Поглядите, вот бессильный, Не умевший жизнь спасти, И она, как дух могильный, Тяжко дремлет взаперти.
Серёжа облокачивается о стену, сильнее сжимая в руках несчастные клочки бумаги. Черт бы их побрал эти очереди и обстрелы. Каждый раз, когда он приходит за своими несчастными крошками — хотя ему и достаётся больше, чем кому-либо из этих женщин, — начинают летать самолёты и взрываться бомбы. Серёжа глупо смотрит на вспышки снега и света там, вдали, видит, что скоро весь этот ужас будет здесь, и просто бездумно открывает рот. Если и разорвётся рядом, так хоть не оглохнет. Кажется, Олег рассказывал, что артеллерилисты тоже открывают рты, когда дают огонь, чтобы не оглохнуть. Стоять становится совсем тяжело от того, как каждую секунду земля дрожит все сильнее и сильнее. Где-то уже слышатся крики, до сих пор вызывающие внутри безумную дрожь. Да неужели он до сих пор боится этих обстрелов? — Господи, да что ж это такое? Хочется и молиться, и причитать, да только сил на это совершенно нет. Кажется, он даже был бы рад, если бы его убило. Серёжа жмурится, когда совсем рядом поднимается фонтан свежего, только что выпавшего, но уже почерневшего снега. Он так и стоит, вслушиваясь в крики и всхлипы, пытается понять свои собственные чувства. Кажется, он больше не стоит, а лежит возле этой стены. Он осторожно перебирает пальцы на руках и тихо выдыхает, чувствуя под каждым холодные снежинки. Сердце стучит где-то в горле, кричит «поднимайся!», и Серёжа, сгребая с земли свои карточки, поднимается, осматриваясь. Вокруг лежат люди, между ними бегают военные, время от времени помогат кому-то подняться. В создании парня надёжно отпечатывается, как какой-то мужчина из дружины подаёт женщине с ребёнком на одной руке вторую, оторванную руку. Серёжа на каком-то подсознательном уровне смотрит на свои руки, перебирает карточки и подходит к небольшому окошку булочной. Да, конечно, не лучший момент, надо бы и уйти оттуда, да только если он сейчас не возьмёт этот несчастный хлеб, не останется у него ничего. Только холодная, раздираяющая и убивающая изнутри пустота. Идти неимоверно тяжело и больно, но ведь крови нигде нет. Должно быть, он ударился обо что-то, когда упал. Но сейчас не до этого же, сейчас нужно идти. Его ждёт соседка. Она хорошая, молодая совсем, но уже с ребёнком, она не может встать с постели. Её муж так же, как и Олег, сейчас где-то далеко, на фронте, и кто знает, жив ли. Её маленький сын, ему лет 8, заплаканный каждый день ходит к Серёже и просит его помочь. Конечно, может ли Серёжа отказать? Эта милая девушка всегда помагала ему. Вот теперь и он ходит за ней, как за старухой. Он каждый вечер, после работы, заходит сначала к ней, кормит, чем осталось, и топит небольшую печь у них в комнате. У них квартира уже выглядела плохо, просто потому что некому было и до войны заниматься её обустройством. Они жили небогато. Вот и сегодня Серёжа несёт этой девушке четыре кусочка, где-то в глубине сердца надеясь, что та ещё ждёт его. Его с самого утра не отпускало какое-то неприятное чувство плохой, ужасной новости. В дверях его уже ждал маленький, снова заплаканный Димка. Он всегда встречает соседа, ставшего единственной надеждой на жизнь. С каждым разом проходить две почти опустевшие комнаты становится все сложнее и сложнее, тем не менее этот путь всегда перодолевается. Серёжа заходит в комнату и едва не ахает. Окно, до этого впускавшее единственный свет в эту комнату, было безнадёжно выбито. Даже рама качалась где-то на улице. В комнате, понятное дело, был ужасный мороз. — Дим, посмотри, есть в той комнате листок фанеры или ещё чего-нибудь. Помнишь, мы вчера шкаф разбирали? Вот от него должна была остаться тонкая стенка. Пока мальчик бегал за этим листом, Серёжа решил, что нужно для начала осмотреть девушку. Ему показалось, что, когда он зашёл, она не двинула рукой, как обычно это делает. Серёжа без особой аккуратности сгребает с одеяла осколки и сбрасывает их на пол. Следом идёт и пара одеял. Серёжа вздыхает, на секунду закрывает глаза и опускает руки, понимая, что девушка спит. Долго спит. И теперь уже не проснётся. Она умерла, может, ещё утром. Или ночью. А мальчик, наверное, голодный. Серёжа накрывает девушку одеялами, — завтра он зашьет её и увезет, — и выходит из комнаты, глазами выискивая мальчика. — Дядя, вот такая пойдёт? — Димка поднимает на головой тонкий листик фанерки. — Дим, пойдём ко мне, я тебе чай налью, — разве ж может Серёжа сразу сказать этому малышу, что он теперь один на целом свете. — А как же окно? Мама мёрзнет же, она же умрёт. — Мальчик опускает руки и обиженно смотрит на Серёжу. Конечно, все так несправедливо. — Дим, мама уже умерла. Ещё вчера… Вряд ли можно вообразить себе, что сейчас бышевало внутри мальчишки, но он лишь обессилинно опустил голову и снова заплакал. Нет, не рыдал, не кричал, не звал никого. Он просто молча стоял, а слезы тихо текли по его щекам. — Это же не мы виноваты, что мама умерла? — Он поднимает большие чёрные глаза на Серёжу, внутри которого в очередной раз разливается убивающая пустота. — Конечно нет, почему ты так решил? Она, наверное, совсем лишилась сил, поэтому улетела отдыхать на облака… — Серёжа подходит ближе, утирая слезы ребёнка. — Она будет наблюдать за тобой с самых красивых и пышных из них. — Почему же она не взяла меня с собой? — Дима дует губки и складывает руки на груди. — Она бы взяла, она хочет, чтобы ты тоже отдыхал, но ведь на облака нельзя кого-то забрать, —Серёжа и сам поражается тому, что говорит. Но просто так сказать, что мать мальчика умерла и все, он не может. — Там теперь бесполезно фанерить окно. Твоя мама просила, чтобы, если она уйдёт, я забрал бы тебя к себе. — Можно только я с ней попрощаюсь? Серёжа кивает и, когда мальчик убегает, закрывает глаза, лишь бы не заплакать самому. Он же обещал быть сильным. В голове нет ничего, что могло бы подсказать, что делать дальше. У него, наверное, тоже выбило окно, надо тоже фанерить, да нечем. Ему ещё от бабушки досталась эта квартира со всей мебелью, а мебель дорогая, царская, никакой фанеры, только натуральное дерево. — Дима, теперь ты тут хозяин. У меня, наверное, тоже выбило окно, и нет ни кусочка фанеры… Не одолжишь мне этот? — Серёжа внимательно смотрит на вышедшего из комнаты мальчика с небольшой шкатулкой в руках. Когда мальчик кивает, Серёжа поднимает лист и, спросив идут ли они, направляется к выходу. Его собственная квартира мало чем отличается от соседей, но у него ещё цела большая часть мебели. Он ещё не настолько в отчаиньи, чтобы последнюю табуретку бросать в топку. Он весь октябрь дрова заготавливал. Олег бы наверняка похвалил его за такую предусмотрительность. Серёжа просит мальчика посидеть на стуле возле буржуйки, пока он сам разберётся с окном. Он уже фанерил, в детском доме, справляется быстро. Проблема только все стекла выкинуть. А вот раму, которая просто болталась в обе стороны, он отрывает и кладёт возле печи. Она-то ещё пригодится. Закончив с окном, Серёжа топит печку, ставит на неё небольшой чайник, который раньше прекрасно смотрелся на электрической печке на кухне, и зажигает свечу. — Ты, наверное, с самого утра ничего не ел, да? Ну сейчас, с чаем… Серёжа смахивает пыль и снег со стола и ставит на него две кружки. Одна из них до сих хранились для Олега, которого он все равно ждал. Да разве ж дождёшься его теперь? В шкатулку, покоившуюся на полке над кроватью, — все же у Серёжи самая обустроенная квартира, — он, как и все, складывает хлеб оставляя два кусочка разного размера. Один, побольше, он даёт Диме, говоря немного потерпеть, а не жевать его сразу, а другой, поменьше, оставляет себе. Чайник скоро закипает, в комнате становится теплее, намного теплее, и вечер проходит за долгим потягиваем чая из кружек, — Серёжа, наверное, единственный, кто во всем городе может кинуть в кружку палинки заварки, — и рассуждением о дальнейшей жизни. Было решено, что мальчик останется у Серёжи, будет ждать его с работы, помогать с домашними делами и не высовываться без парня на улицу. Может, поживут ещё с месяцок.И час настал. Свой плащ скрутило время, И меч блеснул, и стены разошлись. И я пошёл с толпой — туда, за всеми, В туманную и злую высь.
Олег напряжённо смотрит на офицера через потертую оптику. Хочется ли ему лежать под проломленной крышей в снегу? Нет. Хочется ли ему выполнить приказ и уничтожить отряд, который три месяца так усердно обстреливает город? Конечно. Он должен дать первый выстрел, вслед за ним его товарищи снимут тех, что у оружий. И конец им. Олег выдыхает, и плавно спускает курок. Внутри на секунду зарождается волнение, он смотрит, внимательно смотрит. Офицер оседает на землю, истекая кровью. За ним ещё несколько солдат. Олег делает ещё два выстрела, поднимается и сбегает по лестнице, закинув, возможно, единственную гордость их отряда в виде снайперки, да, плохо работающей, да, не слишком дальнострельной, но все ещё снайперки, на плечо. Это был его последнее задание на этом месте. Уже завтра или послезавтра их переведут в центр. Но сегодня они просто обязаны взять в трофей оружия тех немцев, которые и достанутся сменщикам. Будем им такой подарок. Начало декабря ознаменовалось для отряда, сидевшего возле этих руин, прекрасной новостью о прибытии смены и переводие их на место недавно уничтоженного отряда. Удивительно, немцы одним снарядом уничтожили двадцать военных и дружинников. Вот так, запросто. Теперь там то ли траур, то ли просто на улицы меньше выходят, но, как говорят, люди крестятся проходя мимо «братской могилы», — на самом деле, их просто в кучу свалили, а на другое сил не хватило. Для Олега, и для него одного, этот перевод настоящий праздник. Совсем скоро он наконец увидит Серёжу. Точнее, надеется, что скоро увидит. Он прекрасно знает, как много людей уже погибло, хотя только начало блокады. Да что говорить? С их района уже всех жителей увезли. Но где-то глубоко в душе он верит, что Серёжа борется, ждёт, верит. Он наверняка самый живой среди всех там. Олег ещё в самом начале войны писал Серёже, чтобы он ни за что не сдавался, что все скоро обязательно закончится. Да только теперь и он сам не уверен, что это будет скоро. Наверное, такая неуверенность только из-за страха потерять Серёжу, ведь это реальная угроза. А может его, Серёжу, давно эвакуировали? Это было бы замечательно. Он, может, сейчас в полной безопасности, учится, читает книги и пишет картины? Олег усмехается сам себе и поднимает взгляд, рассматривая миллионы звёзд на небе. Пока он дежурит у него есть время думать обо всем и сразу. Куда ж Серёжа уедет? Он же сам сказал, что не оставит Ленинград, что будет бороться и держать город, что если погибнет, то только здесь и на рабочем месте, до последнего защищая Родину. Патриот, что с него взять? Осталось совсем немного. Уже завтра Олег будет на новом месте, найдёт минутку, дойдёт до Серёжи. Он обязательно покажет, что жив, сам увидит, что парень жив, и у Олега вновь появятся силы бороться и защищать этот город.