Такие опасные цветы...

POV Сирил Градус доверия весь вышел, вместе с градусом винным. Рейнхольд, протрезвев, видимо, что-то взвесил в своей голове, и уже на следующий же день стал более отстраненным. Больше не было лёгких, случайных касаний, и встреч глазами. Он мог парировать мою шутку, или улыбнуться на какую-нибудь мою глупость, но словно бы возвел между нами невидимую стену, и не позволял нам оставаться вдвоем. Несмотря на то, что я скучал по нашим перепалкам, и по его заинтересованному взгляду, я принял правила игры с благодарностью, ни к чему хорошему это бы точно не привело. Моя увлеченность с каждым днем только росла, и дистанцироваться самому не представлялось мне возможным. Меня бесила и изводила сама ситуация! Подумать только, я умудрился влюбиться в человека, что не моргнув глазом «приговорил» десять моих парней! Я не забыл, и не простил, но желание придушить его, теперь постоянно граничило с желанием схватить его за эту самую шею и впиться в губы. Решив для себя, что всё к лучшему, я всё равно не мог перестать сыпать нелепыми подкатами, и после каждой выходки чувствовал, как горели уши, пока Рейн сдержанно улыбался. Это была ещё одна сторона бесконечно глубокого человека, которого я хотел разгадать. «Хороший приятель», который общается с тобой нейтрально, всегда улыбнётся шутке, но потолок таких отношений — пиво в пабе по пятницам раз в полгода, и пустой треп, у всех нас такой есть, но видеть Рейнхольда в этой роли мне не хотелось. Мне нравился самоуверенный и дерзкий тип, который встретил нас в поместье, нравился весёлый, расслабленный пьяница на ночной лестнице, а вот этот парень мне не нравился. Вежливый, но безразлично прохладный. Оттого что я не мог договориться с собой, настроение портилось каждый день. Вместе с ним стремительно портилась и погода, и так же стремительно летело время. Прошёл ещё один налоговый сбор, ещё одна встреча с герцогом Османдом, который в жизни оказался ещё неприятнее, чем я думал. Вместе с этим прошел и ещё один почти недельный запой графа. Я всё больше подмечал зависимость его настроения и поведения от таблеток, и слишком часто наблюдал его прямую осанку в темноте сада. Всё на той же лестнице, но больше не спускался, он ясно дал понять, что общение не должно выходить за пределы отведённых ролей. Так в Треспию быстро пришёл промозглый ноябрь. Всё так стремительно происходило, что поместье в одно мгновение стало мне домом. Домом довольно скучным, надо сказать. Я всегда был из тех людей, кто по уши в событиях, мне казалось, я так устал от этого, но размеренная жизнь внезапно оказалась той ещё пыткой. И несмотря на то, что мы довольно часто выезжали за пределы дома Пиэль, по поручениям Рейнхольда, возвращаясь, я всегда чувствовал себя загнанным в угол. Однако я чётко осознавал, что теперь уже никуда не уйду. Прислушиваясь ночами к завываниям ветра, что забирался в щели окон, гадал, откуда же взялась эта щенячья преданность? Бесило невероятно. — Доброе утро, мамаш, — перемахивая через пару ступенек я подошёл к женщине, и чмокнул её в пухлую щеку, — Чем ты тут опять занимаешься? Его Светлость взбесится, когда увидит, что ты пыхтишь возле этих перил, у тебя что, прислуги нет? — Ох, доброе утро, ты сегодня рано встал, куда-то собрался? — сердце поместья Хильда солнечно улыбается, освещая каждый пыльный уголок дома, что не увидел её педантичный глаз. — Хочу сбежать, пока Его Светлость не проснулся, погуляю по вашим лесам, сил моих нет торчать тут. Помираю от скуки, впору стоять с тобой полировать перила. А кстати, зачем? Тоже скучно? Хильда смеётся: — Я знаю, что милорд будет меня ругать, но мне не хочется бездельничать и выполнять роль пыльной реликвии. Тем более, завтра заедет Леди Кристина и её матушка к нам с визитом, вот решила придать немного блеска. Сирил? — А… Прости, что? Что-то задумался… — Кристина, твою мать, как же я умудрился забыть про графскую невесту, влюблённый идиот! — Погода, говорю, для прогулки не подходящая, оденься теплее, а Рейнхольд, между прочим, уже встал. Он вообще сегодня рано, не думаю, что ложился, ох, бедный мой мальчик. Может, возьмёшь его с собой? Проветриться? — Ещё чего! Мне и так много вашего дурного! Дома пусть сидит, а то простудится наша Эвиона. Тем более, невеста едет, сопливые поцелуи сомнительное удовольствие, знаешь ли. — Иди уже, неслух, — смеётся Хильда и игриво пихает меня локтем в бок, — И веди себя завтра прилично. Леди Кристина очень воспитанная особа, не всем по душе твой скверный характер! — Не переживай, отсвечивать не буду. — Да как же! — старая экономка снова по-доброму хохочет, и лохматит мне волосы, — Иди, не путайся под ногами! От всей души улыбаюсь ей, с первой встречи понял, что поладим. Ноябрь в Треспии — то ещё удовольствие. Тяжелое, серое небо падает грузом на плечи. От постоянной сырости ноют старые переломы, а голова всегда гудящая. Морозов здесь почти нет, лишь слякоть и ледяной ветер, что забирается под одежду. Изо рта и носа пар, мелко моросит колючий дождь, словом, прекрасный день для прогулки. У меня за спиной лук из Безмятежного дерева, несильная редкость в Изирионе. Но лишь руки опытного мастера могут сделать настолько совершенное оружие, достаточно упругое для плавной стрельбы. Мы побывали в стольких боях, что и не вспомнить. Рейн сдержал обещание, и вернул мне всё, что было при мне до того, как я загремел в подземелья местной тюрьмы. Включая меч, рукоять которого я любовно сжимал обветренной, сухой рукой. Черт, ненавижу здешнюю погоду, надо бы обзавестись перчатками. В конюшне тихо, Кириос ещё, очевидно, к своим обязанностям сегодня не приступал. Я поставил мальчишку на конюшню после первой же вылазки в деревню. Ни к чему парню разочаровываться в жизни так рано. — Привет, Бардуш, — потрепал я по загривку старую клячу, проходя мимо её стойла. — А ты к ней привязался, да? — насмешливый голос со спины, — Куда это ты в такую рань? Кабаки ещё закрыты. Закатываю глаза и оборачиваюсь, вот никуда от него не деться. Рейнхольд облокачивается плечом на амбарную дверь, и смотрит на меня с хитрым прищуром. — Не думайте, Ваша Светлость, что сможете вновь всучить мне этого невероятного скакуна, я не бессмертен, а она тем более. Вам опять не спится? — Да, ночка была нелегкая. Пришёл к своей подопечной, — он кивает в сторону молочной кобылы, она трясёт расчесанной гривой, — Кир боится её до смерти, она ему в прошлый раз чуть ухо не оттяпала, хотя, я уверен, что она просто решила его припугнуть. — Почему я вас на ней ни разу не видел? Такую красоту прячете. — Слишком дурной нрав, диковатая и наглая. Я со своим здоровьем иной раз и так едва в седле держусь, а эта красавица меня точно угробит. Если она и поладит с кем-то, то наверняка, это будет кто-то такой же спесивый, — он слегка улыбается, глядя на меня. — Это особенность породы, вы должны были знать, когда приобретали. — Это подарок, так уж вышло, что к подарку я привязался, а вот к дарителю — нет. Я удивлённо приподнял брови: — Этот даритель не поскупился, кто-то вас сильно любит. — Вот уж не думал, Сирил, что ты можешь быть так наивен, этот кто-то просто инвестировал в своё будущее. Впрочем, это всё не важно, ты так и не сказал, куда ты. — Прогуляться, отожрался на булочках Хильды, ещё немного, и не влезу на лошадь. Мне так необходимо отчитываться о каждом шаге? — Пфф, можно подумать, ты будешь. Возьми меня с собой, мне не помешает проветриться, — озорно улыбается Рейнхольд, будто бы не он сторонился меня весь прошедший месяц. Я равнодушно пожимаю плечами: — Вы сговорились, что ли? Неважно. Как вы себя чувствуете? В седле удержитесь? Я вас по обочинам искать не буду. Он коротко смеётся: — Бывало и хуже, спасибо за заботу. — Тогда собирайтесь, сегодня прохладно. *** На дорогах такое привычное месиво из грязи, копыта лошадей вязнут и выходят из сырых лунок с противным чавканьем. Мелкая морось прекратилась, но лучше от этого не стало. Я рассматриваю профиль Рейнхольда и угрюмо молчу. Нетипичное для меня поведение, ничего не скажешь. Атмосфера между нами напряженная, он пытался пару раз завязать какой-то бестолковый разговор, но я слишком глубоко погружен в свои мысли. Скорее всего, мы оба думаем о том вечере, даже с учётом того, что между нами не произошло ничего неоднозначного, мы оба почувствовали, как наши отношения стали меняться. Я уверен, Рейн почувствовал тоже, иначе, к чему эта искусственная дистанция? — Так непривычно, когда ты молчишь, не в духе? — он вырывает меня из бесконечного потока мыслей, и открыто улыбается. Улыбающийся Пиэль, подумать только. — Давайте не будем забираться далеко, в этих лесах небезопасно. Тут есть отличная поляна, предлагаю прогуляться там. — Игнорируешь мой вопрос? — он вопросительно вскидывает брови. — Нет, просто не знаю, что ответить, — я слегка поддал шенкелей, чтобы уехать вперед, не хочу тратить свои силы на этот бесполезный треп. — У тебя хороший лук, ты, наверно, неплохой стрелок? Я ещё тогда удивился, когда пожитки твои у стражи забирал, откуда такая красота? Давай уже отмирай, Сирил! Я как со стенкой сегодня говорю, — Рейнхольд шел рядом, и норовил заглянуть мне в глаза. Лошади спокойно прогуливались по поляне, а я молча разглядывал редкую, жёлтую траву под ногами. — Не шумите, милорд, если здесь что-нибудь и есть, то оно всё разбежится от нас. Рейнхольд раздражённо закатил глаза: — У каменной глыбы эмоциональный диапазон поболее будет, мы снова на «вы»? Что происходит, Сирил? — Ты правда не понимаешь? — каким же навязчивым он может быть, когда хочет, и вообще, какого чёрта он от меня хочет? — Догадываюсь, слушай, я не самый простой в общении человек, я работаю над этим. Во всяком случае, готов работать, ради людей, которых хотел бы видеть рядом, получается весьма хреново, согласен. Мы можем просто провести время вместе, а не тратить его вот на это вот, — он раздражённо взмахивает рукой, не подобрав слов. Я устало вздыхаю, что же, будь по-твоему: — Конечно. Ну губах Рейна расцвела лёгкая улыбка. — Научи меня стрелять? Я последний раз лук держал лет в восемь. — Думаешь, я ценные навыки за «спасибо» передаю? — его попытки меня разболтать слегка расслабили нас обоих, и я в привычно поиграл бровями. — Нет, конечно, научу тебя читать, вдруг пригодится, — едва сдерживая смех, сказал Рейн. — Нет уж, спасибо, я умею, просто надо же было поставить на место зарвавшегося ублюдка вроде вас, РЕЙНХОЛЬД, — выделил его имя, напоминая об эпизоде в тюрьме, и усмехнулся. Жёлтая трава лениво лизала наши сапоги, пока мы двигались с поляны на кромку леса. Видимо, настроение пошло на лад, потому что я только сейчас заметил, как тут стало красиво. Даже несмотря на низкое серое небо, и местами облысевшие деревья, когда они стояли вот так, плотным рядом, то сливались в прекрасную осеннюю палитру цветов. — Откуда у наёмника навыки чтения? — Болтай меньше, — я улыбнулся, — Вон дерево, покажешь мне, чему тебя учили в детстве? Если сегодня ты вернешься в поместье с добычей, то с тебя желание. Так пойдёт? — Пойдёт. Очередная стрела просвистела мимо, я с лёгким злорадством наблюдал за сосредоточенным лицом Рейнхольда. Поза напряжённая, брови сведены, я чувствую его нервозность. Этот проигрывать не любит. — Ты выбрал слишком тонкое дерево, — буркнул он мне, не оборачиваясь. — Да ну?! — пытаюсь сдержать смешок, но улыбку спрятать не получается, — У тебя плохая техника, от того и мажешь, так мы на долго тут застрянем. — Так покажи, как надо! Я лениво пожимаю плечами, через пару секунд мимо гордо вздернутого носа проносится моя стрела и вонзается в злополучное дерево. — Ого, — немного раздражённо говорит Рейн, его задело, что у меня вышло всё так просто, — Не думаю, что у меня получится так же. — Получится, — я отхожу от дерева, которое всё это время подпирал, и подхожу к нему со спины, — Давай-ка сначала. Он вопросительно оборачивается. — Давай, давай, я покажу, как правильно встать. Пиэль заторможенно поднимает лук. — Для начала, ты неправильно держишь рукоятку, её держат всей ладонью, а у тебя позади только большой палец, ты усиливаешь давление, и лук ведёт в сторону, — я разжимаю его замёрзшие, напряжённые пальцы и перемещаю ладонь полностью на рукоятку. Он задумчиво хмыкает и слегка улыбается: — Скажи, ты полапать меня решил? — Заткнись, а то оставлю тебя на съедение белкам. Учитывая, какой ты отличный стрелок, я ставлю своё серебро на белок, — от его ладони я медленно веду рукой по предплечью, и чувствую, как начинают гореть уши, — Рука с рукояткой должна быть согнута в локте, иначе ты съездишь себе тетивой по предплечью. Я слегка разочарован, что ты до сих пор этого не сделал, это могло бы быть весело, — немного отвожу его локоть, удивляясь тому, какой граф сегодня послушный. Ну прям душка, — Теперь другая рука, локоть должен быть выше плеча, — я приподнимаю его локоть, а сам чувствую, как его ягодицы сильнее прижимаются к моим бёдрам. Черт. Так мы ничему не научимся. Не замечаю, как со своего обычного тона перехожу на интимный шепот, — Тетиву оттягивай к углу рта, и каждый раз при выстреле используй мышцы плеча, а не бицепса, так скорость будет больше, а сам выстрел точнее, — кладу руку на его пальцы и помогаю с натяжением. Слышу, как дыхание графа стало медленнее и глубже. Краем глаза выхватываю белое пятно у размашистых, подгнивших от влаги корней дерева. Приподнимаясь на носках, шепчу ему на ухо, чтобы не спугнуть зайца: — Смотри-ка, у нас гость, не шевелись. Ушастый принюхивается и замирает, инстинктивно осознавая опасность, но не понимая, откуда её ждать. Он чувствует себя в ловушке, и размышляет, в какую сторону удрать. Как мне знакомо это чувство загнанного в угол. Я всё ещё натягиваю тетиву вместе с Рейном. — Прицелься и расслабься, у тебя спина каменная. Дыши, возьми немного выше, и стреляй на выдохе. Он на мгновение прикрывает глаза, я перемещаю свою руку ему на локоть, напоминая, что нужно поднять его выше, чтобы не помешать выстрелу. Он делает глубокий вдох и на выдохе отпускает тетиву. Стрела рассекла воздух с лёгким свистом, и попала в зайца, на белом меху вокруг древка стало расползаться красное, влажное пятно. — Вот видишь, ты попал, — сказал я тихо, около уха Рейнхольда. — Это точно, — он медленно опустил лук и локоть, за который я всё ещё его придерживал. Он сделал это плавно, как если бы боялся, что я сейчас уберу руку, и я позволил себе её оставить у него на предплечье. Рейн не спешил за добычей, и я ощущал приятное тепло от того, что он всё ещё прижимался ко мне спиной. Мне не хотелось отстраняться, сердце зашлось в галопе, а в голове была звенящая пустота. — Осталось научиться делать всё то же самое побыстрее, пока меня насмерть не заклевала какая-нибудь неведомая херотень, вроде орла-спрайта, и смогу претендовать на место среди твоих ребят. Или место юнца, о котором ты постоянно печешься, уже навсегда занято Кириосом? — Рейнхольд смеётся, и я даже через куртку чувствую эту мягкую вибрацию на своей груди. Стараюсь напустить максимум безразличия в голос, и справится с волнением: — Можно подумать, о тебе мало кто печется! Рейнхольд сильнее прижимается ко мне спиной, и через плечо поворачивается ко мне. Он так близко, что пар из его рта касается моего лица, губы растягиваются в нервной улыбке: — А что, если я скажу, что хочу, чтобы обо мне пекся ты? В его голосе столько напускной иронии, что можно принять это за очередную шутку. Он отводит глаза, когда я пытаюсь встретиться с ним взглядом, и в его безобидном вопросе я без труда слышу ещё два, которые только что всё круто осложнили. «Тебе ведь нравятся парни, Сирил, я прав?», «А я? Я тебе нравлюсь?» — Пфф, я шучу, Сирил, выдыхай, просто возвращаю тебе твои идиотские издёвки, — смех в его голосе кажется натуженным, он отворачивается, и стряхивает с предплечья мою руку в попытке отойти. В освободившееся на мгновенье между нами пространство тут же проскальзывает ветер, сразу становится неуютно. Прежде чем я успеваю подумать, мои руки сами обвивают его талию и снова притягивают спиной к себе. Тело Рейнхольда тут же становится напряжённым, но освободиться он не пытается. В голове набатом стучит только одна мысль: «Я должен кое-что проверить!» Онемевшими от холода пальцами я отгибаю меховой воротник его плаща. Нежная кожа шеи, почувствовав на себе колючий ветер, тут же покрывается крупными мурашками. «Сирил, ты идиот!», «Что ты делаешь?», «Какой реакции ты от него ждёшь?» Прежде чем здравый смысл побеждает мою отчаянную глупость, я прижимаюсь к его шее губами, не в поцелуе, а просто в невесомом касании. Рейнхольд судорожно втягивает воздух, и откидывает голову мне на плечо, прижимаясь ко мне плотнее. Такой реакции я не ожидал точно. — Рейн, — мой голос слегка хрипит, с каждым словом губы задевают теплую шею, — Что за херня с тобой происходит? Я за тобой не поспеваю, ещё вчера мне казалось что ты намеренно меня сторонишься… если ты… — напряжение встало комом в горле, мысли путались, — Если ты не хочешь, чтобы я вёл себя подобным образом, то заканчивай свои дебильные шутки, они меня провоцируют. — Такие люди, как ты, вообще не знают, когда нужно заткнуться, да? Отрываю губы от его шеи, и вглядываюсь в лицо, что так близко. Веки расслабленно прикрыты, хмурая складочка между бровей разгладилась, лицо спокойное, а уголки губ растянуты в легкой полуулыбке. — Посмотри на себя, ты же сейчас мурлыкнешь от удовольствия, — весело шепчу ему на ухо. — Сирил, — его голос стал строже, — Я сказал заткнись. — Как скажете, Ваша Светлость, — я глубоко вдыхаю, словно перед прыжком в воду, отпускаю на волю остатки воспаленного разума, и снова прижимаюсь губами к его шее, на этот раз в поцелуе. Настолько откровенном, насколько мне позволяет моя безбашенная голова. Я нежно прихватываю его шею губами, аккуратно провожу языком, я хочу, что бы он почувствовал, как хорошо я могу ему сделать, но боюсь перегнуть, напугать. Я проверяю границы дозволенного лёгкими касаниями, пока Рейнхольд не стирает их хриплым стоном. Сомнений не остаётся, границ тоже. Я прижимаю его крепче к себе, запускаю пальцы в густые волосы, и мягко тяну за пряди к себе, ещё больше подставляя под свои поцелуи его шею, — Говорил же, сейчас мурлыкнешь, — шепчу я, не в силах перестать осыпать его поцелуями, которые становятся всё горячее и напористей. Его тело чутко отзывается на каждое прикосновение, дыхание сбивчивое и глубокое. Он роняет лук, и накрывает своей рукой мою, медленно ведя ее к натянувшейся ткани своих брюк. Давно я не получал таких ВЕСОМЫХ комплиментов, я слегка сжимаю его через ткань. Его голос становится ниже на пару тонов, когда он задыхаясь говорит: — Ммм… Сирил, лис. Я ухмыляюсь, терзая мочку его уха зубами: — Да, ты тоже, тот ещё… — Блять, нет же, — он начинает легко посмеиваться, — Лис, он тырит нашего зайца. Я так возбуждён, что сквозь весь этот морок не сразу понимаю, о чем он. Когда мой взгляд фокусируется на том месте, где лежала мёртвая тушка, я в вижу чёрного лиса. Доходяга, местами в лишае, из последних сил пытается уволочь тушку, которая для него, очевидно, тяжела, в кусты. — Ах ты засранец, сейчас сам на рагу пойдешь! — кричу лису, чувствуя, как ко мне подбирается первая волна смеха. Лис, поняв, что его спалили, решил поднажать и тут же юркнул в кусты вместе с зайцем. Я даже не заметил, как выпустил графа из объятий, треклятый лис! Такой момент ушёл… Рейнхольд заходится в смехе, прикрывая рукой глаза и порозовевшие скулы. Очаровательный, смущенный, сбитый с толку мальчишка, ему просто невозможно не улыбнуться в ответ. Из меня вырывается волна такого неуместного, казалась бы, сейчас хохота. Стоим и ржем, как два идиота. — Сирил, мы такие придурки, — сквозь смех говорит Рейн, — Мы из-за тебя проебали зайца. — Из-за меня?! — я провожу пальцами по глазам, на которых выступили слезы. — Ещё настреляешь, стрелок, блин. Отсмеявшись, Рейнхольд одаривает меня таким тёплым взглядом, что я понимаю, что хоть сейчас момент и упущен, но мы обязательно вернёмся к этому «разговору». Я киваю ему на незаданный вопрос, и подмигивая, говорю: — Обязательно. Через несколько часов мы подъезжаем к поместью, и даже с добычей. Кажется, этот день не может испортить даже отвратительная погода, и пока мелкая морось усиливается, мы по-доброму перешучиваемся, много болтаем и смеемся. Его Светлость чувствует себя хорошо, уверенно держится в седле, он сегодня много улыбается, и часто бросает на меня неоднозначные взгляды. Черт знает, что там снова щёлкнуло в его бедовой голове, но я рад. На крупе моей лошади болтаются пара подстрелянных мной уток, и серый кролик Рейна, который, на удивление, смог сделать ещё один прекрасный и меткий выстрел. Конечно, мелкая, серая тушка, ни в какое сравнение не шла с тем шикарным зайцем, которым мы накормили лиса, но азарт в глазах графа ясно давал понять, что ему всё равно. Спешившись, стали заводить своих лошадей в денники. Изабеловая кобыла поглядывала на нас любопытствующим, умным взглядом, а полудохлая Бардуш восстанавливала силы крепким сном, слегка похрапывая. — Слушай, я тут подумал, — Его Светлость слегка замялся — Ты не хочешь забрать её себе? — Кого? — непонимающе нахмурился я. — Намтар, — Рейнхольд указал рукой в денник с молочно-жемчужной лошадью, и та тут же отозвалась фырканьем, понимая, что разговор о ней. — Ты, верно, шутишь? — только этому парню удаётся меня так удивлять, что у меня отвисает челюсть. — Почему же? Ты сам говоришь, прятать такую красоту от глаз преступно. Мне она не под силу, я всё реже езжу верхом. Но и отдавать её кому попало я не хочу, она дорога мне. — А я, значит, не кто попало? — я улыбаясь вскидываю брови. — Ты — нет, — серьёзно говорит Рейн, глядя мне прямо в глаза, — Считай, что это подарок. — Ничего себе, подарок! Рейн, у тебя репутация и так пиздецовая, тебя на дух не переносит ни одна близлежащая деревня. А ты решил презентовать мне такую маститую скотину? Мало тебе кости-то моют, хочешь, чтобы люди начали думать, что мы с тобой любовники? Граф смеётся: — Я, кстати, не думал об этом под таким углом, но это не меняет моего решения. У меня нет времени, чтобы тратить его на беспокойство о том, что подумают люди. Так что, если хочешь, то она твоя… Я подхожу к деннику, и тяну руку к жемчужной морде, кобыла урочивает из-под моей руки голову, и пытается цапнуть меня за пальцы. Я отдергиваю руку за секунду до клацанья сильными зубами. Черт, это было бы больно. Рейн выжидательно на меня смотрит, и хитро улыбается. — Благодарности ждёшь? Давай попозже, сначала убедимся, что эта злобная тварь не прикончит и меня. Неудивительно, что Кириос к ней не подходит. — Да нет, шутку ждал, — он смеется. — Какую? — Ну, зная тебя — дебильную. Что-то вроде, что ты предпочитаешь жеребцов, но поверь, вы споетесь, вы похожи. Я пару раз обалдевши моргнул, и согнулся пополам от смеха. — А ты хорош! Пожалуйста, больше так не делай, — говорю я сквозь хохот, — А то мне кажется, ты знаешь меня даже лучше, чем я сам. — Может быть, так и есть, — он хитро прищуривается, и в своей излюбленной манере приподнимает одну бровь., — И мне не нравится, когда ты говоришь о Кириосе, он тебе буквально в рот заглядывает, и я… ревную. Я в очередной раз в удивлении уставился на Графа. Сегодня прямо какой-то сумасшедший день, уж не снится ли мне всё это? — Давай руку, — он подходит ко мне, берёт мою ладонь в свою, и тянет наши руки к лошадиной морде. Намтар, насупившись, стоит на месте, увидев своего хозяина. Рейнхольд прикладывает мою ладонь к морде, она недовольно фыркает, но головой больше не вертит, — Вот так, вы привыкните. У тебя такие ледяные руки, — Рейн легко сдавливает мою ладонь. — Ну прости, погода в вашей дыре не подходит горячим южным парням, — я довольно улыбаюсь, как же не хочется, чтобы это всё кончалось. — Ты, кстати, так ни разу и не сказал, откуда ты. — Как-нибудь потом. Его Светлость берёт обе мои руки и подносит ко рту, покрывая их своим тёплым дыханием: — Купи себе хорошие перчатки, я не хочу, чтобы ты мерз. — Дай серебра, — с вызовом и улыбкой говорю я. — Ты такой наглец, — его взгляд прикован к моим губам. Из самоуверенного, сногсшибательного мужчины, он снова превращается в трогательного, нерешительного мальчишку. Меня сводит с ума этот контраст. Я ловлю себя на мысли, что мне нравится каждая сторона этого человека. — Рейн, — вкрадчиво говорю я, ещё одного момента я сегодня точно не упущу, — Чего ты, черт возьми, ждёшь? Знака свыше? Так его не будет, нет там никого. Его зрачки возбуждённо расширяются, почти полностью затапливая темно-карию радужку. Он крепко берёт меня за подбородок, и проводит большим пальцем по нижней губе. Я прослеживаю это движение, языком касаясь подушечки его пальца. Наконец, он подаётся вперёд, и наклоняется за нашим первым поцелуем. — Ваша Светлость! — у входа в конюшню раздается громкий женский голос. Он хлыстом прорезает интимную тишину, и наполнен таким ядом, что становится очевидно, что мы давно тут не одни. В проходе стоит женщина в шикарном платье. Сверкают молниями злые, почти чёрные глаза, ноздри длинного, прямого носа раздуваются в гневе. Пушистые ресницы, идеальная высокая причёска. Мы не знакомы, но неприятное чувство точно подсказывает мне, КТО это. Леди, мать её, Кристина. Вот это мизансцена, как в хуевых дамских романах.