Такие опасные цветы...

POV Рейн Ну конечно же, он напился! Удивлен ли я? Нисколько! Каким чудом этот придурок вернулся целым? Завтра не встанет, точнее, уже сегодня, за окнами занимается рассвет, а я так и не спал сегодня. Стою в начале лестницы и смотрю, как Сирил пытается затащить свое пьяное тело на второй этаж, он меня, конечно же, не замечает. Он не заметил бы даже врата в ад между ступенями, если бы они там были, просто пролетел бы в эту бездну, и заснул бы еще в полете. Я пытаюсь определить, что чувствую в этот момент. Слишком много всего. Сирил вообще интересный экзепляр. Я таких еще не встречал. Не встречал неподчинение, пренебрежение, и открытое хамство. Он был первым человеком, что не желал выслужиться передо мной, это раздражало, и… интриговало. С нашей первой встречи было понятно, что с ним будет непросто. Я знал о нем больше, чем ему бы хотелось. Меня вывели на него Ксаэльские гвардейцы, Сирил умудрился не только задолбать каждое королевство по эту сторону Неспокойного моря, но и дважды выбраться из ксаэльской тюрьмы. К сожалению, удача отвернулась от него, и из Треспсийкой тюрьмы он бы точно уже не вышел. Я искал человека, способного на многое, а мне без тени сомнения сказали, что этот способен на все, и это точно был не комплимент. Мне не хотелось принимать поспешное решение, однако, я его принял, едва пересекся с ним взглядом. В его глазах было столько задора и наглости, что моему уязвленному самолюбию непременно захотелось с ним посоперничать. Едва стоя на ногах и чуть живой, Сирил, в своей припизднутой манере, одновременно и хамил, и шутил, и флиртовал, а я восхищенно думал, что же это? Внутренняя несгибаемая сила духа, или природный идиотизм? В той части тюремного коридора горел лишь один подсвечник, но я был уверен, что основной источник света был именно в этом залихватском и веселом взгляде. Я не чувствовал вины за его нынешнее состояние, напиться до чертей — его выбор. Наверняка, было больно потерять друзей, еще и собственноручно подписаться под каждым смертным приговором, но ему точно не следовало учить меня жизни. Я не терплю, когда не считаются с моей властью, особенно, когда у меня выдается плохой день. А такие дни выпадают мне все чаще. Отец тоже был вспыльчивым и скорым на расправу человеком. Я был слишком мал, чтобы понимать причину их с матерью скандалов, но был достаточно взрослым, чтобы запомнить слезы на маминых ресницах и синяки на руках. Уже тогда я чувствовал себя постоянно озлобленным, а когда в двенадцать Пиэлевское проклятие схватило меня за ворот, я стал еще и агрессивным. Даже Хильда не всегда справлялась с моими вспышками гнева, которые порождала бесконечная, острая головная боль, заставляющая плясать кроваво-красные пятна в глазах. Уже сейчас я понимаю, что проживу значительно меньше, чем мой отец, у меня много симптомов, которых не было не у кого из Пиэлей. Эта хворь сумела видоизмениться и спрогрессировать именно на мне. Будет чудом, если дотяну до тридцати. Но благодаря герцогу Осмонду, мои дни будут наполнены меньшем количеством боли, чем было у отца. Меньше моих страданий, в обмен на страдания других, этот выбор дался мне легче, чем должен был. Сирил преодолел уже половину длинной лестницы, когда внезапно оступился, и не успев схватиться за перила, упал коленями на недружелюбные мраморные ступени. Ауч. Это наверняка было больно. Я склонил голову на бок, наблюдая, как он пытается встать. Он приподнялся, но пальцы вместо перил снова схватили воздух, его мотнуло, и он опять упал. На этот раз удар об лестницу пришелся на ребра, он болезненно зашипел. Черт, то, что не доделали треспсийские тюремщики, доделают эти треклятые ступени, он не доберется до спальни. Я поморщился. «Это не твое дело» повторял я себе, но вопреки всем внутренним уговорам, стал подниматься к нему. Он проиграл неравный бой с гравитацией, и уже спокойно сидел на ступеньках, прикрыв глаза. Я сильно пнул его по ноге, он с трудом разлепил веки. — Собираешся спать на лестнице? Здесь мой дом, а не бордель! — О, павлинья жопа! Не спится? — он пьяно улыбался и смотрел сквозь меня. Диалога явно не выйдет, я тяжело вздохнул. Внутри зашевелилось такое знакомое чувство — раздражение. — Вставай, я помогу тебе добраться до спальни, — я стал поднимать его за локоть, он, на удивление, даже не сопротивлялся, и послушно, хоть и с трудом, встал. — До чьей? До моей или до твоей? — он покачивался, опираясь на мою руку, но его голова совершенно очевидно была намного трезвее тела. Я понял это, когда увидел, как в расфокусированном взгляде заплясали веселые искорки, и не смог сдержать улыбки: — До твоей, кретин, там же ты свою спесь оставил? Пора бы вам встретиться, вы чахнете в разлуке. — Пфф, такая себе компания, с тобой нам было бы интереснее, — он подмигивает, а у меня по шее, кажется, пробегают мурашки. Как человек может быть столь обаятельным и опасным одновременно? — Ты когда нибудь дошутишься, остынь, Ромео. Он обиженно выпятил губу, словно мальчишка, я прокашлялся, маскируя смешок. Как давно я последний раз улыбался? А смеялся? Я закинул одну его руку себе на плечо, и перехватил его за талию. Мы стали осторожно подниматься. — Расскажешь кому-нибудь, и я точно тебя прикончу. Черт, как ты можешь быть таким тяжеленным, будучи таким мелким? Сирил беззлобно смеется: — Нянька твоя сказала, все в плечи ушло. Он спотыкается, я сильнее перехватываю его за талию, и понимаю, что моя рука случайно скользнула под задравшуюся рубашку. Кончики пальцев обожгла горячая, ровная кожа, под которой чувствовалась бедренная кость. Теперь это точно мурашки, они бегут вдоль позвоночника, добегают до шеи и там распадаются теплой волной по всему телу. Что. За. Херня? Я уговариваю себя убрать руку, но почему-то не могу. Сирил точно заметил, он даже заткнулся, что редкость, но виду не подает. Мы почти поднялись, когда он хитро улыбаясь, говорит: — У меня нос чешется. — И почему это должно меня волновать? — Я просто предупредил, — все так же улыбаясь, но уже полушепотом говорит Сирил, и утыкается мне носом в челюсть. Я вспыхиваю. Он медленно ведет носом от уха, вдоль челюсти к подбородку, меня колет моя же двухдневная щетина, я даже перестал дышать, а Сирил уже ведет носом обратно, тем же маршрутом. Мои пальцы непроизвольно сжимаются на его бедренной кости, пожалуй, сильнее, чем следовало, точнее, вообще, блять, не следовало, но мне не хочется, чтобы он отстранялся. Уши горят, на шее бешено запульсировала вена, я прикрыл глаза. Он слегка отстраняется, но все еще стоит слишком близко. Мои ногти уже воткнулись ему в кожу, но я по-прежнему не могу заставить себя одернуть руку. — Спасибо, Ваша Светлость, невероятно полезная вещь — легкая небритость, не так ли? — у него даже не заплетается язык, такое ощущение, что сейчас из нас двоих пьянее я. — Еще одна подобная выходка, и я спущу тебя вниз с лестницы, а твое гребанное восхождение начнется снова. Только уже без меня, если ты все-таки не разобьешь себе при этом свою безбашенную голову. — Угу, сделайте милость, а то я что-то подзаебался уже сегодня… какие-то бесконечно безумные дни… Я и сам не заметил, как мои пальцы, наконец, расслабились, и теперь просто кончиками выводили круги на гладкой коже. Мы больше ни слова друг другу не сказали, доходя до его спальни. Я сгрузил Сирила на кровать. Убирая свою ладонь с оголенного участка, напоследок нежно провел по нему пальцами, просто потому, что очень захотелось, а я не привык себе в чем-то отказывать. Он сделал вид, что не заметил, за что я ему благодарен, я пока и сам не понимал, какого хрена происходит. Только сейчас, когда тесный контакт был прерван, а кровь перестала набатом стучать у меня в голове, я подметил пару деталей. Кожа Сирила действительно была горячей, а на шее выступили бисерины пота. — Ты какой-то слишком горячий, — ляпнул я, и сразу мысленно дал себе пинка, уже прекрасно зная, что за этим последует. Рядом с Сирилом нужно продумывать каждую реплику дважды, потому что он тут же превращает все в цирк. — Да, мне говорили, но приятно, что ты тоже это заметил, — он поиграл бровями. Блять, вот об этом я и говорил. Я знал его меньше суток, но мне казалось, что я могу и в своей голове прокрутить этот диалог, заранее зная, что он скажет. Как так вышло? Я закатил глаза: — У тебя, похоже, жар, придурок, ты хоть что-то пил из того, что дал тебе лекарь? — А я похож на самоубийцу? — Нет, только на болвана, который едва стоя на ногах решил, что ему не повредит попойка до утра. Надеюсь, оно того стоило, потому что ты можешь свалиться на неделю! — вот они, такие привычные волны злости, которые накатывают вслед за нарастающей пульсацией в висках. Сирил смеется, а мои зубы начинают скрипеть друг об друга. — С вашим-то лекарем, проваляться неделю с температурой — это самый лучший исход событий, но ты прав, мне и правда что-то херово. Я фыркнул и скрестил руки на груди, а Сирил, между тем, начал возится с рубашкой. Хмельной головы хватало на скабрезности, которые были его неотъемлемой частью, а вот совладать с рубашкой ума уже не хватило. Ткань выскальзывала из пальцев каждый раз, когда он пытался стянуть ее через голову. — Вот блин, — он тяжело вздохнул и устало надавил пальцами на глаза. — Даже не думай, я не буду помогать тебе снимать рубашку, уж точно не после того представления, что ты устроил на лестнице, — мое раздражение уже подбиралось к пику. «А жаль» мысленно ответил я сам себе за него. — Очень жаль, какого хрена ты тогда вообще до сих пор тут? — он демонстративно ловко подцепил края рубашки, и одним лёгким движением ее стянул. Я недоуменно поднял брови. Вот значит как. Проблемы-то и не было, лишь очередная глупая выходка. Он полулёг поперек кровати, облокотившись на локти, и закрыл глаза. Я заскользил взглядом по обнаженной фигуре. Приятный рельеф сильных мышц под насыщенно-бронзовой кожей, широкая грудь, узкие бедра, выступающие острые ключицы. Пока пьяный Сирил проигрывал войну с гравитацией, я начал осознавать, что уступаю притяжению другого рода. В комнате было душно, головная боль усиливалась. Я знал, что выпил слишком много таблеток сегодня, но последние две ночи провел без сна, и плохо соображал, что вокруг происходит. Достал из кармана синюю таблетку, и сделал глоток из стакана на тумбочке Сирила, я все еще не мог отвести глаз, кажется, я начал сходить с ума из-за недосыпа. Его тело было усыпано крупными синяками и порезами, некоторые из них выглядели особенно плохо, какие-то уже начинали рубцеваться. Над ним хорошо поработали, останется много шрамов, меня, почему-то, расстроила эта мысль. На шее и под ключицей была пара мелких, свежих синяков, это не побои, это… засосы? Острая игла прошила мое достоинство. Накрыла вспышка гнева, перед глазами поплыли красные пятна. Я понимал, что весь этот спектакль от Сирила, это просто, скорее всего, его весьма ублюдская манера общения, но мне льстили эти шутки и его внимание. А тот факт, что он действительно, как он выразился, с кем-то «потрахался», укусил мою гордость за самую задницу. Он не видел моего моментального разгона от сдержанного дворянина до разъяренного черта за секунду, почти дремал, но все еще ощущал мое присутствие. — Рейн, ты извращенец? Чего еще ты тут ждешь? — вальяжно и со смешком протянул он. — Чтобы ты остыл уже, блять, наконец! — взорвался я и выплеснул на него почти полный стакан воды, что чуть не раздавил в руке. Я не успел проконтролировать свои действия и отправил его в стену, с легким хлопком сверкающие осколки полетели в разные стороны. Взгляд Сирила протрезвел тот час, вода каплями стекала с волос, он ошеломленно смотрел на меня. Я молча поправил рукава своей рубашки, не сводя с него взгляда, аккуратно пригладил волосы, и гордо, спокойно вышел из его спальни, выдохнув лишь когда закрылась за мной дверь. — Сраная истеричка, не будет мне с тобой покоя, — послышался приглушенный и уставший голос из спальни.