Без света и тепла

      Честно? Серёже хотелось лечь на землю и разрыдаться.       У него итак продолжительное время нет совершенно никакого ни настроения, ни желания участвовать в каких-то конкурсах, соревнованиях и играх, а за полчаса до старта и вовсе хотелось исчезнуть.       В прошлом году среди болельщиков был Олег, он всю игру давал их команде советы, поддерживал, поздравлял всех со вторым местом, а потом, когда они остались вдвоём, и вовсе окружил своей любовью, бесконечно обожал и гордился.       А сейчас что? Олег полтора месяца как в командировке, вчера даже не позвонил, поддерживать и любить в итоге некому. И играть, очевидно, совершенно не хочется.       Институт Серёжи ежегодно проводил игру между студентами, поэтому готовились к ней за полгода-год. В прошлый раз Серёжа в команду попал случайно, в этот раз просился намеренно (очень уж ему понравилась забота Олега), а вот сейчас, за полчаса до игры, играть не хочется абсолютно.       Дело Серёжи вроде и простое, — карту прочитать, все спрятанные предметы найти и собрать, а потом в личном зачёте попасть в мишень, — да только вот сейчас это вдруг стало непосильной задачей.       И вот стоит Серёжа по деревцем во дворе института, засучивает рукава своей лёгкой рубашке в клетку и ногами перекатывет мелкий камень на дорожке. Пару минут назад Женя пытался его как-то преободрить, но помогло это мало, и даже, наоборот, расстроило. Ну не хочет он играть ради бутылки водки, что же теперь, разбиться в лепешку? Да только теперь и подменить его некому, а плохо играть не хочется вовсе.       Вздохнув, Серёжа только собирается идти к команде, чтобы в очередной раз обсудить план и ход действий, как на его локоть вешает свою руку Юля. Она улыбается Серёже и поправляет свои волосы, закрученные в кудри по последней моде.       — Ну? Рассказывай, — девушка машет кому-то рукой и поворачивается к парню. — Чего такой хмурый?       — А чему радоваться? — Серёжа вздыхает и обводит толпу взглядом.       — Так. А чего расстраиваться? Ты посмотри какая погода, июнь, конец учебного года, каникулы… — Юля на секунду мечтательно закрывает глаза. — Сейчас как победите, да как пойдёте отмечать, а потом вас ещё целый год все хвалить будут.       — Я не хочу играть, — Серёжа недовольно вздыхает и начинает шагать. Ему нужно дойти до команды.       — Да ну чего ты? Что, обидел кто? Так ты Олегу нажалуйся, он ради тебя с любым разберётся.       — Юль, никто меня не обижал. Просто у меня нет настроения, — Серёжа выпутывает руку из рук девушки и отступает на шаг. — А ещё мне нужно подойти к товарищам, поэтому я вынужден тебя оставить.       Юля, скрестив руки на груди, кивает и уходит, сливаясь с толпой. Так же поступает и Серёжа, только сливается он с командой, состоящей из парней и девушек в одинаковых клетчатых рубашках. Они ещё раз обсуждают план, а после просто наблюдают за тем, как другие команды выполняют свои задания.       Команда Серёжи выходит на старт четвёртой. Руки парня мелко подрагивают, но он старается как можно увереннее смотреть вперёд, а потом и выполнять задания. Все его товарищи прекрасно справляются со своими задачами, а вот он… Он сначала теряется. Руки дрожат, а карта вдруг сливается с землёй, будто её вообще нет.       Серёжа на секунду закрывает глаза и выдыет. Так. Тихо. Спокойно. Вот, дорога в лесок, а вот в лесу небольшой холм с одной ёлкой, там первый флажок. Туда и бежим.       А вот дальше по дороге столб электролинии, рядом с ним другой флажок. Значит, им туда.       А вот через сто метров отмечена беседка. Значит, там ещё один флаг.       А от беседки по дороге немного и следующий этап. Там уж другим флаги в руки, а Серёжа рядом постоит.       Примерно так совсем быстро и незаметно пролетает игра и личный зачёт по стрельбе. Но вот после них Серёже становится ещё хуже чем было. Крупная дрожь пробивает все тело, волнение без причин накрывает с головой, холод пробивает насквозь, хотя на дворе июнь. Серёжа садится прямо на траву возле деревца и начинает перебирать первую прпавшуюся в руки травинку.       Да что же с ним сегодня такое? Неужели его из-за игры так? Так он и не переживал по таким поводам даже в школе.       Нет, надо заканчивать не спать ночами и читать всякую ерунду из газет. Пока, ничего хорошего от этого нет. Мало ли что он собрался на учёбе загнуть, лучше уж выспаться и позавтракать нормально, а то он вечно так, словно его стая собак по улицам гнала.       Серёжа шмыгает и зарывается руками в волосы, тем самым почти распускает из без того маленький хвостик. Да, надо же было ему именно вчера отрезать самому себе половину длины его некогда раскошных волос. Пошёл бы к черту препод, который его всю неделю из-за этих волос унижал. Что ему не понравилось? И почему Серёжа поверил ему и решил украсить себя с помощью ножниц?       Парень сидит так пару минут, а потом поднимается и поправляет хвостик. Хватит кисинуть. Он ещё и слезы собрался здесь лить? Ну куда это годится?       Ещё долго-долго играют другие команды, посчитывают результаты. Серёжа старается быть рядом с командой, но время от времени все же остаётся и говорит с Юлей. Она в любом случае помогает лучше, чем кто-либо из их команды.       Какой-то важный член комиссии, когда толпа умолкает, начинает что-то говорить, что Серёжа, конечно же, без особого интереса пропускает мимо ушей. Он глупо смотрит по сторонам, секунду всматриваясь в лица окружающих его людей и людей, выходящих на сцену, пытается отыскать свою команду. Вся толпа хлопает, оглушая и без того взволновонного и растерянного парня.       Буквально приходит в себя Серёжа только тогда, когда его легко толкает Женя и указывает на импровизированную сцену с громким «пойдём, чего стоишь?», и Серёжа выходит. Выходит на сцену, встаёт в ширенгу, наклоняется, чтобы ему на шею повесили медаль, жмёт руку члену комиссии, но так и не понимает, что происходит. Они что-то выиграли? А как они смогли если, по крайней мере, Серёжа показал не очень-то и хороший результат?       В конце концов, когда все сделали кучу фотографий, отсняли кинохронику, Серёжа отходит как можно дальше от толпы, прячет медаль в карман своего пиджака, который до этого спокойно лежал возле пункта регестрации, и буквально сбегает домой. Ему надоело быть среди этого шума. Он выводит Серёжу неимоверно.       Сейчас он придёт домой, наконец позавтракает, а может и пообедает и ляжет доспать. Спать он тоже хотел безумно.       И плевать на эту медаль, на эти волосы, на эту игру, на эту команду, на этого профессора, на эти каникулы, на эти книги, на это радио и на эти газеты. Не хочет он ни слушать, ни читать никаких новостей, хотя все поголовно объявляли ему о том, что их команду скоро будет знать весь Ленинград.       На трамвае Серёжа добирается до дома минут за десять, все это время непрерывно стоя на ногах в шумно болтающей толпе. Как он ненавидит трамваи, кто бы знал. Вечно в них такая толпа, что ни сесть, ни встать. Но пешком идти не хотелось вовсе.       Дома как всегда светло и пусто. Серёжа с тихим вздохом снимает обувь и вешает пиджак на вешалку. Расплакаться все ещё хотелось.       Первым делом он проходит на кухню, наливает в чайник воды и оставляет его на печке. Тут же он стягивает с плечей надоевшие подтяжки и оставляет их болтаться где-то у бёдер, свисая с ремня брюк. И чем его товарищам так приглянулись свободные объёмные брюки и подтяжки? Кто вообще такое носит на соревнованиях.       Пока чайник закипает, Серёжа успевает дойти до гостиной, включить радио, вернуться на кухню и сделать себе худо-бедно обычную яичницу. На большее настроения не было. Покачивая головой в такт серьёзному голосу, сообщающему новости, Серёжа наливает себе чай и садится за небольшой столик, который уже он сам купил и поставил на кухне. Ну не было у него желания каждый раз таскаться с едой в гостиную, где, по мнению бабушки, и должны проходить приёмы пищи. Ох уж эти буржуазные привычки.       Серёжа вздрагивант, когда на всю квартиру раздаётся трель телефона. Он, мгновенно наполняясь счастьем, выходит в прихожую, где у него и был телефон, и снимает трубку. Вместо такого желанного доброго и тёплого голоса слух режет звонкий женский:       — Разумовский? Любовь Анатольевна беспокоит. Слышала, на игре вам стало плохо, да? Вы завтра подойдите, если вам станет легче, распишитесь за медаль и награду. Вам же медаль досталась?       Серёжа, поотвечав «да» и «конечно», прощается, вешает трубку и возвращается на кухню. У него и без этих медалей завтрак-обед стынет, некогда ему тут с росписями разбираться. Устало усевшись за стол и прижимаясь плечом к стене, Серёжа снова ковыряет вилкой в несчастной яичнице. Теперь даже настроение есть пропало.       Тихо хныкнув, как маленький ребёнок, Серёжа поднимается, оставляя все на столе, и уходит в спальню, по пути выключив радио — надоело рассказывать про погоду и сломанный трамвай. В спальне парень ложиться на кровать и складывает ногу на ногу, а руки в замок на груди. Теперь и спать не хочется совершенно.       Не день, а ужас какой-то, честное слово. Ну за что ему такое плохое настроение?       Серёжа закрывает глаза и выдыхает. В голове множество мыслей, отчего она кажется невероятно тяжёлой. Да и мысли-то… ни одной дельной. То дела по дому, то в институте.       Кто-то прошёл по лестнице, — Серёжа морщится. Каблук так неприятно лязгает по бетону, что аж мурашки по руками побежали. Где-то в соседней квартире плачет ребёнок. Кто там вообще живёт, что у них каждый божий день крики и плачи? Вот раньше жила добрая Тётя Маша, а сейчас, кто и что там делают, никто не знает. Где-то за окном свистит регулировщик. Ну сколько можно свистеть? Все уже наверное все поняли. Где-то снова заиграло радио и засвистел чайник. У соседей что ли? Да нет, слишком уж громко и отчётливо.       Серёжа открывает глаза и моргает несколько раз. Почему в комнате так темно? Хотя вон от двери полоска света лежит на полу, столе и шторах. Так, темно, потому что шторы задернуты!       Стоп. А кто их задернул? Парень к окнам вообще не подходил. Серёжа поднимает руку, собираясь провести по лицу, и путается в одеяле. А кто его укрыл? Одеяло с утра у самой стены лежало.       Откинув одеяло в сторону, Серёжа поднимается и выходит в гостиную. Наверное, если он все же проснулся, да ещё и под одеялом, то не с плохими намерениями пришли. В гостиной из радио льётся звонкая, и мелодичная музыка, все ещё яркое, но уже спускающееся солнце заливает всю комнату светом. На кухне журчит вода.       Серёжа выходит на кухню. Он секунду глупо смотрит на Олега, переставляющего какую-то небольшую кастрюлю из раковины на плиту, тихо смеётся и подходит ближе, облокачиваясь о кухонную тумбочку.       — А ты как в квартиру попал?       — Ты бы двери закрывал, может, и не попал бы, — Олег вздыхает и поворачивается к Серёже, разглядывая его довольное лицо.       — Ты же из командировки только через две недели вернуться должен, — Серёжа чуть щурится.       — А это как в анекдоте: «Возвращается муж из командировки на день раньше», — Олег садится за стол, с самым серьёзным видом нарезая овощи.       — М-м-м, — Серёжа скрещивает руки на груди, — и как? Все шкафы проверил?       — Конечно. И никого не нашёл. Да ладно бы это, — Олег снова недовольно вздыхает, но резать овощи продолжает, — а у нас ведь и на кухне мышь повесилась. Я-то думал: сейчас приду, как на кормлю тебя наконец. Думаю, за полтора месяца изголодал, наверное, совсем. А оно в итоге так и есть.       — Неправда, я вообще-то ел нормально, — Серёжа подходит ближе и упирается руками в спинку стула Олега.       — Что? Вот эту несчастную яичницу? — Олег кивает на тарелку, стоящую на тумбе.       — У-у, какой вы злой, Олег Иванович, — Серёжа усмехается и, наклонившись, целует Олега в щеку. — Вообще-то, это я должен злиться. У меня сегодня соревнования были, а ты даже не позвонил. Мог бы, хотя бы, удачи пожелать.       — Я звонил, — Олег откладывает нож и смотрит на Серёжу. — Сегодня утром из управления, а ты не ответил. Поехать мне не дали, потому отчёт нужно было срочно отписать.       — Звонил? — Серёжа удивлённо смотрит на Олега, а потом тихо тянет понятливое «а». — Так я с семи утра в институте. Мы, наверное, просто разминулись.       Серёжа улыбается и быстро пробегает руками по плечами Олега, наклоняясь и обнимая его. Вся обида испарилась ещё тогда, когда Серёжа нашёл Олега на кухне. Он же в конце концов приехал, и не важно, что не успел позвонить.       Олег секунду просто сидит, но после все равно быстро и невесомо целует Серёжу в волосы. Ему тоже ну совсем не хочется злиться, ругаться и тратить и без того короткий выходной на такие ненужные вещи. Да и разве Серёжа в чем-то виноват? Вряд ли. Либо Олег слишком его любит, чтобы в чем-то винить.       — Как там на соревнованиях? Как все прошло?       — Я не выспался и ужасно переживал, а ещё у меня было плохое настроение, — Серёжа, пока Олег не видит, ворует у него пока что целую морковь и выпрямляется, — У меня в пиджаке медаль лежит.       — Так значит, все хорошо? Я уж думал, что вы совсем плохо выступили, это теперь трагедия, и в институт ты больше не пойдёшь, — Олег усмехается, и снова начинает резать овощи, в этот же момент Серёжа довольно откусывает морковь и прячется в коридоре.       — Вот, — вернувшись, парень довольно улыбается, откусывая морковь, и протягивает снова недовольно вздохнувшему Олегу (он, очевидно, это очень любит делать) медаль. — Ещё одно серебро в мою копилку.       — Какой-то ты недовольный, — Олег секунду вопросительно смотрит на Серёжу, но потом все равно улыбается. — Ты же большой молодец. И вся твоя команда снова себя замечательно показала.       — Ага, но снова серебро, а нас ждали с золотом, — парень кладёт медаль на тумбочку и садится напротив Олега, оставляя морковь. Настроение снова неумолимо падает. — А все потому что я долго в карту смотрел, а на личном у меня руки тряслись.       — Ну, Серёж, это же не страшно. Будут у вас ещё эти соревнования, возьмёте и золото, — Олег улыбается, заканчивая с нарезкой. — Я вообще считаю, что серебро ничем не хуже. Его тоже надо заслужить.       Он снова легко целует Серёжу в волосы, моет руки и встаёт у плиты, проверяя закипевшую в кастрюле воду.       Вообще, Олег тут был полноправным хозяином. Он единственный, кто во всей квартире за последние три года наводил здесь порядок, что-то готовил и готовил с душой. Серёжа не любил да и не умел делать что-то вкусное, поэтому после смерти бабушки не особо часто бывал на кухне, обычно обедал в столовых, а дома пил чай. И жил в целом неплохо. А потом влюбился и сошёлся с этим уникальным и золотым человеком.       Олег, по его мнению, ни много ни мало, и жнец, и жрец, и на дуде игрец, в хорошем смысле. Олег же это старательно отрицал, но раз за разом поражал чем-то новым. Сегодня, например, находясь на кухне и следя за двумя кастрюлями, наполнил всю квартиру домашним теплом и уютом.       Серёжа ставит одну ногу на стул и кладёт на колено голову, просто наблюдая. Обычно он, конечно, любил мешать Олегу что-то готовить, но сейчас просто не хочется. Да и он сейчас так приятно нахваливает взятое командой серебро, игру и самого Серёжу. Кому бы не было приятно?       — И, как я и говорил, я считаю, что серебро не хуже, вы все постарались, и никто не в праве утверждать обратное, — Олег оборачивается и удивлённо охает, меняясь в лице. — Это когда же ты успел? Да и кто уговорил?       Серёжа поднимает голову, оглядывается и смотрит в ответ так же вопросительно. Что его так смутило? Парень же ничего не сделал.       — Ты же так любил свои волосы, — Олег вытирает руки и подходит ближе. — Сам сделал, да?       Серёжа тихо вздыхает, кивая. Странно, что Олег об этом только сейчас узнал. Может и правда сначала не заметил, хотя не заметить неровно обрезанные волосы, едва доходящие до середины шеи, сложно.       — Меня один профессор за них чуть со свету не изжил. Все ему не нравилось. Тут ты только-только уехал, а он словно с цепи сорвался. Я расстроился совсем, обиделся, разозлился и отрезал. Сам теперь жалею.       — Ну ничего страшного, отрастут ещё. Сейчас закончу, и подровняю, чтобы ещё лучше смотрелось, — Олег добродушно улыбается, целует Серёжу в макушку и снова отходит к плите. Неужели он будет из-за этого целую драму устраивать?       Серёжа облегчённо улыбается, подходит ближе и обнимает Олега, укладывая голову на его плече. Так он Олегу и мешался, пока тот не закончил готовить и не накормил несчастного студента полным обедом из трех позиций — все, как предписывает Минздрав.       Потом они вместе проводят в ванной в обществе ножниц по меньшей мере полчаса. Серёжа выложил Олегу абсолютно все, что только мог, пока тот предельно аккуратно подрезал нервные концы из делал из хаоса на голове парня что-то вроде стрижки.       После Серёжа расслабленно садится на диван, подбирая под себя ноги. Так он любил сидеть больше всего. Он с улыбкой наблюдает за Олегом, сначала почти без остановки ходившем между прихожей и кухней, а теперь укладывающим на какой-то полке медаль.       — Выключи, пожалуйста, радио, — Серёжа улыбается и берет в руки чашку с чаем. — Давай послушаем какую-нибудь пластинку?       — Пластинку… — Олег, тихо выдохнув, выключает радио и долго бесцельно смотрит на яркие обложки. — Ты какую-то определённую хочешь?       — Да, думаю можно Бетховена… Там такая белая обложка с сиреневыми буквами «Бетховен. Фортепианные сонаты».       Олег выбирает названную пластинку и останавливается рядом с граммофоном. Серёжа вопросительно смотрит на него, поднимается и подходит ближе. Он ещё пару секунд стоит в недоумении, а потом усмехается.       — Ты не знаешь, как им пользоваться?       — Ну уж извините, что у меня не было бабушки-аристократки, — Олег, явно расценив это как насмешку, вздыхает и отдаёт Серёже пластинку.       — Да ладно тебе, я сейчас покажу, — Серёжа добродушно улыбается и берет Олега за руку, не давая ему отойти. — Смотри, сначала поднимаем мембрану с иглой, — он тянет небольшую «катушку» наверх, — теперь доставай и клади пластинку на диск. — Когда Олег предельно аккуратно укладывает пластинку на бархатный диск, а упаковку оставляет на комоде, рядом с радио, Серёжа довольно угукает, и опуская мембрану продолжает. — Теперь иглу мы ставим на пластинку, в один из разрезов. И остаётся самое сложное. Это точно будешь делать ты. Нужно раскрутить пластинку вот этой ручкой. Вращать от себя.       Серёжа отходит, подпуская Олега ближе и улыбается, когда после пары вращательных движений из рупора начинает играть музыка. Парень радостно хлопает Олегу и тянет за собой к дивану.       — Многие сначала раскручивают пластинку, а потом ставят иглу, но мне нравится наоборот. Так я точно знаю, что не пропущу что-то важное в композиции, — Серёжа усаживает Олега и садится рядом, обнимая его и закидывая ноги на его колени. На удивление, удобно и удобно до невозможного.       — Я такой видел, но без ручки, — Олег приобнимает Серёжу в ответ и закрывает глаза, действительно наслаждаясь обстановкой. Этот день его ужасно измотал. Сначала его с вокзала выпускать не хотели, потом отчёт на четыре часа составления и печати, потом газета, потом ужасно долгая дорога до Серёжи, потом этот ипуг из-за открытой двери и волнение, вызывающее глупый гнев, мало успокоила готовка, но сейчас он действительно отдыхает.       — Значит сломанный. Его, наверное, как украшение поставили, купили за три копейки, — Серёжа тоже закрывает глаза, барабаня пальцами по плечу Олега в такт музыке.       Олег только кивает и кладёт голову поверх головы Серёжи. Честно, ему абсолютно все равно, сколько стоил и работал ли граммофон в детском доме. Гораздо приятнее слушать его сейчас с Серёжей.       Незаметно пролетают полчаса, на которые рассчитана пластинка. Серёжа недовольно сползает с Олега, убирает пластинку на место и встаёт у двери в спальню, заправляя волосы за ухо.       — Уже поздно. Ты на ночь останешься?       Олег на секунду задумывается и кивает, поднимаясь. Завтра у него все равно выходной, а значит можно не переживать о том, в чьей квартире он будет спать. Серёжа, будто маня за собой, улыбается и заходит в комнату, Олег заходит следом.       Вроде бы ничего необычного, но как приятны те тихие вечерние минуты, когда вся комната уже погружена в сумрак, а спать ещё не хочется. Но не хочется только потому, что рядом есть тот, с кем так хочется провести как можно больше времени. Вот и проводишь. Лежишь, болтаешь и смеёшься.       Этот вечер можно считать необычным, хотя бы потому что сегодня Серёжа, уложив одну подушку повыше и облокотясь о неё, прижимал Олега к своей груди, аккуратно водил кончиками пальцев по лицу, шее, плечами и, сколько доставал, спине мужчины, изредка зарывался ими в коротки тёмные волосы и нашептывал в тишину комнаты все, что только можно. Обычно Олег обнимал Серёжу, пряча от всего на свете и окружая заботой. Сегодня изначально было немного другое настроение.       Однако Олег все равно иногда ловил и целовал тонкие сережины пальцы, отвечал самыми разными комплиментами, без тени стеснения трогал и оглаживал не самые доступные и пристойные места, нередко вызывая этим смущенные смешки и стаи мурашек у Серёжи. В целом, вечер был прекрасен «от» и «до».       — Знаешь, ты у меня самый-самый лучший, — Серёжа, слабо улыбаясь, ведёт пальцами вниз по шее и выводит одному ему понятные узоры на плечах Олега.       — А уж ты у меня какой, — Олег тихо усмехается, снова обдавая кожу жарким дыханием, — у меня слов не хватит, чтобы описать всего тебя.       — Олеж? А ты всегда-всегда будешь рядом? — Серёжа поднимает глаза к потолку и зарывается пальцами в волосы Олега.       — Конечно, — мужчина улыбается и, будто отвечая на прикосновения парня, ведёт рукой от его бледного локтя к плечу, усеянному веснушками, — всегда-всегда. Вряд ли даже самое страшное событие за всю историю человечества разлучит нас. Веришь?       Серёжа улыбается, кивает, немного наклоняется и целует Олега куда-то в висок. Ну как ему не верить? Почему-то доверять хочется абсолютно всему, что он говорит.       — Я тебя люблю, — Серёжа медленно проговаривает каждое слово, придавая им какой-то особый приятный оттенок.       — И я тебя люблю, — Олег говорит быстрее, но при этом так ласково и нежно, как вряд ли смог бы кто-то другой.       А кого-то другого и не надо. Лучше пусть будет только он.