Наконец-то! Наконец-то это казавшееся Цзыюань бесконечным плаванье закончилось берегами Пристани Лотоса. Вслепую ступая на землю, она всматривается в стоящих на берегу людей, сердце замирает в груди, болезненно и сладко, — приходится вздёрнуть подбородок и гордо поджать губы, чтобы не потерять лицо. Но того, кому принадлежит её взгляд, нет среди встречающих. Вдоль позвоночника скатывается холодок. Почему? Что это значит?!
— С какой стати мой жених не явился меня встретить?! — требует Юй, злобно вырывая запястье у дёрнувшего её за руку отца.
Глава Цзян, которого девушка, похоже, грубо перебила посреди приветствия, недовольно смотрит на неё, но она только больше злится и нервно подгоняет:
— Ну так что?!
Нет, ей ни капли не страшно услышать ответ — что за глупость?!
— Мой сын болен. — неприязненно отвечает мужчина.
А Цзыюань хочется стукнуть себя по лбу: ещё бы, буря ведь и Юньмэн захватила, даже сильнее чем Мишань, и, конечно же, Фэнмянь не был бы самим собой, не кинься он в эпицентр бушующей стихии при первой же возможности. И, тем более, не был бы собой если бы не помогал всем вокруг, не замечая своего состояния. Сколько раз он вот так же скалой стоял, сражаясь с превосходящей числом нечистью, лишь бы не позволить ей добраться до убегающих мирных жителей? И не перечесть. В такие моменты заклинательница всегда мечтала смачно пнуть этих нерасторопных людишек, видя, как горячая кровь снова и снова обагряет фиолетовые одежды, но молча продолжала торчать рядом, только яростнее атакуя противников.
Всю приветственную церемонию А-Юань ведёт себя нервно и раздражительно, а едва выпадает возможность, уходит, чтобы, огрызнувшись на замешкавшуюся, вместо того чтобы исчезнуть, как только показала выделенные гостье покои, служанку, пробраться к А-Мяню, избегая попадаться на глаза вездесущим, гули их раздери, слугам и адептам. Не скрипнувшая дверь отсекает их двоих от остального мира. Запирая её изнутри для верности, девушка чувствует налетевший со спины порыв зябкого ветра — окно нараспашку.
— Фэнмянь, какого гуля?! — возмущается она.
Но ответом служит лишь сдавленный стон. Когда Юй, тут же насторожившись, заглядывает за ширму, понимает, что болезнь серьёзная, и возлюбленный сейчас без сознания. Очередной порыв ветра пробегает по юноше холодными лапами, усиливая колотящий его озноб, заставляя зайтись в долгом приступе хриплого, булькающего кашля. Подбежав к окну, А-Ху с силой захлопывает его, затем, быстро вернувшись к любимому, закутывает его в сползшее до пояса одеяло и на корню пресекает попытку дёрнуться из-под его тепла.
— Ты не умрёшь от какой-то дурацкой болячки, тем более теперь! — отрезает Цзыюань, садясь в изголовье постели
жениха и жадно вглядываясь в мертвенно бледное лицо: и сейчас невообразимо прекрасен.
Но красота эта пугает: слишком надрывная, унылая. Высокие скулы заострились, щёки сделались совсем впалыми, даже сквозь одеяло можно легко почувствовать выступающие рёбра… Он с их последней встречи ел вообще?! Или это слишком низменное занятие, на которое за спасением всех и вся и думами о высоком время выкроить никак нельзя?! А-Юань осторожно убирает с высокого лба выбившиеся из растрепавшихся кос пряди и невольно вздрагивает: да А-Мянь полымем горит! Гули, в этом треклятом ордене о наследнике вообще кто-нибудь заботится?! Целительством заклинательница никогда не интересовалась, но уж найти среди лекарств жаропонижающий отвар ей труда не составляет. Заставив бессознательного Фэнмяня выпить всё до последней капли, она находит его ладонь, такую ледяную, что лишь по пульсу можно понять, что принадлежит не покойнику, и крепко сжимает в своих, переплетая пальцы, согревая, передавая ци.
Взгляд падает на лежащий на столике лист, исписанный красивыми, но какими-то дрожащими, как будто А-Мянь выводил их в разгар болезни, когда даже кисточку удержать было тяжело, иероглифами. Нет, девушка вовсе не надеется, что это письмо для неё, которое любимый, впав в беспамятство, так и не успел отправить! Ещё чего! Ей любопытно, только и всего! Хочется посмотреть, чем это он таким важным занимался, что не удосужился и слова написать сверх официального предложения — не более того! И вообще! Она его невеста или кто?! Резко схватив листок и буквально дёрнув его к себе, Цзыюань неосторожно рвёт бумагу. Гули! Да в Пристани Лотоса что, все ремесленники криворукие болваны, раз даже во дворце она такая хлипкая?! Приходится склеивать, удерживая руки от рваных движений, прежде чем наконец посмотреть, что там. Стихи. Видимо, переписывал из лежащего рядом сборника. Ну разумеется, это ведь гораздо важнее, чем подать весточку Цзыюань! Серые глаза вгрызаются в строки:
«Дочь моя, спустись на остров,
На его пустынный берег,
Я гляжу — тебя не вижу,
Грудь наполнена тоской.»
Тоска по возлюбленной? Сердце, подпрыгнув, принимается биться чаще, губы расплываются в одновременно радостной и печальной улыбке. Ненависть к стихам мгновенно улетучивается из серых глаз, дальше они бегут по иероглифам, искрясь от нежности, которую Цзыюань позволяет себе не сдерживать.
«Вот уж издали повеял
Легкий ветерок осенний,
И внезапно разыгрались
Воды озера Дунтин.»
Минуту. А-Юань ведь уже слышала нечто похожее. Пролистав сборник свободной рукой, она находит те стихи, что украдкой дочитывала, готовая с ума сойти от молчания своего фиолетового наваждения. Стихотворение, что она читает сейчас идёт сразу следом. Того же поэта. «Песнь Владыке реки» и «Песнь Владычице реки». Двое влюблённых в разлуке тоскуют друг по другу и мучаются неизвестностью, страшатся, помнят ли их, ждут ли, любят ли так же как они сами. Точно околдованная, А-Ху читает дальше, прижав к себе по-прежнему ужасно холодную руку А-Мяня, грея своим дыханием.
«Я сквозь заросли осоки
Восхожу на холм покатый,
Я хочу, чтоб в час свиданья
Ветер полог опустил.
Странно, что собрались птицы
В белых зарослях марсилий
И что сети на деревьях
Рыболовные висят.
В даль бескрайнюю гляжу я,
Но она мутна, туманна,
Видно только издалёка,
Как бежит, бурлит вода.
Странно, почему олени
В озере Дунтин пасутся,
А драконы водяные
Веселятся на песке?
Утром езжу на коне я
Возле берега речного,
И по отмели песчаной
Вечерами я брожу.
Если я из дальней дали
Голос ласковый услышу —
На легчайшей колеснице
Я стремительно примчусь!
Посреди реки хочу я
Небывалый дом построить,
Чтоб его сплошная кровля
Вся из лотосов была.
Там из ирисов душистых
Стены дивные воздвигну,
Там из раковин пурпурных
Будет выложен алтарь.
Балки сделаю из яшмы
И подпорки из магнолий
И под крышу вместо досок
Орхидеи положу.
Пряный перец разбросаю
В белой зале, в белой спальне,
Сеть из фикусов цветущих
Будет пологом для нас.
Будет гнет из белой яшмы,
Косяки дверей из лилий,
Будет плавать в нашем доме
Циклоферы аромат.
Всевозможными цветами
Я наполню все террасы,
Чтоб с горы Цзюи спустились
Духи, словно облака.
Рукава я опускаю
Прямо в воду голубую,
Оставляю я рубашку
На зеленом берегу.
И на острове пустынном
Рву душистую траву я,
Чтоб послать ее в подарок
Той, что ныне далеко.
Время быстрое уходит, —
Не вернуть его обратно.»
На этом написанное обрывается — А-Ху берёт кисточку и уверенно заканчивает:
«Будь, супруга, милостивой
И назначь свиданья час!»
А потом, пересев прямо на пол, шепчет, склонившись к ушку А-Мяня:
— Я назначу, непременно назначу. Я-то, в отличии от тебя, отделываться официальными документами не собираюсь! — голос наполняется обидой, но в тотчас же надламывается — Ты только выздоровей или хоть в сознание приди, пока я здесь…
И мягко прикусывает мочку, тотчас зализывая и оставляя поцелуй. Сил сдерживаться хотя бы немного больше не остаётся. Губы прижимаются к всё ещё невозможно горячему лбу, к точёным скулам, к опущенным векам. Смочив платок тёплой водой, А-Юань аккуратно стирает с родного лица следы помады и вновь приникает губами. Позже, позже она будет обижаться, позже она будет гордой, а сейчас любимый всё равно не воспринимает происходящее вокруг, сейчас можно отпустить себя. Душа замирает от волнения и сладкого желания, когда девушка склоняется к растрескавшимся губам, но она так и не успевает коснуться их: А-Мянь внезапно, беззвучно вскрикнув, выгибается дугой, точёное тело выворачивают судороги.
— Лекаря! — горло моментально начинает саднить, словно вмиг охрипший голос вот-вот сорвётся окончательно, но Цзыюань плевать — ЛЕКАРЯ!!!
Она пытается удержать любимого, придавив к постели своим телом, но его рука вдруг выворачивается под неестественным углом — кисть остаётся в стальной хватке заклинательницы, а кость предплечья, разорвав сухожилия и кожу, выскакивает, на четверть оборота разворачивая согнувшийся локоть.
— ЛЕКАРЯ, ГУЛИ РАЗДЕРИ!!! — голос всё-таки срывается в хриплый кашель, а Ху судорожно вспоминает, как на ночных охотах оказывали первую помощь получившим вывих.
