— Вот из ущелья выехал — что ж впереди? Сосны и ели встали плотной стеной.
***
Заклинатели шагают по улицам небольшого городка. Оба начеку, но при этом стараются сохранять расслабленный вид. — Так, навки обычно принимают вид притягательных женщин, соблазняют мужчин, обворовывают их или просто выманивают ценности, а после лишают жизни. Получается, лучше поискать их в неблагополучных районах: частые убийства там будут наименее настораживающими, к тому же, на окраинах больше возможностей избавиться от следов преступлений. — тихо рассуждает А-Тао, убедившись, что подслушать его не получится — Более того, им желательно держаться рядом друг с другом и в то же время обособленно от остальных жителей, чтобы снизить риск обнаружения их истинной сущности. — Знаешь, — сощуривается Жохань — для обитания этих бестий идеально подходит публичный дом.***
Если бы Вэнь мог представить тогда, во что выльется их ночная охота, он бы ни в жизнь не позвал друга с собой.— Гром прокатился — отзвук в расселинах скал. Горы укрыла мрачная туча с дождем.
***
А-Тао ничем не выдаёт смущения, твёрдо отсекая его мыслями о деле, и всё же Хань слишком хорошо знает своего невинного друга, чтобы не догадаться о пульсирующем на задворках его сознания чувстве. Он обнимает пальцами словно выточенную из жемчуга ладонь и ощущает, как руку благодарно пожимают в ответ. Фэнмянь разговаривает с куртизанками словно с дамами на собрании кланов: с нейтральной учтивостью и неизменной сдержанной улыбкой. Дверь в очередное заведение оказывается незапертой, отчего заклинатели немедленно напрягаются. — Предлагаю держаться вместе и внимательно смотреть по сторонам. — шепчет А-Мянь. — Согласен. И не забывай, что навок можно создать не только из животных, но и из растений или даже из вещей — была бы сила. Они пробираются по вполне обжитым помещениям, стараясь держаться в тени и прикрывая друг друга сзади, пока юньмэнец не замечает мелькнувшую на лестнице тень. Выглянув из-за двери, они видят грациозную девушку с выглядывающими из позвоночника побегами. — Я отвлеку, а ты нападай. Тёплое дыхание на миг касается уха, а в следующий юноша в фиолетовом уже покидает укрытие и, деликатно постучав по косяку, привлекает внимание навки, прикинувшись, будто не заметил зелени за длинными пышными волосами. Он, заговорив с охотно принявшейся кокетничать куртизанкой, приближается к ней и ловко разворачивает спиной к напарнику, сделав вид, что собирается поцеловать, и, пока она ощупывает «клиента» в поисках кошелька, Жохань в два прыжка оказывается рядом и наносит сокрушительный удар мечом. — Сверху! — предостерегает Фэнмянь. Благодаря ему Вэнь успевает отпрыгнуть от двух соплеменниц навки, уже принявших истинное обличье: зелёная кожа, волосы-лианы, веточки и стебли торчат отовсюду. Третью второй заклинатель сбивает ещё на подлёте, атаковав печатью. Ловко отбив мечом полетевшие в него шипы, Жохань швыряет в противниц по замедляющему талисману и расправляется с ними, пока Тао, кувырком уйдя от попытавшихся опутать его побегов пятой твари, разрубает рванувшиеся в спину другу крепкие ветви шестой, что выползла из подвала. Завязывается лихая драка, постепенно заклинатели начинают теснить оставшуюся в живых нечисть, и та обращается в бегство. Довольно рыкнув, Вэнь бросается в погоню. — Подожди: это может быть ловушкой! — предупреждает Фэнмянь, заметив это. Слишком поздно: его напарник уже кубарем летит на пол, прямо в объятья зелёных удавов. Следующее, что помнит Жохань — он открывает глаза, обнаруживая себя лежащим в обрубках зелени, а над ним водоворотом кружит друг, в бешеном темпе защищая их обоих от десятка нападающих со всех сторон навок. Отложив битьё себя по лбу до конца ночной охоты, Вэнь пользуется тем, что от него сейчас не ждут подвоха и резко атакует сразу троих мечом и печатью, тотчас вскакивая и вставая спина к спине с А-Тао. Тот, на несколько мгновений спрятавшись за ним, выхватывает огниво. Миг — и в тварей летят подожжённые ветки. Это становится переломным моментом в сражении. С пожаром удаётся справиться, пока не перешёл на другие дома, однако, на победную ухмылку Жоханя А-Мянь качает головой: — Несколько навок успели сбежать.***
— Местный правитель несправедлив и жесток. Честный чиновник людям бессилен помочь.
***
— Ну и чья это была ошибка? — обманчиво безразлично интересуется вальяжно восседающий на троне мужчина в роскошных алых одеждах с удивительно искусно вышитыми под следы свежей крови узорами на рукавах. Его далёкий от крика голос прокатывается по залу, отдалённым раскатом грома многократно отдаваясь от стен — Жохань готов поспорить, что это помещение приказано было перестроить как раз ради усиления такого эффекта. Тлеющие бесчувственным предвкушением властные глаза алее всех усыпающих многочисленные украшения красных агатов. Их взгляд словно сдирает кожу с любого, кому не посчастливится испытать его на себе. Но Жохань уже привык: эти два рубина вонзались в него сколько он себя помнит. Не удержавшись, юноша всё же украдкой смотрит на А-Тао из-под ресниц. Зря. Глава Клана это заметил. Но вязкая тревога в душе немного успокаивается при виде учтиво опущенных, но спокойных и уверенных сиреневых глаз и лёгкой улыбки, неуловимо потеплевшей, когда Жохань всмотрелся в родные черты. И Вэнь безмерно благодарен другу за эту простую, казалось бы, поддержку, ведь, сколько ни проживи в этом гадюшнике, осознавать, что сейчас будешь наказан не кем-нибудь, а самим главой, всегда как в первый раз жутко. — Моя, Глава Вэнь. — А-Тао и бровью не ведёт. — Через час явись ко мне: будешь наказан. — хищно усмехается, оголяя острые белые зубы, Глава Ордена. — Слушаюсь, Глава Вэнь. — буднично отвечает заклинатель, прежде чем, изобразив этикетный поклон, ровным шагом направиться к себе. А Жохань шокировано таращится на него всё это время, пока до напрочь выбитого из колеи мозга не доходит, что этот безумец только что натворил.***
— Тяжко и горько думать о судьбах страны. Слезы роняю в дикие заросли трав.
— Молодой Господин Цзян, — в проёме возникает слуга — Глава Ордена требует вас к себе. Жоханю безумно хочется крикнуть ему, чтобы проваливал, чтобы все они оставили А-Тао в покое, и мечом для пущей убедительности замахнуться, но прежде чем он успевает сделать хоть что-нибудь, это возмутительно невозмутимое создание непринуждённо закрывает свой сборник стихов и, поднявшись, кивает слуге с приветливой полуулыбкой: — Идём. Молодой Вэнь следует за ними. Знает, что плохая идея, но иначе не может. Знает, что глава нутром чует любое присутствие, будто стены вокруг — часть его организма, знает, что будет выставлен из зала наказаний, стоит ему сделать шаг внутрь, но неизвестность слишком мучительна уже сейчас: останься он у себя, попросту не выдержит — рассудка лишится. В самом что ни на есть буквальном смысле. И от этого особенно жутко. Жохань не хочет становиться похожим на главу, пусть даже самую каплю! И фамильное искажение ци в последние месяцы медленно но верно отступало, бессильное против смелого и ласкового сиреневого взгляда А-Тао и озорных искорок в ярко-аквамариновых глазах Юи. Но как не сходить с ума теперь, когда знаешь, через что придётся пройти самому дорогому на свете человеку?! Лучше бы Жохань сам угодил под любимый кнут главы! Ему-то не привыкать, а Тао… Тао слишком кристален для всей этой грязи! Он вообще не должен был при дворе родиться! На совесть сплетённый из грубой кожи ремень с залихватским свистом врезается в позвоночник — закрывшийся в свой непроницаемый ледяной панцырь Лотос лишь рефлекторно вздрагивает, а из лёгких Жоханя это выбивает весь воздух. На миг он жалеет, что глава своим бездействием позволил остаться, но тотчас это чувство напрочь сметает шквал злости на себя. «Не делай ему больно!!!» — кричит в мыслях Жохань, в то время как словно отнявшиеся губы не в силах вымолвить ни слова. Он впервые в жизни чувствует себя трусом. Вновь замах, вновь удар, гораздо мощнее предыдущих: Глава Вэнь наконец разошёлся. А спина А-Мяня уже расписана под частую решётку расходящимися алыми полосами. Но его мучителю и этого мало — теперь удары следуют аккурат по свежим ранам, делая их вдвое глубже и преумножая боль. Когда голова юного заклинателя безвольно падает на грудь, Жохань не выдерживает: зажмурившись, отворачивается от жуткого действа, утыкаясь в плечо продолжившей завороженно смотреть Цансэ. Думать, откуда она здесь взялась, нет ни сил, ни желания: искалеченная спина А-Тао, его вывернутые запястья, до костей истёртые словно свитыми из занозистого железа верёвками, слишком живо стоят перед глазами, выжженные на стиснутых веках. Юи, обвивает его прохладно-тёплыми руками, нежно гладит по растрепавшимся волосам, ласково стирает бесконтрольно льющие по щекам слёзы и шелестит на ушко: — У Тао-гэ слишком крепкий стержень внутри, чтобы его возможно было сломить хлыстом. Он переживёт, вот увидишь. Вэню чудится, будто время остановилось, только свист кнута в воздухе и хлюпающий звук его ударов о спину наказанного издевательски громко отдаются в ушах. Целая вечность минует, прежде чем железные каблуки чеканят приближающиеся шаги и хлопает дверь чуть в стороне. В следующую секунду они с Цансэ уже сидят на полу, склонившись над провалившимся в беспамятство другом. Пульс под пальцами А-Ханя неумолимо замедляется, но, не успевает его паника разрастись, как девушка активирует медицинские талисманы. Хоть кто-то из них двоих оказался достаточно умён, чтобы подумать о помощи заранее, а не когда уже слишком поздно. — Тао можно перенести в покои? — Только очень осторожно: ему нельзя сейчас лишний раз двигаться, пусть даже немного. Талисман — не вариант, однозначно. — предупреждает Цансэ — Я помогу. Она бережно удерживает Фэнмяня, пока Жохань садит его на свою руку, другой придерживая за затылок и медленно поднимается на ноги, а потом помогает аккуратно уложить на живот и, промыв раны, наносит на них мазь, а Вэнь подаёт ей чистую воду и делает перевязки. Когда они заканчивают, Тао уже колотит крупный озноб. Пока девушка накрывает его ноги тонкой простынёй, Жохань легонько касается блестящего от испарины лба — обжечься можно. Он уже тянется за сбивающим жар отваром, как вдруг целительница вскидывает руку: — Постой. — она сжимает ладонь бессознательного заклинателя — У Тао-гэ холодные руки — признак спазма сосудов. Цансэ осторожно даёт ему выпить глоток какой-то пахнущей травами микстуры. — Это снимет его, но, пока конечности не потеплеют, жаропонижающий отвар давать нельзя. Применив ещё один обезболивающий талисман, Юи со знанием дела берётся за готовку лекарств, а Жохань, стиснув ледяную руку в своих, принимается передавать духовную энергию. Кажется, холод в объятьях его ладоней поселился навечно. Лишь поминутно нащупывая пульс, юноша уверяется, что друг продолжает бороться со смертью. Когда вокруг сгущаются сумерки, тепло всё же побеждает — заклинательница даёт Тао отвар и, перед тем как вернуться к своей ворожбе, наказывает другу: — Почувствуешь, что температура продолжает подниматься — дай ещё, но не больше ложки в час: передозировка вызовет судороги. И не укутывай пока, а то жар будет спадать гораздо тяжелее. Ночь для обоих проходит в бдениях подле так и не пришедшего в себя друга. Вымотанный переживаниями, опустевшим резервом ци и метаниями от стены к стене Хань валится с ног, но сна ни в одном глазу. Когда закончившая с новой порцией мази и настоев Юи садится сменить его, в ночное безмолвие вдруг вплетается её чувственный шёпот:— Одиноко склонилась сосна на макушке бугра, А внизу по лощинам со свистом несутся ветра. До чего же суров урагана пронзительный вой, Как безжалостно он расправляется с этой сосной! А наступит зима — как жестоки и иней и лед, Только эта сосна остается прямою весь год. Как же в лютую стужу сумела сберечься она? Видно, духом особым крепки кипарис и сосна.
***
В тот день Жохань подумал: не сыщется в мире второго такого идиота. Как же он ошибался. А-Мянь на всех состязаниях любезно проигрывал ему, зная, что будет, если наследник Цишань Вэнь выйдет не победителем, но Цансэ, наивное дитя выси и свободы, и представить себе не могла, а друзья не спешили разочаровывать её, что вылилось в победу заклинательницы в этом соревновании лучников. — Ну и почему ты проиграл? — будничным тоном спрашивает глава, многообещающе сощуриваясь. — Потому что я сжульничала. — беспечно пожимает плечами словно из ниоткуда возникшая Юи — А что? Немигающий алый взгляд, проникающий в костный мозг она встречает улыбкой и с приветливой насмешкой распахнутыми навстречу ясными глазами. — И почему же ты сделала это? — чуть склонив голову к плечу движением хищной птицы, уточняет заклинатель. — Я хотела славы. — легко отвечает Цансэ, в бездонных глазах плещет задорная усмешка. — А ты знаешь, что за бесчестным тщеславием непременно следует наказание? — Жохань расхохотался бы, не будь он так напуган. — Конечно. — девушка улыбается ещё шире, как будто только этого и ждала. — Ты ведь уже бывала в моём зале наказаний. Найдёшь дорогу? — мужчина вгрызается взглядом прямо в решительно смешливые глаза напротив, но их обладательницу ни провокационные слова, ни пробирающий до костей негромкий голос ни капли не смущают. — Вы же подскажете, если вдруг ошибусь? Когда кнут разрывает её плоть, Хань понимает, что никогда не привыкнет к такому. И всё же в этот раз приказывает себе смотреть. Юи висит на руках, скрученных грубыми верёвками, на которых уже расцветают алые пятна, левитирующей пушинкой — глядя на неё, юноши никогда не поняли бы, насколько это болезненная пытка, не познай они её на собственной шкуре. С каждой новой рваной змеёй, рассекающей спину подруги, добавляя ещё один поток к скатывающемуся по ней алому водопаду искажённая энергия захлёстывает всё больше меридианов. «Не делай ей больно!» — загнанным зверьком бьётся о череп. А-Тао крепко обнимает друга со спины, поддерживая, хотя Вэнь нутром чувствует, как от него самого штормовыми волнами исходят боль и ужас. А кнут всё ударяет Цансэ, направляемый сильной, никогда не устающей от подобных занятий рукой — тонкое тело выгибается в конвульсиях, с губ стекает алый ручеёк из прокушенной щеки. — Не делай ей больно!!! — надрывно кричит Жохань, но из саднящего горла не вырывается ни звука. Когда спина и запястья заклинательницы превращаются в кровавое месиво, она вдруг негромко смеётся в ответ на очередной удар, не обречённо или цинично, а чисто, весело, словно весенняя капель звенит. И чем сильнее хлещет её Глава Ордена, разрывая мышцы и оголяя кости, тем более звонким и заливистым делается смех. Юноши давно теряют счёт ударам, когда глава Вэнь наконец останавливается и спокойно уходит из зала, волоча за собой оставляющий на полу сплошной след свежей крови кнут. Стоит дверям закрыться, заклинатели опрометью бросаются к подруге, а дальше талисманы, в подкорке отложившееся оказание первой помощи, бессонная ночь, когда они, сменяя друг друга, передают заклинательнице духовную энергию и меняют повязки. Жохань не замечает, в какой момент спадает заклинание молчания: говорить что-либо попросту нет сил. — Тао… — на грани слышимость зовёт А-Юи — прочти мне… что-нибудь… Проглотив ком в горле, А-Мянь вспоминает строки одного из её любимых стихотворений. Горячие капли бесконтрольно катятся из его покрасневших глаз, но мелодичный голос не дрожит и не хрипнет:— У Желтой реки Жил когда-то старик. Он плёл камыш, Но выбросил чистый жемчуг. Был ему сладок Вкус лебеды и ботвы. Был он доволен Хижиной, крытой травой. Как сравнить с ним Толпу суетливых мужей. Чьи холеные кони Мчат дорогие коляски. Кто утром родился У края торной дороги, Кого зарывают к ночи В углу перекрестка путей, Веселье и смех Не смогут продлиться весь день. Через мгновенье Мы снова вздыхаем и плачем. Но и просто понять Тех неверных и лживых людей Мне хватает вполне, Чтоб рассеять мой гнев и печали.
***
С тех пор эти двое точно соревнуются, кто быстрее нарвётся на наказание Главы Вэнь. А у Жоханя сердце разрывается всё больше, рассудок трещит по швам всё сильнее с каждым таким разом: они не должны страдать от рук этого кровопийцы, не должны, не должны, не должны! Не должны, но страдают раз за разом. И в какой-то момент наследник Ордена Цишань Вэнь понимает, что это необходимо прекратить. И если устранить угрозу для двух самых светлых созданий во вселенной можно лишь устранив главу, глава будет устранён. С его опытом в подковерных кознях и знанием всех тайных обид создать и возглавить заговор не так уж и сложно. И даже скрыть его от Главы Клана возможно — всевидящее око он, ага, как же. Но А-Хань совершает фатальную ошибку, поведав обо всём Фэнмяню. Никогда раньше эти глаза не смотрели на него ледяными аметистами, словно на врага. И от этого взгляда, от ледяных речей протеста против его попытки избавить друзей от боли, душа рвётся на части, своей агонией подпитывая алое умопомрачение, уже подбирающееся по меридианам к золотому ядру. И Жохань отчаянно спорит, пока в порыве не грохает нечаянно на пол вазу. Дверь в то же мгновение распахивается, являя загнанному взгляду наследника, судорожно напоминающего себе, что они использовали глушащий талисман, приподнявшего бровь главу. — Кто же из вас это сделал? — интересуется он в своей излюбленной манере, выразительно обводя взглядом груду осколков. Гули! Это же целое состояние. — Я, Глава Вэнь. — безапелляционно откликается А-Тао. Мужчина нехорошо усмехается, смеривая юношу изучающим взглядом. Он и сам с интересом подхватил эту игру и теперь проверяет, сколь далеко готова зайти подрывающая вселяемый им ужас бесстрашная парочка. — Сейчас я, к сожалению, тороплюсь и не смогу наказать тебя как следует. — тянет он, вгрызаясь в заклинателя безжалостным алым взглядом — Явись завтра в полдень. Дорогу ты знаешь. — Слушаюсь, Глава Вэнь. — невозмутимо отвешивает вежливый поклон этот несносный самоотверженный мальчишка и, не давая Жоханю и шанса что-то сказать, уходит. Оставшись в одиночестве, молодой Вэнь оседает на пол не в силах сдерживать слёзы: ему не успеть осуществить переворот за такое короткое время! И даже Юи сейчас нет рядом… А кто, если не она, сумеет вылечить последствия гнева главы?! Никто?! Да сам Жохань после месяца такого упорства после очередного наказания неделю ни встать ни сесть не мог! А Тао уже больше года не ломается, не молит о пощаде, не просит прощения, даже не кричит почти! Сколько ещё этот тиран будет терпеть?! А что если завтра и убьёт?! Юноша не знает, сколько просидел вот так, терзаясь издевательски прорисованными картинами недалёкого будущего, в котором он, кинувшись к другу — да, другу: Хань никогда не откажется от А-Мяня, пускай тот сам отказался от него — не найдёт ни пульса, ни дыхания. Это будет невыносимая потеря, слишком большая для этого неблагодарного мира. И в голове ясно выжигается даже не уверенность — осознание факта: когда А-Тао завтра вернётся в этот прогнивший дворец, здесь уже будет новый глава, который скорее сам удавится этим гулевым хлыстом, чем позволит причинить ему ещё хоть каплю боли. Когда Жохань врывается в покои главы, тот буднично разматывает свой любимый кнут. — Ты. Не! Сделаешь. Ему! Больно!!! Рука, с небывалой силой рванувшая меч из ножен — последнее, что ощущает Жохань, прежде чем всё вокруг превращается в бурную алую неразбериху.