Хильда не вернулась ни через пятнадцать минут, ни через полчаса. Я, намывшись, на ослабленных ногах, выбрался из ванны и прошлёпал по мраморному полу к высокому двухстворчатому шкафу. Нашлось пару удачных рубашек и брюки, что были почти впору. Несмотря на то, что Федо якобы был «низкорослик», их все равно пришлось подогнуть, похоже, я еще ниже. Вид из окна производил впечатление. Сверху бесконечный, пестрый, цветочный ковер выглядел еще прекрасней. Внизу, на ступенях, я заметил знакомую фигуру. Граф сидел на нижней ступеньке, и разглядывал свой цветущий сад, его спина была напряженной и идеально ровной. Там внизу его спальня? Прямо под моей? Какое удачное совпадение, в голове тут же промелькнула картинка, как в этот русый затылок летит какое-нибудь яблоко. Я даже огляделся в поисках подходящего снаряда, уж очень хотелось на ком-нибудь оторваться. К несчастью, ничего не нашлось, и я оставил себе мысленную заметку, что в следующий раз надо будет собрать немного гравия на подъездной дороге. Уселся на подоконник и закинул на него босые ступни. Теперь, когда выдалась свободная минута, в голову полезли непрошеные мысли. На внутренней стороне век будто отпечаталась картинка, как люди, которых я знал, и с которыми провел бок о бок долгие годы, болтаются в метре от земли с посиневшими лицами. На смену злобы, которая сопровождала меня все утро, постепенно стало приходить отчаяние и боль, что затапливала меня до краев. Я вцепился в свои отросшие волосы и тихо заскулил, как побитая псина. И винил во всем вот этот вот русый затылок, что сидел ниже. Глубоко внутри я понимал, что если бы не Рейнхольд, висеть бы мне рядом со своими товарищами, но уж очень не хотелось брать на себя ответственность за этот поступок. Ночные кошмары мне обеспечены, вдруг захотелось напиться до беспамятства. Даже голод отступил перед этим примитивным желанием. Стук в дверь оторвал мой прилипший взгляд от ровной спины:
— Входи, мамаш, я думал, что состарюсь.
Хильда вплыла в комнату в сопровождении пожилого мужчины. После бесконечных осмотров, лекарь оставил мне на прикроватной тумбе огромную очередь пузыречков и порошков, надавал мне кучу бесполезных рекомендаций и велел хорошенько отдохнуть. Из плюсов — воспаление легких он исключил. Почему ломит почки, так и не сказал, возможно, отбили, значит, будем ссать кровью. Права была мамаша, херовый какой-то лекарь. Из минусов — многие из ребят были совсем плохи, Дейв как раз свалился с воспалением, которого я так опасался, и температура, скорее всего, еще долго не позволит ему встать с постели. Об этом сообщила мне Хильда, со своим причитающим «ох, ох» к которому, я, кажется, уже начал привыкать. Так же от «не сплетницы», я узнал, что тех, кто ещё стоит на ногах, уже накормили и отправили отсыпаться, а с теми, кто не смог подняться с постели, Хильда хлопотала все это время сама.
Прервав свой бесконечный рассказ о том, как чувствуют себя мои парни, Хильда вдруг строго заявила:
— Давай, задирай рубаху.
Я фыркнул:
— Вот так сразу? А как же свидания и прогулки? Ни к чему даме вашего возраста такая фривольность, она вас не красит.
— Прекрати паясничать, клоун! Мазью тебя намажу, и чая с супом принесу потом, коль будешь вести себя прилично. Никак в толк не возьму, почему именно ты у них за главного, что разглядели они в тебе, в олухе и балагуре?
— Природное очарование, — я улыбнулся одной из своих самых лучших улыбок, которая предназначалась как раз для случаев, когда меня спрашивают, что во мне находят люди, но рубаху все-таки задрал. Хильда с заботой и внимательностью матери намазала каждую ссадину и каждый синяк. Мазь приятно согревала и успокаивала боль. После, она усадила меня на стул перед огромным зеркалом, цокая языком сняла с него мою пыльную куртку, и накинула на мои плечи полотенце. Стригла она быстро, но аккуратно, мои волосы длинными клочками падали на пол. Теплые руки меня расслабляли, и я засыпал, пока не свалился со стула, решил завести беседу, видит Бог, поболтать Хильда любит.
— Мамаш, а что за цветы такие диковинные в вашем саду?
— Ааа, — протянула она, улыбаясь, — Нравятся?
— Не очень, — честно ответил я, — Слишком уж ненастоящие, выглядит красиво, но как-то фальшиво.
Хильда обиженно поджала пухлые губы.
— Это Эвиона, прекрасный, нежный цветок. Капризное растение, прижилось только у нас. Прапрадед Рейнхольда, граф Эдуин, привез его из-за Неспокойного моря.
— Серьезно? Кто-то смог пересечь неспокойное море и не сгинуть?
— Да, смелый был человек, достойный…
Я усмехнулся:
— Тебе-то почем знать?
— А ну не вертись, а то ухо отрежу!
— Какие вы все кровожадные в этом доме…
— Граф Эдуин завершил свое великое путешествие едва ли не в одиночку, почти вся команда погибла в этом плавании. Проклято неспокойное море. Никому не удавалось одолеть эти воды.
— Ой, да брехня это все!
— Не скажи, сынок, не скажи, — протянула Хильда задумчиво, — Граф Эдуин прожил долгую и счастливую жизнь, но вот проклятье морское, с тех пор, ходит по пятам за родом Пиэлей. Сын ведь его и до сорока не дожил. То же самое случилось с его внуком и правнуком, вот ведь что, ох-ох. Это же происходит и с Его Светлостью. Мужчины рода Пиэль не чувствуют ни вкусов, ни запахов, Рейнохольд страдает от сильных мигреней, бессонниц и галлюцинаций. А ведь мальчику моему лишь двадцать три года от роду. Невеста сосватана ему прекрасная, дочь баронессы. Дети бы уродились, что ангелы, дак ведь тянет он, а годы идут. Ведьма мне одна сказала…
Я заливисто расхохотался:
— Ведьма?! Господь с тобой, Хильда, эта сказка все дурнее!
Мне прилетел ласковый подзатыльник.
— Сказано тебе, сиди смирно! Так вот, ведьма мне сказала, как только в роду дочка появится, спадет проклятье наше! — Хильда топнула ногой, и резко повела рукой, будто стирая из воздуха остатки этого самого проклятья. Я не на шутку веселился.
— А с матерью вашего болезного что стряслось, коль проклятье ваше только за мужиками бегает?
— Умерла леди Адея вслед за мужем через год, не выдержало девичье сердце боль разлуки. Зачахла совсем, и отправилась за любимым. Рейнхольду восемь лет тогда только и было, — Хильда помрачнела и пожевала губу в задумчивости, — Наказала мальчика своего сберечь баронессе Дженефер, подруге своей, а у той дочурка подрастала, леди Кристина, выросли они с милордом вместе. Вот она и невеста наша, — закончила Хильда гордо, будто бы в комнате уже раздался звон свадебных колоколов.
— И что теперь? Не надышишься свечку им подержать? Ждешь, когда дочурку заделают… — я снова получил леща и осекся, но улыбка с меня не спала. Мы подружимся с «не сплетницей», однозначно.
— Ну вот что ты за шут такой! Ох-ох! Посмотри на себя! — она ласково подула мне на шею, сдувая остатки волос, заботливо смахнула с одежды все своим полотенцем, и ткнула пухлым пальчиком в зеркало, — Красавец же! Плечи вон какие широкие, силищи в тебе, наверняка, что у быка. Ростом не вышел, да, но зато лицо какое красивое, мужественное, и волосы густые, без седины даже! Язык бы тебе твой поганый оторвать, и отбоя от невест не было бы!
Я посмотрел в зеркало. Права старая, хорош, засранец. Волосы были прибраны, лицо, по указке графа, я тоже гладко выбрил. Под глазами залегли глубокие тени, и скулы торчали, но это поправимо. Я довольно подмигнул сам себе, настроение пошло на лад, чудо-женщина эта графская сиделка.
— Не хочу, мамаш, невест, женихов хочу, — сказал я с искренним смешком в голосе.
— Ох и дурак, намучаемся мы с тобой! — строго сказала Хильда, но тем не менее, тепло, по-матерински улыбнулась. Преимущество правды в том, что в нее никто не верит. Я вежливо вернул улыбку.
— Поесть тебе принесу сейчас, шарахаются все от вас, не хочу прислугу пугать. Вернусь, смету все, не топчись тут, в постель иди, поешь и поспишь, может, и вести себя как человек станешь.
Экономка деловито удалилась, я же вернулся к окну, графа не было, я от чего-то посмурнел. Проклятие, болтушка старая. Болячка какая-нибудь наследственная. Если у них и предыдущие лекари были такие же убогие, как тот, что ко мне сегодня приходил, тогда нам срочно всем по дочурке надо, пока ласты не склеили.
Хильда вернулась с большим подносом, с тарелкой горячего супа, чаем, и не поскупилась, отрезала полбуханки хлеба. Я даже не заметил, как проглотил все, пока она тихонько возилась в комнате, сметая волосы, и собирая мою потрепанную одежду.
Проваливаясь в сон, я почувствовал, как меня бережно накрывают покрывалом, и ласково треплют по волосам. Дверью Хильда больше не бахала, тихонечко прикрыла, не издав ни скрипа.
***
Петля на моей шее сжималась, я не мог дышать.
— Ублюдок! — послышалось из беснующейся толпы, в которой я поочередно узнавал лица своих товарищей.
— Тебе там самое место! Предатель!
Я посмотрел под ноги, они уже поднимались вверх над деревянным эшафотом, петля затягивалась сильнее.
— Сдохни уже, Сирил!
Руки изо всех сил вцепились в веревку, стараясь задержать неминуемый конец…
***
Меня с силой подкинуло на кровати, я порывисто сел, и начал скрести шею ногтями, дыхание не возвращалось, в комнате царил полумрак, оскорбления и проклятия все еще звенели в ушах. Дыши, придурок, это сон. Я сделал хриплый глоток воздуха. Вот так. Вдох- выдох. Блять! Еще раз. Вдох-выдох. Наконец, грудь мерно задвигалась, наполняя легкие воздухом. Спина была в холодном поту. Ну надо же, глючить начал, не иначе, Пиэлевская хворь и по мою жалкую душу явилась! Я невесело усмехнулся. За окном было темно, сколько я спал? Сегодня уже не уснуть. Идея напиться казалась все более привлекательной. Я выбрался из постели, натянул свои сапоги и пыльную куртку, и вышел из комнаты.
Поместье спало, казалось, даже стены его тихо посапывают. Все еще чувствуя, как мокрая рубашка липнет к спине, я тихо спускался по лестнице. Стоило выйти во двор, как в нос ударил резковатый запах Эвионы, до чего же странный аромат. У меня ушло минут двадцать, чтобы обогнуть великолепное строение по широкой дуге, и, наконец, найти конюшню. Я намеревался разбудить презентованную мне клячу, и отправиться в ближайшую таверну. Серебра бы где-нибудь ещё раздобыть, буду решать проблемы по мере их поступления.
Здесь пахло сеном и навозом, мозг тут же активизировался, подкидывая мне не самые приятные воспоминания, горело несколько свечей. Тут кто-то есть. В одном стойле я с удивлением обнаружил графа. А этому-то что не спится? А, ну да, бессонница, я мысленно хлопнул себя по лбу. Граф расчесывал гриву великолепной кобыле изабеловой масти. Гребень скользил по белоснежной гриве, словно через жидкий шелк. Какая красивая животина. Голубые глаза выглядели на редкость умными.
— Ничего себе, бриллиант! — я присвистнул.
— Я польщён, ты тоже выглядишь лучше. Не спится, Сирил? Я думал, ты ещё сутки не проснешься.
Я фыркнул:
— Вообще, я имел в виду кобылу. Да, вот, знаешь ли, совесть мучает, — спину все ещё холодили отвратительные мурашки, язвить не хотелось.
— Неужели?
— Представь себе, я пришел за Бардуш, или как там ее? Она копыта ещё не отбросила, пока я спал?
— Зачем тебе Бардуш?
— Еду в таверну, нажрусь как свинья, потрахаюсь с кем-нибудь, к утру вернусь, — я равнодушно пожал плечами, — Или мы тут взаперти теперь?
— Позволь тебе напомнить, что тут все оставшиеся твои люди, и многие из них совсем плохи, если ты слиняешь, я без колебаний верну все на свои места, —
у Рейнохольда было невозмутимое выражение лица, но его глаза заинтересованно изучали мою реакцию. Или меня?
— Действительно. Позволь тебе напомнить, что многие из этих парней, и я в том числе, без колебаний перережут тебе глотку, пока ты спишь. Не советую злить меня, — я подошел к графу почти вплотную, он попытался сделать шаг назад, но за его спиной все ещё стояла кобыла. Надо же, утром он вел себя куда уверенней, это бессонница так выбивает его из накатанной? Между нами больше не было ни прутьев решетки, ни людей вокруг, которые могли бы дать ему чувство безопасности, только мы и полумрак конюшни. Несмотря на то, что граф был выше меня едва ли не на голову, я чувствовал себя вполне уверенно, а вот его нервное напряжение очень легко угадывалось.
— Чтоб ты знал, я очень чутко сплю, — он опасно сверкнул глазами.
— О, поверь, я знаю, ты окружаешь себя весьма не болтливыми людьми, советую тебе подумать о том, кто хранит твои тайны.
Его Светлость сложил руки на груди, и растянув губы в хитрой улыбке, сказал:
— Думаешь, я стал бы посылать к тебе Хильду, если бы боялся за свои тайны? Тебе в любом случае нужно быть в курсе всего необходимого, а поскольку твоя компания не доставляет мне удовольствия, я просто переложил посвящение в детали на другого человека. Ты удивишься, но Хильда действительно умеет хранить секреты, когда ей велят. Никто из моих людей не знает, что я болен, кроме тех, кто ко мне ближе всех. Я знаю, что ты не из болтливых. Кто-то должен занять место Федо, нам придется поладить, как бы тебе это не нравилось.
Я молча выслушал его речь, а потом нагло улыбнулся и протянул открытую ладонь:
— Серебра отсыпь, глядишь, и поладим.
— Ты серьезно? — Рейнхольд не выглядел возмущенным, скорее, удивленным и заинтригованным, губ коснулась едва заметная мимолетная улыбка.
— Похоже, что я пошутил? У меня нет ни серебра, ни оружия, на мне даже одежда чужая. Я бы попросил ещё нормальную лошадь, но, думаю, это был бы перебор…
— А наглость тебе к лицу, — Рейн все же позволил своим губам дернуться в недолгой улыбке, весьма приятной. В мою все ещё протянутую руку милорд положил кожаный мешочек серебра, его длинные пальцы коснулись моей ладони. Я прилично обалдел, но виду не подал, — На это, пожалуй, можно и до полусмерти упиться, но я все же надеюсь, что к утру ты вернешься, не оставь случайно свою спесь в таверне, а то с тобой будет скучно. И возьми нормальную лошадь, не хочу, чтобы ты свернул себе шею в каком-нибудь овраге. Надеюсь, ты хорошо знаешь эти места.
— Вполне, — задумчиво проговорил я, сунув мешочек в карман брюк. Что не так с этим человеком, я не успеваю следить за переменами его настроения, и искать смысл в его поступках, — Что ж, надеюсь, вам удастся сегодня поспать, Ваша Светлость.
— Ваша Светлость? А как же гребанный павлин? — Рейнхольд усмехался, но в глазах мелькнуло едва заметное разочарование.
— Спесь решил оставить в спальне, ей там самое место, к тому же… допустим, я умею быть благодарным, — я подмигнул и двинулся вдоль загонов, выбирать себе лошадь, многие из них уже дремали.
Краем уха услышал, как Ренхольд пошел на выход из конюшни, он развернулся уже у самой двери:
— Эй, Сирил, береги свою задницу, особенно, на пути обратно, в этих лесах слишком много тебе подобного сброда.
Он толкнул дверь и вышел в ночную прохладу.
«Тебе подобного сброда», вот ведь ты ублюдок, не мог без этого, да?
