сердце подпрыгивает: он уже на грани, уже еле держит себя в руках! Сейчас, когда они наконец-то вдвоём, и никто не в праве помешать им, сидящий прямо напротив юноша кажется дивным миражом. И она любуется, затаив дыхание, а губы захватывает предвкушающая ухмылка. Когда Цзыюань разливает чай, засмотревшись на того, кто уже через минуту будет принадлежать ей без остатка, рука всё же вздрагивает, но девушка этого не замечает: слишком волнительно задержать пиалу над поверхностью столика в ожидании намёка, что всё будет хорошо.
И в следующее мгновение А-Мянь вознаграждает её ожидание — принимает разгорячённый фарфор, не думая напоминать о правилах чайной церемонии. Их пальцы на миг соприкасаются, и тело словно прошибает разряд молнии. Небо! Что же тогда будет, когда он приникнет к её губам? Уже вся полыхая, Юй смотрит, как возлюбленный плавным движением подносит пиалу к губам, вновь спрятав глаза за трепещущими ресницами, и медленно делает глоток. Девушка ловит каждое его движение, завороженно глядит, как прозрачная капля мятного оттенка обрисовывает его чувственные губы и отчаянно завидует ей. В горле стремительно пересыхает — она, не отрываясь от своего зрелища, делает тоже отпивает, и… Да это же пить невозможно! Что за резкая горечь?! Нет! Нет, так просто не могло случиться! В голове уже встаёт издевательски яркая картина, где Фэнмянь, незаметно поморщившись, вдруг «вспомнит» о важном деле и простится в своей излюбленной непроницаемо-вежливой манере. Сердце останавливается, но тронувшая вожделенные губы лёгкая улыбка и последовавшие за ней слова оживляют его:
— Такой необычный вкус. Особый рецепт?
Неужели понравилось? Цзыюань чувствует, как гордо расправляются плечи.
— Да. Я сама собирала листья.
— Приятно удивлён вашему умению.
И Ху вдруг понимает, что теперь готова сколько угодно глотать эту гадость за одну такую улыбку. И даже злость теряется где-то на полпути, совершенно не нужная в такой момент. Пора! Головокружение накатывает снова да такое мощное, что приходится с усилием удерживать осанку. Дрожь прошибает всё тело, и девушка, быстро спрятав под столешницей с потрохами выдающие её эмоции руки, начинает читать:
— Вот свет над горою внезапно упал на запад,
И в озере месяц неспешно поплыл к востоку…
Декламировать стихи непривычно. Цзыюань вообще не помнит, чтобы хоть раз делала это прежде. Голос моментально становится непослушным — кое-как удаётся сохранить благозвучие. А когда Фэнмянь не подхватывает, становится по-настоящему страшно. Никогда, даже на самых опасных ночных охотах, душу не прошивало вот так насквозь это болезненное парализующее чувство, не протягивало в самые её недра свои липкие щупальца. Но она не отступится. Судорожно сглотнув, девушка продолжает читать:
— Без шапки, свободно дышу вечерней прохладой,
Окно растворяю, лежу, откинув заботы.
Голос всё же немного хрипнет. Всего на миг, но гули! Пальцы принимаются бесконтрольно теребить подол. Нервы натягиваются готовыми лопнуть струнами. Ответное молчание того, кто на этих струнах играет, душит похлеще щупалец громадного спрута, из которых возлюбленный буквально вырвал её на последней ночной охоте. А потом лишающая рассудка тишина вдруг разлетается на осколки от звука глубокого голоса:
— От лотосов ветер приносит душистый запах.
Роса на бамбуках стекает с чистым звучаньем.
В первое мгновение Ху даже не верит. Неужто? Всё хорошо, А-Мянь взаправду подхватил? Да, да, да! Напряжение мигом улетучивается, оставляя лишь пьянящее тепло и затопившее сердце счастье.
— Невольно захочешь по струнам циня ударить,
Но жаль, не услышит знаток, кому это в радость…
При чувствах подобных о друге старинном думы,
А полночь приходит — и он в моих сновиденьях!
Надо было выбрать стихи длиннее. Раз в тысячу. Эти кончились до обидного быстро. А Цзыюань хочет слушать любимый голос дольше и дольше, пока мир не поплывёт перед глазами и она, убаюканная, не упадёт на сильное плечо.
— Это мои любимые стихи. — мягко произносит А-Мянь, и девушка уже знает, что теперь они и её любимые тоже — Надеюсь, моё сегодняшнее нетерпение не лишило меня возможности однажды насладиться ими полностью в вашем исполнении: вы умеете заставить слушателя чувствовать.
«О, я тебя ещё так чувствовать заставлю! Будешь думать обо мне одной, так же как я о тебе. Будешь каждую секунду стремиться ко мне, так же как я к тебе. Будешь ненавидеть весь свет, когда меня не будет рядом, так же как ненавижу его я, когда рядом нет тебя!»
— Посмотрим на твоё поведение. — Цзыюань даже не пытается убедить себя, будто это не ложь, но ведь не может же она сказать, что выучит всю поэзию во всех доступных ей библиотеках от корки до корки, лишь бы ещё раз услышать эти слова: она обязана быть гордой.
Заклинатели одновременно допивают чай, и теперь он кажется самым вкусным, какой девушка только пробовала. Она жаждет разговоров по душам всю ночь, сплетающихся рук, горячих поцелуев. Но видит в глазах возлюбленного смятение, и даёт ему время, просто наслаждаясь отразившимся на прекрасном лице после их признания успокоением.
— Дева Юй, благодарю вас за компанию и чудесный приём. К сожалению, я завтра рано отбываю в Пристань Лотоса и должен ещё подготовиться. Позвольте на этом вас оставить.
Ничего. Теперь у них впереди целая жизнь, одна на двоих.
— Позволяю. — Ху поднимается на ноги, не сводя взгляда со своего наваждения, которое теперь останется с ней навечно — Я не прощаюсь: мы ещё увидимся завтра.
Она позволяет себе проводить возлюбленного до дверей. Его губы, мягкие и прохладные, одним невесомым касанием посылают по всему телу волну мурашек. След поцелуя ещё долго горит сладким огнём на тыльной стороне ладони. Цзыюань приходится удерживать предплечье другой рукой, чтобы не прижать к груди или своим губам эту невидимую метку, пока она как последняя идиотка глядит вслед растаявшему в ночном мраке наваждению.
